. Батлер страстно оправдывал действия  министерства  по
делам иммиграции.
   - В данном случае не имело места ущемление свободы личности, - заявил он.
- Дювалю были предоставлены его права, но теперь он их исчерпал.
   "Как и всегда,  -  думал  Элан,  -  старший  коллега  производит  сильное
впечатление".
   Низкий, хорошо поставленный голос продолжал рокотать:
   - Я утверждаю, милорд, что  принять  подобного  человека  при  упомянутых
здесь обстоятельствах - значит  неизбежно  распахнуть  двери  Канады  потоку
иммигрантов. Но это будут не те иммигранты, какими мы привыкли их знать. Это
будут люди, требующие разрешения на въезд по той лишь причине, что не  могут
вспомнить,  где  родились,  не  имеют  проездных  документов  и  объясняются
односложными словами...
   Элан взвился со своего места.
   - Милорд, я протестую против подобных выражений. Вопрос о том, кто и  как
говорит...
   Судья Уиллис жестом усадил молодого адвоката.
   - Мистер Батлер, - сдержанно произнес он,  -  не  думаю,  что  вы  или  я
способны вспомнить себя в день рождения.
   - Милорд, я только хотел...
   - Более того,  -  твердо  продолжал  судья,  -  мне  представляется,  что
некоторые из  наиболее  уважаемых  местных  семей  происходят  от  тех,  кто
высадился на эти берега без каких-либо проездных  документов.  Могу  назвать
сразу несколько имен.
   - Если позволит ваша честь...
   - Что же касается односложной речи, то мне самому приходится прибегать  к
ней в моей родной стране - когда, скажем, я  бываю  в  провинции  Квебек.  -
Судья спокойно кивнул головой:
   - Пожалуйста, продолжайте, мистер Батлер.
   На мгновение лицо адвоката побагровело. Однако он быстро взял себя в руки
и продолжал:
   - Я всего лишь хотел подчеркнуть, милорд,  -  несомненно,  неудачно,  как
ваша  честь  столь  великодушно  отметил,  -   что   народ   Канады   вправе
рассчитывать, что закон об иммиграции обеспечит ему защиту...
   На первый взгляд слова складывались и произносились с прежней легкостью и
уверенностью. Но теперь Элан почувствовал, что настала очередь А. Р. Батлера
хвататься за соломинку.
   Какое-то время после  начала  слушания  Элана  терзало  опасение:  вдруг,
несмотря ни на что, он проиграет. Его мучил страх, что даже на  этой  стадии
Анри Дюваля обрекут остаться на отплывающем сегодня вечером "Вастервике".  И
что сенатор Деверо вообразит тогда,  что  его  посулы  сработали-таки...  Но
сейчас к нему возвращалось чувство уверенности.
   В ожидании, когда А. Р. Батлер закончит со своей порцией аргументов, Элан
переключился мыслями на Анри Дюваля. Несмотря на его убеждение  в  том,  что
молодой человек является потенциально добропорядочным иммигрантом,  утренний
инцидент в отеле его не на шутку встревожил. С беспокойством он  вспомнил  и
сомнения Тома Льюиса. Как он там говорил? "Надлом.., слабина.., возможно, не
его вина.., может быть, что-то в его прошлом..." Что-то в этом духе.
   Но это не обязательно должно быть правдой, яростно убеждал сам себя Элан.
Любому, каким бы ни было его прошлое, нужно время,  чтобы  приспособиться  к
новому окружению. Кроме того, важен сам принцип -  личная  свобода,  свобода
личности. В какой-то момент, посмотрев в зал, Элан  поймал  на  себе  взгляд
Эдгара Крамера. Ну  ладно,  он  покажет  этому  самодовольному  чинуше,  что
существуют   законы,   куда   более   могущественные,   нежели   своевольные
административные постановления.
   А. Р. Батлер величественно уселся на свое место.  В  данный  момент  Элан
предпринял попытку вернуться к вопросу об апелляции в министерство по  делам
иммиграции в связи с результатами специального расследования. А.  Р.  Батлер
немедленно заявил протест, однако судья вынес решение, что  эта  тема  может
быть затронута, и словно мимоходом добавил:
   - Полагаю, мы могли бы сделать небольшой перерыв,  когда  стороны  сочтут
нужным.
