Матотаупа.  - Запомни это и жди. Я
приду.
     Вождь  повернул коня,  повернул Серого  и  Харка.  Сначала  медленно,
шагом, потом галопом направились они назад, к поросшему лесом склону горы.
Вечером они добрались до нее,  остановились,  поели и прилегли.  Матотаупа
молчал.  Молчал и Харка.  Страшно усталые,  они скоро заснули. И если бы в
эту  ночь пришли враги,  они могли бы  спокойно подойти к  отцу с  сыном и
убить их. А тем уже было все равно - последняя надежда рухнула.
     И  следующий день,  и  следующую ночь они провели на  этом же месте в
каком-то оцепенении.  Матотаупа продолжал молчать,  и Харка не вызывал его
на разговор.  Он видел,  что отцу хочется побыть одному,  и  оставлял его,
отправлялся бродить по лесистому склону, поднимался по утесам до тех мест,
где кончался лес.  Ветер нес осеннюю прохладу.  Несколько раз рассматривал
Харка сверху ту маленькую долину,  в которой они с отцом провели лето. Все
чаще и  чаще тянуло его туда.  И  однажды утром он увидел поднявшегося над
вершиной орла.  И  тогда мальчик побежал вниз к  началу тропинки,  которая
вела в долину. Он поспешил по тропинке, как часто делал это летом, и скоро
вышел на лужайку у ручья.
     Вода журчала,  трава здесь была еще зеленая,  землянка, которую вырыл
Харка,  сохранилась в  целости,  но  запасы мяса  были  расхищены,  кругом
валялись кости.  Видно,  орел не  раз спускался сюда и  сидел на скале над
источником.
     И  тут Харка бросился в  траву и  разревелся.  Наступил такой момент,
когда он не хотел больше себя сдерживать: он был один со своей болью, и он
позволил себе один-единственный раз пережить ее,  выплакаться.  Но  только
здесь, где был совершенно один.
     И мальчик провел здесь целый день до самого вечера.
     Он  видел  высоко в  небе  парящего орла,  и  когда  заходящее солнце
позолотило вершины скал,  а вода,  падающая со скалы,  засверкала радугой,
хищная птица  повернула к  своему новому гнезду на  одной из  скал.  Харка
видел, что она притащила с собой добычу.
     Ночь мальчик переспал в  землянке,  которая укрывала его от холодного
ветра.  Но  все-таки  к  утру он  закоченел.  Расправляя сведенные холодом
члены,  Харка  огляделся и  увидел  орла,  который спустился на  утес  над
источником. Мальчик бросил ему кусок мяса из своих запасов. Птица схватила
его и тут же проглотила. Мальчик пошел к ручью напиться, а орел неподвижно
сидел и не пошевельнулся. Он узнал своего друга.
     Согревшись под теплыми лучами солнца, Харка пошел по тропинке обратно
к  выходу  и,  покидая  долину,  бросил  на  нее  прощальный  взгляд:  да,
по-осеннему неприветливая,  она  останется в  безраздельном владении орла,
человеку же  надо  выбираться отсюда поскорее,  пока  не  выпал снег и  не
разразились зимние бури.
     Мальчик поспешил вниз.  Он  нашел отца  и  лошадей в  глубине леса  у
небольшого костерка.  Матотаупа  не  бранил  Харку  и  ни  о  чем  его  не
спрашивал.  Он  смотрел прямо перед собой,  и  казалось -  все  его заботы
направлены только на то,  чтобы не дать слишком разгореться костру.  Когда
стало смеркаться,  он попросил Харку остаться с  лошадьми и  подождать его
возвращения дня два, а быть может, и три.
     Харка   смотрел,    как   Матотаупа   вырезает   на   древке   стрелы
четырехугольник -  тотемный знак своей палатки.  Каждому в  роде Медведицы
будет известно,  что это стрела Матотаупы. На костяном наконечнике ее были
насечки - это была военная стрела.


                                  * * *

     Через два  дня рано утром,  когда над стойбищем рода Медведицы еще не
рассеялся туман,  тут стояла обычная в  эти часы тишина.  Вода в Лошадином
ручье сильно убыла и спокойно текла по дну обнажившегося русла,  несколько
мустангов паслись на истоптанном, пощаженном пожаром лугу. Пологи типи еще
не  были подняты,  женщины еще  не  выходили за  водой,  на  ручье еще  не
плескались ребятишки.
