и, когда  обсуждался
национальный вопрос.
     Таким своим поведением Л.Д. Троцкий предал надежды Ленина,  несмотря на
полное с ним согласие по существу вопроса.
     Но  самое главное,  благодаря  такой позиции  Троцкого  на ХII-м съезде
партии  была принята  антиинтернациональная,  антиленинская, шовинистическая
резолюция,   которая   предопределила  всю  дальнейшую   политику  партии  в
национальном вопросе  и стала  основой для теории строительства социализма в
одной стране.
     Не менее, если  не  более крупной,  была  тактическая ошибка Троцкого в
этом вопросе. Вместо  того чтобы  использовать данную ему Лениным письменную
доверенность  на  совместную  защиту  против  "тройки"  общей   позиции   по
национальному вопросу, что не только на съезде, но уже  на пленуме ЦК  могло
получить и получило бы, как показала история с  монополией внешней торговли,
полную  поддержку большинства ЦК и съезда; вместо того чтобы  сколоченным им
на  этой  основе  большинством  ЦК и  съезда  нанести  своим  противникам  -
подрывающим его и Ленина авторитет грязными  методами  и мелкими интригами -
решающий  удар  и сформировать новый состав ЦК без Сталина, Троцкий  без боя
передал победу в руки своих противников, а те не заставили себя долго ждать:
без всяких  колебаний отбросили Троцкого и его союзников на положение вечной
оппозиции.
26. Действительная национальная политика Сталина
     Изучая материалы ХII-го съезда партии, анализируя выступление на съезде
Сталина,  сопоставляя  эти  речи с  последующими  его высказываниями и с его
политикой в национальном вопросе, невозможно отделаться  от впечатления, что
уже  тогда,  в 1923 году, он пытался  выразить националистические настроения
только   русского  народа,  но  делал  это  осторожно,  под  маской  критики
великодержавных настроений в советском аппарате. Вот что он говорил  в своем
докладе ХII-му съезду:

     "Основная сила, тормозящая дело  объединения республик в единый союз...
это   великодержавный  шовинизм.  Вовсе   не  случайность,   товарищи,   что
сменовеховцы  похваливают  коммунистов-большевиков,  как  бы  говоря:  вы  о
большевизме  сколько   угодно  говорите,   о  ваших  интернационалистических
тенденциях  сколько угодно  болтайте, а мы-то знаем, что то, что  не удалось
устроить Деникину, вы это устроите, что идею  великой России вы, большевики,
восстановили, или ее, во всяком случае, восстановите... Не случайность и то,
что даже в  некоторые  наши  партийные учреждения проникла эта  идея. Я  был
свидетелем  того, как на февральском  пленуме, где впервые ставился вопрос о
второй палате, в составе ЦК раздавались речи, не соответствующие коммунизму,
речи,  не  имеющие ничего общего  с  интернационализмом.  Все  это  знамение
времени,  поветрие.  Основная опасность,  отсюда  проистекающая,  опасность,
проистекающая от  того,  что в связи с НЭПом у нас растет  не по  дням, а по
часам  великодержавный шовинизм, самый  заскорузлый национализм, старающийся
стереть все нерусское, собрать все наши управления вокруг русского начала  и
придавить нерусское.

     Основная  опасность  состоит в том, что при этакой политике мы  рискуем
потерять  то  доверие к  русским  пролетариям со  стороны бывших  угнетенных
народов, которое приобрели они в октябрьские  дни,  когда русские пролетарии
скинули  помещиков,  русских  капиталистов,  когда они, русские  пролетарии,
разбили   национальный  гнет,  вывели  войска   из   Персии,   из  Монголии,
провозгласили   независимость   Финляндии,   Армении  и   вообще   поставили
национальный вопрос на совершенно новые основы. То доверие, которое мы тогда
приобрели, мы  можем  растерять  до  последних  остатков,  если  мы  все  не
вооружимся против этого нового, повторяю, великорусского  шовинизма, который
бесформенно  ползет,  капля за каплей впитываясь в  уши и в глаза, капля  за
каплей  изменяя дух,  всю  душу наших  работников  так, что  этих работников
рискуешь не  узнать  совершенно". (Подчеркнуто  мной.  - Авт.,  ХII-ый съезд
РКП(б), 1968 год, стр. 484 - 485).

