ужества - в  том  смысле,  что  делили  кров,
иногда пищу и еще реже - при соответствующих обстоятельствах - утоляли  свои
сексуальные аппетиты, учтиво пользуясь телом друг друга.
   Помимо этого, между ними ничего не было, не осталось уже  ничего  общего,
даже вспыхивавших когда-то горьких ссор. Теперь они  с  Элоизой  никогда  не
ссорились, осознав, что пропасть между ними настолько  глубока,  что  им  не
устранить даже мелких разногласий. А в последнее время, когда на первый план
начали выходить другие интересы - главным образом его  работа  в  партии,  -
остальное стало казаться все менее и менее значительным.
   Кое-кто мог бы удивиться, почему они так  старались  сохранить  видимость
супружеской жизни, поскольку развод в Канаде (за исключением двух провинций)
является делом относительно простым.  Как  правило,  судьи  довольствовались
умеренно лживыми заявлениями сторон. Но, сказать по правде, они с Элоизой  в
браке чувствовали себя более свободно,  нежели  если  бы  его  расторгли.  В
сложившейся ситуации каждый из них мог иметь связи на стороне -  что  они  и
делали. Но если такая связь начинала грозить осложнениями,  супружеские  узы
всегда служили весьма удобным поводом, чтобы ее оборвать. Более  того,  опыт
убеждал в том, что новый брак для любого из них, вероятнее  всего,  окажется
не более успешным, чем первый.
   Он ускорил шаги, стремясь как можно скорее укрыться от  снега  и  холода.
Войдя в безмолвный, пустынный Восточный блок, Ричардсон поднялся по лестнице
в офис премьер-министра.
   Милли Фридмэн в шерстяном пальто кораллового цвета и меховых сапожках  на
высоком каблуке надевала перед зеркалом белую норковую шапочку.
   - Мне ведено идти домой, - она  обернулась,  улыбаясь  Ричардсону.  -  Вы
заходите. Боюсь, если речь пойдет  о  заседании  комитета  обороны,  то  это
надолго.
   - Не выйдет, - возразил Ричардсон. - У меня назначена встреча.
   - Может, вам ее отменить? - предложила Милли.
   Она отошла от зеркала: шапочка сидела как  надо.  "Изумительно  красивая,
весьма практичная и очень привлекательная  вещичка",  -  подумал  Ричардсон.
Лицо Милли сияло, на нем искрились большие серо-зеленые глаза.
   - Черта с два! - воскликнул Ричардсон. В его ощупывающем взгляде виделось
нескрываемое восхищение. Но тут он  напомнил  себе  о  принятом  только  что
решении.

Глава 5

   Закончив свой рассказ, Джеймс Хауден устало  отодвинул  кресло.  Напротив
него через старомодный письменный стол на четырех  ножках,  переходивший  по
наследству  от  одного  премьер-министра  к  другому,  на   отведенном   для
посетителей кресле в молчаливом раздумье сидел Брайан Ричардсон. Его  живой,
острый ум впитывал и сортировал только что услышанные факты. В общих  чертах
предложения Вашингтона ему были известны, но подробности  он  сегодня  узнал
впервые. Хауден также ознакомил его с реакцией комитета обороны. Сейчас он с
привычным мастерством занимался мысленной оценкой выгод и потерь, осложнений
и случайностей, действий и противодействий. Детали можно обдумать потом,  их
будет  несметное  множество.  В  данный   момент   был   необходим   широкий
стратегический план, который - и Ричардсон прекрасно это сознавал  -  станет
наиважнейшим из всех, что ему когда-либо доводилось разрабатывать. Ибо  если
он потерпит неудачу, это будет означать поражение партии, а  может  быть,  и
гораздо больше, нежели поражение - ее полный крах.
   - И еще одно, - прервал молчание Джеймс Хауден. Он поднялся из  кресла  и
подошел к окну, выходящему на Парламентский холм. - Адриан Несбитсон  должен
уйти, - Нет! - Ричардсон энергично затряс головой. - Может быть, позднее, но
только не сейчас. Если вы сейчас уберете Несбитсона, то какую бы причину  мы
ни назвали, его отстранение воспримут как следствие раскола  в  кабинете.  А
хуже этого для нас ничего и быть не может.
   - Я опасался, что вы именно так и скажете, - признался Хауден. -  Беда  в
том, что он совершенно  бесполезен.  Ладно,  уж  если  нет  другого  выхода,
как-нибудь обойдемся.
   - Думаете, вам удастся держать его в руках?