     Стойбище только начинало пробуждаться.  Послышался негромкий крик,  и
чуткие уши обитателей поселка уловили в этом крике какую-то тревогу. Перед
типи,  где  жил  Старая  Антилопа со  своими  сыновьями,  стояло несколько
воинов.  Был позван Старый Ворон. Он вошел в типи, но скоро вышел наружу и
направился за жрецом.  Когда Хавандшита вошел в типи, вся площадка поселка
уже была полна застывших в  ожидании людей.  Но  пока никто из  посетивших
типи не сообщал,  что же там произошло.  Наконец в  типи вошел старший сын
Старой Антилопы,  который уже был воином.  Скоро он  вынес оттуда на руках
мертвого отца.  В груди Старой Антилопы торчала стрела, и все увидели, что
это была стрела Матотаупы.  Но как все произошло -  было непонятно.  Когда
проснулся младший сын Антилопы,  отец его уже лежал со  стрелой в  груди и
как будто спал. Мальчик в ужасе закричал.
     Женщины и дети разошлись по типи, воины принялись отыскивать следы, и
только к вечеру они смогли рассказать жителям поселка, как все случилось.
     Им  стало понятно,  что  Матотаупа тайком проник в  лагерь,  по  всей
видимости,  забрался на типи и  через дымовой клапан выстрелил в  спящего.
Судя по ране Старой Антилопы, это произошло в полночь.
     Зазвучали погребальные песни,  жрец в  своей палатке бил в  барабаны.
Родственники убитого взывали о мщении.
     С этого дня Уинона еще ниже опустила голову. На Унчиду, однако, никто
не  бросал злобных взглядов,  никто  не  бросил ей  оскорбительного слова.
Гордо и  независимо она  несла свое звание знахарки,  и  сам Хавандшита не
смел ни в чем ее упрекнуть.


                                  * * *

     Когда Матотаупа вернулся к сыну, он только произнес:
     - Он убит. Кем - все знают.
     Они начали готовиться к далекому пути.
     - Мы посмотрим,  как живут белые люди,  -  сказал Матотаупа. - У тебя
больше нет патронов для ружья,  и  нам надо выменять их у белых.  Нам надо
найти жилье на зиму - ты слишком молод, чтобы умирать.
     Харка с удивлением посмотрел на отца.
     - Что же мы дадим белым людям за боеприпасы для моего мацавакена?
     Матотаупа скривил рот и указал на мешочек, висящий на поясе.
     - Здесь вот это,  - и он показал Харке золотое зерно, которое мальчик
нашел когда-то  в  ручье у  подножия Блэк Хилса и  которое последнее время
находилось во владении жреца.
     - Откуда у тебя оно?
     - Хавандшита был неосторожен.  Когда я пробирался по стойбищу,  чтобы
убить Антилопу,  оно висело в  сеточке на шесте перед типи жреца.  Я его и
взял с  собой...  А  может быть,  нам и  не потребуется никаких товаров на
обмен. Мы еще посмотрим...
     - Нет,  не надо давать Длинным Ножам золото. Я не забыл, отец, что ты
мне говорил, когда бросил этот камень в реку. А как же старое ружье пауни?
     - Я  его оставил Хавандшите.  Оно все покрылось ржавчиной.  Пусть оно
будет у него.
     - А твое новое ружье?
     - Ни один из воинов не смог с ним обращаться, и Татанка-Йотанка тогда
же взял его с собой.
     Когда Матотаупа произнес "тогда же", это слово прозвучало с особенной
горечью, и Харка прекратил расспросы.
     Мальчик встал. Он еще не представлял себе точно, что задумал отец, но
патроны для ружья были действительно нужны.  Когда они достанут их,  Харке
не хотелось бы оставаться среди белых людей.  Он мечтал осенью как следует
поохотиться с отцом на бизонов,  а когда будет создан достаточный запас на
зиму, забраться в какую-нибудь пещеру.


                           После песчаной бури

     Мириады песчинок носились в воздухе. Буря гнала по прерии тучи песка.
Долины и  холмы скрылись под его массой,  рождались новые холмы и долины и
тут же исчезали,  чтобы где-то возникнуть вновь. Неистово завывал ветер. В
песчаной мгле померк солнечный свет. Все живое задыхалось.
     Осенние бури,  которые ежегодно проносились по  стране,  на  этот раз
разыгрались в полную силу.
     К ночи ветер утих, песок постепенно осел, и над бескрайними песчаными
холмами  засветились  луна   и   звезды.   Безжизненная  равнина  казалась
поверхностью незнакомой планеты, первозданным миром.
