а противоречивых положения между собой
согласовались. Возможно, то  было  противоречием, чтобы зло не вошло  в этот
мир. Я предполагаю  немыслимым,  чтобы ветры, необходимые для  проветривания
земель и  для  того,  чтобы помешать застаиванию  морей, не  поднимали бурь.
Огонь,  разлитый  под  земной корой  для  образования растений и  минералов,
должен  был  сотрясать  земли,  разрушать  города, уничтожать их обитателей,
вызывать оседание гор и воздвигать на их место новые.
     Было бы противоречием,  если бы все живые существа  жили  вечно и вечно
плодились: вселенная не могла бы их тогда прокормить. Таким образом, смерть,
на которую смотрят как на величайшее зло, была  столь лее  необходима, как и
жизнь. Нужно было, чтобы желания воспламенялись в органах всех животных, кои
не умели бы стремиться к собственному благополучию без направленного на него
вожделения;  эти  аффекты  не   могли   быть  живыми   без   неистовства,  а
следовательно,  без  того,  чтобы  они  вызывали  те  сильные  страсти,  кои
становятся причиной ссор,  войн, убийств, обманов и  разбоя. Наконец, бог не
мог устроить вселенную иначе как на условиях, на которых она существует.
     Калликрат. Значит, ваш бог все же не всемогущ?
     Э в г е  м  е р. Поистине, он единственный, кто могуществен, ибо это он
все создал; но он не сверх  меры  могуществен. Из того, что  зодчий выстроил
дом высотой в пятьдесят футов,  сложенный из мрамора, не следует еще, что он
мог бы построить дом высотой в пятьдесят  лье, сложенный  из варенья. Каждое
существо ограничено  своей природой; я осмеливаюсь полагать,  что верховному
существу  присуще такое  же  ограничение.  Я  осмеливаюсь думать,  что  этот
архитектор  вселенной,  столь  ясно  зримый  нашему  уму  и  в  то же  время
непостижимый,  не обитает  ни среди нашей огородной капусты,  ни в маленьком
Капитолийском храме. Но каково его обиталище? С какого неба, с какого Солнца
рассылает  он всей природе свои  вечные указы?  Я  ничего об  этом не  знаю;
однако я знаю, что вся природа ему повинуется.
     Калликрат.  Но если все ему  повинуется, то когда, думаете вы, издал он
свои первые законы  для всей этой природы и создал эти бесчисленные  солнца,
эти планеты, кометы, а также эту бренную и злополучную Землю?
     Эвгемер.  Вы неизменно  задаете  мне вопросы,  на  какие отвечать можно
одними  только сомнениями.  Если  я осмелюсь высказать  еще одну Догадку,  я
скажу, что, поскольку сущностью этого верховного,  вечного  существа,  этого
создателя,  хранителя,   разрушителя  и  восстановителя  является  действие,
немыслимо,  чтобы  он  не действовал  вечно. Творения  вечного  Демиурга  по
необходимости  стали  вечными,  подобно   тому  как  с  первого  же  момента
существования  Солнца   стало   необходимым,   чтобы  его   лучи   проникали
пространство прямолинейно.
     Калликрат.   Вы  отвечаете   мне   сравнениями;  это   заставляет  меня
подозревать, что  вы  не  усматриваете ясно  и точно те вещи, о  которых  мы
говорим; вы  стараетесь их прояснить, но какие бы вы ни прилагали усилия, вы
все  время  вопреки самому  себе возвращаетесь  к системе наших эпикурейцев,
приписывающих  все  некой  скрытой  силе  -  необходимости. Вы называете эту
тайную силу богом, они же, природой.
     Эвгемер.  Я  нисколько не был бы раздосадован, если бы у меня оказалось
нечто общее с  истинными эпикурейцами - людьми благородными, очень мудрыми и
уважаемыми; но я не  согласен с теми, кто признает богов лишь  затем,  чтобы
над  ними смеяться, изображая их старыми никчемными распутниками, отупевшими
от вина, любви и обжорства.
     Что до истинных эпикурейцев, полагающих счастье в одной добродетели, но
признающих лишь тайную силу природы, то я согласен с их мнением при условии,
что   сия   тайная   сила  принадлежит   необходимому   существу,   вечному,
могущественному  и разумному,  ибо  мыслящее существо, именуемое  человеком,
может быть творением только в высшей степени разумного существа, т.е. бога.
