он!  Я  занят  кредитами.  Если  вы  все
проспали, то с добрым утром!.. Можете убираться!..
     - До  тех пор,  пока вы  не  получите кредита и  у  вас не  улучшится
настроение? - с издевкой спросил режиссер.
     Он  получал  жалованье как  помощник режиссера,  но  все  дела  цирка
касались его.  Он исполнял по меньшей мере три должности:  администратора,
режиссера  и  инспектора  манежа.  В  основном  к  нему  обращались как  к
режиссеру,  на самом же деле он был правой рукой директора,  понимал,  что
тот без него не обойдется,  и  на гневные вспышки директора действовал как
вода на огонь.
     Эллис вывел дакотов из фургона,  в который они попали, видимо, совсем
не вовремя,  и  крикнул Буффало Билла.  Двое рабочих цирка и  три артиста,
которые работали поблизости,  бросили свое дело и  отправились на  поиски.
Буффало Билл явился в  сопровождении Поющей Стрелы и  распорядителя Луиса,
манера  которого  говорить  сквозь  зубы   вызывала  у   Харки  неприятные
воспоминания.  Буффало Билл  держал себя  так,  как  будто не  его  позвал
режиссер, а он сам пригласил режиссера на аудиенцию.
     - Испытать индейцев.  Если они  на  что-нибудь способны,  -  оставить
здесь, - сказал Эллис.
     Билл,  покручивая кончики  своих  усов,  измерил Матотаупу с  ног  до
головы и приказал Поющей Стреле перевести его слова.
     - Мне  мои  краснокожие братья нравятся.  Мы  будем вместе работать и
стрелять. Где ваши кони?
     Харка  привел  Серого  и  Рыжего,  которые были  привязаны к  фургону
директора,  и  вместе с  Биллом и Поющей Стрелой они направились на арену.
Билл приказал,  чтобы привели его  коня.  Это было гораздо более крупное и
статное  животное,  чем  полудикие  мустанги  индейцев.  Вместе  с  обоими
дакотами и Поющей Стрелой Билл проехался по кругу,  потом уронил платок на
землю,  и Харка без труда на полном скаку поднял его. Билл с удовольствием
любовался,  как  оба  дакота легко сваливаются под  брюхо лошади и  так же
ловко вновь оказываются на  спине ее.  Во  весь  опор  подскакав к  Биллу,
дакоты остановились,  подняв коней на  дыбы и  чуть не задев его.  Это ему
пришлось особенно по вкусу.
     - Как со стрельбой?
     - Из ружья еще учимся, - ответил Матотаупа.
     - Стрелы и лук?
     - В любую цель.
     По  кивку Билла один из служителей принес широкую доску,  к  которой,
как к столбу, привязывал "леди".
     Матотаупа и  Харка  прицелились и  выстрелили.  Билл,  пощипывая свою
бородку, постарался не выказать удивления точности попаданий.
     - Прилично,  -  сказал он. - А стрелять из огнестрельного оружия надо
учиться, если оно у вас есть.
     - У нас есть одно ружье, второе мы купим.
     - У  вас  есть деньги?  Вы  обязаны сдать их  на  хранение,  -  грубо
вмешался распорядитель Луис.
     - Мы должны получить по договору аванс.
     - Ах вот что...  Ну все равно,  вы будете жить вместе с индейцами,  и
вам надо сдать деньги. Тогда уж не будете ни пить, ни курить и не удерете.
А за это в ответе я, Луис, доверенный Билла и ваш начальник.
     - Мы не будем жить вместе со всеми индейцами и  ничего не сдадим.  Мы
будем жить как свободные артисты. Я сказал, хау!
     - Мой краснокожий брат,  это невозможно, - вмешался Билл. - У вас нет
собственного номера в программе. Вы будете участвовать в номере "Нападение
на почтовую карету".
     - Нет!
     - Нет?
     - Нет!
     - Тогда я не смогу вас использовать.
     - Мы будем работать с Бобом, - сказал Харка.
     - Со Старым Бобом?
     - Да.
     - Хм, хм. Зачем же мне было тогда вас испытывать?
     - А ездить по кругу вместе с вами мы, пожалуй, сможем.
     - Да?  Хм,  мысль  неплохая.  Сегодня  же  вечером попробуем.  Будьте
готовы.  Когда я кивну вам,  проделаете трюк с носовым платком и подлезете
под брюхо коней.
     - Хау.
     - Хэлло!  -  крикнул Билл Поющей Стреле. - Провести обоих краснокожих
джентльменов к Старому Бобу!