     Но   скоро  среди  этого  мертвого  пространства  кое-где  проявились
признаки жизни.  Вот несколько бизонов выкарабкались из-под песка.  Желтые
от пыли,  глухие и слепые от пыли, забившей глаза и уши, полузадохшиеся от
пыли, набившейся в ноздри, они встряхивались, фыркали, мотали головами и с
трудом поднимались на ноги. И когда им это удалось, они принялись тереться
друг о друга, тупо смотря по сторонам, разглядывая эту совсем новую, точно
вымершую землю.  Один из них глухо замычал, но только эхо ответило ему. От
небольшого стада  только они  одни  уцелели,  остальных буря  разогнала и,
перекатывая их по земле, переломала кости, погребла под горами песка.
     Далеко от бизонов на одном из песчаных холмов тоже зашевелился песок.
Из-под  него выбрались два  коня и  два  человека.  Кони фыркали и  мотали
головами, люди отряхивались. Они пострадали меньше, чем бизоны, потому что
люди не только сами укрылись шкурами, но сумели еще укрыть и головы коней.
Кроме того, они расположились на холме с подветренной стороны, и их не так
сильно засыпало.
     Отряхнувшись,  эти  два  человека -  мужчина  и  мальчик -  принялись
осматриваться. Они сделали попытку обойти холм, защитивший их, и подняться
на  него с  южной,  более отлогой стороны.  Но это было очень трудно:  они
глубоко проваливались в рыхлый песок. Пришлось взбираться ползком.
     И вот они уже улеглись на вершине и обозревают бескрайнюю равнину.
     Да,  в  этом мертвом мире им  ничто,  кажется,  не  угрожало.  Но  из
предосторожности они  все же  решили остаться на  этой вершине и  спать по
очереди,  не прекращая наблюдения.  Лошади стояли у подножия холма: еще до
бури  они  успели  хорошо  попастись и  вдоволь напились,  так  что  могли
спокойно дожидаться рассвета.
     А  когда  солнце со  своей прежней ослепительной ясностью засияло над
засыпанной песком  прерией,  Матотаупа  и  Харка,  а  это  были  они,  уже
поднялись на  ноги.  Матотаупа,  прикрыв глаза  от  яркого солнца ладонью,
всматривался в даль.  Харка направил взгляд в ту же сторону, что и отец. И
даже кони зашевелились и,  казалось,  к чему-то принюхиваются.  Отец и сын
заметили вдалеке какое-то  движение и  даже различали человеческие голоса.
Люди не то окликали, не то подбадривали друг друга.
     И  Матотаупа и  Харка не  произнесли ни слова,  они только смотрели и
различили около  дюжины копошащихся в  песке  людей.  Издали они  казались
очень маленькими,  но  все же можно было разобрать,  что кто-то из них еще
только выбирался из  песка,  кто-то  безуспешно пытался подняться на ноги,
кое-кто  уже  пробовал даже передвигаться по  рыхлому песку,  погружаясь в
него  по  колено.  Некоторое время  Матотаупа и  Харка просто наблюдали за
беспомощными и беспорядочными действиями этих людей.
     - Мы поедем туда,  -  наконец сказал Матотаупа.  -  Может быть, у них
сохранились боеприпасы.  Мы посмотрим,  кто они такие, но себя называть не
будем.
     Оба  не  торопясь спустились по  склону,  сели  на  коней и  медленно
поехали,  делая  большие  объезды.  Опыт  Матотаупы и  инстинкт  мустангов
позволяли им выбирать путь,  где наметенный песок был плотнее и выдерживал
тяжесть коня со всадником.
     Скоро  они  настолько  приблизились к  незнакомым  людям,  что  могли
отлично разглядеть их, и остановились.
     - Хе! Хо! - раздались навстречу им возгласы.
     Матотаупа, однако, не тронул коня, а только поднял кверху руку, давая
знак, что у него мирные намерения.
     Мужчины -  некоторые из них,  видимо,  сильно пострадали -  принялись
громко разговаривать друг с  другом,  но  индейцы не могли понять их слов.
Среди тринадцати белых мужчин был и один краснокожий.  К какому племени он
принадлежит,  Матотаупе и  Харке установить не  удалось.  На  индейце были
кожаные  легины,  а  его  рубашка  была  из  материи  и  очень  напоминала
разорванную  рубашку  Чернокожего.   Шея  индейца  была  повязана  пестрым
платком,  голова не покрыта, ноги - босы. Харке было непривычно видеть так
плохо одетого индейца. Откуда только он мог быть?
