я  к  равному
себе. - Предположим, все, что вы здесь наговорили, правда. Но следует ли  из
этого, что тот молодой человек на судне так и не имеет права на  юридическую
помощь? Следует ли из этого, что ему нельзя  протянуть  руку  помощи  только
потому, что мотивы отдельного лица, в данном  случае  -  мои,  могут  носить
неоднозначный характер? Если бы вы, мальчик мой, не дай Бог,  тонули,  разве
вы стали бы думать о том, что тот, кто бросился вас  спасать,  поступил  так
исключительно  потому,  что  посчитал,  будто  живой  вы  ему   можете   еще
пригодиться?
   - Да, - согласился Элан, - пожалуй, вы правы.
   - Тогда в чем разница? Если  она  вообще  существует.  -  Сенатор  Деверо
подался вперед. - Позвольте кое-что у вас спросить. Думаю, вы верите  в  то,
что любая несправедливость должна быть исправлена?
   - Конечно.
   - Конечно, - повторил  сенатор,  кивая  головой,  словно  удовлетворенный
собственной проницательностью. - Возьмем тогда этого  молодого  человека  на
судне. Нам говорят, что у него нет никаких законных прав. Он не является  ни
канадским гражданином, ни добропорядочным иммигрантом,  ни  даже  транзитным
гостем, который сойдет на берег и вскоре покинет страну. В глазах закона его
просто не существует. Поэтому, даже если он пожелает апеллировать к закону -
обратиться в суд за разрешением на въезд в эту или другую страну,  -  он  не
сможет этого сделать. Правильно?
   - Я бы не стал прибегать к таким формулировкам,  -  осторожно  согласился
Элан, - но по сути правильно.
   - Иными словами, ответ утвердительный.
   - Да, - криво усмехнулся Элан.
   - Тогда давайте предположим еще, что сегодня ночью этот же самый  человек
на судне в Ванкуверском порту совершит поджог или убийство. Тогда что с  ним
станет?
   Элан кивнул. Он понял, куда клонит сенатор.
   - Его отконвоируют на берег и подвергнут суду.
   - Именно так, мальчик мой. И если признают виновным, то, не сомневайтесь,
накажут - вне зависимости от того, пользуется он  гражданским  статусом  или
нет. Таким образом, как мы убедились, закон может достать Анри Дюваля,  хотя
для него самого закон недостижим.
   Это был чисто и мастерски сработанный  довод.  "И  нечему  удивляться,  -
подумал Элан, - старик ведь - искушенный и опытный полемист".
   Как бы то ни было, его аргумент содержал глубокий  смысл.  Действительно,
почему закон должен действовать столь односторонне - против человека, а не в
его защиту? И даже если мотивы сенатора  Деверо  носили  чисто  политический
характер, ничто не могло изменить сути приведенного  им  факта  -  человеку,
находящемуся среди людей, отказано в элементарном человеческом праве.
   Элан погрузился в раздумье. Что может сделать закон для этого человека на
судне? Все или ничего? А если ничего - то почему?
   Элан Мэйтлэнц не  питал  иллюзий  относительно  закона.  При  всей  своей
неопытности  в  адвокатуре  он  прекрасно  понимал,  что  справедливость  не
является ни безусловной, ни беспристрастной  и  что  порой  несправедливость
торжествует над правотой. Он знал, что общественное положение имеет  большое
значение,  когда  дело  доходит  до  преступления   и   наказания,   и   что
состоятельных людей, которые могут использовать все предусмотренные  законом
ходы, ждет не столь страшное возмездие за содеянное зло,  нежели  тех,  кому
менее тугие  кошельки  не  позволяют  сделать  этого.  Он  был  уверен,  что
временами из-за медлительности закона безвинным отказывают в их правах и что
те, кто заслуживает пересмотра дел, не добиваются  этого  из-за  недоступной
стоимости одного  дня  в  судебном  процессе.  А  на  другой  чаше  весов  -
заваленные делами суды,  совершающие  скороспелое  правосудие,  зачастую  не
заботясь о соблюдении прав обвиняемого.
   Элан постиг эти вещи точно так же, как их постепенно, но неизбежно узнают
все студенты и начинающие адвокаты. Нередко они больно ранили его - так  же,
как и его старших коллег,  чей  идеализм  не  поистерся  за  годы  работы  в
коллегии адвокатов.
   Однако  при  всех  своих   пороках   закон   обладал   одним   величайшим
достоинством. Он был. Он существовал. Его величайшее достоинство было в  его
наличии.