     Боб был у своих ослов в конюшне.  Он приветливо посмотрел на вошедших
дакотов, спросил:
     - Как дела, Гарри? Придумал что-нибудь для нового номера?
     - Да.
     - Да? Ну-ка иди сюда, Гарри, расскажи мне сейчас же - что.
     - У тебя четыре осла, и нас будет четверо детей.
     - Четверо детей?..
     - Да, дети производят впечатление на публику.
     - Что же дети будут делать?
     - Самое смешное будет то, что дрессированные ослы превратятся вдруг в
настоящих диких ослов и...
     Харка дал тут волю своей фантазии,  а Боб с удовольствием его слушал,
вставляя свои замечания и  предложения,  и,  кажется,  новый номер во всех
деталях представлялся и мальчику,  и опытному клоуну достаточно хорошо. Во
всяком случае, Боб воскликнул:
     - Превосходный номер! Но где мы возьмем детей?
     - Я найду их среди ваших индейцев.
     - И долго ли нам придется их обучать?
     - О,  это  я  скажу  тебе  только завтра,  когда увижу,  на  что  они
способны.
     Так Матотаупа и Харка были приняты в число артистов.
     Несмотря  на  многообещающее начало,  первые  недели  и  месяцы  были
нелегкие.  Каждое утро он  с  детьми индейцев разучивал новый номер до тех
пор, пока не выбивались из сил, ослы и дети чуть не падали от изнеможения.
Кроме того, надо было еще принимать участие в представлениях. У детей даже
не  оставалось  времени  поговорить  о  чем-нибудь,  что  не  относилось к
репетиции. Но они были рады и тому, что работают вместе. А Харка ухитрялся
еще учиться читать и писать, а говорить стал уже совсем прилично.
     Вместе с  отцом Харка упражнялся и  в  стрельбе из ружья,  и  в  этих
занятиях  оба  находили  глубокое удовлетворение:  это  была  подготовка к
борьбе за свободу, это были часы, в которые росли их силы.
     Они жили вдвоем в небольшом уголке одного из фургонов. Боб с немалыми
трудностями отвоевал для них этот уголок. Спали они в подвешенных гамаках.
Еда,  которую давали в  цирке,  им  не  нравилась,  и  частенько они вовсе
отказывались от  нее.  Каждый день репетиции,  представления,  и  почти не
оставалось времени для отдыха.  Только когда цирк прибывал в  новый город,
выдавалось немного свободного времени, и отец с сыном использовали его для
того, чтобы познакомиться с новыми местами.
     Жизнь  стала немного легче,  когда номер с  ослами был  готов.  Тогда
Харка решил как следует отоспаться и отдохнуть и даже выбрал время,  чтобы
повидаться со своим старым знакомым - дрессировщиком. Он несколько дней не
выступал,  потому  что  тигрица задела  лапой  его  голову  и  нужно  было
подлечить лицо.
     Они встретились,  как и в первый раз,  рано утром. Клетка была только
что вымыта,  и дрессировщик стоял рядом в своем мохнатом халате.  Чтобы не
было видно повязки, он надел шляпу.
     - А,  маленький джентльмен!  - приветствовал он Харку. - У серьезного
мужчины сегодня хорошее настроение?
     - Ты сегодня репетируешь?
     - Да, собираюсь, но я не особенно доверяю этой бестии после того, как
она понюхала моей крови. Как дела? Что же ты редко посещаешь своих братьев
по племени, или тебе, как джентльмену, уже не по нраву возиться с ними, да
и у тебя ведь теперь свой номер!
     - Мне не разрешают ходить к ним.  Отцу -  тоже. Когда репетиция, дети
сами приходят к нам.
     - Отчего же так? Билл парень не мелочный.
     - Мои братья по  племени два лета тому назад участвовали в  восстании
на Миннесоте, и теперь с ними обращаются как с пленниками.
     - А,  всякое восстание -  это глупость. Это все равно как если бы мой
тигр захотел выскочить из клетки. Бесполезно.
     Харка,  ничего не ответив,  ушел от дрессировщика:  он не мог слушать
такие рассуждения о  своем народе.  Мальчик поднялся в  фургон.  Матотаупа
сидел на полу и разглядывал карту.
     Отец очень изменился,  и  Харка замечал это.  Взгляд у Матотаупы стал
угрюмый, в глазах была тоска, как у пойманного животного, как у томящегося
в  плену человека.  Почти ежедневно Харка заставал его  над географической
картой.
     Мальчик присел рядом с отцом.
     - Их очень много, - сказал Матотаупа.
