Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
то действует не только на крыс, мой господин!"
А между тем зрители с нетерпением ожидали заключительного номера.
Многие из них сами принимали участие в схватках на границах, у многих были
родственники или друзья, которые совершили путь со среднего запада на
далекий запад, они прошли теми местами, где пролегла через всю страну
железная дорога.
Оркестр проиграл туш, и на арену длинной цепочкой со своими женщинами
и детьми вышли индейцы. Впереди ехал Матотаупа. Рядом с ним - старейший из
труппы, впервые сегодня показавшийся на манеже. За ними - Большой Волк с
сыном. Поющая Стрела и остальные мужчины. Чуть поодаль - женщины и дети.
Их кони тащили волокуши, на одной лошади справа и слева висело по кожаному
мешку, из которых выглядывали детские головки. Женщина несла ребенка в
расшитой сумке за спиной.
Публика молча смотрела. Кэт, увидев индейцев, насторожилась, ее
ручонки стали влажными от холодного пота.
Индейцы разместились на одной стороне манежа. Моментально были
разбиты палатки, повешены перед ними на рогатинах котлы, установлен столб,
разрисованный краской. Среди начертанных на нем знаков был и
четырехугольник, символизирующий четыре стороны света. Спокойствие мирного
лагеря нарушил молодой индеец, уже знакомый Смиту и Кэт. Он выскочил на
арену на коне, как вкопанный стал перед военным вождем - Матотаупой - и на
языке дакотов сообщил:
- Белые напали на нашу землю. Они уже рядом!
Женщины и дети, вызывая одобрение рабочих цирка, моментально свернули
палатки и отправились с манежа. Воины приготовили оружие и выстроились в
ряд. Зрители ложи номер семь могли видеть каждого всадника в лицо.
Кэт с напряжением смотрела на этих мужчин. Только что состоявшийся
разговор всколыхнул в ней ужасные переживания того, прошедшего лета. Она
всматривалась в лицо каждого всадника.
- Отец, - тихо произнесла она, так тихо, что не услышала даже тетушка
Бетти. - Отец, это он!
- Кто, деточка?
- Тот, который взял меня тогда на руки, а потом опустил на землю,
потому что я очень кричала.
- Который? - Голос Смита дрожал.
- Четвертый слева.
- Не пятый?
- Нет, четвертый.
- Пятый - это брат Большого Волка, с ним я разговаривал. Тот, что
рядом с ним, очень на него похож. Наверное, это и есть Большой Волк.
- Что там у вас? - возмущенно зашипела тетушка Бетти. - Пожалуйста,
потише!
Смит замолчал. Ему больше не о чем было спрашивать Кэт. В его глазах
убийца был установлен.
Под быструю музыку, напоминающую шум катящихся колес, на арену
выехала почтовая карета, запряженная четверкой лошадей. Матотаупа
пронзительно свистнул, и тотчас индейцы были рядом с каретой. Четверо
схватили коней за поводья и остановили их на полном скаку. Двое напали на
кучера - крепкого рыжеволосого мужчину. Он отбивался, пытался вырваться,
но тут же был умело, как отметили зрители, скручен веревками и привязан к
столбу. Он изрыгал целую гамму разнообразных ругательств, которые с
одобрением воспринимали зрители и в особенности юные "знатоки". Дама,
высаженная из кареты, кричала: "Спасите! Помогите!" - и наконец упала в
обморок, и достаточно осторожно была усажена победителями на барьер, как
раз против ложи номер семь.
- Это просто наездница, - сказал Смит дочери, но под влиянием
проносящихся воспоминаний сказал настолько громко, что возмутил тетушку
Бетти.
- Ты так серьезно переживаешь эту игру, Сэмюэл, - раздраженно
произнесла она.
Матотаупа подошел к связанному кучеру и заговорил, повторяя каждую
фразу и на языке дакотов и на английском, чтобы и зрителям, и индейцам
была понятна его речь:
- Что вы ищете здесь, в местах нашей охоты? Вы спросили нас, можно ли
вам здесь появляться? Вы раскурили с нами священную трубку мира? Вы
заключили с нами договор.
Пленник молчал.
