ная беготня по малой нужде.
   Уролог, к которому Крамера несколько недель назад  направил  его  лечащий
врач,  так  оценил  ситуацию:  "Вы  страдаете  простатитом,  мистер  Крамер,
заболевание это отличается тем,  что  прежде,  чем  наступит  улучшение,  вы
должны пережить  стадию  ухудшения".  Врач-специалист  познакомил  его  и  с
огорчительными симптомами: в дневное время  -  частые  позывы,  усугубленные
болезненной задержкой мочеиспускания,  а  ночью  -  обусловленная  этими  же
причинами необходимость постоянно просыпаться, что, в свою очередь, ведет  к
переутомлению и раздражительности.
   На вопрос Крамера, сколько же будет продолжаться  вся  эта  мука,  уролог
сочувственно  сообщил:  "Боюсь,  этак  годика  два-три  -  пока  болезнь  не
достигнет  той  стадии,  когда  показано  хирургическое  вмешательство.  Вот
тогда-то мы и произведем резекцию, что должно облегчить ваше состояние".
   Такое утешение  Крамер  нашел  весьма  слабым.  Еще  более  его  угнетало
опасение, что начальство узнает о том, что он столь преждевременно подхватил
старческое заболевание. И это после всех  его  усилий,  после  стольких  лет
беспорочной  службы  и  усердной  работы,  которые   вот-вот   должны   быть
вознаграждены,  -  нет,  он  даже  не  смел  подумать,  к  каким   кошмарным
последствиям может привести разоблачение его маленькой, но постыдной тайны.
   Пытаясь отвлечься от горестных мыслей хотя бы на время, Крамер  обратился
к линованным  листам  бумаги,  расстеленным  перед  ним  на  столе.  На  них
аккуратным четким почерком он разнес по графам мероприятия, осуществленные к
настоящему моменту со времени его прибытия в Ванкувер, и те меры, которые он
намечал предпринять.
   В целом Крамер нашел, что дела в региональном управлении ведутся хорошо и
содержатся в надлежащем порядке. Кое-что, конечно, нуждается  в  ревизии,  в
том числе стоит вопрос об укреплении дисциплины. Один шаг он уже предпринял.
   Это случилось вчера во время обеденного перерыва, когда он снимал  пробу,
инспектируя  блюда,  предназначенные   обитателям   камер   предварительного
заключения  -  задержанным  нелегальным  иммигрантам,   которые   в   унынии
дожидались депортации. К своему негодованию,  Крамер  обнаружил,  что  пища,
хотя и съедобная, оказалась холодной, да и по качеству  отличалась  от  той,
что  была  подана  ему  несколько  раньше  в   кафетерии   для   сотрудников
иммиграционной службы. Тот факт, что некоторым из арестантов в камере жилось
много лучше, чем когда-либо на протяжении  всей  их  жизни,  и  что  другие,
вероятнее всего,  обречены  уже  через  несколько  недель  влачить  голодное
существование, не имел никакого  значения.  Правила  содержания  заключенных
были четкими и определенными, и Эдгар Крамер вызвал шеф-повара, оказавшегося
мужиком гигантского телосложения, нависшим над заезжим начальником,  подобно
утесу. Крамер, которого никогда не смущали превосходящие физические кондиции
оппонентов, подверг повара жесточайшему разносу, и отныне - в  этом  он  был
уверен - пища для заключенных будет приготовлена тщательно и  с  соблюдением
всех норм, и получать они ее будут горячей.
   Теперь его мысли переключились на дисциплину. Сегодня  утром  кое-кто  из
сотрудников позволил  себе  пренебречь  пунктуальностью,  он  также  заметил
некоторую неряшливость в одежде. Сам тщательно следивший за своей одеждой  -
неизменно наглаженный темный костюм в едва различимую полоску,  по  линеечке
сложенный белый платок в нагрудном кармане, - он был вправе ожидать, что его
подчиненные будут поддерживать столь же высокие стандарты. Он принялся  было
за составление очередной назидательной памятки для сотрудников, когда ощутил
- неужели опять!  -  знакомый  позыв.  Взгляд  на  часы  подтвердил,  что  с
последнего раза не прошло и пятнадцати минут. Нет, решил он, не пойду, и все
тут.., заставлю себя терпеть. Он  изо  всех  сил  старался  сосредоточиться.
Через несколько мгновений, издав  обреченный  вздох,  рванулся  с  кресла  и
выскочил из кабинета.