     Харка знал, о ком говорит отец. В эту зиму они повидали много городов
и  теперь имели  представление о  том,  насколько белых людей больше,  чем
краснокожих.
     - Их  очень много,  и  они несправедливы,  -  продолжал Матотаупа.  -
Краснокожим надо бороться,  иначе у них отнимут все,  чем они еще владеют,
отнимут прерии, горы, бизонов. Отнимут пищу и... жизнь.
     И  в  городе,  и  в этом тесном фургоне уже чувствовался запах весны.
Теплый влажный ветер напоминал о тающих снегах,  о полой воде...  Мустанги
теряли зимнюю шерсть,  и  Харке приходилось их перед каждым представлением
скрести и чистить.  А в прериях,  там, где были палатки рода Медведицы, не
нужно было скребницей чистить коней.
     И во время этой необычной работы мальчик словно разговаривал со своим
конем,  и  все  более  и  более  ненавистным становился ему  цирк,  арена,
засыпанная грязными опилками,  неприятные люди, чуждые запахи, вечный шум.
Харка чувствовал,  что  и  кони скучали по  просторам прерий,  по  бешеным
скачкам  во  время  бизоньей  охоты.  Грубый  голос  Луиса,  окрики  Билла
действовали на  Харку как яд,  но он вынужден был глотать его.  Как-то раз
Боб задавал ослам корм, Харка сказал ему:
     - Скоро весна, и мы с отцом распрощаемся с вами.
     - Что?  -  переспросил Старый Боб и  приложил руку к уху,  как это он
делал во время представления, обращаясь к публике.
     - Скоро весна, и скоро мы с отцом распрощаемся с вами.
     - Ты с ума сошел, Гарри!
     Харка не ответил клоуну,  взял охапку сена и положил ее второму ослу,
тому самому, с которого началась его цирковая карьера.
     - Это сумасшествие, говорю я. Может быть, ты мне ответишь, а?
     - Я не могу тебе ничего другого сказать. Мы скоро уедем.
     Боб даже побледнел.
     - А номер?
     - Ты будешь продолжать исполнять его с другими детьми.
     - Ты с  ума сошел,  Гарри,  я  же говорю,  что ты сошел с  ума.  Твои
разговоры я  сейчас же передам Фрэнку Эллису,  режиссеру.  Развалить такой
номер! Да это серьезный ущерб цирку! А для меня это просто разорение! Нет,
на  такое способен только необразованный,  невоспитанный индсмен.  Вот что
значит горячая бродяжья кровь. И зачем только я учил тебя читать и писать!
     Боб был очень расстроен и, конечно, говорил такое, что в другое время
ему не позволило бы сказать его доброе сердце.
     - Может  быть,  тебе  заплатить  за  твои  уроки,  -  сказал  глубоко
оскорбленный Харка.
     - Глупость!  Глупость!  Во всяком случае, хоть ты должен остаться. Об
этом я позабочусь. Твой отец, наверное, более понятлив, чем ты.
     Харка задал корм остальным ослам и  пошел.  На  следующее утро Боб не
заговаривал с мальчиком,  и Харка молчал.  Но режиссер,  во всяком случае,
ничего не узнал.
     На  руководителей цирка навалилось много всяких забот,  и,  наверное,
эти  заботы  были  покрупнее,  чем  заботы  старого  Боба  и  краснокожего
"джентльмена".  За зиму многое из оборудования цирка и  реквизита пришло в
негодность.  Нужно было ремонтировать и палатку. Все это требовало больших
затрат.  Кредит,  взятый осенью,  подходил к концу,  а время погашения его
приближалось.  Уже  весной предстояло сделать первые платежи.  Цирк должен
был ежедневно собирать большую выручку,  чтобы погасить и долг, и проценты
по  нему.  Раздражение,  которое все  чаще  и  чаще овладевало директором,
распространялось  и  на  его  помощника,  на  других  служащих.  Жалованье
выплачивалось нерегулярно.  Договоры  с  артистами  заключались по  низшим
ставкам.  И  в  результате группа акробатов на  трапеции нашла себе  более
выгодный  ангажемент и  покинула цирк.  Следующим ушел  Буффало  Билл.  Он
нанимался только на зиму и работал безотказно, а теперь снова отправился в
прерии. Расширялись работы по постройке трансамериканской железной дороги.
Работающих в  прерии нужно было  обеспечить продовольствием,  и  наступила
золотая пора для охотников. Вот Билл и покинул цирк. Группой индейцев стал
распоряжаться  самостоятельно  крикливый  Луис,   и   ежедневно  случались
перепалки.  Но у Луиса не было зорких глаз разведчика Билла,  и Харке чаще
стало удаваться встречаться со своими соплеменниками.