     Я привел  большую выдержку из доклада  Сталина  на XII-м съезде партии,
потому, во-первых, что она характерна для  последующего  поворота  Сталина в
сторону великорусского  национализма,  и, во-вторых,  потому, что она  стала
исходным моментом для моих выводов о национальной политике Сталина.
     Известно,  и это  я много  раз подчеркивал  в  своих рассуждениях,  что
Сталин приписывал другим деятелям мысли, которые он вынашивал в своей голове
и которые являлись в тот момент, когда он их высказывал, еще не созревшими и
не созвучными эпохе.
     У  меня  закралось сомнение,  а не являются ли  высказанные  им взгляды
отражением  личных настроений  самого Сталина,  если  сопоставить его слова,
произнесенные им на ХII-м  съезде,  с  теми идеями,  которые  он  осуществил
впоследствии на практике.
     Для того чтобы убедиться в правдивости такого предположения, достаточно
сопоставить  мысли, высказанные им в  1923 году, с его мыслями, высказанными
им Литвинову в 1939 году. Вот они в  том виде, как они  переданы  в дневнике
М.М. Литвинова.

     "Коба вызвал меня, чтобы  обсудить будущие отношения на основе договора
1933  года... ... Мы  должны установить  самые  тесные  и наиболее  интимные
отношения с Рузвельтом  и его группой и дать  им моральную гарантию,  что мы
будем на их стороне в случае решительного мирового конфликта...
     Я  спросил Кобу, в чем  состоят моральные гарантии,  которые он  имел в
виду. Он помолчал секунду, потом сказал:
     -  Мы  должны  понять  простое  положение.  Мы  представители  русского
государства,  воспреемники всего, что было создано прежде нашего времени. Мы
не можем прервать исторический процесс и начать новую политику, как будто И.
Грозный и П. Великий никогда не существовали.
     После еще одной паузы он продолжал:
     - Или А. Невский, который сражался против тевтонских рыцарей. Мы должны
сделать  это отчетливо понятным, что мы будем продолжать старый исторический
процесс,  -  что  спор  наш  с  Германией  будет  осуществляться  на   полях
сражений..."

     Сталин совершенно ясно сказал Литвинову, что наше советское государство
продолжает старый исторический процесс, то есть  ведет  борьбу за Российскую
империю.
     О том, что эти мысли были у Сталина не случайными, что они вытекали  из
его стремления стать преобразователем России, свидетельствуют многочисленные
факты,  относящиеся к тому  времени.  Но  прежде  чем подкрепить фактами наш
тезис о Сталинском стремлении возглавить новую  Россию, мы хотим рассмотреть
его слова из того же доклада ХII-му съезду по национальному вопросу, которые
были  направлены против  великорусского  национализма. Нарисованная Сталиным
картина проникновения  великорусского  национализма  во все поры  советского
общества, в души  и  головы  членов  партии -  такая  оценка  великорусского
национализма  разве   не   вызвала  потребность  открыть   огонь  только  по
великодержавному национализму и  по  тем персонам, которые, по  его  словам,
активно выражали эти настроения? Почему же, несмотря на это, он ставил тогда
вопрос  об  открытии  огня  не только по великорусскому национализму, но и в
равной,  если  не в большей степени,  против местного шовинизма?  Каждый  из
местных   шовинистов,  увидев,  как   партия   бескомпромиссно   разоблачает
господствующую,  державную   нацию,   подумает   и  скажет:  "Смотрите,  как
коммунисты державной нации расправляются со своими националистами за то, что
они душили или намеревались душить нас".
     Огонь  против  великорусской опасности предупреждал  бы  в равной  мере
опасности со стороны местных шовинистов.
     Как  же  увязать такое  противоречие  между  моим тезисом о  стремлении
Сталина стать преобразователем России  и его  докладом,  направленным против
великорусского  и местных  национализмов?  Это противоречие объясняется тем,
что  Сталин  вынужден  был  тогда,  по  существу,  еще   при  жизни  Ленина,
маскироваться под последовательного интернационалиста, в противном случае он
бы немедленно был отстранен от руководства съездом партии как  сменовеховец.
То, что он умел в подобных ситуациях найти слова в защиту интернационализма,
свидетельствует  только о  его  необычайной  ловкости и хитрости, чертах,  о
которых  он  сам  любил  говорить.  Так же следует  понимать  и  связь слов,
сказанных  им на  ХII-м  съезде  партии о  роли Калмыкии,  с  его  делами  в
отношении этой народности во время войны 1941 - 1945-х годов.

     "Если  мы  на  Украине  совершим  маленькую ошибку, это  не  будет  так
чувствительно для  Востока.  Стоит  допустить  маленькую  ошибку в отношении
маленькой  области калмыков, которая связана  с  Тибетом  и  Китаем,  и  это
отзовется гораздо  хуже на нашей работе,  чем  ошибка в отношении  Украины".
(XII съезд, стр. 659).

