м, попавшим на подозрение.
     - Джим сейчас дома? - спросил Матотаупа.
     - Он,  должно быть,  в  гостиной выпивает.  Хозяин ему не отказывает,
ведь  счет-то  растет,   -   художник  грустно  усмехнулся,  подумав,  что
рассчитываться, конечно, придется ему, а не Джиму.
     Ни  о  каком сне больше не  могло быть речи.  Длинное Копье и  дакоты
заказали себе в  комнату завтрак -  мясной бульон и  жареное мясо:  другие
кушанья белых людей были им не по вкусу.  Завтрак был обилен,  так как они
рассчитывали подкрепиться на  целый день.  Художник плохо себя чувствовал,
он не стал есть, а лег в постель. Длинному Копью нужно было позаботиться о
нем,  но они решили,  что пока с  больным художником посидит Матотаупа,  а
Длинное Копье с мальчиком сходят в зверинец.
     Харке  не  верилось,  что  их  после  такого  происшествия  пустят  в
зверинец, но Длинное Копье успокоил его:
     - Пойдем,  как раз сейчас им  очень нужны деньги,  и  они с  радостью
пустят нас.
     Предположение шайена было правильным.  Не  потребовалось вести особых
переговоров, и за небольшую сумму один из конюхов открыл дверь и пропустил
их. К тому же он, кажется, узнал Харку. В эти утренние часы в цирке кипела
работа  -   шла  уборка  в   конюшнях,   чистились  клетки.   Четыре  льва
располагались в одной клетке на колесах, тигры - в другой, рядом. Животные
спокойно лежали и глядели своими янтарными глазами.
     Длинное Копье направился в  конюшни,  ему  хотелось посмотреть серого
коня Буффало Билла.  Харка остался около хищников и  совершенно неподвижно
стоял,  не спуская глаз с тигрицы.  Он так был погружен в раздумья об этом
животном,  что не заметил,  как сзади подошли два человека. И только когда
глаза тигрицы заблестели и усы ее задрожали,  он обернулся.  Позади стояли
Длинное Копье и дрессировщик в накинутом на плечи мохнатом халате.
     - Ну что ж,  ты придешь к нам?  -  спросил дрессировщик. - Директор и
режиссер просто с  ума сходят,  они придумали для тебя великолепный номер.
Твой отец мог бы  получить самое высокое жалованье,  если бы  мы  вчера не
стали  самыми бедными людьми.  Господин директор вчера  чуть  не  покончил
самоубийством, а режиссер просто рвал на себе волосы.
     Дрессировщик был  без  грима,  и  Харка  видел  усталое бледное лицо,
видел, как слегка дрожали его веки, видел худые руки.
     - Зачем ты так злишь животных?  -  спросил мальчик. - Они лучше будут
тебя слушаться, если ты спокойнее будешь с ними обращаться.
     - Да,  это верно.  И  все-таки я  вынужден каждый вечер злить зверей,
чтобы заработать хотя бы на их пропитание.  Конечно,  когда-нибудь это мне
дорого обойдется.  И я это знаю...  Я знаю... Но как быть? Ты не хочешь ли
посмотреть репетицию? Я пришел за тобой.
     Харка молча кивнул головой.
     Рабочие цирка уже  устанавливали клетку.  Хищники заволновались:  они
знали, что означают эти приготовления. Харка и Длинное Копье вошли в цирк,
когда клетка уже была готова.
     Дрессировщик сбросил  халат  и  остался в  обычных брюках  и  вязаной
рубашке.
     - Пойдем, - сказал он мальчику. - Ты можешь спокойно войти со мной. С
тобой ничего не случится.
     Он взял бич,  пистолет и  длинную палку.  Хищники уже были на манеже.
Дрессировщик открыл маленькую дверь и вошел внутрь.  Харка,  ни на секунду
не  задумываясь,  последовал за  дрессировщиком и  вместе с  ним  вышел на
середину клетки.  Звери играли друг с  другом,  прыгали с  тумбы на тумбу,
катались по  земле.  Они поглядывали на мальчика,  но так как он оставался
совершенно спокойным,  то и они не проявляли тревоги. Дрессировщик подошел
ко  львам и  погладил их.  Они  спокойно давали себя ласкать,  но  тигрица
тихонько заворчала и показала клыки.
     - Она очень ревнива,  и поэтому приходится смотреть в оба,  -  сказал
дрессировщик, подошел к ней, погладил и ее.
     Большая кошка зарычала,  но,  пожалуй, радостно, и принялась колотить
по земле кончиком хвоста.  Дрессировщик высоко поднял обруч,  и она, легко
оттолкнувшись от земли, тут же прыгнула сквозь него.
