подхода  к  проблемам
страны.
   Самое главное, конечно, сохранить свою власть -  получалось,  будто  сама
судьба остановила на нем выбор. Но найдет ли он такое же понимание  и  среди
других? Он надеялся на это, но лучше всего  быть  полностью  уверенным.  Вот
почему он должен определить осторожный, тщательно  выверенный  и  неуязвимый
курс во внутренней политике. Победа его партии на  выборах  через  несколько
месяцев представлялась жизненно необходимой для блага всей страны.
   Словно  обрадовавшись  возможности  переключиться  на   менее   серьезные
проблемы, Хауден вернулся мыслями к сегодняшнему инциденту с участием  Харви
Уоррендера. Повторения подобного  допустить  нельзя.  Он  должен  решительно
поговорить с  Харви.  Желательно  завтра  же.  Одного  он  добьется,  твердо
пообещал он себе, - министерство по делам гражданства и  иммиграции  никогда
более не причинит неприятностей правительству.
   Музыка смолкла, и он подошел к проигрывателю сменить пластинку.  На  этот
раз Хауден выбрал  альбом  Мантовани   под названием "Вечные сокровища". Возвращаясь  к  камину,  взял
журнал, вызвавший такое любопытство у Маргарет.
   Все, что он сказал  Маргарет,  было  чистейшей  правдой.  Его  канцелярия
действительно получала огромное количество почты, и журнал этот был лишь  ее
ничтожнейшей частичкой. Конечно, многие газеты и журналы до него  просто  не
доходили, за исключением тех случаев, когда в них содержалось  упоминание  о
нем или его фотография. Но в то  небольшое  количество,  которое  специально
отбиралось для передачи лично ему,  Милли  Фридмэн  вот  уже  несколько  лет
обязательно включала именно это издание.  Он  не  помнил,  чтобы  когда-либо
просил ее об этом, но в то же время он  никогда  и  не  возражал.  Он  также
догадывался, что Милли автоматически возобновляла подписку всякий раз, когда
истекал ее срок.
   Естественно, все  это  дело  не  стоило  выеденного  яйца  -  астрология,
оккультные науки и  связанное  с  ними  очковтирательство,  -  но  ему  было
любопытно, насколько легковерными могут быть другие. В этом только и состоял
его собственный интерес, однако объяснить все  это  Маргарет  ему  почему-то
казалось сложным и затруднительным.
   Началось все давным-давно еще в Медисин-Хэт, когда он уже  утверждался  в
адвокатских кругах и только начинал политическую карьеру. Он взялся  оказать
бесплатную юридическую помощь - одно из многих подобных  дел,  которыми  ему
доводилось заниматься в те дни. Подсудимая оказалась седовласой  добродушной
особой, обвиняемой в мелкой краже из магазина. Она была так очевидно виновна
и имела такой послужной список аналогичных правонарушений, что  единственный
выход он видел в том, чтобы  она  чистосердечно  призналась  в  содеянном  и
просила  о  снисхождении.  Однако  старушка,   некая   миссис   Ада   Зидер,
придерживалась иного мнения, мечтая лишь о  том,  чтобы  судебное  заседание
было отложено на неделю. Он не выдержал и спросил ее почему.
   - Потому что через неделю мировой судья меня не  осудит,  дурачок,  -  и,
уступая его настойчивым просьбам, снисходительно объяснила:
   - Я родилась под знаком Стрельца,  дорогуша.  А  следующая  неделя  очень
благоприятна для всех Стрельцов. Вот увидите.
   Чтобы ублажить пожилую даму, он добился-таки отсрочки слушания дела, а на
суде  заявил,  что  его  подзащитная  не  признает  себя  виновной.  К   его
величайшему  изумлению,  даже  при  явно  шатких  аргументах  защиты  обычно
беспощадный мировой судья отклонил обвинение против его клиентки.
   После того дня в суде он никогда более не встречался с миссис  Зидер,  но
на протяжении многих лет до самой своей смерти  она  регулярно  писала  ему,
предлагая советы и рекомендации относительно его карьеры, основанные на  том
факте, что, как она выяснила, он тоже был Стрельцом.
   Письма  он  прочитывал,  не  уделяя,  впрочем,   никакого   внимания   их
содержанию, хотя раз-другой он  с  некоторым  замешательством  отмечал,  что
предсказания старушки сбывались. Потом миссис  Зидер  оформила  на  его  имя
подписку на астрологический  журнал,  и,  когда  письма  от  нее  прекратили
поступать, журнал приходил по-прежнему исправно.
   Хауден с деланной небрежностью раскрыл  журнал  на  разделе  "Ваш  личный
гороскоп - с 15 по 30 декабря". Каждому  дню  в  течение  этих  двух  недель
соответствовал короткий параграф с советами и рекомендациями. Отыскав раздел
"Стрелец", он прочитал предсказание на завтра, 24 декабря:
   "Важный день для принятия решений, хорошая возможность,  чтобы  повернуть
события в вашу пользу. Наиболее яркое проявление ваших способностей убеждать
окружающих, поэтому не откладывайте тех дел, которые можно завершить сейчас.
Время для встреч. Но остерегайтесь небольшого облачка,  не  крупнее  мужской
ладони".
   "Абсурдное совпадение", - убеждал он себя. Кроме того, если  разобраться,
текст настолько туманен и расплывчат, что подойдет к любым  обстоятельствам.
Но ведь ему на самом деле надо принимать решения, и на самом деле он намечал
встретиться завтра с членами комитета  обороны,  "убеждать  окружающих".  Он
прикинул, что могло подразумеваться под облачком не крупнее мужской  ладони.
Что-нибудь связанное с Харви Уоррендером,  вероятно.  Хауден  приказал  себе
остановиться. Это же просто смешно наконец.
   Премьер-министр отложил журнал, заставляя себя больше о нем не думать.
   Хорошо, правда, что об одном важном деле он вспомнил -  комитет  обороны.
Наверное, все  же  придется  провести  его  заседание  завтра,  несмотря  на
Сочельник. О встрече в Вашингтоне уже станет  известно,  и  ему  надо  будет
добиться  поддержки  кабинета,  убедив  его  в  своей  правоте.   Он   начал
прикидывать, что сказать комитету. Мысли побежали вскачь.
   Спустя два часа он собрался укладываться. Маргарет уже спала, и  он  тихо
разделся, не разбудив ее. Будильник Хауден поставил на шесть утра.
   Поначалу он спал крепко и спокойно,  но  ближе  к  утру  премьер-министра
начал тревожить один и тот же странный повторяющийся сон - цепь облачков  не
крупнее мужской ладони, которые быстро сгущались в мрачные грозовые тучи.