   По  возвращении  он  нашел  у  себя  в  кабинете  застывшую  в   ожидании
молоденькую  стенографистку,  которая  в  настоящее  время  исполняла  также
обязанности его секретаря. Интересно, спросил себя Крамер, заметила ли  она,
как  часто  он  покидает  рабочее  место,  заметила,  наверное,  хотя  он  и
пользуется отдельным выходом. Конечно, он всегда мог найти удобный предлог -
мол,  что-то  понадобилось  в  другом  конце  здания...  Возможно,   следует
озаботиться этим, не теряя времени... Придумать способ, чтобы его  не  взяли
на заметку.
   - К вам некто  Элан  Мэйтлэнд,  мистер  Крамер,  -  доложила  девушка.  -
Представился адвокатом.
   - Хорошо. - Он снял  очки  и  занялся  полировкой  стекол.  Не  глядя  на
секретаря, попросил:
   - Пригласите его войти, пожалуйста.
   Элан Мэйтлэнд решил пройти полмили от своей конторы до  порта  пешком,  и
теперь его щеки горели, исхлестанные  ледяным  ветром.  Он  был  без  шляпы,
легкое пальто скинул на ходу, переступая порог кабинета. В  руке  он  держал
портфель.
   - Доброе утро, мистер Крамер, - поздоровался  Элан.  -  Очень  любезно  с
вашей стороны, что смогли меня принять без предварительной записи.
   - Я государственный служащий, мистер Мэйтлэнд,  -  отвечал  Крамер  своим
обычным педантично-церемонным тоном. - Двери моего кабинета всегда открыты -
в разумных, конечно, пределах, как вы понимаете. Чем могу служить?
   - Вам, вероятно, уже доложили, я адвокат, - отрекомендовался Элан.
   - Да, - кивнул Крамер. "К тому же молодой и неопытный", - добавил он  про
себя. Эдгар Крамер на своем веку повидал немало адвокатов, а со многими  ему
доводилось, так сказать, скрещивать шпаги. О большинстве из них  он  остался
невысокого мнения.
   - Пару дней назад я прочитал о вашем назначении сюда  и  решил  подождать
вашего  прибытия,  -  Элан  старался  нащупать  правильный  тон,  не   желая
настраивать против себя этого человека, чья добрая воля может  иметь  важное
значение.
   Поначалу он намеревался обратиться от имени Анри Дюваля в  иммиграционную
службу сразу же после Рождества. Но после того, как потратил целый  день  на
изучение закона об иммиграции и юридических прецедентов, вечерние газеты  26
декабря опубликовали короткое сообщение о том,  что  министерство  по  делам
гражданства  и  иммиграции  назначило  нового  главу  своего   регионального
управления в  Ванкувере.  Обсудив  эту  новость  со  своим  партнером  Томом
Льюисом, который негласно навел  кое-какие  справки,  они  решили  подождать
приезда  вновь  назначенного  чиновника  -  даже  ценой  потери   нескольких
драгоценных дней.
   - Ну, вот я и прибыл. Так что, может быть, объясните, почему вы этого так
дожидались, - Крамер сморщил лицо в подобие улыбки. Если  он  сможет  помочь
этому новоиспеченному адвокату, решил он про себя, - конечно,  при  условии,
что тот окажется полезен для его ведомства, -  он,  безусловно,  окажет  ему
содействие, - Я обращаюсь к вам по поручению клиента,  -  тщательно  выбирая
слова, сказал Элан. - Его зовут Анри Дюваль, и в настоящее время он задержан
на теплоходе "Вастервик". Я бы хотел предъявить  вам  письменные  полномочия
действовать от его имени.
   Он открыл портфель и достал  лист  бумаги  -  перепечатанную  на  пишущей
машинке копию текста, который Анри подписал во время их первой беседы,  -  и
положил его на стол перед Крамером.
   Эдгар Крамер внимательно прочитал предложенный документ и отложил  его  в
сторону. При упоминании имени Анри Дюваля он слегка нахмурился  и  несколько
поскучневшим голосом поинтересовался:
   - А позвольте спросить, мистер Мэйтлэнд, как долго вы  знакомы  со  своим
клиентом?
   Вопрос был весьма необычным, но Элан предпочел не проявлять строптивости.
Как бы то ни было, Крамер казался достаточно дружелюбным.
   - Знаком с ним  три  дня.  По  правде  говоря,  я  впервые  узнал  о  его
существовании, прочитав сообщение в газетах.