   Уже совсем собравшись вежливо  согласиться  с  предложением  судьи,  Элан
поймал на лице Эдгара Крамера нескрываемое облегчение. Он также отметил  про
себя, что в последние несколько минут тот непрестанно ерзал  на  стуле,  как
будто  ему  было  неудобно  сидеть.  Внезапное  воспоминание  пришло  ему  в
голову... Элан заколебался. И заявил:
   - Если ваша честь позволит, я был бы признателен за возможность завершить
только одну эту часть моих доводов.
   Судья Уиллис согласно кивнул.
   Элан продолжал свое обращение к суду.  Он  подробно  проанализировал  всю
процедуру  рассмотрения  апелляции,  подверг  пространной   критике   состав
апелляционной комиссии, в которую,  помимо  Эдгара  Крамера,  были  включены
ближайшие   соратники   Джорджа   Тэмкинхила,    проводившего    специальное
расследование.
   - Можно ли предполагать, что  комиссия,  составленная  подобным  образом,
аннулирует выводы своего ближайшего коллеги? - риторически вопрошал Элан.  -
Более того, способна ли комиссия в таком составе пересмотреть  решение,  уже
обнародованное в палате общин самим министром по делам иммиграции?
   А. Р. Батлер вмешался с несколько необычной для него горячностью:
   - Мой ученый друг сознательно извращает факты.  Комиссия,  о  которой  он
говорит...
   На этих словах судья подался вперед. Судьи всегда болезненно относятся  к
административным трибуналам... Что-что, а уж это-то  Элану  было  доподлинно
известно. Вновь поглядев на Крамера,  Элан  вдруг  понял,  почему  он  решил
тянуть время. Это был злой порыв - приступ жестокости, в  котором  до  этого
момента Элан не хотел признаваться даже самому себе. Да  и  не  так  уж  был
нужен этот его коварный маневр - Элан знал, что дело выиграно.
   Словно сквозь туман до  Эдгара  Крамера,  ввергнутого  душевной  мукой  и
физической  пыткой  в   полубессознательное   состояние,   доносился   обмен
репликами. Он ждал, молясь про себя, чтобы все это кончилось, чтобы наступил
наконец обещанный судьей перерыв.
   - Если я правильно понимаю, - язвительно заметил судья Уиллис, - эта  так
называемая апелляция есть не более чем  пустая  формальность.  Но  зачем  же
тогда вообще называть подобное апелляцией?
   Вперив строгий пристальный взгляд в Крамера, судья сурово произнес:
   - Я заявляю представителю министерства по делам гражданства и иммиграции,
что суд питает серьезные сомнения...
   Но Эдгар Крамер уже ничего  не  слышал.  Физическая  боль..,  нестерпимый
позыв стали всепоглощающими. Разум и тело утратили способность  воспринимать
что-либо еще, кроме невыносимого страдания. Судорожным  движением  оттолкнув
стул, Эдгар Крамер бросился вон из зала.
   - Остановитесь! - хлестнул резкий приказ судьи. Крамер и ухом не повел. В
коридоре, чуть ли не бегом поспешая к туалету, он еще  слышал  голос  судьи,
едко выговаривавшего А. Р. Батлеру:
   -  Предупредите  этого  чиновника..,   неуважение..,   еще   одно   любое
проявление.., оскорбление суда... - и затем неожиданно:
   - Объявляется перерыв на пятнадцать минут.
   Эдгар  Крамер  предвидел  исполненные  злорадства  сообщения  репортеров,
которые они через минуту-две начнут диктовать по телефону: "Эдгар С. Крамер,
высокопоставленный чиновник министерства по делам  иммиграции,  сегодня  был
обвинен в неуважении к суду в ходе  слушания  в  Верховном  суде  Британской
Колумбии по делу Анри Дюваля. Игнорируя распоряжение судьи, Крамер  в  ответ
на критические замечания судьи Уиллиса в  его  адрес  покинул  зал  судебных
заседаний..."
   Такое опубликуют все и повсюду. А прочитают и  рядовые  граждане,  и  его
коллеги, и его подчиненные, и его начальники, министр и премьер-министр...
   Но объяснить он им ничего не сможет.
   Крамер знал, что его карьере пришел конец.  Теперь  последуют  нагоняи  и
выговоры, после которых он, конечно, останется чиновником на государственной
службе, но уже без всяких перспектив. Обязанности у  него  будут  все  менее
ответственными, уважение к нему станет неуклонно падать. Такое  случалось  и
прежде, правда, с другими.  А  в  его  случае  не  исключены  и  медицинские
обследования, досрочная отставка...
   Согнувшись  чуть  ли  не  пополам,  сломленный  Крамер  прижался  лбом  к
холодному кафелю стены туалета,  едва  сдерживая  вдруг  подступившие  слезы
горького отчаяния.

