г стоит, мистер Крамер.
   - Понимаю вашу проблему, - заявил Крамер. - Принимались  ли  какие-нибудь
меры по сокращению численности голубей - отстрел, например?
   - Пробовали один раз стрелять, - мрачно ответил комендант. -  Вышло  себе
дороже. Друзья животных и все такое прочее. Отыскали какое-то постановление,
мол, в Ванкувере эту гадость стрелять нельзя. Хотя  вот  что  я  вам  скажу:
можно попробовать разбросать по крыше  отраву.  И  когда  они  опять  начнут
гадить своим...
   - Надо говорить "помет", - резко оборвал его Эдгар  Крамер.  -  Голубиный
помет.
   - По мне вся эта дрянь одно...
   - И вот  еще  что,  -  решительно  перебил  его  Крамер,  -  если  голуби
охраняются законом, мы будем блюсти закон.
   Он задумался.
   - Надо найти какой-то другой выход, - произнес наконец Крамер и  отпустил
коменданта.
   Оставшись один,  он  погрузился  в  глубокие  размышления  над  возникшей
проблемой. Одно Крамеру было абсолютно ясно - с  расточительными  ежегодными
расходами в сумме 750 долларов должно быть покончено.
   В конечном  итоге  после  нескольких  неудачных  попыток  и  целой  серии
набросков он разработал схему, основанную на полузабытой  идее.  Суть  плана
состояла в том, чтобы натянуть по всей  крыше  отрезки  рояльной  проволоки,
расположив их через каждые шесть дюймов. Каждый отрезок  будет  укреплен  на
коротких  опорах  высотой  также  шесть  дюймов.  Теоретический  аспект  его
коварного замысла заключался  в  том,  что  отрезки  проволоки  будут  легко
пропускать лапки голубя, но не его крылья. И тогда  при  посадке  голубь  не
сможет сложить крылья и предпочтет немедленно улететь.
   Сегодня утром Эдгар Крамер распорядился изготовить и установить на  крыше
небольшую  экспериментальную  секцию   такого   устройства.   Работала   она
безупречно. В меморандуме,  который  он  составил  и  подписал,  содержалось
распоряжение  ввести  устройство  в  действие  по   всей   крыше.   И   хотя
первоначальная стоимость данного предприятия составит тысячу  долларов,  его
осуществление навсегда исключит необходимость  ежегодного  расходования  750
долларов - экономия денег налогоплательщиков  страны,  пусть  даже  об  этом
никогда не узнает ни одна душа.
   Эта мысль  порадовала  Эдгара  Крамера,  его  собственная  сознательность
всегда доставляла ему удовольствие. Был и еще один повод испытывать глубокое
удовлетворение - официальное постановление местных властей  соблюдено,  даже
голубям было обеспечено справедливое обращение.
   "Так  что  день  выдался,  -  решил  про  себя  Эдгар  Крамер,  -  весьма
плодотворным". Но последней из причин, приведших его в радужное  настроение,
была та, что необходимость посещать туалет беспокоила его теперь значительно
реже. Он взглянул на часы. Да, с последнего раза прошел почти час, и он  был
уверен, что способен потерпеть еще некоторое время, хотя в  общем-то  легкое
ощущение знакомого позыва...
   Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Элан Мэйтлэнд.
   - Добрый вечер, - холодно произнес он и положил на  стол  сложенный  лист
бумаги.
   Появление молодого адвоката было столь неожиданным, что напугало Крамера.
   - Это еще что такое? - выпалил он.
   - Ордер ниси, мистер Крамер, - спокойно сообщил Элан. - Полагаю, вы  сами
все поймете.
   Развернув сложенную бумагу, Крамер бегло просмотрел ее. Лицо  его  залила
краска гнева.
   - Какого дьявола все это значит? - растерянно пробормотал он.
   В тот же миг он  почувствовал,  что  мочевой  пузырь  у  него  прямо-таки
распирает.
   Элан поборол в себе соблазн ответить колкостью. Он все  же  добился  пока
лишь частичной победы,  и  следующий  раунд  мог  вполне  закончиться  прямо
противоположным результатом. Поэтому он довольно вежливо пояснил:
   - Вы отклонили мою просьбу о специальном рассмотрении дела Анри Дюваля.
   Злобная неприязнь к этому желторотому адвокатишке  на  мгновение  удивила
даже самого Эдгара Крамера.
   - Конечно, отклонил. Для его проведения  нет  ни  малейших  оснований,  -
резко бросил он.