- Ты молчишь! Вы ворвались к нам, не спросив нас! Вы истребили нашу
дичь, вы захватили нашу землю! Мы ничего не хотим, кроме нашей земли и
наших прав, а белые пусть остаются там, где их земли и где их законы! Кто
как разбойник к нам придет, будет убит как разбойник.
Кое-кто из зрителей забеспокоился, молодые люди принялись свистеть.
Господа в седьмой ложе наморщили лбы.
- Ну, эта речь, конечно, должна исчезнуть из программы, - заметил
представитель цирка "Би энд Би".
Смит от раздражения и злобы покраснел.
Харка гордо стоял посреди арены рядом со своим отцом.
Матотаупа бросил томагавк. Топор, описав широкую дугу, пронесся над
головой пленника, привязанного к столбу, и срезал с его головы прядь
волос.
Молодые люди на задних скамейках засвистели сначала предостерегающе,
а потом одобряя этот искусный бросок. Представители банка и цирка "Би энд
Би" пометили что-то в блокнотах. Директор довольно захихикал. Даже пленник
нашел в себе мужество отметить ловкость великого вождя сиу-дакотов.
Вождь сказал:
- Белый человек, это разве искусство, это только игра, но любой наш
ребенок способен на такие штуки, которые у вас не под силу и многим
взрослым.
Он позвал своего сына и приказал ему продемонстрировать белым
ловкость индейцев. Пленник, увидев мальчишку, закричал:
- Ах ты предатель! Я узнаю тебя! Ты тот разведчик, который предал
нас, и с тебя сдерут шкуру, как только к нам придет подмога!
- Это, кажется, тот самый юноша, который играл сына лорда, - сказал
представитель цирка "Би энд Би". - Теперь понятно, почему он не снимал
цилиндра.
- Ничего удивительного, что такой юноша недостаточно хорошо воспитан,
- заметила тетушка Бетти, повернувшись так, чтобы ее слышали сидящие
позади господа.
- Всеобщий обман, - тихо произнес Дуглас.
- Но он и действительно держится как сын лорда, - заметила Кэт еще
тише, и только Дуглас услышал ее.
Ему не по душе пришлось замечание Кэт, поэтому он счел необходимым
высказать и свое мнение:
- Да, теперь он действительно похож на сына вождя.
Тем временем Харка взял у отца томагавк и знаками показал, что он
отсечет еще одну прядь волос.
Харка встал на то же самое место, с которого бросал томагавк
Матотаупа, расставил ноги, слегка изогнулся, размахнулся и бросил. Топор
почти коснулся земли, затем поднялся вверх и словно заговоренный
промелькнул над головой пленника. Прядь волос упала на арену.
- Ах ты дрянь! - с яростью завопил связанный. - Вождь, убери эту
маленькую жабу, я - великий воин и заслуживаю большего, чем этот
мальчишка!
- Человек, привязанный к столбу, может быть спокоен. Этот мальчик -
мой сын. Через несколько лет он тоже станет великим воином и его имя будет
известно прериям и Скалистым горам. Я сказал, хау!
Когда Харка услышал эти слова, и манеж, и зрители, и цирк перестали
для него существовать. Он словно почувствовал дуновение ветра,
пронесшегося по далекой поросшей травой земле. Он услышал топот всадников
и военный клич краснокожих, и он уже не был артистом Гарри, который должен
глубоко прятать свои чувства. На какой-то момент он снова стал Харкой,
сыном вождя, который не на жизнь, а на смерть сражается с белыми за судьбу
своего племени...
Но вот послышался топот и на манеж выскочила группа ковбоев,
раздались выстрелы из пистолетов. И зрители воспрянули, радостно
закричали, словно и они были участниками происходящих на арене событий и
радовались спасению пленника от неминуемой гибели. Творилось что-то
невероятное - палили из всех видов оружия, падали лошади, катались по
песку люди. Зрители повскакали с мест, свистели, орали, аплодировали. И
вот разрезаны веревки, пленник вскочил на потерявшую всадника лошадь и
громко закричал:
- Хе! Молодчики! Леди в безопасное место! И месть!
Юная дама бросилась на шею одному из ковбоев, и он отнес ее в экипаж.