Глава 4

   - И что дальше? - спросил Том Льюис.
   - А я и сам не знаю, - ответил Элан  Мэйтлэнд.  Они  стояли  на  ступенях
здания Верховного суда. Ранний день, необычайно теплый, солнце грело  не  по
сезону. Пятнадцать минут назад суд вынес решение в их пользу.  Анри  Дюваль,
постановил судья Уиллис, не может быть  депортирован  на  какое-либо  судно.
"Вастервик" поэтому отчалит сегодня вечером без него. Зал приветствовал этот
приговор  спонтанным  взрывом  аплодисментов,  моментально   и   безжалостно
подавленных суровым судьей. Элан задумчиво произнес:
   - Анри еще не стал полноценным иммигрантом, и, боюсь,  в  конечном  итоге
его могут выслать прямо в Ливан,  где  он  пробрался  на  судно.  Не  думаю,
однако, что правительство пойдет на такой шаг.
   - Я тоже, - согласился Том. - Как бы то ни было, Анри, похоже, ничего  не
тревожит.
   Они взглянули  на  толпу  репортеров,  фотографов  и  поклонников,  тесно
обступивших Анри Дюваля. Среди них было и несколько женщин.  Анри  позировал
перед нацеленными на него объективами, широко  улыбаясь  и  гордо  выпячивая
грудь.
   -  А  что  это  за  скользкий  тип  в  пальто  из  верблюжьей  шерсти?  -
поинтересовался Том.
   Он с любопытством  разглядывал  вульгарно  вызывающего  вида  субъекта  с
резкими чертами испещренного оспинами лица и маслянисто блестящими волосами.
По-хозяйски положив руку на  плечо  Анри,  он  старался  непременно  попасть
вместе с ним в кадр.
   - Вроде агент из какого-то ночного  клуба,  как  я  понял.  Он  объявился
несколько минут назад, заявил, что хочет включить Анри в шоу  .  Я  против,  но
Анри идея пришлась по душе, - медленно проговорил Элан. -  Ума  не  приложу,
что мне делать.
   - А ты говорил с Дювалем относительно  работы,  ну,  тех  мест,  что  ему
предлагают? Вот, скажем, эта штука с буксиром звучит вполне подходяще.
   Элан кивнул:
   - Говорить-то говорил. Но он ответил, что несколько дней хочет  подождать
с работой. Том вскинул брови.
   - А он становится малость самостоятельным, а?
   - Да, - коротко бросил Элан. Ему уже приходило в голову, что определенная
ответственность за его протеже может обернуться неожиданным бременем.
   Они помолчали, потом Том обронил:
   - Думаю, ты знаешь, почему Крамер так поспешил из зала?
   - Вспомнил, что ты мне в тот раз рассказывал, - подтвердил Элан.
   - Ты ведь нарочно это подстроил? - тихо проговорил Том.
   - Я не был уверен, что именно произойдет. Но видел, что он готов лопнуть.
- признался Элан и огорченно добавил:
   - А теперь очень жалею, что так поступил.
   - Думается, Крамер жалеет еще больше,  -  заметил  Том.  -  Ты,  конечно,
крепко его подловил. Я тут переговорил с  А.  Р.  Батлером.  Кстати,  Батлер
совсем не плохой мужик, когда узнаешь его поближе. Он сказал мне, что Крамер
очень приличный чиновник -  усердный,  честный.  По  словам  нашего  ученого
друга, "если вспомнить,  сколько  мы  платим  государственным  служащим,  то
Крамеры нашей страны много лучше того, что мы заслуживаем".
   Элан промолчал.
   - Как говорит Батлер, - не  унимался  Том,  -  Крамер  уже  получил  одну
нахлобучку за это дело - и не от кого-нибудь, а от самого  премьер-министра.
То, что произошло сегодня, на мой взгляд, вполне тянет еще на один  нагоняй,
и теперь ты, видно, сам догадываешься, что ты с ним сотворил.
   - Мне просто стыдно, - с трудом выговорил Элан.
   - Мне тоже, - угрюмо бросил Том.
   От толпы, теснившейся вокруг Анри Дюваля, отделился Дан Орлифф и не спеша
подошел к ним. Локтем он прижимал свернутую газету.
   - Мы едем в отель к  Анри,  -  объявил  репортер.  -  У  кого-то  нашлась
бутылка, и возникла неотложная потребность отпраздновать. Вы с нами?