   Само существование закона служило подтверждением того, что  равные  права
человека являются достойной целью. Что же касается  его  недостатков,  то  и
здесь в свое время произойдут реформы; они всегда происходят, хотя и отстают
от потребности в них. В то же время двери суда открыты  для  всех  -  и  для
самых ничтожных, и для самых великих, - если они пожелают  туда  обратиться.
Кроме того, существуют еще и апелляционные суды.
   Для всех, похоже, кроме, одного человека по имени Анри Дюваль.
   Элан заметил, что сенатор наблюдает за ним, застыв в выжидательной  позе.
Лицо Шерон омрачилось тенью встревоженной озабоченности.
   - Сенатор Деверо, - начал Элан, - если я возьмусь за это дело - в случае,
если этот человек на судне пожелает, чтобы я представлял его интересы, -  он
сам будет моим клиентом. Правильно?
   - Думаю, что можно сформулировать и так.
   - Иными словами,  ответ  утвердительный.  Сенатор  расхохотался,  откинув
голову.
   - А вы мне начинаете нравиться, мальчик мой. Пожалуйста, продолжайте.
   - И хотя за  этим  делом  будете  стоять  вы,  сенатор,  -  заявил  Элан,
тщательно выбирая слова, - любые действия, предпринимаемые  от  имени  моего
клиента,  будут  определяться  единственно  моим   клиентом   и   мною   без
консультаций с какой-либо третьей стороной.
   Старик испытующе оглядел Элана.
   - Не считаете ли вы, что тот, кто платит музыканту...
   - Нет, сэр, не в данном случае. Я  считаю  необходимым  делать  так,  как
лучше для моего клиента, а не то, что кажется выгодным с политической  точки
зрения.
   Улыбка исчезла с лица сенатора, в голосе его зазвучал явный холодок.
   - Я мог бы напомнить, что вам  предоставляется  возможность,  за  которую
ухватились бы многие начинающие адвокаты.
   Элан поднялся.
   - Тогда я посоветую вам заглянуть в справочник по профессиям, сэр,  -  он
обернулся к Шерон. - Прости, если подвел тебя.
   - Минутку! - окликнул его сенатор. Он тоже  встал  и  уставился  в  глаза
Элану. Голос его гремел на басовых нотах. - Должен сказать вам, мальчик мой,
что я считаю вас весьма нетерпеливым, дерзким и неблагодарным... Я  принимаю
ваши условия!
   Они  скрепили  соглашение  рукопожатием,   после   чего   Элан   отклонил
приглашение сенатора остаться на ленч, - Мне лучше бы попасть на  судно  уже
сегодня, - объяснил он. - Может статься,  что  у  нас  будет  не  так  много
времени до отплытия.
   Шерон проводила его до двери. Надевая  пальто,  он  ощущал  ее  близость,
запах ее духов.
   Слегка смущенно и неловко он проговорил;
   - Приятно было повидаться, Шерон. Она ответила улыбкой:
   - Мне тоже, - на какое-то мгновение вновь появилась и тут же исчезла  эта
ее очаровательная улыбка. - Даже  если  тебе  не  нужно  отчитываться  перед
дедом, обязательно приходи навестить нас.
   - Никак не могу понять, - радостно признался Элан,  -  почему  я  столько
времени этого не делал.

Глава 3

   После прошедшего накануне ночью дождя в порту остались огромные  лужи,  и
Элан Мэйтлэнд осторожно обходил их, время от времени поглядывая  на  силуэты
судов, мрачно темневших на фоне серого  низкого  неба.  Однорукий  сторож  с
дворнягой - единственный человек, встретившийся ему в безмолвном и безлюдном
доке - показал ему дорогу, и теперь,  разбирая  названия  на  отшвартованных
судах, он определил, что "Вастервик" стоял вторым от начала.
   Единственным признаком жизни на судне была тонкая струйка  дыма,  которую
тут же разгонял ветер, едва  она  успевала  подняться.  Вокруг  "Вастервика"
раздавались приглушенные, едва слышные звуки:  плеск  воды  и  поскрипывание
дерева где-то внизу, сверху доносился тоскливый плач мечущихся чаек.  "Голос
порта - это голос одиночества", - подумал Элан. Сколько же  портов  говорило
этим голосом с человеком, на встречу с которым он шел!
   Он также раздумывал над тем, что же за личностью окажется этот заяц  Анри
Дюваль. Газеты, спору нет, описывали  его  с  симпатией  и  сочувствием,  но
газеты так часто далеки от истины в своих публикациях. Более  чем  вероятно,
пришло в голову  Элану,  что  человек  этот  -  наихудшего  сорта  океанский
бродяга, который никому не нужен - и по веским причинам.
