колонии в развитии
капитализма.  Он  обращает  внимание на то, что  передовые капиталистические
страны  после  того, как  они  лишились  своих колоний, добились значительно
больших успехов как в развитии  народного хозяйства, так и в улучшении жизни
своих граждан, чем при колониализме.  В истории развития капитализма колонии
сыграли свою роль дважды. Первый  раз в эпоху торгового капитала. Ограбление
колоний стало одним  из  источников первоначального накопления  капитала, за
счет некапиталистической среды.  Сначала нужно было накопить капитал,  чтобы
двинуть его в сферу производства. Эту роль для  передовых стран  капитализма
выполнили колонии. Об этом ярко рассказано в  24-ой главе "Капитала" Маркса.
Второй    раз   колонии   сыграли    свою   роль   в   эпоху   возникновения
монополистического капитала. Для укрепления своих позиций  на  мировом рынке
монополии нуждались в расширении внутреннего  рынка, опираясь на который они
становились  способными  выдержать  конкуренцию  на  международном  рынке  с
монополиями других капиталистических стран. Именно поэтому борьба за передел
мира была  наиболее характерной чертой монополистического этапа капитализма.
Захват новых колоний  обеспечивал расширение внутреннего рынка, огражденного
таможенными  барьерами от  других передовых  стран  капитализма. Анализ этой
эпохи,   так   называемого   монополистического   капитала,   о   сращивании
промышленного  и  финансового  капитала  был  дан  уже  не  Марксом,   а  Р.
Гильфердингом  в  его  книге  "Финансовый капитал"  и  Лениным в  его  книге
"Империализм как  высшая стадия капитализма". Улучшение  положения рабочих в
последние десятилетия произошло  за  счет гигантского роста производительных
сил и производительности труда.

     XI.  Говоря  об  отношении   основоположников  коммунизма  к  женщинам,
единомышленник Солженицына  Шафаревич  в  статье  "Социализм", помещенной  в
сборнике "Из-под глыб", писал:

     "Отношение  к  этому деликатному  вопросу  можно проследить в различных
переводах "коммунистического манифеста".  В собрании сочинений,  изданном  в
1929 году, мы читаем: "Коммунистов можно было бы упрекнуть разве лишь в том,
что они хотят поставить официальную открытую общность жен на место лицемерно
скрываемой". В издании 1955 года слова "что они" заменены на "будто они".

     Таким образом, Шафаревич высказывает  подозрение, что в позднем издании
современные коммунисты пытаются причесать своих  вождей.  Такие обвинения не
новы. В 1917-1919-х годах монархическая и  белогвардейская печать в России и
за границей перепевали этот тезис насчет общности жен.
     Как же  в  действительности  записано  в  "коммунистическом  манифесте"
отношение коммунистов к женщинам?

     "Но вы, коммунисты, хотите  ввести общность жен, - кричит нам хором вся
буржуазия (и Шафаревич, который, как видим, присоединился к этому хору через
128 лет после издания манифеста). Буржуа смотрит на свою жену как на простое
орудие производства,  - продолжают Маркс и Энгельс,  - он слышал, что орудия
производства предполагается предоставить в общее пользование, и, конечно, не
может отрешиться от мысли, что и женщин постигает та же учесть. Он даже и не
подозревает,  что  речь идет как раз об устранении такого  положения женщин,
когда она является простым орудием производства..."

     "Буржуазный брак является в действительности общностью жен. Коммунистам
можно было бы сделать упрек лишь разве в том, будто они хотели ввести вместо
лицемерно скрытой общности жен официально открытую".

     Шафаревич привел только последний  абзац  из манифеста и  посчитал, что
факт планирования  коммунистами  общности  жен доказан. Но Шафаревич оборвал
цитату, а вот ее продолжение:

     "Но  ведь  само  собой   разумеется,  что   с   уничтожением   нынешних
производственных отношений исчезнет  и  вытекающая из них общность  жен,  то
есть официальная и неофициальная проституция..."

     Весь дух выдержки из "коммунистического манифеста", который мы привели,
относящийся к вопросу об  общности жен при коммунизме,  вопиет  против  того
толкования, которое дал ему Шафаревич.