   - Понятно, - Эдгар Крамер сложил кончики пальцев,  приподняв  ладони  над
столом. Когда бы он ни погружался в раздумье, он всегда  принимал  эту  свою
излюбленную  позу.  Немедленно  по  прибытии  в  Ванкувер  он,  конечно  же,
затребовал подробнейший отчет об инциденте с этим Анри Дювалем.  Заместитель
министра Клод Хесс предупредил его о желании министра, чтобы это дело велось
с предельной корректностью, и  теперь  Крамер  испытывал  удовлетворение  от
того, что, с его точки зрения, такая корректность здесь  была  проявлена.  В
таком же смысле он высказывался  накануне,  отвечая  на  вопросы  репортеров
ванкуверских газет.
   - Вы, может быть, не видели газетных статей. - Элан вновь открыл портфель
и полез было за вырезками.
   - Не утруждайтесь, пожалуйста. - Крамер решил, что будет  дружелюбен,  но
непоколебим. -  Какую-то  статейку  я  успел  просмотреть.  Но  мы  в  нашем
ведомстве не очень-то  полагаемся  на  газеты.  -  Тут  он  скривил  губы  в
натянутой улыбке:
   - Видите ли, у меня есть доступ к официальным досье, которые  мы  считаем
более важными.
   - Но какое же досье может  быть  на  Анри  Дюваля?  -  удивился  Элан.  -
Насколько я могу судить, официального  расследования  никто  практически  не
предпринимал.
   - Вы совершенно правы, мистер Мэйтлэнд.  Вопрос  настолько  ясен,  что  и
предпринимать ничего не нужно. У этого субъекта нет ни официального статуса,
ни документов, ни,  очевидно,  гражданства.  Поэтому,  что  касается  нашего
ведомства, не существует ни малейшей возможности даже рассматривать его  как
потенциального иммигранта.
   - У этого субъекта,  как  вы  его  называете,  -  возразил  Элан,  -  нет
гражданства по крайне необычным причинам. И если вы читали газеты,  вам  это
должно быть известно.
   - Несомненно, мне  известно,  что  в  прессе  публиковались  определенные
заявления, - снова эта натянутая улыбка. - Но когда накопите такой опыт, как
у меня, то научитесь понимать, что газетные байки и  подлинные  факты  порой
сильно разнятся.
   - И я тоже не всему верю из того, что читаю. - Элан почувствовал, что эта
мелькающая снисходительная ухмылка и высокомерный вид  собеседника  начинают
его раздражать. - Я прошу только одного - фактически именно по этой  причине
я пришел к вам, - чтобы вы поглубже разобрались в этом деле.
   - А я вам заявляю, что какое-либо  дальнейшее  разбирательство  не  имеет
смысла, - на этот раз в голосе Эдгара Крамера явно  звучала  холодность.  Он
тоже ощущал в себе нарастающее  раздражение,  вероятно,  из-за  усталости  -
ночью ему пришлось несколько раз вскакивать, - и, проснувшись сегодня утром,
он чувствовал себя неотдохнувшим и разбитым. Крамер так же сухо продолжал:
   - Упомянутое вами лицо не имеет в этой стране никаких юридических прав, и
маловероятно, что они ему будут предоставлены.
   - Но он человек, - запротестовал Элан. - Это как, ничего не значит?
   - В мире множество людей, и некоторым из них везет в жизни меньше, нежели
другим. Мое дело - заниматься теми, кто подпадает  под  действие  закона  об
иммиграции, чего нельзя сказать об этом вашем Анри Дювале.
   - Я требую, - стоял на своем Элан, -  официального  слушания  по  делу  о
предоставлении моему клиенту статуса иммигранта.
   - А я вам в этом отказываю, - с  неменьшей  решительностью  заявил  Эдгар
Крамер.
   Они  уставились  друг  на  друга  с  нарождающейся  неприязнью.  У  Элана
Мэйтлэнда  создалось  впечатление,  что  он  уперся  в  непробиваемую  стену
уверенного в себе самодовольства. Эдгар Крамер видел перед  собой  ершистого
юнца, исполненного неуважением к власти. Его также  сильно  беспокоил  новый
позыв - нет, это просто смешно.., ведь  он  только  что...  Крамер  заметил,
однако, что душевное волнение иногда оказывает на него подобное действие. Он
приказал себе не обращать внимания.., надо потерпеть.., не поддаваться...
