одного-единственного кандидата, указанного властью.
     Что касается внутрипартийной жизни,  то  ее уже не было. Было кладбище.
За пять лет (с 1934 по 1939 годы) по официальным данным  из партии исключили
не  менее 500 тысяч человек. Какая часть из них  расстреляна или  погибла  в
тюрьмах  и концентрационных лагерях, точно не известно,  но во всяком случае
речь идет о сотнях тысяч, разделивших участь миллионов беспартийных. Те, кто
остались на воле,  были смертельно запуганы: всякое упущение приравнивалось,
если это  находило  нужным  начальство, к саботажу.  Поэтому  каждый  боялся
проявить инициативу,  никто не  хотел  брать на себя ответственность. Отсюда
упадок хозяйства, ослабление и деморализация кадров.
     Еще хуже обстояло дело в области культуры, для которой насилие особенно
губительно. Троцкий  писал,  что  Сталин  со  свойственной ему  эмпирической
ограниченностью из  творческой  роли  революционного насилия в  определенный
исторический период  сделал вывод о всеобщей роли насилия вообще. И началась
неограниченная  диктатура  невежества  и  лжи  над искусством,  литературой,
наукой,  которая  отравляла (и продолжает отравлять и сейчас) духовную жизнь
народа.  Бездарности,  моральные   ничтожества,  приспособленцы   и   тупицы
командовали одаренными учеными, писателями, художниками,  из которых  многие
были арестованы, сосланы или расстреляны, а другие - запуганы и затравлены.

     "Бездарный  негодяй, -  писал Троцкий, - предписывал  науке  маршрут  и
диктовал искусству правила творчества".
     "В борьбе против партийной оппозиции литературные школы оказались  одна
за  другой  задушены. Дело  шло, впрочем,  не об одной литературе.  Во  всех
областях идеологии  производилось опустошение, тем более решительное, что на
большую половину бессознательное.
     Нынешний правящий  слой считает  себя  призванным не только политически
контролировать  духовное творчество,  но  и  предписывать ему пути развития.
Безапелляционное   командование  распространяется  в  одинаковой   мере   на
концентрационные лагеря, агрономию и музыку.
     Губительно действует  тоталитарный режим на  художественную литературу.
Борьба  направлений и  школ  сменилась  истолкованием  воли вождей. Для всех
группировок   создана   общая  принудительная   организация,   своего   рода
концентрационный  лагерь художественного слова. Жизнь советского искусства -
своеобразный   мартиролог.   После   директивной  статьи   "Правды"   против
"формализма"   начинается   эпидемия    унизительных   покаяний   писателей,
художников,  режиссеров и даже оперных певиц. Все наперебой открещиваются от
собственных прошлых грехов.
     Диктатура  пролетариата  отражает  прошлое  варварство,  а  не  будущую
культуру.  Она налагает, по  необходимости, суровые ограничения  на все виды
деятельности, в том числе  и на  духовное творчество, но ни в коем случае не
претендует  на  роль командира  в области  науки и литературы.  При довольно
"консервативных" личных художественных вкусах, Ленин политически оставался в
высшей  степени  осторожен  в  вопросах  искусства, охотно ссылаясь на  свою
некомпетентность.    Покровительство   Луначарского,   народного   комиссара
просвещения и искусств, всяким  видам модернизма  нередко смущало Ленина, но
он ограничивался  практическими  замечаниями в частных беседах  и  оставался
крайне далек от мысли превратить свои литературные вкусы в закон".

     В  1924  году,  уже  на   пороге  нового  периода,  Л.Д.   Троцкий  так
формулировал отношение государства к различным художественным группировкам и
течениям:

     "Ставя  над всеми ими категорический критерий: за  революцию или против
революции  -  предоставлять  им  в  области художественного  самоопределения
полную свободу.
     Когда  диктатура  имела  горячую массовую базу под собою  и перспективу
мирового  переворота перед собою, - писал Троцкий, -  она не боялась опытов,
исканий, борьбы  школ,  ибо понимала, что  только  на этом  пути  может быть
подготовлена новая  культурная эпоха.  Народные  толщи  еще  трепетали всеми
фибрами и думали вслух впервые за тысячу лет.
     Все лучшие молодые силы искусства были захвачены за  живое. В те первые
годы,  богатые  надеждами и  отвагой,  созданы  были...  лучшие произведения
революционной  литературы. К тому же  времени относится,  кстати  сказать, и
создание замечательных советских фильмов,  которые, при бедности технических
средств,  поразили воображение всего мира свежестью и напряженностью подхода
к действительности". (137 - 138)