     Калликрат.  Я передам им ваши соображения и выражу пожелание, чтобы они
рассматривали вас как своего собрата.

Диалог третий
     О ФИЛОСОФИИ ЭПИКУРА И О ГРЕЧЕСКОЙ ТЕОЛОГИИ

     Калликрат.  Я говорил с нашими добрыми эпикурейцами. Большинство из них
продолжают настойчиво верить, что их доктрина, по существу, ничем не отлична
от  вашей. Так же  как  вы,  они допускают вечную, тайную, незримую силу;  и
поскольку они - здравомыслящие  люди, они признают, что сила эта должна быть
мыслящей, раз она создала мыслящие существа.
     Эвгемер. Это большой  шаг на пути познания истины; но что касается тех,
кто осмеливается утверждать,  будто  материя  сама  по себе  может  обладать
способностью мышления,  то я не могу рассуждать, как  они, ибо я отправляюсь
от принципа: "Дабы создать мыслящее существо, надо им быть";  они же исходят
из предположения: "Мысль  может  быть  дана бытием, каковое само не мыслит",
более того, бытием, коего не существует, ибо  мы ясно видели, что нет такого
бытия, как природа, и это всего лишь отвлеченное имя, обозначающее множество
вещей.
     Калликрат. Скажите же нам, каким образом эта тайная и  необъятная сила,
именуемая вами богом, дает нам жизнь, ощущение мысль? У нас  есть  душа;  но
есть ли она у других животных? Что такое эта душа? Появляется ли она в нашем
теле, когда мы в зародышевом состоянии находимся во чреве матери? И куда она
уходит, когда наше тело разлагается?
     Эвгемер. Я неопровержимо убежден в том,  что бог  дал всем  нам -людям,
животным, растениям, солнцам и крупицам песка - все то, чем мы  владеем, все
наши способности и  наши свойства. В  органах,  производящих нас  на свет  и
дающих нам  жизнь, а также позволяющих нам мыслить, и в законах, управляющих
всем, заложено столь глубокое и непостижимое искусство, что я бываю близок к
полному истощению, когда осмеливаюсь пытаться  понять самую ничтожную деталь
этой  универсальной   пружины,  обеспечивающей  существование   всего,   что
существует.
     Я обладаю  чувствами, прежде  всего доставляющими мне  удовольствие или
страдание. У меня есть идеи, образы,  получаемые мной  через посредство моих
чувств и входящие в меня без всякого зова с  моей стороны. Я не  образую сам
эти идеи; но когда они  скапливаются во мне в достаточно большом количестве,
я с огромным удивлением начинаю чувствовать в себе способность комбинировать
из  них  некоторые  сложные представления. Развивающаяся во мне  способность
припоминать то, что  я  видел и  чувствовал, позволяет мне сочетать у себя в
голове образ моей кормилицы с  образом моей матери, а образ  дома, в котором
меня  растят,  -  с  образом соседнего  дома.  Так  я собираю воедино тысячи
различных идей, из  которых ни  одна не была  порождена мной: действия эти -
результат другой способности, способности повторять услышанные мной слова  и
связывать с ними поначалу какой-то небольшой смысл. Мне говорят, что все это
называется памятью.
     Наконец, когда со временем мои органы укрепляются, мне говорят, что мои
способности чувствовать,  припоминать,  сочетать идеи и есть то, что именуют
душой.
     Слово это не  означает и не может означать ничего, кроме  одушевляющего
начала. Все восточные  народы называют "жизнью" то, что мы  именуем "душой";
таким  образом,  мы обладаем  способностью давать  обобщающие и  отвлеченные
имена вещам, не поддающимся у нас определению.  Мы вожделеем, но в нас вовсе
не живет реальное  существо, именуемое  "вожделением". Мы хотим, но  в нашем
сердце нет  маленькой особы, именуемой  "воля".  Мы воображаем,  но  в нашем
мозгу нет особого  воображающего существа. Люди всех стран  (я разумею людей
мыслящих)  изобрели  общие  термины  для  выражения  всех  действий  и  всех
следствий  того, что  они чувствуют и видят:  они говорят "жизнь и  смерть",
"сила  и  слабость". Нет, однако, реального  существа, кое  представляло  бы
собой  слабость, силу,  смерть или  жизнь;  но  эти способы  выражения столь
удобны, что они были приняты во все времена у народов, способных рассуждать.
