иков: "Признавайтесь друг перед другом в
проступках". Гурон примолк и исповедался некоему францисканцу. Кончив
исповедь, он вытащил францисканца из исповедальни, сел на его место и,
мощной рукой поставив монаха перед собой на колени, произнес:
     - Ну, друг мой, приступим к делу; сказано: "Признавайтесь друг перед
другом в проступках". Я открыл тебе свои грехи, и ты не выйдешь отсюда,
пока не откроешь мне своих.
     Говоря так, он упирался могучим своим коленом в грудь противника.
Францисканец поднимает вой, от которого гудит вся церковь. На шум
сбегается народ и видит, что новообращенный тузит монаха во имт апостола
Иакова-младшего. Радость по поводу предстоящего крещения
гуроно-английского нижнебретонца была столь велика, что на эти странности
не обратил"!
     внимания. Многие богословы даже пришли к мысли, что исповедь не нужна,
поскольку крещение совмещает в себе все.
     День был назначен по соглашению с епископом Мллуанским; епископ,
будучи, само собой разумеется, польщен приглашением крестить гурона,
прибыл в роскошной карете, сопровождаемый причтом. М-ль де СентИз,
благословляя бога, нарядилась в самое лучшее свое платье и, чтобы блеснуть
на крестинах, выписала из Сен-Мало парикмахершу. Вопрошающий судья привел
с собой всю округу. Церковь была разукрашена великолепно; но когда пошли
за гуроном, чтобы вести его к купели, новообращенного нигде не оказалось.
Дядюшка и тетушка искали его повсюду. Думали, что он, по обыкновению,
отправился на охоту. Все приглашенные на торжество стали рыскать по
окрестным лесам и селениям: гурон не подавал о себе вестей.
Начали опасаться, не уехал ли он назад в Англию, так как все помнили, с
какой похвалой он отзывался об этой стране. Г-н приор и его сестра были
убеждены, что жители ходят там некрещеные, и с трепетом помышляли о
погибели, грозящей душе их племянника.
     Епископ, крайне смущенный, уже собирался возвращаться восвояси; приор и
аббат де Сент-Ив были в отчаянии; судья с обычной важностью спрашивал всех
встречных и поперечных; м-ль де Керкабон плакала, м-ль де Сент-Ив не
плакала, но испускала глубокие вздохи, которые свидетельствовали,
по-видимому, об ее приверженности церковным таинствам. Печально
прогуливаясь мимо лозняка и камышей, растущих на берегу речушки Ране,
подруги вдруг увидели, что посреди реки стоит, скрестив руки, высокая,
довольно белая человеческая фигура. Они громко вскрикнули и отворотились.
Но любопытство вскоре взяло верх над всеми прочими соображениями, они
тихонько прокрались сквозь камыши и, убедившись, что их не видно,
принялись разглядывать, кто это забрался в реку.


        "Глава четвертая. ПРОСТОДУШНЫЙ ОКРЕЩЕН"



     Приор и аббат, подбежав к реке, спросили Простодушного, что он там
делает.
     - Дожидаюсь крещения, черт подери! Битый час стою по горло в воде; с
вашей стороны очень нехорошо заставлять меня мерзнуть.
     - Дорогой племянничек, - нежно сказал ему прнор, - в Нижней Бретани
крещение совершается не так; оденьтесь и идемте с нами.
Услышав эту речь, м-ль де Сент-Ив спросила шепотом подругу:
     - Как вы думаете, неужели он так сразу и оденется?
Гурон меж тем возразил приору:
     - Теперь вам не удастся обморочить меня, как в тот раз; с тех пор я
научился многому и совершенно уверен, что другого способа креститься не
существует.
     Евнух царицы Кандакии был окрещен в ручье: попробуйте-ка доказать по
книге, которую вы мне подарили, что хоть когда-нибудь это дело делались
иначе. Либо я вовсе откажусь креститься, либо буду креститься в реке.
Сколько ему ни твердили, что обычаи изменились, Простодушный упрямо
стоял на своем, как истый бретонец и гурон. Он все толковал про евнуха
царицы Кандакии, и хотя тетушка и м-ль де Сент-Ив, наблюдавшие за ним
сквозь кусты лозняка, были вправе сказать, что не годится ему равнять себя
с вышеупомянутым евнухом, однако же скромность их была так велика, что они
не издали ни звука. Сам епископ пытался уговорить его, а это много значит;
но и он ничего не добился: гурон заспорил и с епископом.