   - А я почему-то не разделяю вашей точки зрения, - сдержанно заметил Элан.
Он указал на документ:
   - Посмотрим, чью сторону - вашу или мою - примет суд.
   Резь внизу живота стала нестерпимой. Едва сдерживая  себя,  Крамер  почти
выкрикнул:
   -  Данный  вопрос   находится   в   исключительной   компетенции   нашего
министерства. И нечего всяким судам вмешиваться в это дело!
   Лицо Элана Мэйтлэнда посерьезнело.
   - Если хотите послушать моего совета, - вполголоса произнес он, - я бы на
вашем месте не стал говорить таких слов судье.

БЕЛЫЙ ДОМ

Глава 1

   Джеймс  Хауден  из  окна  библиотеки  резиденции  Блэр-хауз   разглядывал
открывавшийся перед ним вид на Пенсильвания-авеню. Было  десять  часов  утра
второго дня его пребывания в Вашингтоне, и через час должна была  состояться
встреча с участием его самого, президента, Артура Лексингтона  и  начальника
аппарата Белого дома.
   Легкий свежий ветерок шевелил тонкие занавеси на открытом окне. Погода  в
Вашингтоне стояла великолепная:  по-весеннему  душистый  воздух  был  согрет
теплыми  солнечными  лучами.  На  противоположной  стороне   улицы   взгляду
премьер-министра открывались  ровно  подстриженные  газоны  Белого  дома,  а
позади них и сам залитый солнцем особняк.
   Обернувшись к Артуру Лексингтону, Хауден спросил;
   - Ну, и какие у вас пока возникают  ощущения?  Министр  иностранных  дел,
одетый в по-домашнему удобный твидовый пиджак, который он позднее сменит  на
строгий костюм, оторвался от экспериментов с цветным  телевизором.  Выключив
аппарат, он помолчал, обдумывая ответ.
   - Говоря с грубой прямотой, - нетерпеливо произнес  Лексингтон,  -  мы  в
очень выгодном положении.  На  нашем  базаре  спрос  превышает  предложение.
Уступки, на которые мы готовы пойти. Соединенным Штатам нужны, причем  нужны
отчаянно. Более того, они сами это отлично понимают.
   Завтракали они отдельно: премьер-министр с Маргарет в своих апартаментах,
а Артур Лексингтон в компании с другими  членами  делегации  в  столовой  на
первом этаже.
   Канадцы были единственными обитателями просторной президентской  гостевой
резиденции, куда они прибыли вчера вечером после званого обеда в Белом доме.
Хауден кивнул в знак согласия:
   - У  меня  тоже  сложилось  такое  впечатление.  Премьер-министр  оглядел
длинную изящную библиотеку. С ее пухлыми диванами  и  креслами,  с  огромным
чиппендейловским столом и стенами, уставленными рядами книг, она  напоминала
тихую прохладную заводь. "Именно здесь, в этой  комнате,  -  подумал  он,  -
когда-то отдыхал и беседовал Линкольн, в последующие годы Трумэны  проводили
часы досуга...".
   - Тут еще и всякие мелкие детали приобретают значение, - размышлял  вслух
Лексингтон. - К примеру, прием, который вам вчера оказали. Мне  не  известны
случаи,  чтобы  президент  когда-либо  ранее  приезжал  в  аэропорт,   чтобы
встретить канадцев. Нас обычно встречает мелкая сошка, и обращаются с  нами,
как с деревенскими родственниками  -  даже  с  премьер-министрами.  Однажды,
когда  Джона  Дифенбейкера    пригласили  на  какой-то  обед  в
Белом  доме,  то  засунули  его  в  очередь   вместе   с   пресвитерианскими
священниками.
   Хауден издал тихий смешок.
   - Припоминаю. Он здорово разозлился, и я его  понимаю.  Это  ведь  тогда,
по-моему, Эйзенхауэр  выступил с речью, в которой раз за разом называл  нас
"Республикой" Канада?
   Лексингтон, расплывшись в улыбке, кивнул в знак подтверждения.
   Джеймс Хауден сел в кресло.
   - Да, они вчера здорово переусердствовали, - заметил он. - Думаю, правда,
что, если бы американцы действительно изменились  к  нам  в  душе  и  решили
проявить искреннее внимание и заботу, они бы действовали немного тоньше.