     Эти выражения,  служа  облегчению рассуждений, в  то  же время породили
множество ошибок. К примеру, живописцы и скульпторы, желая представить силу,
изображают мощного человека с волосатой грудью и  мускулистыми руками; чтобы
передать  идею  слабости,   они   изобразили  ребенка.  Таким  образом  были
персонифицированы   страсти,  добродетели,  пороки,  времена   года  и  дни.
Благодаря  этой  постоянной маскировке  люди привыкли воспринимать  все свои
способности, все свои свойства и отношения с остальной природой как реальные
существа, а слова считать вещами.
     Из отвлеченного  слова  душа  они сделали особое существо, обитающее  в
нашем  теле; они  разделили это существо  на  три  части, и  так  называемые
философы  заявили,  что  число  три  совершенно,  так  как  оно  состоит  из
единичности и  двоичности.  Из трех частей они одну  поставили во главе пяти
чувств и нарекли  ее psyche;  вторую они поместили  в область  груди: это  -
pneuma, дуновение, дыхание, дух; третья часть находится в голове - то мысль,
nous. Из трех  сих душ после смерти  образуется, как они считают, четвертая,
skia*, тени, маны или оборотни.
* (греч.) - тень, призрак.- Примеч. переводчика.

     Тотчас же  обнаружилось, что,  говоря о душе, люди  обречены на  вечное
взаимное непонимание: слово это породило тысячи вопросов, вынуждающих ученых
людей молчать, а шарлатанам позволяющих разглагольствовать. Итак, явились ли
все эти души  от первого мужчины, созданного вечным Демиургом, или от первой
женщины? Или они были созданы отдельно все сразу, с  тем чтобы каждая из них
в  свой черед спускалась сюда, на Землю? Представляет ли собой их субстанция
эфир или огонь или ни то  ни другое?  Кто - жена или  муж - спрыскивает душу
плодоносящей жидкостью? Является ли  душа в утробу матери до того, как члены
ребенка сформировались, или же после? Чувствует ли она и мыслит в сорочке, в
кою заключен  плод?  Возрастает  ли  ее  субстанция,  когда  вырастает  тело
зародыша? Одинакова ли природа всех  душ? И разве нет никакой  разницы между
душой Орфея и душой глупца?
     Когда эта душа созревает для выхода из матки, где она обитала в течение
девяти месяцев между пузырем,  наполненным мочой, и грязной кишкой,  набитой
калом, люди дерзают задавать вопрос, явилась ли означенная дама в эту клоаку
с полным представлением о бесконечности, вечности, абстрактном и конкретном,
о   прекрасном  и  благом,  о  справедливости   и  порядке.  Далее  возникли
препирательства, направленные на выяснение, постоянно ли  мыслит это  бедное
созданье, будто можно мыслить в  глубоком  и мирном сне, в тяжелом опьянении
или  при   абсолютном  исчезновении  идей,  являющемся   следствием   полной
апоплексии или эпилепсии. Великий боже, что за  нелепые  дрязги  среди  этих
слепцов спорящих о природе красок! Наконец, возникает вопрос, чем становится
душа,  когда  тела больше  не существует? Великие  наставники человечества -
Орфей,  Гомер -  изрекли:  она становится тенью (skia), призраком. Улисс при
входе в подземное царство видит оборотней,  тени, лижущие в провале кровь  и
пьющие  молоко. Чародеи и колдуны,  одержимые  духом  Пифона, вызывают маны,
тени  умерших,  поднимающиеся  из-под  земли.   Есть  души,  у  коих   грифы
выклевывают печень; другие души постоянно прогуливаются  под сенью деревьев,
и в том заключено высшее блаженство, то - рай Гомера.
     Люди   порядочные   не   были  удовлетворены  подобными   бесчисленными
ребячествами. Что  до  меня,  то я решил  прибегнуть  к богу  и сказать ему:
"Тебе, и только тебе абсолютный господин природы, я  обязан всем; ты даровал
мне способность чувствовать  и мыслить, точно так же как переваривать пищу и
ходить.  Я благодарю  тебя за это и не  выпытываю у тебя твой  секрет".  Эта
молитва на мой взгляд, более разумна, чем пустые и нескончаемые споры о душе
(psyche), дыхании (рпеита), уме (nous) и тени (skia).