     - Но,  как  видишь,  это  был  бы  очень  скучный  номер,  -  заметил
дрессировщик Харке.
     Репетиция состояла в  повторении известных Харке  номеров  и  длилась
около получаса.
     - Ну,  мальчик,  -  сказал дрессировщик Харке,  когда  они  вышли  из
клетки,  -  ты же просто рожден для цирка. Подумай хорошенько, может быть,
это твое будущее.
     - Ты  и  сегодня вечером будешь  дразнить зверей и  понапрасну играть
своей жизнью? - спросил Харка.
     - И сегодня,  и завтра, и каждый вечер. До тех пор, пока когда-нибудь
мне не придет капут. Иначе мне не на что жить.
     Харка промолчал и отошел к Длинному Копью. А Длинное Копье ждал его.
     - Есть  новость,  -  сказал  шайен.  -  Прибыла группа индейцев.  Они
голодные. И денег у них нет, вот они и явились сюда, ведь их здесь кормят.
Пока они ехали через город,  зеваки смотрели так, точно никогда в жизни не
видели индейцев. Ну и глупый народ.
     - К какому племени принадлежат индейцы?
     - Дакота.
     - Тогда мы можем с ними поговорить.
     - Да,  если нам разрешат.  Ты знаешь, кто тут сейчас шныряет в цирке?
Джим.  Он в фургоне директора.  Наверное, он предлагает дирекции деньги и,
конечно, под высокий процент.
     Для  того  чтобы  объяснить Харке  значение слова  "процент",  шайену
пришлось приложить немало усилий,  ведь и  в  языке дакотов не  было слова
"процент", да и само понятие было для мальчика довольно сложно.
     С  главной  улицы  снова  доносились удары  барабана и  звонкий голос
оповещал  о  предстоящем  представлении,   сообщая,  что  цирк  распродает
дополнительные билеты.  Длинное Копье  и  Харка видели,  что  вокруг арены
устанавливали сотни стульев и  скамеек.  Все  проходы тоже были заставлены
стульями.
     Они направились в конюшни,  где стояли пони и ослы, но еще оставались
пустые  стойла:  группа  дакотов  прибыла  верхом,  и  лошадей,  вероятно,
поставят сюда. Вот тут-то и можно будет рассмотреть этих людей.
     Харка и Длинное Копье уселись на соломе около ослов.  Клоун - крупный
полный  мужчина  с  детским лицом,  который без своего шутовского наряда и
грима был не смешным,  а скорее  казался  добродушным,  подошел  к  ним  и
устроился рядом.
     - Мальчик, - с грустью сказал он Харке, - ты испортил мой трюк. И как
ты  только догадался?  И я теперь лишился своего лучшего номера.  Что же я
теперь буду делать с ослом? Директор сказал, что я должен как можно скорее
придумать новый номер, иначе он меня выгонит. Но ведь в один момент его не
придумаешь.  Или...  или,  может быть... клоун, мальчик и дикий осел?.. Но
что же они будут делать?..
     Но  Харка  приложил палец  к  губам,  прося  о  молчании -  на  улице
показалась группа индейцев. Было слышно, что они остановились, спешились и
вскоре со своими конями направились в  конюшню.  В  них трудно было узнать
дакотов, это были просто индейские мужчины, женщины, дети.
     - А вот одного из них я знаю,  - быстро прошептал Длинное Копье. - Он
был вместе со мной в резервации. Я сейчас поговорю с ним.
     Длинное  Копье  подошел к  человеку,  который не  особенно дружелюбно
посмотрел на окликнувшего его шайена.  Но скоро он,  видимо,  узнал его, и
они разговорились. Однако пришел распорядитель Луис и прервал их.
     - Что  ты  здесь  забыл?  -  резко сказал он  дакоте.  -  Поторопись,
репетиция начинается, и так много времени потеряно.
     Индеец прекратил разговор и,  не  возразив ни слова,  пошел.  Длинное
Копье вернулся к Харке и клоуну.
     - Дакоту,  с которым я разговаривал, зовут Поющая Стрела. Его с отцом
давно забрали в резервацию.  Но Поющая Стрела убежал. Другие дакоты раньше
жили у  Миннесоты и после прошлогоднего восстания не сумели уйти в Канаду.
Они повстречали цирк и согласились представлять, потому, что у них не было
денег и они не знают никакого языка,  кроме языка дакотов, надо же им было
как-нибудь жить.