   Он добрался до металлического трапа и стал взбираться  по  нему  на  борт
судна. К тому времени, когда он вскарабкался  на  верхнюю  перекладину,  его
ладони были сплошь перемазаны ржавчиной.
   Проход на палубу перегораживала цепь,  с  которой  свисал  кусок  фанеры.
Грубо намалеванная на нем надпись предупреждала:

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН ПО ПРИКАЗУ КАПИТАНА С. ЯАБЕКА.

   Элан снял цепь  с  крючка  и  ступил  на  палубу.  Не  успел  он  сделать
нескольких шагов к металлической двери, как его остановил резкий голос:
   - Табличку видели? Хватит с нас репортеров! Элан обернулся. По  палубе  к
нему спешил высокий худой человек лет тридцати - сорока. Помятый  коричневый
костюм, на лице заметная щетина.  Его  акцент  -  невнятное,  мягкое  "р"  -
выдавал скандинава.
   - А я не репортер, - возразил Элан. - Мне нужен капитан.
   - Капитан занят. Я третий помощник. - Высокий закашлялся, прочистил горло
и метко сплюнул через борт.
   - Крепко же вы простыли, - заметил Элан.
   - А! Вся эта ваша страна - одна сырость и холод. У нас  дома,  в  Швеции,
тоже холодно, но воздух-то, воздух сухой. Зачем вам капитан?
   - Я адвокат, - отрекомендовался Элан. - Пришел выяснить, не смогу ли  чем
помочь вашему зайцу, Анри Дювалю.
   - Дюваль! Дюваль! Всем вдруг нужен Дюваль.  Он  становится  у  нас  здесь
самой важной фигурой. Ну, вам ему не помочь. Мы - как это сказать? - влипли.
Он останется с нами, пока судно не затонет. - Высокий язвительно усмехнулся.
- Оглянитесь вокруг, ждать уже недолго.
   Элан посмотрел на ржавчину и облупившуюся краску. Принюхался  -  зловоние
гниющей капусты напористо било в ноздри.
   - Да, - ответил он. - Я вас понял.
   - Раз вы не репортер, - уступил высокий, - капитан, может, вас и  примет.
Пошли! Я провожу вас - мой вам подарок на Рождество.

***

   В  капитанской  каюте  стояла  удушающая  жара.  Ее  владельцу  она  явно
нравилась, поскольку, заметил Элан, оба иллюминатора были задраены  наглухо.
Воздух в каюте в основном состоял из дыма крепчайшего табака.
   Капитан Яабек в рубашке с короткими  рукавами  и  старомодных  матерчатых
шлепанцах поднялся из кожаного кресла навстречу входившему Элану.  Он  читал
книгу - тяжелый фолиант, который сейчас бережно отложил в сторону.
   - Рад, что вы согласились со мной встретиться, - поблагодарил его Элан. -
Моя фамилия Мэйтлэнд.
   - А я Сигурд Яабек, - капитан протянул ему узловатую,  поросшую  волосами
руку. - Мой третий помощник говорит, вы адвокат.
   - Совершенно верно, - подтвердил Элан. - Прочитал о вашем зайце  и  решил
посмотреть, не смогу ли ему помочь.
   - Садитесь, пожалуйста, - капитан  указал  на  стул  и  сам  опустился  в
кресло.
   В отличие от остального судна,  обратил  внимание  Элан,  каюта  капитана
выделялась комфортом и чистотой, дерево и медь так и  сияли.  Три  переборки
были отделаны  дубовыми  панелями,  обстановку  составляли  зеленые  кожаные
стулья, небольшой обеденный стол и полированный складной письменный  столик.
Портьера прикрывала проход, по всей вероятности,  в  спальню.  Взгляд  Элана
скользил по  окружающим  предметам,  потом  с  любопытством  остановился  на
отложенной капитаном книге.
   - Достоевский, - подсказал капитан Яабек. - "Преступление и наказание".
   - Вы читаете ее в оригинале, на русском! - изумленно воскликнул Элан.
   - Боюсь,  что  получается  медленно,  -  признался  капитан.  -  Как  раз
по-русски я читаю не очень хорошо.
   Он взял из пепельницы трубку, выбил пепел и стал набивать ее табаком.
   - Достоевский верит в то, что  справедливость  в  конечном  итоге  всегда
торжествует.
   - А вы разве нет?
   - Иногда нет сил ждать так долго. Особенно когда молод.
   - Как ваш Анри Дюваль?