     Калликрат. Если вы верите, что бог  занимает у  нас место души, значит,
вы всего лишь механизм, пружинами которого  управляет бог: вы  существуете в
боге, вы  все  усматриваете в  боге,  он действует  внутри  вас. Скажите  по
совести, вы находите, что эта система лучше нашей?
     Эвгемер. Я  предпочел бы доверять богу, а не себе. Некоторые философы в
это верят;  само  малое их число  убеждает  меня в том,  что  они правы. Они
утверждают, что творец должен  быть хозяином  своего творения и во вселенной
не может происходить ничего, что не было бы подчинено верховному мастеру.
     Калликрат. Как! Вы осмеливаетесь утверждать, будто бог без  конца занят
тем, что пускает в ход все эти механизмы?
     Эвгемер.  Боже  меня  сохрани!  Вот  таким  образом  в  спорах   всегда
приписывают своему противнику то, чего он не говорил. Напротив, я утверждаю,
что  вечный суверен от  века  установил  свои  законы,  которые всегда будут
выполняться всеми существами. Бог однажды повелел, вселенная  же подчиняется
вечно.
     Калликрат. Я очень опасаюсь, как бы мои теологи-эпикурейцы не упрекнули
вас в том, что вы делаете бога творцом греха:  ведь, если он вас одушевляет,
и вы совершаете ошибку, получается, что эту ошибку допустил он.
     Эвгемер.  Подобный упрек  можно адресовать всем  сектам, за исключением
атеистов;   любая  секта,  допускающая   полноту  божественного  могущества,
обвиняет  божество в том, что  оно не  препятствует  проступкам. Такая секта
говорит богу: "Господин верховный суверен, вы должны устранить все зло; если
вы допускаете  врага в выстроенные вами пределы, эта ваша собственная вина".
Бог  на  это ей отвечает: "Дочь моя, я не могу творить противоречивые  вещи;
если бы зло не  существовало, в то время как существует благо,  это  было бы
противоречие, и противоречием было бы, если бы существовал огонь, который не
мог бы вызвать  пожар, или  вода,  в  которой  не  могло  бы  утонуть  живое
существо".
     Калликрат. И вы находите такое решение вопроса удовлетворительным?
     Эвгемер. Я не знаю лучшего.
     Калликрат. Берегитесь, вам  скажут,  что поклонники  богов  в Египте  и
Греции  рассуждали более  последовательно, когда  изобрели  Тартар,  в  коем
караются   преступления:  в   подобном  случае  божественная  справедливость
оправдана.
     Эвгемер.  Странный  способ  оправдывать  своих богов!  И  каких  богов!
Прелюбодеев,  убийц, кошек,  крокодилов! Ведь речь идет сейчас о том, почему
существует зло. Разве умели ваши греки и  египтяне это  объяснить? Смогли ли
они изменить  природу  зла?  Сумели  ли смягчить  ужасы, изображая  нам  ряд
преступлений и вечных мук?  Разве эти  боги  не варварские чудовища  -- они,
породившие Тантала лишь затем, чтобы он съел вместо рагу мясо своего сына, а
потом  был вечно пожираем чудовищным голодом, сидя бесконечный ряд веков  за
накрытым столом? Другой государь непрерывно вращает свое колесо,  окруженный
змеями; сорок девять дочерей еще одного царя убивают своих  мужей и осуждены
вечно наполнять бездонную бочку. Несомненно, было бы  гораздо лучше, если бы
этих  сорока девяти  дочерей  и  всех  осужденных на муки  царей  вообще  не
существовало  на  свете; не было  ничего легче,  как  просто избавить их  от
существования, преступлений  и  казней. Ваши  греки  изображают своих  богов
тиранами и бессмертными  палачами, без устали занятыми творением несчастных,
осужденных совершать  преходящие  преступления  и подвергаться  бесчисленным
карам.  Вы согласитесь  со  мной, что подобная  теология достаточно зловеща.
Теология эпикурейцев  более гуманна. Но я  осмеливаюсь считать свою теологию
более  божественной: мой  бог  - не  сластолюбивый  ленивец,  подобный богам
Эпикура, не варвар и монстр, подобный богам Египта и Греции.
     Калликрат.  Я предпочитаю вашего бога всем остальным, но остается много
сомнений; я попросил бы вас снять их в нашей ближайшей беседе.
     Эвгемер. Я всегда делился с вами своими мыслями лишь как сомнениями.