ТЕПЛОХОД "ВАСТЕРВИК"

Глава 1

   23 декабря под моросящим дождем на западном побережье  Канады  -  в  2300
милях по прямой от Оттавы - швартовался теплоход "Вастервик".
   В районе Ванкувера дул холодный порывистый ветер. Лоцман, поднявшийся  на
борт получасом раньше, приказал отдать три сцепки  якорной  цепи,  и  теперь
"Вастервик" медленно  скользил  к  причалу,  притормаживая  волочившимся  по
ровному илистому дну огромным якорем.
   Буксир, пыхтевший впереди судна, издал один короткий гудок, и  на  берег,
разматывая змеиные кольца, полетел причальный конец, за ним другие.
   Через десять минут, в три часа дня местного времени, судно  было  надежно
пришвартовано, якорь поднят.
   Причал Пуант, к которому пристало судно, был одним из нескольких  пирсов,
протянувшихся,  подобно  растопыренным  пальцам,  в  бухту  от   оживленной,
застроенной зданиями береговой линии. Вокруг  вновь  прибывшего  судна  и  у
соседних причалов  стояли  его  собратья,  находившиеся  под  погрузкой  или
извергавшие груз из своих трюмов. Вниз-вверх стремительно скользили грузовые
стропы. По рельсам громыхали платформы, между судами и  складскими  зданиями
сновали автопогрузчики. От близлежащего причала отвалило кряжистое  грузовое
судно и направилось в открытое море, впереди него важно попыхивал буксир,  в
кильватере следовал катер сопровождения.
   К "Вастервику" деловито направлялась группа из трех человек.  Они  шли  в
ногу, умело и привычно обходя препятствия и занятых работой докеров. Двое из
них были в форме. Один - таможенник, второй -  из  канадской  иммиграционной
службы. Третий носил штатское платье.
   - Вот черт! - выругался таможенник. - Опять дождь зарядил.
   - Пожалуйте на борт нашего судна, - с  усмешкой  сказал  штатский,  агент
судоходной компании. - Там посуше.
   - Вот на это я бы не рассчитывал, - возразил представитель иммиграционной
службы. - На некоторых ваших посудинах внутри воды больше,  чем  за  бортом.
Для меня до сих пор остается загадкой, как  вы  ухитряетесь  держать  их  на
плаву.
   С "Вастервика" опустился ржавый  металлический  трап.  Оглядывая  высокий
борт судна, агент бросил:
   - Сам удивляюсь. Ну, ничего, еще троих, надо думать, выдержит.
   С этими словами он начал взбираться по крутому трапу, за ним  последовали
остальные.