   - Давайте проявим благоразумие, - предложил Элан, которого беспокоило, не
был ли он чрезмерно резок и прямолинеен - он знал за собой этот недостаток и
временами принимался с ним бороться. Поэтому сейчас попросил, как ему  очень
хотелось надеяться, достаточно убедительно:
   - Не  могли  бы  вы,  мистер  Крамер,  оказать  мне  любезность  и  лично
встретиться с  этим  человеком?  Я  думаю,  он  произведет  на  вас  хорошее
впечатление.
   Крамер покачал головой:
   - Какое впечатление он на меня произведет, совершенно не имеет  значения.
Мое дело - блюсти закон как  он  есть.  Я  не  пишу  законов  и  не  одобряю
исключений из них.
   - Но вы могли бы представить свои рекомендации.
   "Да, - подумал Эдгар Крамер, - мог бы". Но поступать так у  него  нет  ни
малейшего  намерения,  особенно  в  связи  с  данным  делом  со  всеми   его
сентиментальными  нюансами.  Что  же  касается  очной  беседы   с   каким-то
потенциальным иммигрантом, нынешнее положение  ставило  Крамера  недосягаемо
высоко над подобной возможностью.
   Нет, было время, когда он вел множество таких бесед - далеко за  океаном,
после войны, в  разрушенных  странах  Европы..,  отбирая  для  Канады  одних
иммигрантов и отвергая других точно так же (кто-то однажды высказался в этом
смысле), как выбирал бы лучших щенков из вольера. То были дни, когда мужчины
и женщины душу готовы были продать за въездную визу, а иногда и продавали, а
сотрудники иммиграционной службы сталкивались со множеством соблазнов, перед
которыми отдельные из них устоять не  смогли.  Однако  он  сам  ни  разу  не
дрогнул. И хотя порученное дело было ему не по душе -  работе  с  людьми  он
предпочитал общее руководство, - выполнял он его истово и исправно.
   Он слыл крутым чиновником, незыблемо стоявшим на страже  интересов  своей
страны, отбирая иммигрантов только  высшего  сорта.  Он  часто  с  гордостью
думал,  что  выдавал  разрешения  на  въезд  доброкачественным  человеческим
экземплярам - бодрым, трудолюбивым, физически здоровым...
   Отвергая тех, кто по каким бы то ни было причинам не соответствовал  этим
стандартам, Крамер никогда - в отличие  от  некоторых  других  коллег  -  не
испытывал никаких переживаний.
   Тут ход его мыслей был прерван. Опять этот настырный юнец.
   - Я не прошу разрешить моему клиенту въезд в  качестве  иммигранта  -  во
всяком случае, в данный момент, - попытался  зайти  с  другой  стороны  Элан
Мэйтлэнд. - Я добиваюсь  только  самого  первого  шага  с  вашей  стороны  -
проведения иммиграционной службой официального расследования на берегу.
   Несмотря на твердое решение не обращать внимания на свои ощущения,  Эдгар
Крамер чувствовал, как мочевой пузырь у него прямо-таки распирает. Его также
оскорбляло предположение этого юнца, что он, Эдгар Крамер, мог бы попасть на
такую древнюю и элементарнейшую адвокатскую уловку. Поэтому и ответил  он  с
соответствующей резкостью в голосе:
   - Я прекрасно понимаю, о чем вы просите, мистер Мэйтлэнд.  А  просите  вы
всего-навсего  о  том,  чтобы  наше  ведомство  официально  признало   этого
человека, а потом ответило ему официальным отказом, после  чего  вы  сможете
предпринимать  какие-то  легальные  шаги.  Затем,  когда  вы  пройдете   все
процедурные стадии обращений с апелляциями - вне всяких сомнений,  затягивая
их, насколько возможно, - судно уже  уйдет,  а  ваш  так  называемый  клиент
останется здесь. Вы ведь именно это задумали, не так ли?
   - По правде говоря, вы угадали, - Элан улыбнулся. Вместе с Томом  Льюисом
они разработали в точности  такой  стратегический  план.  Теперь,  когда  их
замысел был раскрыт, отрицать его казалось неуместным.
   - Да-да, угадал! - воскликнул Крамер. - Вы  готовы  пуститься  в  дешевое
юридическое крючкотворство! - он игнорировал как дружелюбную  улыбку  Элана,
так и свой внутренний голос, предупреждавший  его,  что  он  повел  себя  не
правильно.
   - Уточним во избежание недоразумений, - спокойно предложил Элан Мэйтлэнд.
- Я как-то не считаю, что в мои намерения  входило  дешевое  крючкотворство.
Тем не менее у меня есть один вопрос. Почему вы  употребили  выражение  "так
называемый клиент"?