Диалог четвертый
     НЕ ЛУЧШЕ  ЛИ  ДЕЙСТВУЮЩИЙ  БОГ  БОГОВ  ЭПИКУРА,  ПРЕБЫВАЮЩИХ  В  ПОЛНОМ
БЕЗДЕЙСТВИИ?

     Калликрат.  Я  убежден в  том,  что  вся  Земля и  то, что ее окружает,
человеческий род и род  зверей, а также все, что находится вне  нас,  -одним
словом, вселенная - не образовалось само по себе и в мире царит безграничное
искусство; я  с  уважением  воспринимаю  идею  единого  мастера,  верховного
господина, отвергаемую многочисленной сектой эпикурейцев. Я предполагаю, что
этот господин природы является во многих отношениях тем, чем был  бог Тимея,
бог Окелла Лукана и Пифагора: он не создал материю небытия, ибо небытие, как
вы это знаете, не  имеет свойств;  ничто  не возникает из  ничего, ничто  не
возвращается в ничто; я  постигаю, что  всеобщность вещей является эманацией
этого бога, который  один  только существует сам по себе  и является творцом
всего.  Он устроил все в  соответствии со всеобщими законами, вытекающими из
его мудрости, точно так же как и из его могущества. Я  принимаю значительную
часть вашей  философии,  хотя она и  возмущает большинство  наших  мудрецов,
однако меня останавливают две трудности: мне кажется, бог получается у вас и
недостаточно свободным, и недостаточно справедливым.
     Он  не   свободен,  ибо   он   -  необходимое  существо,   из  коего  с
необходимостью  проистекает  необъятность  вещей;  он  не   справедлив,  ибо
большинство достойных людей бывают в своей жизни преследуемы,  а вы  мне  не
говорите,  что  справедливость   бывает  восстановлена  после  их  смерти  и
преступники после смерти  бывают  наказаны.  Религии греков и египтян  имеют
большое преимущество  перед вашей теологией. Они придумали кары и воздаяния.
Мне кажется, то единственный  способ  предводительствовать людьми; почему вы
его отвергаете?
     Эвгемер. Сначала я вам  отвечу по  поводу свободы, а потом  - по поводу
справедливости.  Быть   свободным  -  значит  делать  все  что  угодно;  но,
разумеется, бог сделал все, что хотел. Он удостоил предоставить нам Долю той
восхитительной свободы, коей мы пользуемся, когда поступаем в соответствии с
нашей  волей.  Он  простер  свою  милость  столь  далеко,  что  даровал  эту
привилегию всем живым существам,  делающим то,  Что они  хотят,  сообразно с
пределами своих сил.
     При том, что бог очень  могуществен  и весьма свободен, я  не  могу вам
сказать,  будто он свободен  и могуществен  безгранично:  ведь  вопреки всем
утверждениям геометров я не знаю, что то такое - актуальная бесконечность. Я
могу вам только сказать: бог не свободен делать немыслимое, ибо это означало
бы  противоречие в посылках;  он  не  свободен сделать так,  чтобы  на  двух
сторонах  Пифагорова  прямоугольного  треугольника можно было построить  два
квадрата,  меньших  или  больших,  чем  квадрат,   образованный   наибольшей
стороной, потому что то было  бы противоречием, вещью  немыслимой. Это почти
тот же довод, что я  вам уже приводил: бог  весьма совершенен и  не обладает
свободой творить зло.
     Что  до справедливости, то вы будете  очень  смеяться надо мной, если я
стану вам говорить о преисподней греков. Их пес  Кербер, лаящий всеми своими
тремя   пастями,  их  три   Парки,  три  Эвмениды  являются  столь  смешными
фантазиями,  что над ними смеются дети. Бог не  являлся мне, он не  явил мне
также Александра, гонимого  тремя подземными фуриями за  то,  что  он  столь
несправедливо расправился с Каллисфеном,  и я не видел Каллисфена сидящим за
одной трапезой с богом на десятом небе и пьющим нектар, подаваемый им Гебой.
Бог дал мне достаточно разума, чтобы я мог убедиться в его существовании; но
он не дал мне столь проникновенного взора, чтобы я  мог увидеть происходящее
на берегах  Флегетона  и  в  эмпиреях.  Я  сохраняю  благоговейное  молчание
относительно  кар,  коими он  казнит  преступников,  и  наград,  воздаваемых
справедливым. Могу  вам  только  сказать, что никогда  не  видел счастливого
злодея,  одн