   - Нет, спасибо, - отказался Элан, а Том молча покачал головой.
   - Ладно, - репортер, собравшись уходить, протянул Элану газету. - Дневной
выпуск. Есть кое-что о вас, подробнее - в последнем выпуске.
   Том и Элан проводили взглядом уводившую с собой  Анри  Дюваля  группу.  В
центре ее энергично суетился рябой  в  верблюжьем  пальто.  Одна  из  женщин
повисла на руке Анри. А он сиял  счастливой  улыбкой,  наслаждаясь  всеобщим
вниманием. И даже не оглянулся.
   - Пока дам ему волю, - сказал Элан. - А к  вечеру  разберусь  с  ним  как
следует, приведу его в чувство. Не могу же я предоставить его  самому  себе,
взять и просто бросить.
   - Желаю удачи, - сардонически усмехнулся Том.
   - Да с ним все будет в порядке, - горячо запротестовал Элан. - Может,  он
прекрасно устроится. Ничего  нельзя  знать  заранее,  тем  более  предрешать
заранее.
   - Да, - согласился  Том  с  некоторым  ехидством.  -  Заранее  предрешать
нельзя.
   - Если даже он сорвется, - стоял на своем Элан, -  дело  не  в  человеке,
дело в принципе.
   - Ага, - Том начал спускаться вслед за Эланом по ступеням. - Сдается мне,
так оно и есть.
   Сидя за тарелкой исходящих  паром  спагетти  в  итальянском  ресторанчике
около их конторы, Элан рискнул сообщить Тому печальную новость о гонораре. К
его удивлению, Том воспринял ее довольно равнодушно.
   - Я, вероятно, поступил бы так  же,  -  признался  он.  -  Не  переживай,
как-нибудь выберемся.
   Элана охватила  теплая  волна  благодарности.  Застеснявшись  собственной
чувствительности и пытаясь ее как-то спрятать, он развернул оставленную  ему
Даном Орлиффом газету.
   На первой странице был опубликован отчет  о  судебном  слушании  по  делу
Дюваля, не успевший, однако, вместить сообщение о приговоре суда  и  выходке
Эдгара Крамера. В телеграмме Канэдиан Пресс из Оттавы говорилось о том,  что
премьер-министр сегодня днем выступит в палате общин с "серьезным  и  важным
заявлением", характер заявления оставался неизвестным, но,  по  слухам,  оно
связано с обострением международной обстановки. На отведенном для  последних
новостей месте в рамке помещались  результаты  скачек  и  отдельно  короткое
извещение: "Сенатор Ричард Деверо  скоропостижно  скончался  сегодня  утром,
предположительно в результате сердечного приступа, у себя дома в  Ванкувере.
Ему было семьдесят четыре года".

Глава 5

   Дверь в особняк была открыта. Элан вошел.  Он  нашел  Шерон  в  гостиной,
одну.
   - О Элан! - Она подошла к нему. Глаза у Шерон покраснели от слез.
   - Я поспешил к тебе, как только услышал, - тихо произнес он.
   Взяв ее под руку, Элан повел Шерон к кушетке. Они сели рядышком.
   - Если не хочется говорить, давай помолчим, - предложил он ей.
   После долгой паузы Шерон проговорила:
   - Это случилось.., примерно через час после твоего ухода.
   - Но ведь не потому, что... - начал он было виноватым тоном.
   - Нет, - тихо и твердо прервала его Шерон. - У него уже прежде  было  два
приступа. Мы уже год, как знали, что еще один...
   - Понимаю, никакими словами не выразишь, - произнес Элан, -  но  я  хотел
бы, чтобы ты знала, как я сожалею...
   - Я любила его, Элан. Он заботился обо мне с самого моего детства. Он был
добрым и щедрым. - У Шерон перехватило горло, но она справилась  с  собой  и
продолжала:
   - А я все знаю про эту политику - сколько в ней хорошего, но  и  подлости
тоже. Иногда казалось, что дед просто ничего не может с собой поделать.
   - Все мы одинаковы. Так уж, видно, мы устроены, -  вполголоса  успокаивал
ее Элан. И подумал о себе и Эдгаре Крамере.
   Шерон подняла на него глаза. Ровным голосом спросила:
   - Я так и не знаю.., из-за всего этого... Ты выиграл дело?
   Элан задумчиво кивнул:
   - Да, мы выиграли, - но сам с уверенностью  не  мог  определить,  что  он
выиграл, а что потерял.