   Глаза на круглом грубоватом лице Артура Лексингтона, поправлявшего сейчас
без всякой нужды и  так  безукоризненно  повязанную  "бабочку",  засветились
веселыми огоньками. "Порой, - подумалось Хаудену, - министр иностранных  дел
напоминает  благодушного  школьного  учителя,  привыкшего  к  твердому,   но
терпеливому  обращению  с  буйной  ребятней.  Возможно,  именно  поэтому  он
выглядел и всегда будет выглядеть столь моложаво, несмотря на то,  что  годы
все же берут свое".
   - Тонкость и  государственный  департамент  -  понятия  несовместимые,  -
заявил Лексингтон. - Я неизменно считал, что американская  дипломатия  знает
только два пути -  они  либо  насилуют  других,  либо  сами  охотно  сдаются
насильнику. По-другому у них редко получается.
   Премьер-министр рассмеялся.
   - А как сейчас?
   Хауден всегда наслаждался вот такими моментами, когда они с  Лексингтоном
могли побыть наедине. Они давно уже были  закадычными  друзьями,  безоглядно
доверявшими друг другу.
   Одной из причин, возможно, являлось то  обстоятельство,  что  между  ними
никогда не возникал дух конкуренции. В то время как остальные члены кабинета
явно или тайно жаждали поста премьер-министра,  у  Артура  Лексингтона,  как
Хаудену было известно с абсолютной достоверностью, в этом отношении не  было
никаких амбиций.
   По правде говоря, Лексингтон, может быть, до сих пор оставался бы послом,
с  радостью  отдаваясь  в  часы  досуга   своим   двум   любимым   занятиям:
коллекционированию марок и орнитологии, если бы Хаудену не  удалось  в  свое
время уговорить его уйти в отставку из дипломатического корпуса и вступить в
партию, а затем и стать членом кабинета.
   Лояльность и обостренное чувство долга держали  его  на  этом  посту,  но
Лексингтон отнюдь не делал секрета, что с радостью встретит тот день,  когда
сможет отказаться от государственной  деятельности  и  вернуться  к  частной
жизни.
   Лексингтон, прежде чем ответить на вопрос премьер-министра, несколько раз
прошел из конца в конец длинного темно-красного ковра.  Остановившись  перед
Хауденом, он сказал:
   - Мне, как и вам, не нравится, когда меня насилуют.
   -   Найдется   множество   людей,   которые   станут   утверждать   прямо
противоположное.
   - Кое-кто будет утверждать это вне зависимости от занятой нами позиции. И
среди них окажутся люди, искренне убежденные в своей правоте, не одни только
болтуны и склочники.
   - Да, я думал об этом, - произнес Хауден. - Боюсь, что  после  подписания
союзного  акта  мы  многих  недосчитаемся  и  в  собственной  партии.  Но  я
по-прежнему убежден, что у нас нет иного выхода.
   Министр иностранных дел уселся в кресло напротив Хаудена,  ловко  зацепил
ногой и подтянул поближе низенькую скамеечку и удобно вытянулся, устроив  на
ней обе ступни.
   - Я бы хотел быть столь же уверенным, как вы, премьер-министр. - в  ответ
на резкий взгляд Хаудена Лексингтон покачал головой. - Да нет, поймите  меня
правильно. Я пойду с вами до конца. Меня лишь  тревожит  стремительность,  с
которой  все  происходит.  Наша  беда  в  том,  что  мы  живем  во   времена
концентрированной  истории.  Те  перемены,   на   которые   прежде   уходило
полстолетия, теперь происходят за какие-то пять лет, а то  и  меньше.  И  мы
ничего не можем поделать, поскольку подобная  ситуация  порождена  развитием
средств связи и общения. Я только надеюсь, что нам удастся сохранить чувство
национального единства, но достичь этого будет нелегко.
   - А легко в этом плане никогда и не было, - Хауден взглянул на часы.  Они
должны отправляться через тридцать минут с тем, чтобы до начала  официальных
переговоров оставить время на встречу с журналистским корпусом Белого  дома.
Однако, решил  премьер-министр,  он  успеет  обсудить  с  Лексингтоном  один
вопрос,  который  занимал  его  мысли.  Сейчас  для  этого,  похоже,   самый
подходящий момент.
   - По поводу национальной самобытности, - произнес он задумчиво. - Не  так
давно королева упоминала кое-что в этой связи - во  время  моего  последнего
визита в Лондон.
   - Ну да?
   - Леди предложила, я бы даже сказал, настоятельно  предложила,  чтобы  мы
восстановили  титулы.  Причем  привела  в  пользу  этого  весьма,  по-моему,
интересный аргумент.