     То, что писал Троцкий дальше,  справедливо не только для характеристики
Сталина, но и для характеристики его наследников и продолжателей:

     "Никто, включая Гитлера, не нанес социализму таких убийственных ударов,
как  Сталин. Немудрено: Гитлер  атаковал  рабочее  движение  извне, Сталин -
изнутри.  Гитлер  громил   марксизм,   Сталин  не   только   громил,  но   и
проституировал  его.  Не  оставалось ни  одного не поруганного  принципа, ни
одной  не запятнанной идеи.  Сами  имена "социализм"  и  "коммунизм" жестоко
скомпрометированы с того времени,  как бесконтрольные  жандармы, живущие  по
паспорту  "коммунистов", наименовали  социализмом свой  жандармский режим...
Профанация! Казарма ГПУ -  не  тот идеал,  за который боролся рабочий класс.
Социализм  означает насквозь прозрачный  общественный  строй,  совпадающий с
самоуправлением трудящихся. Режим же Сталина основан на заговоре управляющих
против управляемых".

     Показывая несовместимость социализма и сталинизма, Л.Д. Троцкий писал:

     "Социализм  означает непрерывный  рост общего равенства, Сталин воздвиг
систему отвратительных привилегий.
     Социализм  имеет  целью  всесторонний  расцвет личности.  Где  и  когда
личность была так унижена, как в СССР?
     Социализм не имел бы никакой цены вне бескорыстных, честных, человечных
отношений  между  людьми.  Режим  Сталина  пропитал  общественные  и  личные
отношения ложью, карьеризмом и предательством".

     Представляют интерес соображения Троцкого о  мыслимых путях возрождения
социалистического строя  в СССР, в частности - о переходе от однопартийной к
многопартийной системе, о свободе критики и свободе выборов, об освобождении
науки  и  искусства  от  оков  цензуры,  о  возвращении  внешней политики  к
традициям интернационализма и др. Правда, даже эти, намечаемые Троцким пути,
не давали еще полной гарантии от опасных тенденций людей, стоящих у  власти.
Как  показал  опыт  не только  Октябрьской революции,  но и послесталинского
периода,  гарантировать  социалистический  характер  общества  может  только
твердое  укоренение  трех  принципов:  полного  равенства  в  оплате  труда,
гласности  и  ничем  не  ограниченной,  частой  и  обязательной  сменяемости
выборных лиц.