Несколько индейцев тем временем незаметно исчезли, чтобы ослабить суматоху
на манеже. Ковбои вскочили в карету, развернули четверку и галопом
унеслись прочь. Музыка проиграла туш.
На арене остались Рэд Джим, только что изображавший пленника, два
ковбоя, Матотаупа, Харка и Большой Волк. О таком распределении сил в
заключительном акте Матотаупа заранее договорился с Рэдом Джимом: трое
мужчин во главе с Джимом - против двух мужчин и мальчика. Перевес белых,
казалось, был обеспечен даже и в том случае, если бы детали игры и не были
обговорены заранее. Во всяком случае, Рэд Джим не сомневался в своем
превосходстве.
Матотаупа и Рэд Джим как вожаки враждующих сторон выехали навстречу
друг другу.
- Вождь дакота! Вы побеждены! - патетически произнес Джим. -
Сдавайся!
- Дакота не сдается! - ответил индеец. - Если белые мужчины имеют
мужество, они могут бороться с нами.
- Снова этот невозможный оборот речи, да еще на английском, - заметил
представитель цирка "Би энд Би" - Следует еще подумать, нужен ли нам этот
Топ. Пожалуй, лучше взять Гарри, он молод, и его легче воспитать.
- Надейтесь, - проворчал Смит про себя.
Рэд Джим продолжал словесню перепалку на арене.
- Вождь, мы согласны отпустить тебя и твоих воинов, если ты оставишь
нам мальчишку. Он предал нас.
- Никогда!
- Пусть же говорит оружие!
- Хау.
При слове "хау" все шестеро были на конях. Словно молнии, заносились
они по манежу. Такого темпа и такой страсти еще не приходилось видеть
зрителям цирка. Раздавались выстрелы, свистели лассо. Белые пытались
поймать Харку, индейцы же Рэда Джима. Поднимая облака пыли, индейцы и
ковбои проносились на конях навстречу друг другу, кричали, сталкивались. И
вот уже лассо, казалось, неминуемо зацепит мальчишку, однако белым удалось
поймать только коня. Но конь Харки лягнул одного из ковбоев, второго
укусил и, перескочив через барьер, бросился через проход к выходу. Зрители
шарахнулись. Двое не растерялись и попытались схватить коня за поводья, но
он отбросил их.
Харка тоже перескочил через барьер и, пробежав мимо зрителей, схватил
коня, повернул его, и вот он снова на манеже. А там с лассо наготове уже
ждали ковбои.
Цирк лихорадило от возбуждения и ожидания.
- Какой ужас! Какой ужас! - воскликнула тетушка Бетти. - Что же будет
дальше?
Не менее ее взволнованная Кэт подала ей дрожащими руками флакончик с
освежающей водой.
Харка похлопал по шее коня и, когда лассо уже готово было захлестнуть
его, моментально напружинился, вскочил на спину своего коня и перепрыгнул
на коня приблизившегося к нему Матотаупы. Раздался смех и, правда слабые,
аплодисменты. Харка свистнул, спрыгнул на землю, проскользнул под брюхом
мустанга, на котором сидел Большой Волк. Повинуясь свисту хозяина, Серый
понесся по кругу, ускользая от бросаемых лассо, вскочил на барьер, понесся
по нему, так что зрители в ложе отпрянули, и снова проскакал на середину
арены. В один миг Харка оказался на спине коня, и его победный крик
разнесся под куполом цирка. Рэд Джим несколько раз выстрелил в воздух,
напоминая, что и он не дремлет.
Зрители разделились на партии. Молодые люди с деловой хваткой
заключали пари: исход борьбы зрителям был неясен, и могло быть только два
решения - победа или поражение, значит - выигрыш или проигрыш. И это в
городе, который недавно был свидетелем восстания дакотов, когда вопрос
"красные или белые" был вопросом жизни или смерти. Сейчас в этом азарте
все было забыто, и мысли всех об одном - выигрыш или проигрыш.
Смит возмущался такой беспринципностью.
Тут Большому Волку удалось заарканить ковбоя, который потирал
ушибленную Харкиным конем коленку. Большой Волк потянул лассо на себя, и
стянутый с седла ковбой оказался на земле.