     Дирекция пыталась скрыть финансовые трудности,  чтобы  не  будоражить
людей.  Но  сведения о  тяжелом положении цирка просачивались.  Оно  стало
особенно ясным,  когда  жалованье заплатили с  очень  большим опозданием и
размеры его были еще больше урезаны.
     Ночью после одного из представлений, когда палатка была уже разобрана
и уложена,  а фургоны стояли готовые к отъезду, Матотаупа и Харка лежали в
своих гамаках.
     - Мы  едем в  Миннеаполис,  -  сказал Матотаупа сыну.  -  Я  уже  все
посмотрел по  карте.  Этот  город  лежит в  верховьях Миссисипи,  в  штате
Миннесота. Там мы с тобой уйдем из цирка и поедем в прерии и леса.
     Харка долго ничего не мог ответить от радости.  Когда кони тронулись,
застучали по дороге колеса и гамак начал раскачиваться, он сказал:
     - Да, отец.


                            Последний выстрел

     Город  в  верховьях Миссисипи нажил богатство на  торговле пшеницей и
мукомольном деле.  Он  вырос так  же  быстро,  как  росли и  многие другие
американские города после окончания гражданской войны.
     Принадлежащая пожилой даме  вилла была окружена садом.  Одно из  окон
было открыто,  и теплый весенний ветерок шевелил занавеску.  У окна сидела
маленькая девочка,  личико ее  раскраснелось от  старания:  она  выполняла
упражнение  по  чистописанию.   Ровненькие  буквы  с   правильным  нажимом
выстраивались на  линейках тетради.  На окне стояли цветы,  жужжала пчела,
привлеченная их запахом,  но девочка ничего не видела и  не слышала -  она
писала.  Она не  слышала и  размеренных ударов маятника больших часов,  не
обращала внимания на  голоса в  соседней комнате,  только время от времени
она нетерпеливо отбрасывала светлый локон,  то и  дело спадающий на глаза.
Ее  лобик был  даже влажен от  усердия.  Еще бы,  если она хоть одну букву
напишет не так как надо, ее не возьмут в цирк. Так сказала тетя Бетти.
     Тетя  Бетти вообще не  хотела пускать девочку в  цирк,  хотя  отец  и
разрешил и уже ушел за билетами.  И конечно, она будет строго проверять ее
урок,   а  если  найдет  к  чему  придраться,  то  можно  лишиться  такого
удовольствия.
     Наконец  дописана  последняя  буква.  Кэт  посмотрела  в  тетрадку  и
осталась довольна.  И  только  теперь окружающий мир  для  нее  ожил:  она
услышала и пение птиц, и жужжание пчелы, и мерные удары маятника, и голоса
в  соседней комнате.  У  тети Бетти была в  гостях ее старая подруга.  Кэт
откинулась на  спинку стула и  задумалась:  какое платье ей надеть?  Какие
билеты купит отец?  Конечно,  в ложу, это ясно. Хотя у папы и не так много
денег,  как у тетушки Бетти,  но он не любит казаться бедным. И это не его
вина,  что он небогат,  виноваты во всем индейцы-дакоты.  Эти разбойники и
бандиты во время восстания спалили бабушкину ферму в Миннесоте.  Кэт знала
об этом не потому,  что очень уж интересовалась деньгами, а потому, что ей
об  этом  каждый день  твердила тетушка Бетти.  Тетушка была  вдовой очень
богатого мукомола. Она взяла к себе Кэт после того, как бабушка, у которой
она  воспитывалась после  смерти матери,  погибла во  время восстания.  По
мнению тетушки, Кэт получила плохое воспитание на далекой ферме запада.
     Отец Кэт был офицером,  и,  пока шла гражданская война,  виделись они
очень редко. Сейчас отец был в отпуске. Скоро он вернется из города, и, уж
конечно, поход в цирк состоится.
     Тетушка Бетти  довольно громко  разговаривала со  своей  подругой,  и
девочка невольно прислушивалась к ее словам.