     Ни  шайен,  ни  клоун не могли себе представить,  о  чем в  это время
подумал Харка, мальчик только спросил:
     - Можно  мне  посмотреть  репетицию?   -   и,  не  дожидаясь  ответа,
направился в цирк.  Длинное Копье и клоун,  пожав плечами,  последовали за
ним.
     Режиссер,  стоявший  у  входа,  кивнул  Харке  и  Длинному Копью,  но
мальчику был  неприятен этот  человек  с  обрюзгшим бледным  лицом,  и  он
отвернулся.
     Группа дакотов находилась на арене, которую уже больше не огораживала
клетка.   Режиссер  руководил  репетицией.  Он  много  кричал,  нимало  не
беспокоясь, что его не понимают, бегал, размахивал руками, жестикулировал.
     На  арену  выехали на  конях женщины и  дети.  Женщины быстро разбили
палатки,  так  хорошо  знакомые Харке,  -  настоящие типи.  Потом  индейцы
вскочили на своих коней,  а  дети спрятались в  палатки.  Один из индейцев
стал говорить.  Белые не могли и не старались понять его, им просто нужно,
чтобы индеец говорил что-нибудь для публики.  Однако Харке и индейцам была
понятна его речь.
     - Мужчины дакоты,  -  говорил он,  - белые люди загнали нас сюда! Они
нас  обманули.   Мы  -   пленники,  хотя  и  не  связанны.  Мы  им  должны
беспрекословно подчиняться.  Они кормят нас, как мы кормим своих коней, но
узду они  держат в  руках.  Они приказали нам напасть на  почтовую карету,
похитить девушку и мучить ее. Позор нам! Но нам приходится для белых людей
разыгрывать из себя разбойников и грабителей.
     После этих слов все закричали:  "Хау!  Хау!" - и поехали вокруг арены
вслед за ним.
     В  это  время  у  выхода  показалась  запряженная четверкой  почтовая
карета.  Кони были очень красивые,  их начищенные бока лоснились,  словом,
они выглядели не так,  как кони настоящих почтовых карет,  в  которые чаще
всего  запрягают обыкновенных кляч.  Дакоты подняли дикий  крик,  схватили
коней под уздцы,  стали стрелять из пистолетов, вытащили из кареты девушку
и привязали ее к доске,  которую установили рабочие цирка на арене.  Жутко
раскрашенный дакота принялся бросать ножи,  и  они  втыкались в  доску  на
расстоянии двух-трех  сантиметров от  девушки.  Когда ножи со  всех сторон
окружили ее,  дакота издал воинственный клич и принялся танцевать. В руках
у него были нож и томагавк,  и,  потрясая ими,  он носился по арене.  Но в
этот момент раздался выстрел из ружья и кто-то закричал по-английски:
     - Вперед,  разведчики, вперед, ковбои! Отомстим за насилие! Освободим
ее!
     Без конца стреляя из пистолетов,  на арену выскочили ковбои. Метавший
ножи  индеец упал  на  песок,  появился на  коне  Буффало Билл,  подхватил
девушку к себе на седло и прогалопировал с нею по кругу арены.
     Репетицию этого номера повторили два раза.  Режиссер ругался, орал на
индейцев,  а  они  безропотно подчинялись.  Наконец  все,  кажется,  стало
получаться  так,  как  хотелось  режиссеру:  девушка  двигалась  изящно  и
красиво, индейцы наводили ужас, ковбои разъезжали победителями.
     Харка сидел в ложе пустого цирка, но мысли его были далеко. Однако он
не  смог бы  сейчас произнести их  вслух.  Он слышал родную речь -  слова,
сказанные на языке дакотов и для дакотов.  Из того, что он видел и слышал,
он  понял,  что  перед  ним  происходило мерзкое издевательство.  Дакоты -
грабители,  воры.  Нет, этот белый человек не называл их грабителями, нет,
гораздо хуже,  он  заставлял их  изображать из себя грабителей!  Ложь,  не
сказанная языком, а показываемая самими дакотами, была чудовищна. Это было
слишком,  и  у  мальчика зрело решение.  Оно еще было очень не ясно и  ему
самому, но если бы мысли Харки выразить словами, то режиссер должен был бы
затрепетать,  так как он  услышал бы  то же самое,  что когда-то Матотаупа
сказал Старой Антилопе: "Это твоя смерть! Запомни это и жди. Я приду".
     А репетиция продолжалась.  Беспрестанно стреляя, демонстрировали свое
искусство  ковбои.   Почти  все  виденные  Харкой  накануне  номера  снова
проходили перед его глазами.