   - Надеюсь, -  премьер-министр  потер  свой  длинный  крючковатый  нос.  -
Сдается мне, он чего-то хочет.  Можно  этим  воспользоваться,  чтобы  с  ним
поторговаться.
   - Я бы не стал на него очень нажимать, - с сомнением  в  голосе  произнес
Ричардсон. - Не забывайте, что старик знаменит своей прямотой и упрямством.
   - Хорошо, запомню ваш совет, - улыбнулся Хауден. - Есть еще вопросы?
   - Да, - отрывисто бросил партийный функционер. -  И  довольно  много.  Но
прежде всего давайте обсудим расклад  по  времени.  Полагаю,  что  на  такую
крупную акцию мы должны получить мандат  от  народа.  Во  многих  отношениях
осенние выборы будут для нас наилучшей возможностью.
   - Так долго мы ждать не можем, - решительно возразил Хауден.  -  Придется
решать весной.
   - А точнее?
   - Я думаю распустить парламент сразу после визита королевы, тогда  выборы
проведем в мае. Ричардсон кивнул:
   - Может получиться.
   - Должно получиться.
   - Что вы намерены предпринять после встречи в Вашингтоне?
   Премьер-министр задумался.
   - Хотел бы информировать парламент, скажем, недели через три.
   - Вот тогда все и начнется, - усмехнулся Ричардсон.
   - Думаю, вы правы. - На губах Хаудена мелькнула ответная улыбка. - К тому
же это даст народу время привыкнуть до выборов к идее союзного акта.
   - Если удастся заполучить королеву, это нам  здорово  поможет,  -  сказал
Ричардсон. - Она  побывала  бы  у  нас  в  промежутке  между  обнародованием
предложений и выборами.
   - Мне тоже так подумалось, - согласился  Хауден.  -  Она  будет  символом
всего того, что мы сохраним за собой, и убедит людей по обе стороны границы,
что мы не собираемся  расставаться  с  нашей  национальной  самобытностью  и
самостоятельностью.
   - Надеюсь, до выборов никакого соглашения подписано не будет?
   - Нет. Им придется понять, что фактически все будет решаться на  выборах.
Но все переговоры мы завершим заблаговременно, с тем чтобы потом  не  терять
времени. Время - наиважнейший для нас фактор.
   - Как всегда, - согласился Ричардсон. Наступила пауза, потом он задумчиво
продолжил:
   -  Значит,  три  недели  до  того,  как  все  это  выйдет  наружу,  потом
четырнадцать недель до выборов. Немного, но, может быть, в этом есть и  свои
преимущества. Завершить все дело до тех пор, пока раскол  не  обрел  широкие
масштабы. - В его голосе зазвучали деловитые интонации. - Вот что я думаю.
   Хауден вернулся от окна в свое кресло. Откинувшись на спинку,  он  сложил
кончики пальцев и приготовился слушать.
   - Все - я особо подчеркиваю, абсолютно все - зависит только от  одного  -
доверия. - продолжил Ричардсон. - От полного доверия к  одному-единственному
человеку - к вам. По всей стране и на всех уровнях. Не будет такого  доверия
- мы проиграли. Если же мы  его  завоюем  -  можем  победить.  -  Он  умолк,
тщательно обдумывая слова, и после недолгой паузы продолжил:
   - Союзный акт.., кстати, по-моему, название надо менять.., в союзе такого
рода, что вы предлагаете, нет ничего ужасного. В конце концов мы шли к этому
на протяжении полувека, и в какой-то  степени  было  бы  неразумно  от  него
отказываться. Но оппозиция приложит все силы, чтобы представить  такой  союз
оскорбительным, и, думается, едва ли их можно за это  осуждать.  Впервые  за
долгие годы они заимеют настоящую проблему, за  которую,  конечно,  уцепятся
зубами и когтями, и Дейтц со своей компанией не преминут выжать из нее  все,
что  смогут.  Будут  бросаться  такими  словами,   как   "предательство"   и
"продались", а уж вас точно назовут Иудой.
   - Меня и раньше обзывали по-всякому, а я тем не менее все еще  здесь,  не
так ли?
   - Весь фокус в том, чтобы остаться, - без улыбки ответил Ричардсон. - Нам
совершенно необходимо так  однозначно  укрепить  ваш  образ  в  общественном
мнении, чтобы народ испытывал к вам абсолютное доверие и  был  убежден,  что
все, что бы вы ни предлагали, ему во благо.
   - Сейчас, считаете, нам до этого еще далеко?