     - Докажите, - сказал он, - по книге, подаренной мне дядюшкой, что хоть
один человек был крещен не в реке, и тогда я сделаю все, что вам
заблагорассудится.
     Пришедшая в полное отчаяние тетушка вдруг припомнила, что, когда ее
племянник впервые стал раскланиваться, он отвесил м-ль де Сент-Ив поклон
более низкий, чем другим членам общества, и что даже самого г-на епископа
он приветствовал с меньшим почтением и сердечностью, чем эту прелестную
барышню. Она peшилась в этом затруднительном положении обратиться к помощи
м-ль де Сент-Ив и умоляла ее употребить свое влияние на гурона, дабы
заставить его креститься так, как это принято у бретонцев, ибо ей
казалось, что племянник не станет настоящим христианином, если будет
упорствовать в своем намерении креститься в прэточной воде.
Мадемуазель де Сент-Ив втайне так обрадовалась этому почетному
поручению, что даже вся раскраснелась. Она скромно подошла к Простодушному
и, благороднейшим образом пожимая ему руку, спросила:
     - Неужели вы не сделаете для меня такой малости?
Произнося эти слова, она грациозно и трогательно то вскидывала на него
глаза, то потупляла их.
     - Ах, все, что вам будет угодно, мадемуазель, все, что прикажете:
крещение водой, крещение огнем, крещение кровью, - я не откажу вам ни в
чем.
     На долю м-ль де Сент-Ив выпала честь с первых двух слов достигнуть
того, чего не достигли ни старания приора, ни многократные вопросы судьи,
ни даже рассуждения г-на епископа. Она сознавала свою победу, но не
сознавала еще всего ее значения.
     Таинство было совершено и воспринято со всей возможной
благопристойностью, великолепием и приятностью. Дядюшка и тетушка уступили
аббату де Сент-Ив и его сестре почетные обязанности восприемников
Простодушного от купели. М-ль де Сент-Ив сияла, радуясь, что стала
крестной матерью. Она не понимала, на что обрекает ее это высокое звание;
она согласилась принять предложенную честь, не ведая, к каким роковым
последствиям это поведет.
     Так как за всякой церемонией следует званый обед, то по окончании
обряда крещения все уселись за стол.
     Нижнебретонские шутники говорили, что вино не нуждается в крещении. Г-н
приор толковал, что вино, по словам Соломона, веселит сердце человеческое.
Г-н епископ добавил от себя, что патриарх Иуда привязывал ослика к
виноградной лозе и окунал плащ в виноградный сок, чего, к великому
сожалению, нельзя сделать в Нижней Бретани, которой бог отказал в
винограде.
     Каждый старался отпустить какую-нибудь шутку по поводу крещения
Простодушного и наговорить любезностей крестной матери. Судья, неизменно
вопрошающий, спросил гурона, останется ли он верен христианским обетам.
     - Как же, по-вашему, могу я изменить обетам, - ответил гурон, - когда я
дал их в присутствии мадемуазель де Сент-Ив?
Гурон разгорячился; он много раз пил за здоровье своей крестной матери.
     - Если бы вы крестили меня своей рукой, - сказал он, - то не
сомневаюсь, меня обожгла бы холодная вода, которую лили мне на затылок.
Судья нашел, что это чересчур уж поэтично, ибо не знал, как
распространен в Канаде аллегорический стиль.
Крестная же мать осталась чрезвычайно довольна.
Новокрещеного нарекли Гераклом. Епископ Малуанский все доискивался, что
это за святой, о котором он никогда не слыхал. Иезуит, отличавшийся
большей ученостью, объяснил, что это был угодник, совершивший двенадцать
чудес. Было еще тринадцатое, которое одно стоило остальных двенадцати,
однако иезуиту не пристало говорить о нем: оно состояло в превращении
пятидесяти девиц в женщин на протяжении одной ночи.
Некий находившийся тут же забавник стал усиленно восхвалять это чудо.
Все дамы потупились и решили, что Простодушный, судя по внешности, достоин
того святого, имя которого получил.


        "Глава пятая. ПРОСТОДУШНЫЙ ВЛЮБЛЕН"



     Надо признаться, что после этих крестин и этого обеда м-ль де Сент-Ив
до страсти захотелось, чтобы г-н епископ сделал ее вместе с г-ном Гераклом
Простодушным участницей еще одного прекрасного таинства.