     Итак,  основное расхождение  между  идеалами Солженицына  и  идеологией
коммунизма состоит в следующем.
     В  то  время  как  Солженицын  видит  свою  основную  задачу  в  защите
национальных  интересов  русского  народа,  марксист  своей главной  задачей
считает  интернациональные  интересы  рабочего   класса,   интересы  мировой
революции.
     Солженицын готов бороться всеми силами  против  использования  русского
народа в интересах "властей нездешних".
     В "Августе 1914" Солженицын писал:

     "Разлом  войны  и революции  не  был  совсем  неожиданным  для русского
исторического  сознания.   В  этом  сознании  шла  перед  войной  трудная  и
многомысленная работа - разрослось широко изучение истории, одарив изобилием
конкретно-исторических  исследований, напряглась  и  укрепилась  философская
мысль, принесшая нам раздолье историософских построений".

     Почему же, несмотря "на многомысленную работу", история России пошла не
по пути идеалов Солженицына?

     "Но  как  не  успели  младотурки  с   преобразованием  армии,  -  писал
Солженицын, -  не было дано поспеть и с этой работой исторического сознания.
Смотришь  Россию  в  катаклизме  революции,   и  видишь  как  бы  большое  и
беспомощное тело агнца  семипудового  - терзают  его вне его  стоящие  силы,
власти  нездешние, и тело это  не может ни сообразоваться с этими силами, ни
осмыслить их не умеет".

     Как же так получилось, что истинно русские патриоты не сумели поспеть с
подготовкой  русского народа  к катаклизму революции, который надвигался  на
Россию постепенно, в течение почти сотни лет?
     Ведь воспитательная работа в  духе пропаганды самодержавия, православия
и народности велась в  России  славянофилами еще с двадцатых годов  прошлого
столетия. Распространению их философских  взглядов ничего не  мешало. А  вот
распространение взглядов русских просветителей демократов, а позднее русских
социал-демократов было  под постоянным преследованием самодержавия и церкви,
и  несмотря  на это,  Солженицын жалуется, что "не  дано было поспеть с этой
работой исторического сознания".
     Тут дело  было не  в том,  что  русские  патриоты не успели  довести до
сознания  народа свои  идеалы, а  в  том,  что они, эти  идеи,  находились в
противоречии  с  классовыми  интересами трудящихся  масс  России.  Народ  не
увлекали такие абстрактные  идеи, как самодержавие, православие, народность,
ему  нужно  было  еще что-то, а этого  национальные  партии  России не могли
предложить народу, не изменив своим идеалам.

     "Народ всегда считал, - писал Н. Бердяев, -  крепостное право неправдой
и несправедливостью, но виновниками этой несправедливости он считал не царя,
а господствующие классы, дворянство..."

     Верно, что  в предвоенные годы в сознании людей России шла  напряженная
работа. Появилось много  партий, каждая  со  своей программой и  философской
концепцией, одни легальными, другие нелегальными путями обращались к народу,
к различным классам России.
     Большевики потому сумели увлечь за собою народ, что они выдвинули самую
простую и понятную для масс  программу:  прекращение войны,  передачу земли,
принадлежащую  помещикам  в  руки крестьян,  национализацию промышленности и
банков.
     Широкие массы  крестьян,  главным  образом  тех,  что  были в армии, не
откликнулись  на патриотические лозунги партий,  не откликнулись на  призывы
православной  церкви и пошли за большевиками потому, что программа последних
отражала интересы крестьян, и это они вполне осмыслили
     Массы  рабочих, жестоко  эксплуатируемых  жадной  и  малоцивилизованной
буржуазией, тоже  пошли  за большевиками  вполне  осмысленно. Вот и сегодня,
отвергая марксистскую идеологию, - не ту, которую защищают сегодняшние вожди
России, а подлинную, - что предлагает взамен марксизма Солженицын?
     Он говорит "о непостижимой ткани истории".