   - Самоуспокоение ни мне, ни вам пользы не принесет, - отрезал  Ричардсон,
и премьер-министр покраснел, но промолчал. Брайан же продолжал как ни в  чем
не бывало:
   - Наш последний частный опрос общественного мнения  свидетельствует,  что
по сравнению с тем же периодом прошлого года популярность правительства -  и
ваша тоже - упала на четыре процента. Ваша позиция слабее всего на Западе. К
счастью, сдвиги, как видите, не очень  существенные,  но  все  же  тенденция
очевидна. Мы способны преодолеть эту тенденцию, но лишь при одном условии  -
если будем работать изо всех сил и, главное, быстро.
   - Какие у вас предложения?
   - Послезавтра я представлю вам  список  -  причем  длинный.  В  основном,
правда, предложения будут сводиться  к  тому,  что  вам  придется  на  время
расстаться со всем этим, - Ричардсон обвел рукой кабинет,  -  покататься  по
стране: выступления перед публикой, освещение поездки в прессе, подключим  и
телевидение повсюду, где удастся заполучить эфирное  время.  Начать  поездку
надо бы как можно скорее - сразу после вашего возвращения из Вашингтона.
   - Но вы не забыли, что парламент возобновляет работу менее чем через  две
недели?
   - Отнюдь. В какие-то дни вам придется бывать одновременно в двух  местах.
- Здесь Ричардсон позволил себе подобие улыбки. - Надеюсь,  вы  не  утратили
умения высыпаться в самолетах.
   - Вы, таким образом, предусматриваете,  что  часть  этой  поездки  должна
состояться перед обнародованием предложений в парламенте?
   - Да. Если будем действовать  быстро,  мы  это  устроим.  Я  бы  хотел  в
максимально возможной степени подготовить страну к тому, что ее ожидает, и в
этом смысле ваши речи приобретают особую  важность.  Думается,  нам  следует
подыскать для подготовки текстов новых людей,  людей  по-настоящему  высшего
класса, которые помогут вам выступать подобно Черчиллю,  Рузвельту  и  Билли
Грэму  ; вместе взятым.
   - Ладно. Теперь все?
   - На данный момент все. - подтвердил Ричардсон. -  Ах  да!  Кроме  одной,
боюсь, неприятной  штуки.  Небольшой  скандальчик  в  Ванкувере  из  области
иммиграции.
   - Опять! - раздраженно воскликнул Хауден.
   - Там обнаружился судовой заяц без гражданства, который хочет остаться  в
Канаде. Печать, похоже, уцепилась за это дело. Думаю, нам лучше уладить  его
как  можно  скорее.  -  Ричардсон   изложил   премьер-министру   подробности
сообщений, появившихся в дневных выпусках газет.
   В какой-то момент Хауден решил было выбросить инцидент из головы. В конце
концов есть пределы круга  вопросов,  которые  должны  решаться  при  личном
вмешательстве премьер-министра, да еще в такое  время,  когда  у  него  выше
головы других важных дел... Но тут он напомнил себе о своем намерении решить
вопрос с  Харви  Уоррендером..,  о  своей  убежденности  в  том,  что  порой
незначительные на  первый  взгляд  эпизоды,  бывает,  обретают  чрезвычайную
важность.
   - Вчера я говорил с Харви Уоррендером.
   - Как же, как же, наслышан, - сухо ответил Ричардсон.
   - Хотелось бы быть справедливым, - Хауден все еще вел мысленный спор  сам
с собой. - Кое-что из сказанного Харви не лишено смысла -  в  частности,  об
отказе в разрешении на въезд в страну. Вот тот  случай,  о  котором  вы  мне
рассказывали - ну, о депортированной женщине. Она же,  оказывается,  держала
бордель в Гонконге, да к тому же венерическая больная.
   - Так ведь газеты не станут этого печатать, даже если мы снабдим их такой
информацией, - раздраженно возразил Ричардсон. - Люди поэтому знают  одно  -
правительство, это жестокосердное чудовище, выкинуло вон из  страны  мать  и
дитя. Сами  понимаете,  как  оппозиция  сыграла  на  этом.  Столько  слез  в
парламенте пролили, хоть галоши надевай.
   Премьер-министр усмехнулся.
   - Именно поэтому ванкуверское дело надо решать - и  быстро,  -  настаивал
партийный организатор.
   - Но ведь нельзя же впускать нежелательных лиц  -  вот  как  та  женщина,
например, - в качестве иммигрантов?