   Джеймс Хауден прикрыл глаза, вспоминая происходившую четыре  с  половиной
месяца назад сцену: мягкий сентябрьский  день  в  Лондоне,  он  прибывает  в
Букингемский дворец с визитом вежливости, его встречают с должным  уважением
и без промедлений препровождают к королеве...

***

   - ..Прошу, пожалуйста, еще чаю, - предложила королева, и он  протянул  на
блюдце хрупкую чашку с золотым ободком, не в силах противиться мысли -  хотя
и понимал, насколько она наивна, - что  британский  монарх  в  своем  дворце
собственноручно наливает чай мальчишке из сиротского приюта в Богом  забытом
Медисин-Хэте.
   - Хлеб, масло, пожалуйста, премьер-министр! На тарелке лежали  тончайшие,
почти прозрачные, ломтики ржаного и белого  хлеба,  и  он  осторожно  поднял
один. От джема - в  золотом  судочке  были  разложены  три  сорта  -  Хауден
отказался.  Чтобы  удержать  в  руках  все  предметы   во   время   чаепития
по-английски, надо было обладать ловкостью профессионального жонглера.
   Они были одни в гостиной личных апартаментов - огромном,  полном  воздуха
помещении, выходившем окнами  в  дворцовый  сад,  несколько  официальном  по
североамериканским понятиям, но  все  же  не  столь  напичканном  золотом  и
хрусталем,  как  весь  остальной  дворец.  Королева,  одетая  в  простенькое
желто-голубое платье  из  шелка,  непринужденно  скрестила  тонкие  стройные
щиколотки, и Хауден восхищенно отметил про себя, что  ни  одной  женщине  не
удастся, не прилагая сознательных усилий, держаться с таким же  естественным
изяществом, каким обладают англичанки из высшего света.
   Королева щедро намазала себе клубничный джем и произнесла  своим  высоким
голосом:
   - Мой супруг и я часто задумываемся  над  тем,  что  Канаде  ради  ее  же
собственного блага надо все же более отличаться от других.
   Джеймс Хауден  испытал  сильный  соблазн  ответить,  что  у  Канады  есть
достаточно чем выделяться по сравнению с нынешними достижениями Британии, но
воздержался, решив, что, вероятно, он не до конца  понял  свою  собеседницу.
Уже через мгновение он удостоверился, что так оно и было.
   Королева добавила:
   - Выделяться в том смысле, чтобы не быть похожей, скажем, на  Соединенные
Штаты.
   - Беда в том, мэм .  -
осторожно начал Хауден, - что это довольно трудно, когда две страны живут  в
такой близости и в таких сходных условиях.  Время  от  времени  мы  пытаемся
подчеркнуть наши отличия, хотя и не всегда в этом преуспеваем.
   - А вот Шотландия прекрасно преуспела в сохранении своей самобытности,  -
заметила королева, помешивая ложечкой в чашке  с  абсолютно  простодушным  и
бесхитростным выражением лица. - Может быть, вам стоило бы  кое-чему  у  них
поучиться.
   - Ну... - Хауден улыбнулся. "Да, это правда, - подумал он,  -  Шотландия,
утратившая независимость два с половиной  столетия  назад,  отличалась  куда
большим своеобразием и самобытностью, чем Канада".
   Королева задумчиво продолжала:
   - Одной из причин,  возможно,  является  то,  что  Шотландия  никогда  не
забывала своих традиций. Канада же, если вы простите  мне  такое  выражение,
кажется, даже торопится от них избавиться.  Помнится,  отец  говорил  то  же
самое.
   Королева обезоруживающе улыбнулась, изящество  манер  и  тона  лишило  ее
слова всякого обидного смысла.
   - Еще чаю?
   - Нет, благодарю вас. - Хауден вручил свою  чашку  с  блюдцем  ливрейному
лакею, который неслышно вошел добавить  кипяток  в  чайник.  Премьер-министр
испытал невероятное облегчение от того, что, проявив чудеса  эквилибристики,
ухитрился ничего не разбить.
   - Я действительно очень надеюсь, премьер-министр, что вас не обидели  мои
слова. - Королева вновь наполнила свою чашку, и лакей исчез.
   - Ни в малейшей степени, - ответил Хауден и, в свою очередь, улыбнулся. -
Весьма полезно, когда нам время от времени указывают на  наши  недостатки  -
даже если не знаешь, что с ними можно поделать.