     Один из белых в высоких сапогах, который довольно бодро расхаживал по
песку,  подозвал индейца  в  пестром платке,  что-то  сказал  ему,  и  оба
направились к Матотаупе и Харке. Они шли по песку, как аисты по болоту.
     Матотаупа и Харка не слезали с коней.
     Белый был среднего роста,  широкоплеч, с толстой короткой шеей. Он не
был похож ни на жилистого Рэда Джима, ни на щуплого Далеко Летающую Птицу.
Харка еще раз подивился,  как различны белые люди. Белый в высоких сапогах
был в грубой кожаной куртке,  широкополой шляпе. И этот наряд еще усиливал
впечатление массивности и тяжести.  Подойдя поближе, он принялся говорить,
а индеец стал переводить его речь. Харка прислушивался и понимал некоторые
слова даже без перевода.
     - Проклятая местность! Точно на луне! Еще счастье, что солнце висит в
небе, по крайней мере, хоть знаешь, где восток, где запад. Вы тоже вылезли
из  песка,  а?  Кажется,  вся Америка состоит из одного песка.  Нужно быть
песчаной блохой,  да,  да,  песчаной блохой.  Как только могут здесь  жить
порядочные люди,  как они ухитряются тут найти что-нибудь попить и поесть?
Хе! Не объясните ли вы мне это?
     - Может быть,  мы найдем воду, а может быть - нет, - спокойно ответил
Матотаупа.  -  Если в течение трех дней мы не найдем воды,  то мы умрем от
жажды.
     - Это ясно как "аминь" в  церкви,  мой высокоуважаемый индсмен,  но у
меня нет ни малейшего желания подыхать. Ясно тебе? Куда вы направляетесь?
     - А что, это очень важно знать белому человеку?
     Пока происходил этот странный разговор,  к  ним  подошли еще шестеро.
Все  они  были в  одинаковых добротных кожаных куртках,  но  ружей у  них,
кажется, не было, во всяком случае, теперь не было. У некоторых за поясами
торчали револьверы и пистолеты.
     - Вождь  индейцев,  ты  говоришь  непонятно,  -  нетерпеливо произнес
белый,  который вел переговоры. - И вы и мы в одинаково трудном положении.
Нас  осталось тринадцать человек,  и  как  нам  посчастливилось уцелеть  -
никому не  известно.  Нас так вертело и  крутило,  что у  меня до  сих пор
трещит башка.  А где еще двадцать человек -  никто не знает, и может быть,
мы  никогда об  этом и  не  узнаем.  У  пятерых из  нас  переломаны кости,
вывернуты руки,  ноги,  разбиты головы,  и  двигаться они не могут.  И как
только мы остались живы!  Пусть коршуны или волки,  или еще черт знает кто
являются в  эти покинутые богом места и  меряют землю.  Мы-то  уж проведем
зиму  где-нибудь в  другом месте.  Даже если компания предложит нам  новый
контракт. Благодарю покорно!
     - Что за компания?
     - Не могу же я тебе рассказывать всю историю от Адама и Евы. Впрочем,
ты не имеешь о них ни малейшего представления. Скорее всего, краснокожие и
не происходят от Адама.  А  компания есть компания.  Компания -  это такая
компания,  которая хочет построить здесь железную дорогу.  Вот нам и  надо
было промерить этот кусок земли.  Ты слышал что-нибудь о  нас?  Летом была
прекрасная жизнь.  Бизоны,  сотни,  тысячи бизонов...  Мы  не  могли никак
вдоволь настреляться.  Мы  только распугивали их.  А  у  меня был  негр на
посылках,  превосходный негр со своим маленьким мальчишкой. Хитрые бестии,
удрали.  Малыш сбежал ночью,  с большим -  другое дело:  тут старый индеец
сунул свой орлиный нос,  ну,  мне и пришлось отпустить негра. Ну, хватит о
них.  Скажи лучше,  как выбраться из этой западни?  Ты что-то все молчишь.
Так мы далеко не пойдем.
     Матотаупа  рассматривал  говорившего,   как   ребенок   рассматривает
удивительную ящерицу.
     - А куда хотят пойти белые люди?
     - Индейский вождь,  откровенно говоря,  нам все равно, совершенно все
равно, куда мы придем, лишь бы там нашлось что-нибудь выпить и закусить.
     - Где ваши кони?
     - А  это  тебе  надо  спросить  у  проклятой песчаной бури,  у  вашей
дьявольской окаянной бури.  Их куда-то унесло или засыпало песком - откуда
я знаю.  Ну, если мы еще примемся искать этих коней, работки поприбавится.