     Режиссер,  посмотрев на мальчика,  громко спросил,  не появилось ли у
него желание принять участие в представлении.
     - Я спрошу своего отца, - ответил Харка.
     Клоун своими гораздо более детскими, чем у мальчика, глазами печально
взглянул на Харку.
     - Значит, ты не хочешь помочь мне сделать новый номер?
     - Об этом мы еще подумаем, - ответил Харка.
     - Ты умеешь читать и писать?
     - Ваших букв я не знаю, я читаю только картинное письмо.
     - О,  я тебя многому мог бы научить,  мальчик.  Ты видел когда-нибудь
атлас?
     - Нет.
     - Пойдем в  мой фургон.  Здесь,  на репетиции,  ничего интересного не
будет,  к  тому  же  сегодня предстоит дать  два,  а  может  быть,  и  три
представления. Идем, я покажу тебе карту Америки.
     Харка и  Длинное Копье отправились с  этим добрым и  таким задумчивым
человеком.  Он  провел их  в  свою  маленькую каморку в  цирковом фургоне.
Здесь,  несмотря на тесноту, все было аккуратно прибрано. На этажерке и на
полке лежали книги.
     - Меня зовут Бобом,  -  сказал клоун.  -  Теперь ты знаешь,  как меня
нужно называть. А как тебя зовут?
     - Харка.
     - Гарри?
     - Нет, Харка.
     - Остановимся лучше на Гарри, это для меня проще. Ну, смотри.
     Он  достал атлас,  раскрыл его  и  начал давать пояснения.  Так как в
книге  было  много картинок,  Харка схватывал все  чрезвычайно быстро.  Он
попросил Боба показать Блэк Хилс и сам нашел гору,  где жил его друг орел.
Потом  также сам  показал Найобреру,  которая на  языке дакотов называется
Миниа-Танка  Вакпала.  Он  поинтересовался дальнейшим маршрутом  цирка,  а
также  отыскал области сик-сиков -  черноногих.  Длинное Копье узнал,  где
находится та резервация, из которой его вызволил художник.
     По  возвращении  домой  Харку  и  Длинное  Копье  ожидало  неприятное
известие:  художнику стало хуже, и врач, которого вызвал хозяин гостиницы,
посоветовал как  можно  скорее  заказать экипаж и  направиться в  один  из
больших городов,  где есть хорошая больница.  Была необходима операция.  У
художника начинался гнойный аппендицит.
     Он  решил последовать совету врача.  На хозяина гостиницы художник не
надеялся и  попросил Длинное  Копье  позаботиться об  экипаже  на  хороших
рессорах и  четверке выносливых коней.  Встревоженный Длинное Копье тотчас
отправился на поиски.
     Против всякого ожидания Джим полностью рассчитался с хозяином за все,
включая выпивку,  и  пришел проститься с Матотаупой и художником,  так как
почему-то  торопился уехать.  Попутно он  сообщил,  что советует Матотаупе
пробыть эту  зиму  вместе с  Харкой в  цирке,  что  с  директором цирка он
договорился о  хорошем вознаграждении.  Пообещав зимой заглянуть в  цирк и
повидаться с ними, он передал художнику договор для подписания и исчез.
     - Любопытно,  -  заметил художник, - в договоре предусмотрен довольно
значительный аванс. Странный человек этот Джим, его не поймешь.
     Когда Длинное Копье возвратился,  Матотаупа и  Харка пошли к  себе  в
номер.  Они улеглись на  постели,  и  мальчик рассказал отцу все,  что ему
пришлось пережить на репетиции.
     Долго пролежали они так,  занятые одними и теми же заботами.  Да, это
были  одинаковые заботы,  потому  что  вызывались они  одними  и  теми  же
причинами и порождали у обоих одинаковые чувства и побуждения.
     И вот Матотаупа заговорил:
     - Ты  не убьешь его,  ты еще мальчик.  Убью его я.  Вот выпадет снег,
растает снова - тогда... Хау.
     Часом  позже Длинное Копье позвал обоих дакотов.  Карета уже  ждала у
дверей,  и  художник хотел  проститься.  Болезнь  пугала  его.  Он  принял
прописанное врачом лекарство, запил его водой.
     - Мои обещания из-за этой несчастной болезни не выполнены,  -  сказал
он  и  потеребил свою бороду.  -  Но  все равно вы мои гости,  Матотаупа и
Харка.  Мы  не  можем  сейчас все  вместе проехаться по  стране,  по  всем
Соединенным Штатам,  я не могу, к сожалению, закончить сотни рисунков, как
предполагал. Но на побережье у меня есть маленький домик, и в нем вы могли
бы жить до тех пор, пока я, как надеюсь, не поправлюсь. Я очень прошу вас,
забирайте  ваших  коней  и  поедем  вместе  со  мной.   О  более  надежных
сопровождающих я не мог бы и мечтать.