     "Пути истории, -  говорит Солженицын словами своего героя Варсонофьева,
-сложнее, чем  вам хочется...  Живя  в этой  стране,  надо для  себя  решить
однажды и уже придерживаться - ты действительно ей  принадлежишь душой?  Или
нет? Если нет, можешь ее разваливать, можно из нее уехать, не имеет разницы.
Но если да, надо включаться в терпеливый процесс истории, работать, убеждать
и понемногу сдвигать".

     Если бы  в  основе исторического процесса действительно лежали какие-то
непостижимые законы, как  писал Солженицын, то никаким умникам не удалось бы
их нарушить.
     Если  история,  как  считает Солженицын,  это река, то не следует ли из
этой концепции, что история пореволюционной России тоже  река,  которая  вот
уже 60 лет течет в определенном направлении? Но вот приходит Солженицын (тут
я пользуюсь его сравнением) и утверждает, что  это  не река,  а  загнивающий
пруд...  То,  что романовская  Россия  просуществовала  300 лет, а Советская
Россия - 60 лет, не меняет сути дела.
     Нам кажется,  что по отношению к сегодняшней  России,  равно  как  и по
отношению к  царской  России  перед  войной 1914  года, правильными  были  и
остаются утверждения,  что  это,  выражаясь языком  Солженицына,  не река, а
"загнивающий  пруд". Солженицын прав, когда говорит "о  поднимающихся волнах
бурлящих  сил", но он не учитывает, что  эти силы  образовались под влиянием
революционных партий  России. В результате  их борьбы с самодержавием  стало
ясно,  что  "большое  семипудовое тело  агнца" стало  беспомощным  благодаря
бездарности  царской  администрации  и  самодержавного,  устаревшего  строя,
показавших себя неспособными управлять Россией.
     Из  солженицынской  терминологии  не  ясно,  что  он подразумевает  под
"терпеливым  процессом  истории".   Он  неоднократно  и  в  различных  своих
произведениях  проводит  мысль  о  том, что  для  "России  нужны  работники,
делатели" ("Август 1914"), что "делают делатели, а не мятежники". Он писал:

     "Что... заставит людей думать о душе, что отвратит их от  корыстолюбия,
что и как  настроит  их душу  на  "разгадку" загадки  лучшего  человеческого
строя? Душа всех,  всего народа, потому что  если одиночек, то  снова вожди,
политика  и  тактика  в  ущерб справедливости  и  этике, снова  насилие  над
естественным иррациональным ходом истории...
     ...Какой  же  исторический  путь  России,  каким  должно было  бы  быть
естественное,  непрерываемое  извне течение русской истории? Кто  это  может
сказать?  Я  чувствую,  что  это  мысль  об истории  и  ее  движущих силах -
бездонна,  поэтому  никак  не  получается донырнуть  до дна,  достать  песок
истины,  которая объяснила  бы  все необходимости и противоречия".  ("Август
1914").

     Солженицын  считает,  что разгадать  перспективу развития России  может
только  душа народа. Но  кто же станет  выразителем этих душевных стремлений
народа?  На  этот  вопрос  он  не  отвечает.  Он  откровенно  признает,  что
определить движущие силы русской истории он не может.
     Напряду  с  этим,   он   решительно  отвергает   философскую  концепцию
марксистов. В "Нобелевской лекции по литературе", он писал:

     "...и  страны,  и  целые  континенты  повторяют  ошибки  друг  друга  с
опозданием бывает и  на века, когда  кажется, так все наглядно видно, а нет,
то что одними народами пережито, обдумано и отвергнуто, вдруг обнаруживается
другими, как самое новейшее слово".