Однако же, будучи благовоспитанной и весьма скромной, она даже самой
себе не решалась сознаться до конца в своих нежных чувствах. Когда же
вырывались у нее взгляд, слово, движение или мысль, она обвола-"
кивала их покровом бесконечно милого целомудрия.
Она была нежная, живая и благонравная девушка.
Едва только г-н епископ уехал, Простодушный и м-ль де Сент-Ив
встретились как бы случайно, вовсе не помышляя о том, что искали этой
встречи. Они разговорились, не предвидя заранее, о чем поведут речь.
Простодушный начал с того, что любит ее всем сердцем и что прекрасная
Абакаба, по которой он с ума сходил у себя на родине, никак не может
сравниться с нею. Барышня ответила с обычною своей скромностью, что
надобно поскорее переговорить об этом с его дядюшкой, г-ном приором, и с
его тетушкой, что она, со своей стороны, шепнет об этом словечко своему
дорогому братцу, аббату де Сент-Ив, и что она льстит себя надеждою на
общее согласие.
     Простодушный отвечает, что не нуждается ни в чьем согласии, что находит
крайне нелепым спрашивать у других совета, как ему следует поступить, что
раз обе стороны пришли к соглашению, нет надобности привлекать для
примирения их интересов третье лицо.
     - Я ни у кого не спрашиваюсь, - сказал он, - когда мне хочется
завтракать, охотиться или спать; мне хорошо известно, что в делах любви
неплохо заручиться согласием той особы, к которой питаешь любовь; но так
как влюблен я не в дядюшку и не в тетушку, то не к ним надо обращаться мне
по этому делу, и вы тоже, поверьте мне, отлично обойдетесь без господина
аббата де Сент-Ив.
     Красавица бретонка пустила, разумеется, в ход всю тонкость своего ума,
чтобы ввести гурона в границы приличия. Она даже разгневалась, однако
вскоре опять смягчилась. Неизвестно, к чему бы привел в конце концов этот
разговор, если бы на склоне дня г-н аббат не увел сестру в свое аббатство.
Простодушный не препятствовал дядюшке и тетушке улечься спать, так как они
были несколько утомлены церемонией и затянувшимся обедом, но сам он часть
ночи провел за писанием стихов к возлюбленной на гуронском языке, ибо
надобно помнить, что нет на земле такой страны, где любовь не обращала бы
влюбленных в поэтов На следующий день после завтрака его дядюшка в
присутствии м-ль де Керкабон, пребывавшей в пол-"
ном умилении, повел такую речь:
     - Хвала небесам за то, что вам выпала честь, дорогой племянник, стать
христианином и бретонцем! Но этого еще недостаточно; годы у меня уже
довольно преклонные; после брата остался только маленький клочок земли,
который представляет собой ничтожную ценность; зато у меня доходный
приорат; если вы, как я надеюсь, пожелаете стать иподьяконом, то я
переведу приорат на вас, и вы, утешив мою старость, будетг жить затем в
полном довольстве.
     Простодушный ответил:
     - Всяких вам благ, дядюшка! Живите, сколько поживется. Я не знаю, кто
такой иподьякон и что значит перевести приорат, но я пойду на все, лишь бы
обладать мадемуазель де Сент-Ив.
     - Ах, боже мой, что вы такое говорите, племянник? Вы, стало быть,
любите до безумия эту красивую барышню?
     - Да, дядюшка.
     - Увы, племянник, вам нельзя на ней жениться - Нет, очень даже можно,
дядюшка, потому что она не только пожала мне руку на прощание, но и
обещала, что будет проситься за меня замуж, и я, конечно, на ней женюсь.
     - Это невозможно, говорю вам: она - ваша крестная мать; пожимать руку
своему крестнику - ужасныи грех; вступать в брак с крестной матерью не
разрешается; это запрещено и божескими и людскими законами.
     - Вы шутите, дядюшка! Чего ради запрещать брак с крестной матерью, если
она молода и хороша собой.