   Капитан задумался, посасывая трубку.
   - Что вы надеетесь сделать? Он же никто. Его просто не существует.
   - Может быть, ничего и не удастся, - не стал возражать  Элан.  -  Но  все
равно я бы хотел с ним поговорить. У людей пробудился интерес, и кое-кто  из
них не отказался бы помочь, если есть такая возможность.
   Капитан Яабек испытующе взглянул на Элана.
   - И сколько продержится этот интерес? Или мой юный заяц станет, как у вас
говорят, "чудом на девять дней"?
   - В этом последнем случае у нас остается  только  семь  дней,  -  уточнил
Элан.
   И вновь капитан не торопился с ответом. Потом начал, тщательно  обдумывая
слова:
   - Вы ведь понимаете, что я обязан избавиться от этого  человека.  Кормить
зайцев стоит денег, а в наши дни денег не хватает даже на содержание  судна.
Прибыли невелики, утверждают судовладельцы, и  мы  поэтому  должны  на  всем
экономить. Вы уже видели, в каком состоянии находится наше судно.
   - Я все понимаю, капитан.
   - Но этот молодой человек был со мной в течение двадцати месяцев. За  это
время  может  сложиться,  скажем  так,   мнение,   может   даже   возникнуть
привязанность, - голос капитана звучал неторопливо и монотонно. - У парнишки
не было хорошей жизни, а может, никогда и не будет, и, думаю, это  вовсе  не
мое дело. И все же я не хотел бы, чтобы в нем  пробудили  надежду,  а  потом
вдруг безжалостно ее отняли.
   - Могу только  повторить,  -  сказал  на  это  Элан,  -  что  есть  люди,
заинтересованные в том, чтобы дать ему здесь шанс.  Возможно,  это  окажется
невозможным, но ведь никогда не узнаешь, если не попробуешь.
   - Это правда, - кивнул капитан. - Хорошо, мистер  Мэйтлэнд,  я  пошлю  за
Дювалем, вы можете поговорить здесь. Мне уйти, чтобы вам не мешать?
   - Нет, - возразил Элан. - Я бы предпочел, чтобы вы остались.
   Анри Дюваль, заметно волнуясь, стоял в дверном проеме. Он обвел  взглядом
Элана Мэйтлэнда, затем перевел его на капитана Яабека.
   Капитан жестом пригласил его войти.
   - Не бойся. Вот этот джентльмен, мистер Мэйтлэнд, адвокат. Он пришел тебе
помочь.
   - Читал о вас вчера, - объяснил Элан, улыбнувшись Анри. Он  протянул  ему
руку, и тот неуверенно и робко ее пожал. Элан отметил, что  Дюваль  выглядит
еще моложе, чем на газетной фотографии,  и  что  в  его  глубоко  посаженных
глазах мелькает настороженная подозрительность.
   - Там хорошо, что было написано? Да?  -  вопрос  был  задан  с  тревожной
торопливостью.
   - Написано очень хорошо, - успокоил его  Элан.  -  Вот  пришел  выяснить,
насколько там все соответствует правде.
   - Все правда! Я говорить одну правду! - воскликнул Дюваль,  на  лице  его
появилось выражение оскорбленного самолюбия.
   "Надо бы осторожнее выбирать слова", - решил про себя Элан.
   - А я в этом и не сомневаюсь, - подчеркнуто твердо заявил он. - Вопрос  в
том, насколько правильно газета изложила ваш рассказ.
   - Я не понимать, - все еще обиженно замотал головой Дюваль.
   - Давайте оставим это на минуту, -  предложил  Элан.  Дебют  он,  похоже,
испортил. Но решил зайти с другой стороны. - Капитан уже сказал вам,  что  я
адвокат. Если пожелаете, я  буду  представлять  ваши  интересы  и  попытаюсь
поднять ваше дело в судебных  органах  нашей  страны.  Анри  Дюваль  перевел
взгляд с Элана на капитана.
   - У меня нет деньги. Не могу платить адвокат.
   - Платить ничего не придется, - сообщил ему Элан.
   - Кто тогда платить? - все та же настороженность.
   - Найдется кое-кто, кто заплатит. Капитан решил вмешаться.
   - Вам что-нибудь мешает сказать ему это, мистер Мэйтлэнд?
   - Да, - ответил Элан. - Я получил распоряжение не раскрывать имени  этого
лица. Могу только сказать, что  этот  человек  весьма  сочувствует  и  готов
помочь.
   - Встречаются же иногда добрые люди, - заметил капитан и ободряюще кивнул
Дювалю.