Глава 2

   В своей каюте, расположенной прямо под мостиком,  капитан  Сигурд  Яабек,
ширококостный флегматичный моряк с обветренным лицом, перебирал документы на
груз  и  экипаж,  которые  ему  потребуются   для   прохождения   таможенных
формальностей.  Перед  швартовкой  капитан  сменил  свои  обычные  свитер  и
брезентовые рабочие штаны на двубортный костюм,  но  остался  в  старомодных
матерчатых тапочках, которые носил на судне почти постоянно.
   "Хорошо, что прибыли днем, - подумал капитан  Яабек,  -  значит,  вечером
можно поесть на берегу. Хоть на время избавиться от вони удобрений". Капитан
с отвращением сморщил  нос  -  ох  уж  это  всепроникающее  зловоние,  смесь
намокшей серы и гниющей капусты. Днем  и  ночью  оно  сочилось  из  третьего
трюма, а оттуда по трубам воздушного обогрева разгонялось  по  всему  судну.
Какое счастье, мелькнуло у капитана, что здесь он возьмет на борт  канадские
лесоматериалы, свеженькие, прямо с лесопилки.
   Помахивая зажатыми в кулаке документами, он направился на верхнюю палубу.
   В жилом  отсеке  для  команды  на  корме  Стабби  Гэйтс,  крепкий  моряк,
просеменил через тесную столовую, которая служила также комнатой отдыха.  Он
подошел к товарищу, молча прильнувшему к иллюминатору.
   Гэйтс был коренным кокни . У
него были  деформированное,  испещренное  шрамами  лицо  боксера  и  длинные
свисающие руки, придававшие ему сходство с обезьяной. Он слыл самым  сильным
на судне и, если его не задирали, самым добрым.
   Второй  был  молод,  хрупкого  телосложения.  На  круглом  волевом  лице,
обрамленном  темными,  давно  не  стриженными  волосами,  блестели   глубоко
запавшие глаза. По виду его можно было принять за мальчишку.
   - Что задумался, Анри? - спросил его Стабби  Гэйтс.  Несколько  мгновений
тот продолжал вглядываться в иллюминатор, словно не слышал вопроса.  На  его
лице появилось странное завистливо-тоскливое выражение, взгляд был  прикован
к высоким зданиям позади доков, четко видным на фоне неба.  По  воде  к  ним
через открытый иллюминатор доносился  шум  оживленных  улиц.  Вдруг  молодой
человек пожал плечами и обернулся.
   - Я не думаю ничего, -  он  говорил  по-английски  с  трудом,  с  сильным
гортанным, но не неприятным акцентом.
   - Стоять в порту будем неделю, - сообщил Стабби Гэйтс. - Бывал  раньше  в
Ванкувере?
   Молодой человек, которого звали Анри Дюваль, покачал головой.
   - А я уже три раза, - похвастался Стабби Гэйтс. - Вообще-то есть места  и
получше. Но жратва приличная, да и девок всегда навалом.
   Он искоса взглянул на Дюваля:
   - Как думаешь, на этот раз тебя оставят на берегу, приятель?
   Молодой человек ответил ему с явной тоской в голосе. Разобрать слова было
трудно, но Стабби Гэйтс сумел понять их смысл.
   - Иногда мне кажется, я никогда снова не попаду  на  берег,  -  в  унынии
сказал Анри Дюваль.