   - После того как ты ушел сегодня утром, - осторожно начала Шерон,  -  дед
рассказал мне, что произошло. Он понял, что не должен был обращаться к  тебе
с такой просьбой. И все собирался признаться тебе в этом.
   - Теперь это не имеет значения,  -  попытался  утешить  ее  Элан,  жалея,
однако, про себя, что был так груб с нею утром.
   - Ему было бы приятно, что ты  теперь  знаешь  об  этом.  -  Глаза  Шерон
наполнились слезами, голос дрожал, - Он сказал мне.., что ты  самый  славный
парень.., из всех,  кого  он  знал..,  что  если  я  не..,  вцеплюсь  обеими
руками.., и не выйду за тебя...
   Рыдание сдавило ей горло. Она упала Элану на грудь.

СОЮЗНЫЙ ДОГОВОР

Глава 1

   Три двадцать. Осталось сорок минут.
   В четыре часа дня одновременно в Оттаве и Вашингтоне  будет  обнародовано
предложение о заключении союзного акта.
   В   палате   общин   нарастала   напряженность.   Сегодня   утром    офис
премьер-министра дал понять, что будет  сделано  "серьезное  и  значительное
заявление  государственной  важности".  Подробностей  не  сообщалось,  и  на
Парламентском холме плодилось множество догадок и слухов.
   Сама палата занималась своими обычными делами, однако подспудно ощущалось
все нарастающее чувство ожидания. Места  для  публики  были  уже  заполнены,
опоздавшие неудачники  толпились  в  холлах  и  коридорах.  На  галерее  для
дипломатического корпуса появились несколько послов. Смежную с  ней  галерею
быстро заполняли жены депутатов, стремившиеся занять лучшие места.
   Прилегающие к залу палаты общин холлы, коридоры и  помещения  для  прессы
гудели множеством голосов. Широко  обсуждалась  неподтвержденная  новость  о
расколе в кабинете,  но  пока,  насколько  было  известно  Джеймсу  Хаудену,
причина  его  широким   кругам   оставалась   неизвестной.   При   появлении
премьер-министра минуту назад шум в правительственном зале  стих,  и  Хауден
при всеобщем внимании прошел в палату и занял свое место.
   Усевшись, он оглядел зал и раскрыл принесенную с собой папку.  Не  слушая
очередного оратора  -  какого-то  "заднескамеечника",  явно  наслаждавшегося
небывалой для него аудиторией, Хауден еще раз перечитал согласованный  текст
совместного заявления и вступительную часть своей речи, которая последует за
его оглашением.
   Над речью он трудился несколько дней, урывая  время  между  повседневными
обязанностями,  и  завершил  ее  подготовку  сегодня  ранним   утром   после
возвращения из Монреаля. Спать ему пришлось совсем мало,  но  возбуждение  и
предощущение судьбоносности момента поддерживали в нем бодрость духа.
   Речь, с которой  он  выступит  сегодня  в  палате  общин,  в  отличие  от
произнесенных в последние несколько дней была  целиком  написана  им  самим.
Никто, кроме Милли, которая перепечатывала  черновики,  не  видел  ее  и  не
работал над ней. Поэтому Хауден знал, что все,  что  он  написал  и  сегодня
произнесет, шло от его сердца. Его  предложения  изменят  ход  истории.  Для
Канады, во всяком случае, на какое-то время  они  будут  означать  некоторое
ограничение национальной государственности. Но  в  конечном  итоге,  он  был
убежден, преимущества союза перевесят риск противостояния угрозе в одиночку.
Признание реалий требовало мужества и  смелости,  возможно,  много  больших,
нежели бессодержательные мятежи и бунты против них, которыми так изобиловало
прошлое.
   Но поймут ли это другие?
   Некоторые поймут. Многие доверятся ему, как и прежде. Других  убедят  его
доводы, а кое-кого и просто страх. Значительная часть  населения  по  своему
образу мыслей была уже американской, для них союзный акт покажется  логичным
и верным шагом.
   Но будет также и оппозиция, и ожесточенная борьба. Собственно, борьба уже
началась.
   Сегодня рано утром он побеседовал  по  отдельности  с  каждым  из  восьми
несогласных в кабинете,  поддерживавших  Адриана  Несбитсона.  Силой  своего
убеждения и личного обаяния ему удалось перетянуть на свою сторону троих, но
пятеро остались непреклонными. Они собирались подать  в  отставку  вместе  с
генералом  Несбитсоном  и  в  качестве  независимой   оппозиционной   группы
выступить против союзного акта. Вне в