   Вспомнив сенатора Деверо и его побудительные мотивы,  Элан  на  мгновение
ощутил угрызения совести. Но сразу подавил их  -  ему  же  все-таки  удалось
настоять на своих условиях.
   - Если я оставаться, я  работать,  -  упрямо  заявил  Анри  Дюваль.  -  Я
заработать деньги, я все платить, возвратить.
   - Хорошо, - не стал спорить Элан. - Думаю, вы сможете это  сделать,  если
того пожелаете.
   - Я возвратить. - На  лице  молодого  человека  отразилась  непоколебимая
решимость. Недоверчивый огонек в глазах на миг погас.
   - Должен предупредить вас, - сообщил  ему  Элан,  -  что,  возможно,  мне
ничего не удастся для вас сделать. Вам это понятно?
   Дюваль казался озадаченным.
   Капитан объяснил ему;
   - Мистер Мэйтлэнд сделает все, что в его силах. Но очень может быть,  что
иммиграционная служба опять скажет "нет"... Как прежде.
   Анри медленно кивнул:
   - Я понимать.
   - Вот что мне сейчас пришло  в  голову,  капитан  Яабек,  -  обратился  к
норвежцу Элан. - После прихода в порт были ли вы с Анри  в  департаменте  по
делам иммиграции и обращались ли туда с просьбой об официальном рассмотрении
его просьбы о разрешении на въезд?
   - Представитель иммиграционной службы был у меня на судне...
   - Я о другом, - настаивал Элан. - Вы сами водили  Анри  в  иммиграционную
службу, чтобы потребовать официального разбора его просьбы?
   - А что толку? - капитан пожал плечами. - У них всегда один ответ. К тому
же в порту постоянно не хватает времени, а дел у меня на судне по горло. Это
вот сегодня праздник. Только поэтому я и могу почитать Достоевского.
   - Иначе говоря, - сдержанно  повторил  Элан,  -  вы  с  Анри  не  были  в
иммиграционной службе и с просьбой  о  разбирательстве  туда  не  обращались
потому, что были очень заняты. Правильно?
   Элан старался, чтобы голос его звучал обыденно и ничем не выдал волнения,
хотя у него и появилась не вполне оформившаяся еще идея.
   - Все так, - подтвердил капитан Яабек. - Конечно, если бы знать,  что  от
этого будет хотя бы какая-то польза...
   - Ладно, сейчас об этом больше не будем, - попросил его Элан. Возникшая у
него мысль была пока  расплывчатой  и  неясной  и  могла  в  конечном  итоге
оказаться бесплодной. Как бы  то  ни  было,  ему  потребуется  время,  чтобы
внимательно перечитать  все  иммиграционное  законодательство.  Внезапно  он
резко сменил тему.
   - Анри, - обратился Элан  к  Дювалю.  -  Теперь  я  бы  хотел,  чтобы  вы
рассказали мне все, что с вами  приключилось,  с  самого  начала,  с  самого
раннего момента,  который  вы  помните.  Я  понимаю,  многое  из  этого  уже
напечатано в газете, но кое-что они могли  опустить,  а  может  быть,  и  вы
что-нибудь еще припомнили. Давайте начнем с самого начала. Самое первое, что
вы помните.
   - Мама, - ответил Дюваль.
   - Что больше всего вам в ней запомнилось?
   - Добрая, - сказал Анри с подкупающей простотой. -  После  того  как  она
умирать, больше никто добрый - пока не это судно.
   Капитан Яабек неожиданно встал из  кресла  и  повернулся  спиной  к  Анри
Дювалю. Просыпая табак, начал медленно набивать трубку.
   - Расскажите  о  вашей  матушке,  Анри,  -  предложил  Элан.  -  Как  она
выглядела, о чем говорила, чем вы с ней занимались.
   - Моя мама красивый. Когда я маленький, она держать меня  на  руках,  она
много петь, я  слушать,  -  юноша  говорил  медленно,  произнося  слова  так
осторожно, словно прошлое было настолько хрупким,  что  могло  исчезнуть  от
резкого звука. - Другое время она говорить, когда-нибудь мы садиться пароход
и находить новый дом. Мы двое отправляться вместе... -  в  какие-то  моменты
запинаясь и умолкая, в другие - обретая большую уверенность в своих  словах,
Анри продолжал невеселый рассказ.
   Его мать, как  он  считал,  происходила  из  французской  семьи,  которая
вернулась во Францию еще до его рождения. По каким  причинам  оборвались  ее
связи с семьей, можно было  только  гадать.  Может  быть,  из-за  его