18. О так называемых "заслугах" Сталина
     Официальная советская история  СССР  и история КПСС усиленно  муссируют
версию о величайших заслугах Сталина в превращении России из страны аграрной
в индустриальную и в победе над германским фашизмом.
     Что   касается  военных   заслуг  Сталина,  то  легенда  о  них  уже  в
значительной  степени   разоблачена  в   ряде   трудов   военных  историков,
воспоминаниях полководцев и политических деятелей. Но убеждение  в том,  что
Сталин,   подобно   Петру   Первому,  преобразовал   Россию   и   сделал  ее
могущественной   индустриальной   державой,   удивительно  живуче,   и   его
придерживаются даже такие несомненные противники Сталина, как Милован Джилас
и ряд буржуазных политологов.
     Живучесть  этого  вымысла  тем  более  непонятна,  что  в  самом  факте
превращения  России  в   течение   полстолетия   в  одну  из  самых  крупных
индустриальных  держав мира нет ничего из ряда  вон  выходящего. Примерно за
такой   же  исторический  срок,  например,  Япония  превратилась  из  страны
полуфеодальной  в  одну из  самых  передовых  стран  мира.  Ныне  по  объему
производства  промышленных товаров Япония занимает третье - после США и СССР
-  место,  а  темпы роста ее  народного  хозяйства вообще сравнимы с темпами
роста  хозяйства СССР. Так, с  1945  по  1973  гг. народное  хозяйство  СССР
выросло  в 12 раз, а Японии -  в  70  раз (почти такое же "чудо" произошло в
ФРГ).
     Неверно поэтому утверждение  Джиласа, что  Сталин,  превратив Россию из
отсталой  в  передовую  индустриальную  державу,  принес  этим  победу  идее
коммунизма  и   осуществил  эту   идею  в  обществе  и  государстве.  Ничего
специфически социалистического  и коммунистического  в этом превращении нет.
Конечно,  для  более успешной  эксплуатации трудящихся Сталин  и его аппарат
использовали  и коммунистические  лозунги, и ту  гибкую маневренную систему,
которая была  создана  в России  революционным пролетариатом, и  то доверие,
которое трудящиеся массы испытывали тогда к коммунистической партии. Все это
было нужно Сталину для утверждения своего господства, все это способствовало
превращению  России  в  могучую державу, но не  сделало и  не  могло сделать
Советский    Союз   социалистической   страной,   превосходящей   по   своим
экономическим показателям передовые капиталистические страны.
     Несмотря на свое бесспорное индустриальное могущество, СССР  до сих пор
значительно отстает от этих стран (и еще больше отставал от них при Сталине)
прежде  всего  по   производительности  труда  -  показателю,   более  всего
характеризующему   превосходство   того   или   иного  общественного   строя
(характерно,  что  именно  по  этому  показателю  наша  статистика  не  дает
сравнительных данных). Отстает СССР по ряду отраслей промышленности -- и как
раз    тех,   которые   определяют   технический   прогресс    (кибернетика,
приборостроение и др.).
     Чрезвычайно  характерным и  опасным является  многолетнее,  нарастающее
отставание  от передовых  стран  Запада в производстве  сельскохозяйственной
продукции.  Здесь надо подчеркнуть, что сельское  хозяйство СССР  отстает от
сельского хозяйства именно индустриальных стран, так что  пытаться объяснить
это  индустриализацией, по  меньшей  мере, нелепо.  Из  всех  развитых стран
только Япония вынуждена в  больших  размерах импортировать сырье и некоторые
продукты  питания,  но  это  объясняется  ограниченностью  ее  территории  и
бедностью  естественных ресурсов.  СССР  же  обладает  гигантскими посевными
площадями и огромными  запасами естественных богатств. Чем же объяснить, что
из  страны,  экспортирующей  сельскохозяйственную продукцию,  Советский Союз