   - А вот, вероятно, что, - со значением произнесла королева, - мой  супруг
и я часто сожалеем по поводу  отсутствия  почетного  списка  награждений  из
Канады. Мне бы доставило особую радость, если бы была восстановлена традиция
награждения титулами к Новому году и монаршему дню рождения.
   - Дворянские титулы - вещь в Северной Америке весьма щекотливая,  мэм.  -
Джеймс Хауден поджал губы.
   - В какой-то части Северной Америки - возможно, но мы  же  ведем  речь  о
нашем доминионе? - Несмотря на всю  вежливую  сдержанность  этих  слов,  они
содержали в себе укор, и Хауден, помимо своей воли, покраснел.
   - По правде говоря,  -  добавила  королева  с  тенью  улыбки,  -  у  меня
создалось впечатление, что в Соединенных Штатах за титулованными  британцами
просто гоняются.
   "Вот она меня и приложила, - мелькнуло в голове у Хаудена. - Что  правда,
то правда - лордов американцы обожают!"
   -  Как  меня  информировали,  -  спокойно  продолжала  королева,  -  наше
награждение титулами прекрасно зарекомендовало себя в Австралии,  не  говоря
уже, конечно, о самой Британии. Возможно, и вам в Канаде  это  может  помочь
оставаться непохожими на Соединенные Штаты.
   Джеймс Хауден терялся в догадках, как ему воспринимать подобные  вещи  и,
соответственно, как  поступать.  В  качестве  премьер-министра  независимого
государства, входящего в Содружество , он обладал в тысячу раз большей властью, нежели королева, и все  же
обычай тем не менее требовал от него принять чисто фиктивную роль  смиренной
покорности. Титулы в наши дни - все эти "сэры", "лорды" и  "леди"  -  стали,
конечно, полной бессмыслицей. Канада распрощалась с ними еще в 30-е годы,  и
сохранившиеся среди  канадцев  старшего  поколения  немногочисленные  титулы
произносились сейчас со скрытой снисходительной усмешкой.
   С  нарастающим  раздражением  премьер-министр  посетовал  про  себя,  что
монаршая особа никак не желает довольствоваться ролью украшения, которую  ей
в общем-то все и отводили, и принимается плести королевскую паутину интриг.
   За предложением королевы, подозревал Хауден, кроется  страх,  присутствие
которого  постоянно  ощущаешь  в  Лондоне,  страх,  что   Канада   неуклонно
ускользает  из  объятий  короны  -  как  случилось  с  остальными   странами
Содружества - и что необходимо испробовать все средства, даже шелковые путы,
чтобы приостановить этот процесс.
   - Я информирую кабинет о вашем пожелании, мэм, - промолвил Джеймс Хауден.
Это была вежливая ложь, он и не собирался делать ничего подобного.
   - Как изволите, - королева грациозно склонила голову и добавила:
   - Да, в связи с предметом нашего разговора хотелось бы  подчеркнуть,  что
одной из счастливейших наших прерогатив в награждении  титулами  мы  считаем
присвоение титула графа премьер-министрам по выходе их в отставку.  Мы  были
бы необыкновенно рады распространить этот обычай и на Канаду.
   Она с невинным простодушием уставилась прямо в глаза Хаудену.
   Титул  графа.  Вопреки   всем   его   убеждениям,   воображение   Хаудена
разбушевалось вовсю. Едва ли не самый высокий титул в британском дворянстве,
выше стояли только маркизы и герцоги. Он, конечно, никогда не  примет  этого
титула, но, если бы и  согласился,  то  как  стал  бы  себя  величать?  Граф
Медисин-Хэтский?  Ну  нет,  слишком  уж  диковинно,  да  и  отдает  какой-то
глухоманью - людям на смех. Тогда граф Оттавский? Да, вот это то, что нужно.
Звучит и несет в себе глубокий смысл.
   Королева взяла салфетку и легкими  движениями  отерла  капельку  джема  с
кончика пальца у холеного ногтя, затем поднялась. Джеймс  Хауден  последовал
ее примеру. Чаепитие закончилось, и королева, проявляя такт и внимание,  как
она часто  поступала  в  неофициальных  случаях,  решила  немного  проводить
премьер-министра.
   Они уже прошли почти половину гостиной, когда появился беззаботно веселый
супруг королевы. Принц вошел  через  узкую  дверь,  замаскированную  высоким
зеркалом в золоч