     В книге, которую вы мне подарили, нигде не сказано, что грешно человеку
жениться на девушке, которая помогла ему креститься. Я вижу, у вас тут
каждый день происходит множество вещей, о которых нет ни слова в вашей
книге, и не выполняется ровно ничего из того, что в ней написано;
признаюсь, это и удивляет меня и сердит. Если под предлогом крещения меня
лишат прекрасной Сент-Ив, то, предупреждаю вас, я увезу ее и раскрещусь.
Приор совсем растерялся; сестра его заплакала.
     - Дорогой братец, - проговорила она, - мы не можем допустить, чтобы наш
племянник обрек себя на вечную гибель. Святейший папа может дать ему
дозволение на этот брак, и тогда он будет по-христиански счастлив с той,
кого любит.
     Простодушный, заключив тетушку в объятия, спросил:
     - Кто же он, этот превосходный человек, который так добр, что помогает
юношам и девушкам в устройстве их любовных дел? Я сейчас же схожу и
потолкую с ним.
     Ему объяснили, кто такой папа; Простодушный удивился пуще прежнего.
     - В вашей книге, дорогой дядюшка, про все это нет ни звука; мне
довелось путешествовать, я знаю, как неверно море; мы тут находимся на
берегу океана, а мне придется покинуть мадемуазель де Сент-Ив и просить
разрешения любить ее у человека, который живет вблизи Средиземного моря,
за четыреста лье отсюда, и говорит на непонятном мне языке; это до
непостижимости нелепо. Сейчас же пойду к аббату де СенгИв, который живет
всего в одном лье отсюда, и ручаюсь вам, что женюсь на моей возлюбленной
сегодня же.
     Не успел он договорить, как вошел судья и, верный своему обыкновению,
спросил Простодушного, куда он идет.
     - Иду жениться, - отвечал тот, убегая.
И через четверть часа он был уже у своей прекрасной и дорогой бретонки,
которая еще спала.
     - Ах, братец! - сказала м-ль де Керкабон приору. - Не бывать нашему
племяннику иподьяконом.
     Судья был очень раздосадован намерением Простодушного, так как
предполагал женить на м-ль де СентИв своего сына, который был еще глупее и
несноснее, чем отец.


        "Глава шестая. ПРОСТОДУШНЫЙ СПЕШИТ К ВОЗЛЮБЛЕННОЙ И ВПАДАЕТ В НЕИСТОВСТВО"



     Прибежав в аббатство, Простодушный спросил у старой служанки, где
спальня ее госпожи, распахнул незапертую дверь и кинулся к кровати. М-ль
де Сент-Ив, внезапно пробудившись, вскрикнула:
     - Как, это вы? Ах, это вы? Остановитесь, что вы Делаете?
Он ответил:
     - Женюсь на вас.
И женился бы на самом деле, если бы она не стала Ю. Вольтер
"Философские повести" 289 отбиваться со всей добросовестностью, какая
приличествует хорошо воспитанной особе.
     Простодушному было не до шуток; ее жеманство представлялось ему крайне
невежливым.
     - Не так вела себя мадемуазель Абакаба, первая моя возлюбленная. Вы
поступаете нечестно: обещали вступить со мной в брак, а теперь не хотите;
вы нарушаете основные законы чести; я научу вас держать слово и верну на
путь добродетели.
     А добродетель у Простодушного была мужественная и неустрашимая,
достойная его патрона Геракла, чьим именем он был наречен при крещении. Он
готов был уже пустить ее в ход во всем ее объеме, когда на пронзительные
вопли барышни, более сдержанной в проявлении добродетели, сбежались
благоразумный аббат де Сент-Ив со своей ключницей, его старый набожный
слуга и еще некий приходский священник. При виде их отвага нападающего
умерилась.
     - Ах, боже мой, дорогой сосед, - сказал аббат, - что вы тут делаете?
     - Исполняю свой долг, - ответил молодой человек. - Хочу выполнить свои
обеты, которые священны.
     Раскрасневшаяся Сент-Ив начала приводить себя в порядок. Простодушного
увели в другую комнату.
     Аббат стал ему объяснять всю гнусность его поведения.
Простодушный сослался в свое оправдание на преимущества естественного
права, известного ему в совершенстве. Аббат стал доказывать, что следует
отдать решительное предпочтение праву гражданскому, ибо, не будь между
людьми договорных соглашений, естественное право почти всегда обращалось
бы в естественный разбой.
     - Нужны нотариусы, священники, свидетели, договоры, дозволения, -
говорил он.