превратился   в  страну,   зависящую  от   ввоза  из  США  зерна  и   других
сельскохозяйственных продуктов?
     Ничем иным, как политикой Сталина: его дикими методами коллективизации,
уничтожением   идейных   и   квалифицированных   кадров,   консерватизмом  и
инертностью  партийной  бюрократии,  распоряжавшейся  по  своему  усмотрению
наукой,  культурой, производством. К  тому же, боясь проникновения правдивой
информации,  сталинский аппарат  резко  ограничил  внешние связи  - особенно
ученых и  деятелей  культуры.  Наука  же,  по самой природе,  не  терпит  ни
тоталитарной  команды,  ни изоляции. Неисчислим  вред,  который причинило  и
причиняет   советской   науке   сталинское   командование,   в   том   числе
некомпетентное  вмешательство   лично  Сталина  в  область  науки  (вспомним
невежественное      запрещение      генетики      и     кибернетики      как
"буржуазно-идеалистических" теорий).
     О каких же заслугах  Сталина перед страной и народом  может  идти речь?
Если бы не сталинские "ежовые  рукавицы", процесс индустриализации  страны и
укрупнения  ее сельского хозяйства  шел  бы нормальным,  естественным путем,
творческие  силы  трудящихся,  не   скованные   диктаторским  режимом  и  не
отягощенные  необходимостью содержать  колоссальный бюрократический аппарат,
показали бы действительно чудеса. Можно без  преувеличения предполагать, что
если бы во главе  СССР после  смерти Ленина не встал Сталин,  наша страна по
всем  экономическим  показателям  была  бы  сейчас  впереди  на  20-25  лет.
Громадные  потери,  которые  уже  понесла   и  продолжает  нести  страна  от
диктаторских   методов   управления,  от  нерациональной,   бесхозяйственной
организации  труда,  от  внедрившихся  за  десятилетия и ставших  привычными
"липы",  "туфты",  обмана  и  самообмана,  - все  это  результат  ликвидации
Сталиным  начатков социалистической демократии, зарождавшихся было в стране.
Только одни потери скота в ходе раскулачивания и коллективизации (от которых
по сию пору не может оправиться наше животноводство) в  ценностном выражении
поглощают   весь  прирост,   достигнутый  промышленностью  за  первые   годы
индустриализации. А все последующее? Разорение колхозов в результате лишения
колхозников   стимулов  к   работе?   Громадные   потери  от  нерациональной
организации  труда,  от неправильного хранения  и использования  материалов,
сырья,   оборудования,   продукции?  А  длительное  омертвление  капитальных
вложений   в  незавершенном  строительстве,  ввод   в   эксплуатацию   новых
предприятий  с  морально   устаревшим   оборудованием?  Да  мало  ли  -  все
перечислить просто невозможно. Еще хочется лишь сказать о политике в области
оплаты труда -  политике, как нельзя нагляднее показывающей, что социализмом
у нас и не пахнет.
     Не говоря уже  о  том, что  в стране  до сих  пор  продолжает  занимать
ведущее  положение  столь  любимая  Сталиным  сдельщина,  сдерживающая  рост
производительности труда, но зато создающая видимость перевыполнения норм, -
негоден был сам провозглашенный  Сталиным  принцип: "предпосылкой  повышения
заработной платы является повышение производительности труда". Проведение  в
жизнь этого  "принципа" не вело  к  повышению производительности труда,  оно
лишь развращало трудящихся, толкая их к обману, припискам, снижению качества
продукции.
     Милован Джилас,  возможно,  прав, когда  называет Сталина организатором
новой социальной системы. Только какой? Социализмом ее, во всяком случае, не
назовешь. Пожалуй, лучше многих других характеризует эту систему родная дочь
Сталина, Светлана Аллилуева, в своей книге "Только один год":