Раздался презрительный свист зрителей. Прихрамывая, ковбой покинул
арену, уводя своего коня. Воспользовавшись замешательством, Матотаупа
налетел на второго соратника Рэда Джима. Тот настолько зазевался, что
дакота, приблизившись вплотную, просто надел лассо на шею его коня.
Сильным рывком он повалил лошадь. Всадник свалился и был тут же скручен
подоспевшим Харкой. Индейцы издали победный клич. Рэд Джим выстрелил, и
рука Харки обагрилась кровью, но мальчик словно и не заметил ранения.
Матотаупа дал предупредительный выстрел в сторону Джима.
"Красная партия" одерживала верх, и настроение публики изменилось.
Большинство ставило на ковбоев, и они подняли невероятный крик,
подбадривая Рэда Джима.
- На этом пора заканчивать! - громко возмутился Смит. - Кто-то еще
ответит за подобное представление!
- Неслыханно, что дирекция до сих пор не вмешалась, - кричали из
соседней ложи.
- Эти ковбои и индейцы забыли, где находятся! - сказал представитель
цирка "Би энд Би", когда и второй ковбой покинул манеж и Рэд Джим остался
один против трех индейцев.
- Мои друзья могут нападать, - кричал он, на полном ходу соскакивая
со своего коня и снова вскакивая в седло. - Арену покидают только раненые.
Я буду обороняться против этих койотов, как когда-то Дан Боне!* Хе! Хо!
_______________
* Дїаїнїиїеїлїьї Бїоїнїе (1734 - 1820) - пользующийся в США
широкой известностью пионер Запада. Он немало сделал для
распространения дальше на запад политики ограбления и истребления
коренного населения страны - индейцев. (Примеч. пер.)
Громкие аплодисменты подтвердили, что он нашел правильный тон.
Разыгралась дикая схватка с Рэдом Джимом. Было ясно, что он стоит
больше, чем любой из побежденных ковбоев, и больше, чем до сих пор могли
видеть зрители. Происшедшее раззадорило его.
Вся публика была настроена против индейцев, даже и те, кто делал на
них ставки. Происходящее на арене утратило признаки спортивного
состязания, а походило на настоящий бой. Свидетелями и участниками
подобных боев недавно были многие из зрителей.
Рэд Джим, изловчившись, ударил рукояткой пистолета по виску Большого
Волка. Харка резко наскочил на Джима, и тот потерял стремя, но успел
поймать Харку за черную косу. Юноша мгновенно выхватил нож и отсек ее.
Большой Волк свалился с коня: удар по виску был силен. Рэд Джим,
чтобы избежать лассо, брошенного Матотаупой, поднял коня на дыбы и
выстрелил. Пуля попала в круп коня Харки, животное взвилось на дыбы и
замахало в воздухе копытами. И это произошло у самой ложи номер семь, где
Харка в этот момент разглядел седого господина и маленькую девочку,
которые только что расспрашивали его о Ситтинг Булле.
Тетушка Бетти закричала, увидев прямо перед собой копыта коня.
Но вот юноша справился с конем. Большой Волк оправился от удара, и
снова началась погоня за Рэдом.
Зрители неистовствовали. Казалось, вот-вот они вмешаются и сами
откроют стрельбу.
Директор побледнел, выбежал из ложи и принялся сзывать на манеж
рабочих. Однако ветер за это время окреп, раскачивались окружающие цирк
деревья, напрягалось под его напором полотнище шатра, и никто не мог
покинуть своих мест у колышков и оттяжек.
- Где Эллис? - завопил директор и бросился к своему фургону.
Рванув дверь, он обнаружил там Эллиса, который спокойно сидел в
кресле. На коленях у него лежала картонная коробка, в которую он укладывал
кусочки мяса.
- Эллис! Куда вы провалились! Делать вам нечего! Для чего вам этот
гуляш?
- Накормить тигров, животные так хорошо...
- К дьяволу!!! Сейчас же со мной! На манеже все летит к чертям!
Скорей! - И директор затопал ногами.
Эллис спокойно положил коробку в шкаф.