Глава 3

   Капитан Яабек встретил поднявшуюся на борт троицу у трапа. Он пожал  руку
агенту компании, который, в свою очередь, представил ему офицеров таможни  и
иммиграционной службы. Эти последние двое - теперь воплощение серьезности  и
деловитости - вежливо поклонились капитану, но от рукопожатий воздержались.
   -  Команда  собрана,  капитан?  -  спросил  представитель  иммиграционной
службы. Капитан Яабек коротко кивнул.
   - Следуйте за мной, пожалуйста.
   Процедура была давно знакома, и команде не нужно было  никаких  приказов,
чтобы собраться у  офицерской  кают-компании  в  средней  части  судна.  Она
выстроилась у ее дверей, офицеры ждали внутри.
   Стабби Гэйтс подтолкнул локтем  Анри  Дюваля,  обращая  его  внимание  на
проходившую мимо них группу во главе с капитаном.
   - Вот эти типы - самые главные  начальники,  -  пробурчал  Гэйтс.  -  Они
скажут, можно ли тебе на берег. Анри Дюваль повернулся к старшему товарищу:
   - Я хорошо постараться, - сказал он вполголоса. На смену прежнему  унынию
пришел мальчишеский энтузиазм. - Я стараться работать. Может быть, получится
остаться.
   - Вот это дело, Анри! - подбодрил его Гэйтс. - Никогда не сдавайся.
   В кают-компании для офицера иммиграционной службы был приготовлен  столик
и стул. Он уселся и стал просматривать переданный ему капитаном машинописный
список команды.
   В другом углу кают-компании таможенник перелистывал грузовой манифест.
   - Тридцать человек команды, включая офицеров,  и  один  заяц,  -  объявил
представитель иммиграционной службы. - Правильно, капитан?
   - Да, - кивнул капитан Яабек.
   - Где он к вам подсел?
   - В Бейруте. Его зовут Дюваль, - пояснил капитан. - Он у нас  уже  давно.
Даже слишком.
   Выражение лица офицера иммиграционной службы оставалось бесстрастным.
   - Так. Сначала командный состав. - Он  кивком  головы  пригласил  первого
помощника капитана, который подошел к столику, протягивая шведский паспорт.
   После командиров в кают-компанию по одному потянулись матросы.  Беседа  с
ними была непродолжительной. Имя,  гражданство,  место  рождения,  несколько
поверхностных вопросов. Затем каждый из них переходил к таможеннику.
   Дюваль  подошел  последним.  Вопросы,  которые  задавал   ему   сотрудник
иммиграционной службы, были уже не столь поверхностными. Он отвечал  на  них
серьезно и вдумчиво, с трудом подбирая английские слова. Несколько матросов,
среди них и Стабби  Гэйтс,  задержались  в  кают-компании,  прислушиваясь  к
беседе.
   Да, его имя Анри Дюваль. Да, он тайком пробрался на судно. Да, в Бейруте,
Ливан. Нет, он не ливанский гражданин. Нет, паспорта у него нет.  И  никаких
других документов тоже нет. У него никогда не было паспорта. Свидетельства о
рождении тоже никогда не было. У него никогда не  было  никаких  документов.
Да, он знает, где родился. Французское  Сомали.  Мать  француженка,  отец  -
англичанин. Мать умерла,  отца  он  никогда  не  видел.  Нет,  он  не  может
представить доказательства того, что говорит  правду.  Да,  ему  отказали  в
разрешении на въезд  во  Французское  Сомали.  Нет,  сомалийские  власти  не
поверили его утверждениям. Да, в других  портах  ему  запрещали  сходить  на
берег. В каких? Их было столько, что он все не помнит. Да, он уверен, что  у
него нет никаких документов. Никаких.
   Это было повторением тех же вопросов,  которые  ему  задавали  во  многих
других местах. К концу  собеседования  надежда,  мимолетно  осветившая  лицо
молодого  человека,  сменилась  унынием  и  подавленностью.  Но  он  все  же
предпринял еще одну попытку.
   - Я работать, -  Дюваль  не  сводил  умоляющих  глаз  с  лица  сотрудника
иммиграционной службы,  ища  сочувствия.  -  Пожалуйста  -  я  уметь  хорошо
работать. Работать в Канаде.
   Он выговорил последнее  слово  с  запинкой,  словно  недостаточно  хорошо
заучил, как оно произносится.
   - Только не в Канаде, - покачал головой офицер  иммиграционной  службы  и
обратился к капитану Яабеку:
   - Я выдам ордер на арест вашего зайца, капитан. Вы отвечаете за то, чтобы
он не сошел на берег.
   - Об этом мы позаботимся, - заверил его агент судоходной компании.
   Сотрудник иммиграционной службы кивнул:
   - Остальные свободны.
   Задержавшиеся в кают-компании матросы  потянулись  к  выходу,  но  Стабби