     - Ах,  ты возьмешь Дугласа на вечернее представление... Ну, он юноша,
это совсем другое дело. Но наша маленькая нежная Кэт, она пережила столько
ужасов...  ее  нужно беречь.  Я  просто не понимаю отца.  Разумеется,  там
верховая езда,  потом  вечером вдвое  дороже  билеты  и  собирается только
избранное общество.  Но  это просто ужасно:  смотреть на этих сиу-дакотов,
этих убийц и поджигателей.  Впрочем, люди таковы, что именно это их, может
быть,  и  притягивает.  Но  как только я  вспомню об  убытках,  которые мы
потерпели в результате пожара... Кэт, прелестная малышка, стала нищей... И
после случившегося смотреть на  этих людей,  фу,  что я  говорю людей,  не
людей -  бандитов!  Я  считаю,  что это необдуманно он  решил.  Это просто
непедагогично.  К тому же я не уверена, что Кэт настолько хорошо выполнила
урок,  что  заслуживает поощрения.  Я  прошу  тебя,  купи  билеты  на  это
представление.  Мой племянник расточитель, он не бережет свое состояние, и
мне  не  хотелось  бы,   чтобы  билеты  покупал  он.  Хотя  он,  наверное,
постарается это сделать.
     - Ведь он, по-моему, за билетами и отправился...
     - Все равно, я должна это сделать раньше его.
     - Но ведь уже, наверное, все билеты распроданы. Ведь ты имеешь в виду
вечернее представление?
     - Да, и, разумеется, без Кэт.
     - Дугласу будет очень обидно.
     - Мне очень жаль,  Анни,  но не должны же дети всюду ходить  с  нами.
Нужно иметь принципы, и только тогда можно воспитать настоящий характер.
     Девочка,  невольно слушающая весь разговор,  не  могла сдержать слез.
"Ах,  уж  лучше разорвать эти каллиграфические упражнения!  Но тогда будет
еще  хуже:  тетушка Бетти опять станет говорить отцу,  что  его дочь очень
плохо воспитана, и это испортит весь его отпуск".
     И  тут  Кэт  увидела в  окно возвращающегося отца.  Это  был стройный
мужчина среднего роста.  Костюм,  хотя и  не  слишком новый,  сидел на нем
безупречно.  Отец  тоже увидел Кэт,  и  его  светло-голубые глаза засияли.
Девочка сразу же постаралась уничтожить следы слез.
     Когда Кэт  позвали в  соседнюю комнату,  отец  уже  преподнес тетушке
цветы,  и она благодарила его,  но так холодно, что девочка даже обиделась
на нее.  Подруга тети -  госпожа Анни Финлей -  поправила на Кэт платьице,
пока  тетушка  ставила цветы  в  вазу.  Благодаря жизнерадостности Сэмюэла
Смита   настроение   обеих   дам   заметно   улучшилось.    Он    сохранил
жизнерадостность,  даже пережив кошмарную ночь,  когда потерял мать и  еле
отыскал свою  дочь.  Только побелела его  голова.  Седые волосы и  молодое
лицо! Люди, не представлявшие себе ужасов той ночи, находили этот контраст
интересным.
     - Я  достал билеты на вечернее представление.  И самое замечательное,
тетушка Бетти,  что мне удалось заполучить ложу рядом с семейством Финлей.
Да,  да,  мы повстречались с мистером Финлей по дороге.  Дети будут сидеть
рядом.
     - Но,  Сэмюэл,  ты  подумай только,  неужели ты  решился взять Кэт на
вечернее представление?
     Тут уж вмешалась госпожа Финлей.
     - Какая великолепная мысль с этими соседними ложами!
     - Конечно,  конечно,  Анни,  это прелестно. Но я только думаю... Кэт!
Такое возбуждение вечером! Ребенок всю ночь не будет спать.
     - Да, но у нас впереди святое воскресенье. Служба начинается в десять
часов, - заметил Смит. - И потом номер "В саду лорда" - это специально для
детей. А остальное - лошади. И ведь девочка сама умеет ездить верхом.
     - Жаль, жаль... впрочем, как хочешь, Сэмюэл, ты отец... Но то, что мы
будем сидеть рядом с семейством Финлей, - это великолепно.
     Сказав  для  приличия еще  несколько ничего  не  значащих фраз,  Смит
покинул дам и отправился к Кэт посмотреть ее работу.
     - Ты в самом деле прекрасно выполнила задание.
     Кэт покраснела.
     - Ты всегда справедлив, - сказала она. - Я очень старалась.
     - Девочка,  ты не испугаешься,  увидев индейцев?  В крайнем случае, я
перед последним номером отвезу тебя домой,  его совсем не обязательно тебе
смотреть.
     - Я совсем не боюсь,  папа, если ты со мной, совсем не боюсь. В цирке
будут,  конечно, не те ужасные индейцы, которые сожгли ферму и посевы, им,
разумеется,  нечего дела