   - А почему нет? - стоял на своем Ричардсон. -  Особенно  если  тем  самым
можно избежать невыгодной нам шумихи? Все можно уладить по-тихому.  В  конце
концов в прошлом году мы выдали  тысячу  двести  специальных  разрешений  на
въезд, в  основном  чтобы  ублажить  наших  парламентариев.  И  можете  быть
уверены, что среди этого множества попадались и подозрительные личности. Так
что изменится, если таких будет чуть больше?
   Цифра  тысяча  двести  поразила   Хаудена.   Он,   конечно,   знал,   что
иммиграционные законы в Канаде  частенько  обходятся,  и  подобная  практика
стала общепринятой среди политических партий формой оказания покровительства
и услуг своим членам. Но масштабы его удивили. Он спросил:
   - Действительно так много?
   - Если по правде, то даже побольше, -  сухо  объяснил  Ричардсон.  -  Под
каждое  специальное  разрешение   попадает   от   двадцати   до   пятидесяти
иммигрантов, а общее число никто, к счастью, не подсчитывает.
   Наступила пауза, потом премьер-министр сдержанно заметил:
   - Харви и его заместитель считают, что мы должны неукоснительно соблюдать
закон об иммиграции.
   - Если бы вы не были королевским первым министром, - бросил Ричардсон,  -
я бы ответил вам одним коротким ясным словом.
   Джеймс Хауден сдвинул брови.  "Иногда,  -  подумал  он.  -  Ричардсон  уж
слишком много себе позволяет".
   Не замечая недовольного выражения  на  лице  премьер-министра,  Ричардсон
продолжал:
   - В последние пятьдесят лет каждое правительство  использовало  закон  об
иммиграции для помощи членам своей партии. С чего бы нам вдруг отказаться от
этой практики? С политической точки зрения в этом нет никакого смысла.
   "Да, - мелькнула у  Хаудена  мысль,  -  все  это  так".  Он  потянулся  к
телефонной трубке.
   - Хорошо, - сказал он Ричардсону. - Будь по-вашему. Я сейчас же  приглашу
Харви Уоррендера. - Он попросил оператора на парламентском коммутаторе:
   - Соедините меня с министром Уоррендером. Возможно, он дома.
   Прикрыв ладонью микрофон, премьер-министр спросил Ричардсона:
   - Что еще, по-вашему, кроме того, что мы обсуждали, нужно ему сказать?
   Ричардсон расплылся в улыбке:
   - Попробуйте посоветовать ему потверже стоять  на  земле  обеими  ногами.
Может, тогда он не будет так часто попадать впросак.
   - Если я скажу это Харви, - в свою  очередь,  ухмыльнулся  Хауден,  -  он
засыплет меня цитатами из Платона.
   - А вы тогда ответьте ему из Менандра :  "Чем  выше  поднимешься,  тем
больнее падать".
   Брови премьер-министра  изумленно  поползли  вверх.  Все-таки  в  Брайане
Ричардсоне было немало такого, чему он не переставал удивляться.
   На другом конце провода послышался голос телефонистки, и Хауден, выслушав
ее, положил трубку и сообщил:
   - Уоррендеры отбыли на праздник в загородный коттедж, и  телефона  там  у
них нет.
   - А вольготно же вы даете ему жить - не то, что другим, - заметил на  это
Ричардсон.
   - Но уж не в этот раз, - твердо пообещал Джеймс Хауден. - Послезавтра  он
будет здесь, и мы не дадим раскрутить этот ванкуверский инцидент. Это я  вам
гарантирую.

Глава 6

   До квартиры Милли Фридмэн Брайан Ричардсон добрался в половине  восьмого.
Руки его были заняты двумя пакетами:  один  содержал  одну  унцию    духов  "Гирлен",  которые,  как  ему  было  известно,
нравились Милли, второй - двадцать шесть унций джина.
   К его приходу она переоделась, сменив  строгий  костюм,  в  котором  была
днем, на оранжевые брюки  и  незатейливый  черный  свитер,  оживляемый  лишь
тройной ниткой жемчуга. "А в результате,  -  решил  про  себя  Ричардсон,  -
изысканная и волнующая простота".
   Когда она входила в гостиную, он отметил ее необыкновенную  грациозность.
Каждое движение Милли отличалось выразительной ритмичностью и  экономностью,
она редко злоупотребляла жестикуляцией.
   - Милли, - произнес он вслух, - вы удивительная девушка.