     Простодушный в ответ на это выдвинул соображение, неизменно приводимое
дикарями:
     - Вы, стало быть, очень бесчестные люди, если вам нужны такие
предосторожности.
     Нелегко было аббату найти правильное решение этого запутанного вопроса.
     - Признаюсь, - вымолвил он, - среди нас немало ветреников и плутов, и
столько же было бы их и у гуронов, живи они скопом в большом городе,
однако же встречаются и благонравные, честные, просвещенные души, и вот
этими-то людьми и установлены законы.
     Чем лучше человек, тем покорнее должен он им подчиняться. Надо подавать
пример порочным, которые уважают узду, наложенную на себя добродетелью.
Этот ответ поразил Простодушного. Уже замечено было ранее, что он
обладал способностью судить здраво. Его укротили льстивыми словами, ему
подали надежду: таковы две западни, в которые попадаются люди обоих
полушарий. К нему привели даже м-ль де Сент-Ив, после того как она
оделась. Все обошлось благопристойнейшим образом, но, невзирая на
соблюдение всех приличий, сверкающие глаза Простодушного заставляли его
возлюбленную потуплять очи и повергали в трепет все общество.
Спровадить его назад, к дядюшке и тетушке, оказалось делом крайне
трудным. Пришлось снова пустить в ход влияние прекрасной Сент-Ив. Чем
яснее сознавала она свою власть над ним, тем большею проникалась к нему
любовью. Она принудила его удалиться и была этим очень огорчена. Наконец,
когда он ушел, аббат, который не только приходился братом м-ль де Сент-Ив,
но, будучи на много лет старше ее, был также и ее опекуном, решил избавить
свою подопечную от усердных ухаживаний исступленного обожателя. Он решил
поговорить с судьей, и тот, мечтая женить сына на сестре аббата,
посоветовал заточить бедную девушку в обитель. Это был жестокий удар: если
бы отдали в монастырь бесчувственную, и та возопила бы, но влюбленную, да
еще так нежно, и притом благонравную! - было от чего впасть в отчаяние.
Простодушный, вернувшись к приору, рассказал все с обычным своим
чистосердечием. Ему пришлось выслушать все те же увещания; они оказали
некоторое действие на его рассудок, но никак не на его чувства.
На следующий день, когда он собрался было снова навестить свою
прекрасную возлюбленную, чтобы порассуждать с ней о естественном праве и
праве гражДешском, истекающем из договоров, г-н судья сообщил ему с
оскорбительным злорадством, что она в монастыре.
     - Ну что ж, - ответил тот, - порассуждаем в монастыре.
     - Это невозможно, - сказал судья.
     Он пространно объяснил ему, что такое монастырь, и сказал, что
французское слово "couvenl" или "convent" происходит от латинского
"conventus", - то есть "собрание", но гурон не понимал, почему он не может
быть допущен на это собрание. Однако, как только его поставили в
известность, что означенное собрание является подобием тюрьмы, где молодых
девушек держат взаперти, - жестокость, неведомая ни гуронам, ни
англичанам, - он рассвирепел так же, как патрон его Геракл, когда Эврит,
царь Эхалийский, не менее безжалостный, чем аббат де Сент-Ив, отказался
выдать за него свою дочь, прекрасную Иолу, не менее прекрасную, чем сестра
аббата. Он заявил, что подожжет монастырь и похитит возлюбленную или
сгорит вместе с нею. М-ль де Керкабон, придя в ужас, потеряла всякую
надежду на посвящение племянника в иподьяконы и вымолвила со слезами, что
с тех пор, как его крестили, в него вселился дьявол.


        "Глава седьмая. ПРОСТОДУШНЫЙ ОТБИВАЕТ АНГЛИЧАН"



     Простодушный, погруженный в мрачное и глубокое уныние, прогуливался по
берегу моря с двуствольным ружьем за плечом, с большим ножом у бедра,
постреливал птиц и частенько испытывал желание выстрелить в себя; однако
жизнь была ему еще дорога из-за м-ль де Сент-Ив. То он проклинал дядю,
тетку, всю Нижнюю Бретань и свое крещение, то благословлял их, ибо только
благодаря им познакомился с той, кого любил. Он принимал решение поджечь
монастырь и сразу же отступался от него из опасения, что сожжет и
возлюбленную. Волны Ла-Манша не бушуют так под напором восточных и
западных ветров, как