Гэйтс шагнул к офицеру иммиграционной службы.
   - Можно на пару слов, начальник?
   - Да,  -  ответил  удивленный  офицер.  У  выхода  произошла  заминка,  и
несколько матросов вернулись в кают-компанию.
   - Насчет нашего Анри.
   - А  что  насчет  него?  -  в  голосе  сотрудника  иммиграционной  службы
зазвучало раздражение.
   - Да понимаете, Рождество ведь через пару дней, а мы будем в  порту,  так
кое-кто из нас тут подумал, может, возьмем Анри с собой на  берег,  на  один
вечер.
   - Я ведь только что сказал, что ему придется оставаться на судне, - резко
оборвал офицер.
   - Да знаем мы это все,  -  повысил  голос  Стабби  Гэйтс.  -  Неужели  на
какие-то чертовы пять минут нельзя забыть о ваших треклятых запретах?
   Гэйтс не хотел горячиться, но не совладал с обычной моряцкой неприязнью к
береговым крысам, особенно начальникам.
   - Ну, все,  хватит!  -  зло  сверкнул  глазами  сотрудник  иммиграционной
службы.
   Капитан Яабек неспешно выступил вперед. Матросы в кают-компании замерли в
напряженном ожидании.
   - Тебе, педику тупому, может, и хватит, - в ярости сорвался Стабби Гэйтс,
- а когда мужик почти два года  не  сходил  с  посудины,  да  тут  еще  ваше
Рождество хреново...
   - Гэйтс, - спокойно, но властно одернул его капитан. - Все, кончили.
   Наступило молчание. Залившийся краской офицер иммиграционной службы  взял
себя в руки. С сомнением глядя на Стабби Гэйтса, он спросил:
   - Вы хотите сказать, что этот Дюваль не был на берегу два года?
   - Ну, не совсем два, - с невозмутимым спокойствием вмешался  капитан.  Он
говорил на хорошем английском с едва уловимым норвежским акцентом. -  С  тех
пор как этот молодой человек очутился на моем судне двадцать месяцев  назад,
его ни в одной стране не пускали на  берег.  В  каждом  порту,  повсюду  мне
говорили одно и то же: "У него нет паспорта, нет документов. Поэтому  он  не
может расстаться с вами. Он ваш", - Капитан вопрошающим жестом  поднял  свои
здоровенные ручищи моряка. - Что же мне теперь, скормить  его  рыбам  только
потому, что ни одна страна его не принимает?
   Напряжение в кают-компании спало. Стабби Гэйтс отступил  к  стене,  храня
молчание из уважения к капитану.
   Смягчившись, офицер иммиграционной службы с ноткой сомнения произнес:
   - Он утверждает, что француз. Родился во Французском Сомали.
   - Верно, - согласился капитан. - Но французы, к сожалению,  тоже  требуют
документы, а у него их нет. Дюваль клянется, что  у  него  никогда  не  было
никаких документов, и я ему верю. Он честный  человек  и  хороший  работник.
Что-что, а уж это за двадцать месяцев понять можно.
   Анри Дюваль вслушивался в их диалог, с надеждой переводя глаза  с  одного
на  другого.  Сейчас  его  напряженный  взгляд  остановился  на   сотруднике
иммиграционной службы.
   - Очень сожалею. Он не может остаться в Канаде. - Офицеру,  похоже,  было
не по себе. Несмотря на внешнюю суровость, он не был злым человеком, и порой
ему хотелось, чтобы правила, которым приходилось следовать в его работе,  не
были столь жесткими. Почти извиняющимся тоном он добавил:
   - Боюсь, я ничего не могу сделать, капитан.
   - Даже одну ночку на берегу? - с упрямством типичного  кокни  сделал  еще
одну попытку Стабби Гэйтс.
   - Даже этого, - в голосе офицера послышалась непререкаемая решительность.
- Сейчас выпишу ордер на арест.
   После швартовки прошел уже целый час, и  вокруг  судна  начали  сгущаться
сумерки.

Глава 4

   Часов в одиннадцать вечера по ванкуверскому времени, то есть примерно два
часа спустя после того, как  премьер-министр  в  Оттаве  отошел  ко  сну,  к
темному пустынному пирсу Пуант под проливным дождем подъехало такси.
   Из него вышли двое: репортер и фотограф газеты "Ванкувер пост".
   У репортера, Дана Орлиффа, грузного  мужчины  далеко  за  тридцать,  были
грубоватое широкоскулое лицо и спокойные расслабленные манеры, что придавало
ему обманчивое сходство с дружелюбным простодушным фермером и  уж  никак  не
указывало,  что  за  этой  внешностью  скрывается  преуспевающий   и   порой
беспощадный журналист. В отличие  от  него  фотограф  Уолли  Де  Вир,  тощий
верзила - больше шести  футов  ,  отличался
быстрыми и порывистыми нервными движениями и нес на себе печать несгибаемого
пессимизма.