     - Длинное Копье  сумеет  защитить тебя.  Мы  не  хотим  быть  тебе  в
тягость, - ответил Матотаупа со своим обычным достоинством. - Мы останемся
в цирке.  Там есть дакоты, с которыми нам легко договориться. Мы хотим еще
многому научиться,  мы  хотим повидать города белых людей.  Белые люди  не
будут обращаться с нами как с собаками, ведь они дают нам вперед деньги, а
с деньгами мы можем от них и уйти.
     Художник стал было возражать,  но не особенно уговаривал дакотов, так
как боли у него не прекращались и карета уже стояла у дома.
     - Вот и второй раз мы расстаемся,  - сказал он наконец. - Вторая наша
встреча с вами оказалась очень кстати,  твоя помощь,  Матотаупа,  была для
нас просто спасением.  Но  если нам все-таки приходится расставаться -  ты
сам этого хочешь, - то давай попрощаемся.
     Матотаупа вынул из  кармана золотое зерно,  найденное Харкой в  ручье
Блэк Хилса,  которое было надежно спрятано, а теперь снова оказалось в его
руках.
     - Этот  блестящий камень я  хотел  бы  подарить для  цепочки Длинного
Копья. Мне нехорошо, когда в руках у меня золото.
     Длинное Копье взял золотое зерно с  тем невозмутимым спокойствием,  с
которым  индейцы принимают подарки.  Взамен  он  передал Матотаупе тяжелый
кожаный мешочек.
     - Далеко Летающая Птица и я - Длинное Копье - оба мы не хотели, чтобы
вы нас покидали. Это так. Возьми же от нас этот прощальный подарок, это мы
оба тебе дарим. Я уверен, что ваши имена станут хорошо известны в прериях,
в Скалистых горах и в городах белых людей, как имена смелых и справедливых
воинов. Я сказал, хау.
     Опираясь на Длинное Копье и Матотаупу, художник спустился по лестнице
к карете.
     Хорошо откормленные лошади били копытами. Художник забрался в карету,
его укутали одеялами и уложили на сиденье.  Принесли багаж.  Длинное Копье
дал хозяину и  портье на  чай и  при хозяине же  сказал Матотаупе,  что за
комнату и корм для лошадей обоих индейцев заплачено вперед за три недели.
     Кучер  взмахнул кнутом,  и  четверка рванула с  места  быстрой рысью.
Длинное Копье поднял своего коня в  галоп,  лошадь художника была у него в
поводу.
     Матотаупа и  Харка  долго  смотрели вслед  своим  друзьям.  Когда они
вернулись в  комнату,  Матотаупа открыл  мешочек.  В  нем  были  золотые и
серебряные  доллары.  Харка  стал  рассматривать отчеканенное  на  монетах
изображение: орел держал в своих лапах ветку и молнию.
     - Смотри, отец, - орел. Ветка и молния!
     - Да, молния, - произнес Матотаупа...
     Индейцы решили покинуть гостиницу.  Главной причиной было то,  что им
затруднительно объясняться с белыми.  Они уже достаточно  хорошо  понимали
английскую речь,  но говорить им еще было очень трудно.  Это могло вызвать
осложнения, и они боялись, что из-за этого и отношение к ним будет плохое.
     Отец  с  сыном  пошли  в  цирк.  Им  довольно долго  пришлось ждать у
фургона, пока директор их принял.
     Когда,   наконец,   директор  и   режиссер  готовы  были  говорить  с
Матотаупой, режиссер прежде всего предупредил, что договор вступит в силу,
только  когда  будет  проведено  испытание.   Матотаупа  не  согласился  и
оставался тверд в  своем решении так же,  как и в пустыне во время спора о
патронах с  Биллом,  выдержавшим сорок  единоборств.  Наконец  разозленный
директор крикнул:
     - Ерундой занимаетесь,  детской игрой! И зачем вы привели ко мне этих
индсменов!  Еще нет никакого номера,  еще ничего не готово, а вы являетесь
ко мне как Понтий Пилат и  умываете руки!  Эллис,  если вы не можете лучше
работать,  закрывайте лавочку!  Как  вы,  такой  беспомощный человек,  еще
собираетесь что-то затевать!..
     - Мы должны...
     - Заткнуть глотку и  выйти  в