     "Для  меня, - писала она, - было  много труднее освободиться от мифов и
лжи, чем для  любого сталиниста. Все, что охватывает собою этот политический
термин, всегда  было чуждо  мне. Даже  когда я узнала  многое, мне еще долго
представлялось, что  отец сам  был  жертвой системы,  а не ее  создателем  и
двигателем.
     НЕТ, жертвами были другие, жертвами были миллионы людей.
     А  он дал свое имя системе кровавой единоличной диктатуры. Он знал, что
делал,   он  не  был   ни  душевнобольным,  ни  заблуждающимся.  С  холодной
расчетливостью утверждал он  свою власть и больше  всего на свете боялся  ее
потерять.  Поэтому  первым делом его  жизни стало  устранение  противников и
соперников, а потом уже все остальное. В пореволюционной России он воскресил
абсолютизм,    террор,    тюрьмы,    бюрократию,    полицию,   шовинизм    и
империалистическую  внешнюю политику. В стране,  где  демократия в 1917 году
оставалась  выкидышем истории  и  умерла тут  же после  рождения, это только
укрепило его власть и славу".

     В последних  словах Аллилуевой  кратко, но выразительно  изложена  суть
сталинской идеологии, имеющей много общего с идеологией тысячелетней русской
монархии   (хотя  сталинская  практика   во   многом  "превосходила"   своих
предшественников), но  не имеющей ничего  общего с  гуманной и прогрессивной
идеологией основоположников коммунизма, да  и с Лениным, который шел лишь на
временное подавление демократии.
     И глубоко  неправ В. Гроссман, утверждая,  что  Сталин  потому-де  стал
после смерти  Ленина во  главе  государства, что он якобы  лучше всех друзей
Ленина выражал основную его суть. "Ненависть Сталина  к лидерам оппозиции, -
писал  В. Гроссман,  -  была  ненавистью  к тем  чертам  характера,  которые
противоречили ленинской  сути.  Сталин казнил ближайших друзей и  соратников
Ленина  потому,  что  они,   каждый  по-своему,  мешали  осуществиться  тому
главному, в чем была сокровенная суть Ленина".
     Это - абсурд, вытекающий из того абсурда, до которого довел В. Гроссман
свою, в общем,  имеющую  основания  мысль о  влиянии  тысячелетнего  рабства
России на  характер русской революции.  Доведя  свою  мысль до  абсурда,  В.
Гроссман   заявляет,  что  это  тысячелетнее  рабство  создало  и  воспитало
"сокровенную суть" В.И. Ленина.
     Нет,   Ленин   воспитывался   на   демократических   традициях    своих
предшественников на  Западе и  в России  - и именно его  "сокровенная  суть"
состояла в  стремлении к освобождению всего  человечества, к  международному
братству, а не к личной власти и господству  русского великодержавия,  в чем
состояла "сталинская суть".

19. Эволюция сталинского режима
     Еще в 1929 году, характеризуя путь, по которому сталинская  группировка
шла к неограниченной власти, Л.Д. Троцкий писал: "...реакция может придти не
только после  буржуазной  революции,  но даже после революции пролетарской".
Жизнь подтвердила  правоту этого  теоретического утверждения  Л.Д. Троцкого,
как  и  своевременность  его   более  раннего  предостережения  о  возможном
перерождении партийных кадров - предостережения, казавшегося многим из нас в
20-е годы чрезмерно пессимистическим.
     Прошло полвека - и теперь  мы  видим, что предсказания Л.Д. Троцкого, к
сожалению,  не  только  сбылись,   но   и,  выражаясь  сегодняшним   языком,
"перевыполнены". Эволюция советского общества, начавшаяся с внутрипартийного
преследования левой оппозиции, закономерно привела  к бесконтрольной  власти
правящей касты  (класса?) бюрократии  и  фактическому  бесправию подавляющей
массы народа.
     Перерождение  советской власти  не  было, конечно, мгновенным.  Это был
длительный  процесс,  растянувшийся  на  несколько  десятилетий,  в  течение
которых  шла  (особенно  вначале)  борьба между  силами реакции и революции.
Впрочем,  после  кровавых  репрессий конца  30-х  годов и вплоть  до  смерти
Сталина  сил,  которые могли остановить  процесс сползания режима в  сторону
реакции, уже почти не было.
     Смерть Сталина  и  решения  XX, а  затем ХХII  съездов партии  принесли
некоторую надежду  на то,  что  удастся возродить  социалистический характер
советского  общества.  Некоторые  попытки  хотя  бы  приостановить   процесс
сползания были, действительно, предприняты Н.С. Хрущевым. К ним относятся не
только массовая реабилитация и освобождение заключенных  и резкое сокращение
(на первых порах) репрессий против инакомыслящих, но и  некоторое ослабление
цензуры, некоторые (весьма робкие) попытки  очистить историю партии и страны
от  сталинской  лжи  и  сокращение  (тоже  очень  робкое  и  незначительное)
чрезмерных  благ для высокопоставленных сановников.  Но  все это проводилось
сверху, без всякого контроля и  участия широких масс, без всякого пересмотра
законов, в порядке "дарования  милости".  И  "милости" эти  очень скоро были
отняты самим же Хрущевым, а затем еще более рьяно - теми, кто его сместил.
     Сегодняшняя  советская бюрократия обладает неизмеримо  большей  силой и
влиянием,  чем  в  20-е годы,  когда  о  ней  писал  Л.Д.  Троцкий. Со всеми
социалистическими принципами она давно покончила. Однако последнего шага она
все же не делает: на открытую реставрацию капитализма не идет. Как и прежде,
она    пользуется    социалистической,    марксистской,     коммунистической
терминологией,  хотя этот  словарь,  ставший  для нее чем-то  вроде  "закона
божия",   все   гуще   прослаивается    терминами,    взятыми   из   словаря
националистически-шовинистского.
     Почему   наше  бюрократическое  руководство   продолжает   пользоваться
социалистическим словарем? Сознательно ли оно обманывает массы, сея иллюзии,
будто продолжает дело Ленина? Или, может б