     Солженицын  не   может  понять,  почему  во  всех   странах  происходит
повторение общественных форм, несмотря  на  наглядно зримые их недостатки. У
меня  сложилось  такое впечатление, что взгляды  Солженицына выработались  у
него не  в спокойной обстановке,  не как  взгляды ученого,  а  как борца. Он
отверг навязанную ему  сначала в школе, затем в вузе идеологию,  потому, что
она  была навязана  ему  так же,  как она была  навязана  сотням, тысячам  и
миллионам других людей. Он не проникся желанием глубже познать  марксистскую
философию, и  это естественно,  ибо он был переполнен чувством  ненависти  к
сталинской системе, стремлением сбросить с себя это наваждение.
     Он обратился к произведениям  Маркса  не  для того, чтобы  познать  эту
идеологию  и  взвесить  все  за и против, а для того, чтобы опровергнуть эту
доктрину,  и  он  стал выискивать  материал  для  опровержения  ставшей  ему
ненавистной идеологии.
     Отвергая  марксистскую  идеологию,  он  тем  самым  отверг  единственно
обоснованное   объяснение    причин   непонятной   для   него   монотонности
исторического процесса.
     Маркс и Энгельс  выработали свои взгляды  на основе глубокого  изучения
естественных  наук,  философии,  истории,  экономических наук,  а  также  на
изучении произведений  всех утопистов-социалистов.  Не было при их жизни  ни
одной,  заслуживающей  внимание  книги  во всех  указанных  областях  науки,
которая бы не стала предметом  их пристального изучения.  Для своего времени
они стояли на вершине человеческих знаний.
     Солженицын выхватывает из их учения 20 - 30 случайно подобранных фраз -
то, что такие  фразы не  связаны с  основами  их учения,  мы  показали путем
разбора  всех  примеров,  взятых  Солженицыным  из  их  высказываний,  -  не
связанных  с  их  учением  и между  собою,  и  делает попытку  таким образом
опрокинуть систему взглядов, которая в течение ста с лишним прошлых лет была
властителем  дум,  и которая  сейчас  продолжает  оставаться властителем дум
огромного количества мыслящих людей.
     Конечно,  никакая  концепция   не  может  претендовать   на   вечность.
Бесспорно, кое-что устарело  в учении  Маркса-Энгельса. Сами основоположники
коммунизма неоднократно подчеркивали, что их теория не догма, что она должна
систематически сверяться  с  новейшими  открытиями  в области естественных и
экономических наук и с практикой.

     "Теория не есть вексель,  который можно  предъявить действительности ко
взысканию,  - писал  Л.Д. Троцкий в  книге "Что такое СССР?",  - если теория
ошибается,  надо ее  пересмотреть или пополнить ее  пробелы. Надо вскрыть те
реальные общественные силы, которые породили  противоречия  между  советской
действительностью и традиционной марксистской концепцией. Во  всяком случае,
нельзя  бродить впотьмах,  повторяя  ритуальные  фразы,  которые могут  быть
полезны для престижа вождей, но зато  бьют  живую действительность в  лицо".
(стр. 83-84).

     Следует, однако, подчеркнуть, что все открытия  в  области естественных
наук, которые произошли за время после смерти Маркса и Энгельса, в том числе
и  в области генетики, кибернетики, физики,  химии  не только не  опрокинули
теоретических основ  диалектического материализма,  а  наоборот, уложились в
рамки  учения  основоположников  коммунизма. Осуждения, которые получили при
Сталине  открытия  в  области  физики,  генетики, кибернетики,  не  являются
марксистскими так же, как порочный сталинский режим не является социализмом.
Единственно, на чем основываются все ниспровергатели марксизма, это на опыте
русской, китайской и других социалистических революций.
     Удивительно не  то, что марксистское учение в век гигантского прогресса
науки и техники требует внесения  коррективов, а то, что  в самый динамичный
период человеческой истории оно  подверглось таким ничтожно малым попрекам и
изменениям.
     В письме, направленном  советским руководителям в сентябре  месяце 1973
года,  А.И.  Солженицын  утверждает,  что  все беды  России  проистекают  от
марксистской  идеологии, положенной  в основу государственной политики СССР.
Он   обращается  к   современным   вождям  России   публично  отказаться  от
коммунистической идеологии и  отдать ее Китаю, который добивается главенства
в международном коммунистическом движении  и готов ради этого начать войну с
СССР.
     Высказываясь по  существу письма Солженицына, А.Д.  Сахаров, хотя и  не
согласен  со многими  аспектами  его  письма к  вождям партии,  в вопросе об
отказе   от   коммунистической   идеологии   поддерживал   это   предложение
Солженицына.
     И  тот, и другой против идеологии  коммунизма. А.И. Солженицын  потому,
что России  нет дела до международного коммунизма,  у нее  своя историческая
судьба.
     А.Д.  Сахаров потому, что коммунистическая идеология уже давно потеряла
свою первоначальную сущность и не лежит в  основе внутренней и международной
политики СССР, а является только ее фасадом, и скорейший отказ правительства
СССР от этой идеологии может привести только к оздоровлению государства.
     Обе  приведенные  точки   зрения  исходят   не   из   существа   теории
Маркса-Энгельса,  а из  опыта применения этой теории на практике в СССР  и в
ряде  других  социалистических   стран.  Однако   слабость   этого  движения
обнаружилась не в дефектах учения, а  в  отступлении  от него и в порочности
практики. А.И. Солженицын исходит  из того, что теория научного социализма в
ходе  русской  революции  потерпела  крах. Причины краха  он не анализирует.
Потому ли, что сама теория лишена гуманной основы и привлекательности ее для
людей,  или потому, что она была осуществлена  людьми, которые были увлечены
другими интересами, ничего общего с социализмом не имеющими.
     В V-ой части "Архипелага Гулага" А.И. Солженицын оправдывает  всех тех,
кто  во имя ликвидации сталинского режима в России во время войны с Гитлером
стал на сторону врага, кто в этих целях участвовал в восстаниях против СССР,
боролся против России в частях, сформированных врагом, и т.д. и т.п.
     А.И. Солженицын писал:

     "В  1-ой  части я  говорил  о  тех власовцах,  которые взяли оружие  от
отчаяния, от пленного голода, от  безвыходности...  А теперь...  надо же и о
тех сказать, кто еще до 41-го ни о  чем другом не  мечтал, как только  взять
оружие  и бить этих "красных комиссаров,  чекистов  и  коллективизаторшиков?
Помните,  у Ленина: "Угнетенный класс,  который не  стремится  к тому, чтобы
научиться  владеть оружием, заслуживал бы лишь  того, чтобы с ним обращались
как с рабами".

     Так  вот,  на гордость нашу, показала советско-германская война, что не
такие-то  мы  рабы,  как  нас  заплевывали  во  всех либерально-исторических
исследованиях:  не рабами  тянулись к сабле снести голову Сталину-Батюшке...
Эти люди, пережившие на своей шкуре 24 года коммунистического счастья, уже в
1941 году знали то, чего не знал еще никто в  мире: что на всей планете и во
всей   истории  не   было   режима   более  лукавого,   изворотливого,   чем
большевистский, самоназвавшийся "советским". Что ни  по числу замученных, ни
по вкоренчивости  на  долготу  лет, ни  по  дальности  замысла,  ни сквозной
унифицированной тоталитарностью не может сравниться  с  ним  никакой  другой
земной  режим,  ни  даже  ученический гитлеровский, к тому времени затмивший
западу все глаза. И  вот пришла пора, оружие давалось  этим людям в руки - и
неужели  они  должны были  смирить  себя,  дать  большевизму  пережить  свой
смертельный  час,  снова  укрепиться  в жестоком угнетении - и  только тогда
начать борьбу (и по сегодня не начатую почти нигде в мире). Нет, естественно
было  повторить прием самого большевизма,  как он сам вгрызся в тело России,
ослабленное  первой мировой войной, так и бить его  в подобный же  момент во
второй". (А.И. Солженицын "Архипелаг Гулаг", ч. V, стр. 30-31).

     Меня  поражает  во  всей  этой позиции  А.И.  Солженицына  то,  что  он
оправдывает действия тех, кто стал на сторону врага во время войны, войны не
обычной,  такой,  скажем,  какой была  война  1914-1917-х  годов,  а  войны,
поставившей на карту судьбу русского народа, которому была уготовано рабство
и  физическое  уничтожение.  Мне  кажется,  что  Солженицын  ослеплен  своей
ненавистью к  коммунизму.  Она  мешает  ему видеть очевидное -  он  не может
справиться с ней и не хочет считаться с фактами.
     Вот   что   гов