   Нет,  это  уж  слишком.  Саднящий  физический  дискомфорт,  все   тревоги
предыдущих недель, копившаяся бессонными ночами  усталость  толкнули  Эдгара
Крамера на столь резкий ответ, какой в любое другое время  он,  тактичный  и
искушенный в дипломатии, и  не  помыслил  бы  произнести  вслух.  Его  также
возмущало буквально бьющее в глаза  пышущее  здоровье  сидевшего  перед  ним
молодого человека. Он едва заметил:
   - Ответ столь же очевиден, как мне очевиден тот факт, что вы  взялись  за
это абсурдное и безнадежное дело с единственной  целью  -  привлечь  к  себе
внимание и сделать на нем рекламу своей персоне.
   На  несколько  секунд  в  кабинете  повисло   молчание.   Элан   Мэйтлэнд
почувствовал, как злость горячим румянцем  заливает  его  щеки.  В  какой-то
безумный миг он готов был броситься через стол  и  врезать  как  надо  этому
старикашке.
   Обвинение было в высшей степени несправедливым. У него и в мыслях не было
добиваться рекламной шумихи - напротив, они с Томом Льюисом долго обсуждали,
как им ее избежать, поскольку были убеждены, что чрезмерное внимание  прессы
будет мешать им предпринимать юридические шаги от имени Анри Дюваля.  Только
по этой причине Элан решил без огласки  посетить  управление.  А  он-то  еще
собирался предложить  воздержаться  на  некоторое  время  от  заявлений  для
печати...
   Их взгляды встретились. Глаза Эдгара  Крамера  так  и  полыхали  каким-то
странным нетерпением, чуть ли не мольбой.
   - Ну, спасибо вам, мистер Крамер, - протянул Элан. Он  встал,  поднял  со
спинки  кресла  пальто,  засунул  портфель  под  мышку.  -  Благодарю,   что
надоумили, как мне теперь действовать.

Глава 2

   Вот  уже  в  течение  трех  дней  после  Рождества  ванкуверская   "Пост"
продолжала тему Анри Дюваля - человека без родины. Не отставали от нее, хотя
и проявляя гораздо  меньшую  активность,  и  обе  другие  городские  газеты:
конкурирующая дневная "Колонист" и более умеренная  утренняя  "Глоб".  В  их
материалах, правда, проскальзывал определенный скептицизм, поскольку  "Пост"
первой напала на эту историю.
   Теперь же тема практически себя исчерпала.
   - Мы отыграли всю гамму, Дан, а чего добились? Интерес-то проявляют  все,
но практических действий никто не предпринимает, так что давай  оставим  все
это на несколько дней, пока судно не отчалит, а ты тогда сделаешь нам этакий
грустный материален о разочарованном парнишке, исчезающем в  закатных  лучах
солнца.
   Дело происходило в семь часов сорок пять минут утра  в  редакции  "Пост".
Оратором  выступал  Чарлз  Вулфендт,  дневной  редактор   отдела   городских
новостей, а аудиторию составлял Дан Орлифф. Распределяя поручения на текущий
день, Вулфендт, чей ум, по выражению одного из коллег, вполне мог потягаться
с компьютером Ай-би-эм, поманил к себе Дана.
   - Как скажешь, Чак, - пожал плечами Орлифф. - И все же я бы подождал хотя
бы еще денек.
   Вулфендт пытливо оглядел собеседника. Он прислушивался к мнению  Орлиффа,
считая его опытнейшим работником, но следовало учитывать и другие  проблемы.
Сегодня в городе разворачивались события,  которые  станут  гвоздем  дневных
выпусков, и для их освещения Вулфендту потребуется еще несколько репортеров.
На горе Сеймур в окрестностях Ванкувера пропала туристка, интенсивный  поиск
не дал никаких результатов. Все три газеты широко освещали ход  спасательных
работ, среди горожан росло подозрение, что к исчезновению  женщины  приложил
руку ее муж. Сегодня утром выпускающий редактор прислал  Вулфендту  записку:
"Упала ли Дэйзи сама или ее столкнули? Если еще жива, мы должны добраться до
нее раньше мужа". Прочитав это  указание,  Вулфендт  сразу  решил,  что  Дан
Орлифф самый подходящий человек для работы в горах.
   - Если бы только наверняка  знать,  что  вокруг  твоего  Анри  произойдет
что-нибудь важное, я бы возражать не стал, - признался  Вулфендт.  -  Но  не
просто еще