   Позвякивая кубиками льда в бокалах, она принесла коктейли. Под оранжевыми
брюками Ричардсон  угадывал  стройные  ноги,  упругие  бедра,  и  опять  эта
бессознательная естественная ритмичность в каждом  шаге...  "Она  похожа  на
молодую длинноногую скаковую  лошадь",  -  пришло  ему  в  голову  абсурдное
сравнение.
   - В каком смысле удивительная? - поинтересовалась Милли,  протягивая  ему
бокал. Их пальцы соприкоснулись.
   - Ну, вам без всяких  там  обычных  прозрачных  рубашечек  и  трусишек  с
кружавчиками и всего такого прочего удается быть самой  сексуальной  штучкой
из двуногих.
   Ричардсон поставил свой бокал, поднялся  и  поцеловал  ее.  На  мгновение
Милли замерла, потом осторожно высвободилась из его объятий и отвернулась.
   - Брайан, - спросила она, - думаете, это правильно?
   Девять лет назад она познала любовь  и  непереносимую  боль  утраты.  Она
полагала, что не любит  Брайана  Ричардсона,  во  всяком  случае,  так,  как
Джеймса Хаудена, но относилась к нему с теплотой и нежностью;  эти  чувства,
она знала, могли перерасти в нечто гораздо большее, если  позволят  время  и
обстоятельства. Что, как подозревала Милли, едва  ли  произойдет:  Ричардсон
женат..,  очень  практичен..,  и  в  конечном  итоге  еще   один   разрыв..,
расставание.
   - Что правильно, Милли? - решил уточнить Брайан Ричардсон.
   - Думаю, вы сами знаете, - ровным голосом ответила она.
   - Да, знаю. - Он взял в руки бокал,  поднял  его  к  свету,  рассматривая
содержимое, вновь поставил на столик.
   Она хочет любви, призналась себе Милли. Все ее тело до боли жаждет любви.
Но внезапно всю ее охватила тоска  по  чему-то  большему,  чем  одна  только
физическая близость. Должны же быть какое-то постоянство, определенность. Да
так ли они ей нужны  в  самом  деле?  Когда-то,  когда  она  любила  Джеймса
Хаудена, она готова была довольствоваться куда меньшим.
   Брайан Ричардсон медленно произнес:
   - Я мог бы дурачить вас массой красивых слов, Милли. Но мы  оба  взрослые
люди. Не думаю, чтобы вам это было нужно.
   - Нет, - согласилась она. - Дурачить меня не нужно. Но и просто  животным
я тоже не хочу быть. Должно же существовать что-то большее.
   - Для многих людей ничего большего не существует, - резко парировал он. -
Если они честны сами с собой.
   Через мгновение Ричардсон сам поразился, зачем  он  это  сказал  -  из-за
чрезмерной правдивости и прямоты, а может быть, из жалости к самому себе, из
чувства, столь решительно осуждаемого им  в  других.  Но  действия,  которое
произвели его слова на Милли,  он  не  ожидал.  Ее  глаза  заблестели  разом
навернувшимися слезами.
   - Милли, - с трудом выговорил  он,  -  извините.  Она  отчаянно  затрясла
головой, и он  решился  подойти  к  ней.  Вынув  носовой  платок,  осторожно
промокнул ей глаза и мокрые щеки.
   - Послушайте же, - настаивал он, - я  действительно  не  должен  был  так
говорить.
   - Все в порядке, - овладела собой Милли. -  Похоже,  вспомнилось,  что  я
женщина.
   "Боже ты мой, - подумала она, - что же это со мной происходит, со мной  -
такой  всегда  уверенной  в  себе  Миллисент  Фридмэн..,   разревелась   как
девчонка... Что же этот человек для меня значит? Почему  я  не  могу  просто
переступить через это, как бывало прежде?"
   Ричардсон обнял ее.
   - Я хочу тебя, Милли, - прошептал  он.  -  Не  знаю  других  слов,  чтобы
выразить иначе, но я хочу тебя, Милли.
   Он приподнял ее лицо и поцеловал.
   А на Милли вновь нахлынули сомнения и нерешительность.
   - Нет, Брайан! Ну пожалуйста,  не  надо!  -  запротестовала  она,  но  не
сделала ни малейшей попытки вырваться из его объятий.
   Его ласки пробудили в ней желание, все более острое и жгучее. Вот  теперь
ей все равно. "Потом опять будет одиночество, - робко шевельнулась  у  Милли
мысль, - и чувство утраты, но это потом..." А сейчас.., сейчас,  вот  оно..,
глаза закрылись, тело охватила дрожь.., сейчас, Брайан, сейчас.