- Зачем? Может быть вы мне объясните?
- Не хочу ничего объяснять! Немедленно на арену!
- А в каком качестве вы мне прикажете теперь служить и как вы мне
намереваетесь дальше платить: как помрежу, как доверенному лицу, как
режиссеру?
- Идемте же! Не сводите меня с ума! Нам наконец-то представился
единственный в жизни шанс... Если вы сейчас же не наведете порядок...
Идите на манеж!..
- Хм... произошел беспорядок?.. Могу себе представить. - Эллис
посмотрел на часы. - Номер с почтовой каретой продолжается что-то слишком
долго, уже на десять минут дольше, чем надо. А этот юноша там?.. Его надо
опасаться, господин директор. Скверная личность. Невыдержанный...
Побледневший директор стоял с разинутым ртом перед разговорившимся
Эллисом.
- Господин директор, вы сейчас стоите передо мной так, как я целый
день выстоял перед тигрицей. Вы тогда обо мне не побеспокоились, прошли
мимо. Наводите сами порядок в вашем предприятии.
- Эллис, я прошу вас.
- Вы просите меня?
- Ну конечно, Эллис. Идемте же!
- Ну, если вы меня просите... что ж, я пойду. Пошли.
Эллис вслед за директором большими шагами направился к шатру. Он
прикинул, что есть возможность выиграть, и уже представлял себе, как все,
кто его ненавидел, еще ниже согнут перед ним спину.
- Но не становитесь мне поперек пути, господин директор, если я
сегодня же решу наказать этого мальчишку, который заодно с Рональдом, и не
мешайте мне, если я сегодня же поквитаюсь с его тигрицей!
У директора не было времени разбираться в смысле этих слов. Так как
Фрэнк Эллис уже много лет, по существу, заправлял всеми делами, то
директору казалось, что без него он ничего не может, и он был доволен уже
тем, что Эллис готов приступить к делу.
Разыгралась буря, стенки шатра надувались пузырем. На манеже
раздавались выстрелы, а зрители вопили в каком-то экстазе, причину
которого Эллис понял, только когда они вошли в цирк.
Музыканты играли что-то сумасшедшее. Орущие зрители теснились к
манежу. В одной из лож стоял седовласый мужчина, и, будь у него в руках
пистолет, он наверняка сейчас стрелял бы в Большого Волка.
На манеже было трое: крепко скрученный лассо Рэд Джим, который
извивался как червяк, Матотаупа и Харка. Большой Волк проскользнул с арены
навстречу Эллису и директору. Матотаупа и Харка подняли посреди арены на
дыбы своих покрытых потом и пылью коней. Оркестр трижды сыграл туш, и, по
мнению Эллиса, совершенно своевременно. Отец с сыном опустили коней,
подхватили с земли свои ружья и, выстрелив несколько раз в воздух,
поскакали к выходу. Стоящие на их пути бросились врассыпную.
И тут прозвучал еще один выстрел, последний. Фрэнк Эллис, нелепо
повернувшись, упал. Дакоты исчезли, а падение Эллиса осталось для зрителей
незамеченным: Эллис еще не успел выйти на арену.
Оркестр исполнял бодрый марш, который, по-видимому, символизировал
освобождение. Представление как будто закончилось, и зрители только
некоторое время недоумевали, почему связанный Рэд Джим так долго лежит на
арене. Но тут появился Старый Боб, разрезал лассо и принялся распутывать
Рэда, приговаривая:
- Ну прямо настоящий рулет! какая тонкая, изумительная работа! - Он
кривлялся, обнимал Рэда Джима, вызывая улыбки публики. - Ах, мой сыночек!
Мой племянничек! Мой отец! Мой Джим! Ну вот, наконец-то мы и встретились!
Джим отряхивал опилки, и так как на арене никого больше не было, ему
пришлось поддержать игру Старого Боба.
Зрители понемногу успокаивались и аплодировали так, как и полагалось
после большого представления.
Джим взял за повод своего коня, который оставался рядом с ним, и
вместе со Старым Бобом направился к выходу. Он приветливо помахивал рукой
и раскланивался, посматривая на пустеющие ряды, где еще то тут, то там
вспыхивал