Ясно, поприбавится.
     Матотаупа горько усмехнулся.
     - Ясно, поприбавится, - повторил он на языке белого человека довольно
отчетливо,  хоть и не совсем правильно,  и обратился к индейцу,  терпеливо
переводившему слова белого на язык дакотов,  который,  видимо,  не был его
родным языком:
     - А где же ваши ружья?
     - У  черта на рогах,  человек,  у  черта или у его бабушки!  Тебе еще
что-нибудь надо знать? Изволь. Мое имя - Билл. Сейчас я землемер, а вообще
- разведчик,  скаут, известный от Аляски до Мексики, победитель в двадцати
четырех единоборствах, двадцати шести лет от роду. Пока жив и еще не умер,
но близок к сумасшествию,  в особенности после того, как наглотался пыли и
песка в  этой  проклятой стороне,  где  только песок и  песок и  ни  капли
бренди. Ну, доволен? Или я должен тебе еще что-нибудь выложить, прежде чем
ты соберешься спасти нас из этой дыры?
     - Об этом нам надо посоветоваться.
     - Устроить совет?! О всемогущий! Я тебе скажу коротко и ясно: или ты,
грязный  индсмен,  проклятый  краснокожий,  выведешь  нас  из  этого  моря
песчаных холмов, или мы размозжим головы тебе и твоему вшивому мальчишке!
     Индеец переводил слово в слово, как машина.
     - Попробуй, - спокойно ответил Матотаупа.
     - Нет,  черт побери,  это не  поможет.  Дьявольщина,  как же с  вами,
краснокожими, договориться?! Ну ладно, ближе к делу, что ты хочешь от нас?
     - Патроны.
     - Патроны?..  Хм,  патроны...  Ну,  если уж  иначе не  идет...  Какой
калибр? Нет, подожди, давай сначала выкурим трубку совета или трубку мира.
Трубку мира, понятно?
     - Давай выкурим.
     - Наконец-то.  Первое понятное слово я слышу от тебя, вождь индейцев.
А патроны ты не используешь, чтобы отправить нас на тот свет?
     - Нет.
     - Честное слово?
     - Мое слово - это мое слово. Я не знаю, что такое ложь.
     - О, ты невинный! Но ты еще научишься врать, а если до сих пор еще не
научился, так тем лучше. Итак - покурим.
     Матотаупа слез  с  коня и  не  спускал с  белого глаз.  Харка остался
сидеть верхом и взял в руки узду коня отца.
     Человек, представившийся Биллом, сел напротив Матотаупы, который тоже
уселся  на  землю.  Церемония курения трубки  в  глазах  индейца не  имела
особенного значения,  ведь у них в руках была обыкновенная, а не священная
трубка.  Билл  не  стремился узнать  имени  собеседника и,  разговаривая с
Матотаупой,  продолжал с  шутовской почтительностью величать  его  вождем.
После  нескольких затяжек  и  обмена  уверениями во  взаимном согласии оба
поднялись.  Билл  подошел к  своим спутникам и  предложил собрать патроны,
которые все равно не нужны, так как ружья они растеряли.
     Не все,  кажется,  были согласны с подобной сделкой, но Билл все-таки
уговорил их.
     Пока Билл собирал патроны,  Харка еще  раз припоминал все подробности
разговора.  Билл  сказал:  "Грязный индсмен",  "проклятый краснокожий".  И
Матотаупа  с  иронической усмешкой  невозмутимо перенес  эти  оскорбления.
Почему? Старая Антилопа умер, потому что оскорбил вождя. Этот коротконогий
Билл и  индеец с  пестрым платком болтают что им вздумается,  а  Матотаупа
обращает на них внимание не больше,  чем на какую-нибудь мошкару. Да они и
в  самом деле ничтожества,  эти белые,  и  польза от них только одна,  что
Харка сможет получить патроны к своему ружью.
     Вернулся  Билл,  держа  в  руках  с  полсотни патронов.  Два  он  дал
мальчику, и Харка тут же зарядил ружье. Калибр подходил.
     - Вс„? - удивился Матотаупа.
     - Конечно, вс„. С вас хватит. Да и не солить же вам их. Или вы хотите
с нас еще что-нибудь получить?
     - Нам нужны все патроны.
     - Но не здесь,  говорю я тебе,  не,  здесь.  Это говорю я, Билл, тот,
который победил в  двадцати четырех поединках.  Как только ты выведешь нас
туда, где живут люди, полу