     Сталин  понимал  важность  чуткого  и внимательного отношения  к  такой
нации, как калмыки. Чем же в таком случае можно объяснить высылку калмыков и
ликвидацию калмыцкого национального округа  в период  Великой  Отечественной
войны? Что, он изменил свои взгляды по национальному вопросу в период с 1923
по 1943 год?
     Конечно,  нет. Все  дело  в  том, что в  1923  году Сталин был  еще под
контролем  партии, под контролем Центрального  Комитета  партии, а  в 1936 -
1943 годы  партия и  ее ЦК были  уже под контролем Сталина. Поэтому,  если в
1923 году Сталин  маскировался  под  интернационалиста, то,  начиная  с 1936
года, он распоясался, как великодержавный держиморда.
     Не  выступать  по  национальному  вопросу на ХII-м съезде партии  после
того,  как по этой проблеме высказался Ленин, он не  мог.  Выступить  только
против великорусского шовинизма  он не хотел,  так как это противоречило как
его интересам в Грузии, где он хотел переменить руководство, так и в России,
где он заигрывал с великорусскими националистами в советском аппарате.
     Самым  правильным, с точки зрения его стратегии,  было утопить в словах
вопрос  о мнимом наступлении  на  обе  опасности, так как  такая  постановка
проблемы  фактически ограждала  великодержавных националистов от  нападок со
стороны истинных интернационалистов.
     Об  этом,  в  частности,  свидетельствует  линия  Сталина  в  отношении
идеологов великодержавного национализма, состоявших в  ЦК  РКП(б), о которых
он  упоминал на  ХII-м съезде партии. Сталин не назвал  их  персонально и не
предложил по отношению к ним организационных выводов,  которые он  сделал по
отношению к  так  называемым  грузинским  "уклонистам", хотя из  его доклада
следовало, что  главная опасность  для  социализма таится в  великодержавном
шовинизме.
     В последующие  годы Сталин уже  больше не фиксировал внимания партии на
опасности,  идущей  от  великорусского  национализма, и  наоборот, постоянно
заострял  вопрос  на  опасности буржуазного национализма, идущей от братских
республик, хотя на ХII-м  съезде  он утверждал,  что  великорусский шовинизм
"бесформенно,  без  физиономии,  ползет, капля  за каплей впитываясь в уши и
глаза, капля за каплей изменяя дух, всю душу наших работников..."
     На ХII-м съезде партии от всех делегатов и всех руководящих лиц партии,
ее вождей было скрыто второе лицо Сталина.  Никто не подозревал тогда у него
таких мыслей. Он был  официальным докладчиком  ЦК на съезде по национальному
вопросу.  Его личные тезисы  по этому пункту повестки  дня  были  фактически
тезисами  Центрального Комитета. Поэтому, естественно, что всякие возражения
против  тезисов и  всякие поправки к ним  рассматривались  как  возражения и
поправки к тезисам ЦК и отклонялись большинством съезда, для которых  ЦК был
тогда символом революционной ленинской политики. Статья Ленина  "К вопросу о
национальностях  или об автономизации" была неизвестна делегатам съезда. Они
не  знали, что как раз накануне ХII-го съезда Ленин  обрушился на Сталина за
ошибки  по национальному  вопросу. О его статье было сообщено только  главам
делегаций,  из числа так называемых аппаратчиков. При  этом их предупредили,
чтобы  они  не   разглашали  содержание  статьи.   Благодаря  этому   и  при
попустительстве членов Политбюро, Сталину удалось протащить на съезде линию,
противоположную линии Ленина.
     Основная мысль, основной  стержень всей ленинской национальной политики
состоял в том, что нужно отличать национализм нации  маленькой, угнетенной и
национализм нации  большой, угнетающей.  Этот момент упорно и систематически
обходится во  всех  официальных изданиях и  исследованиях.  При исследовании
национального вопроса все ученые  игнорируют и этот коренной принцип Ленина,
и отход Сталина от него на ХII-м съезде партии.
     Нельзя  сказать,  что  этот  тезис  Ленина  не  упоминается  в  книгах,
исследованиях  и  статьях по  национальному вопросу. Но  упоминался он,  как
правило,  вскользь,  и  всякий историк  тут же обходил  его  и  акцентировал
внимание на других мыслях Ленина второстепенного и третьестепенного порядка.
     Что  значила  эта мысль  Ленина  применительно  к  тому спору,  который
предшествовал  постановке  национального вопроса на ХII-м съезде партии? Как
должна  была реагировать  партия на  спор  по вопросу о  вхождении Грузии  в
состав  СССР прямо или через Закавказскую федерацию? Если  бы на съезде  был
Ленин, если бы он делал доклад по национальному вопросу, о чем бы он говорил
тогда?
     Все это  можно представить со всей конкретностью,  ознакомившись с теми
заданиями, которые  он  давал своим  секретарям  для  подготовки его доклада
ХII-му съезду партии.
     Между 24 января и  4-ым марта 1923  года есть много записей,  в которых
зафиксировано, какие материалы  Владимир Ильич требовал  от своих секретарей
по грузинскому вопросу. Всякий  желающий глубже ознакомиться с этим вопросом
может почитать дневник секретарей, опубликованный в 45-м томе ПСС Ленина.
     Л.А. Фотиева в своих воспоминаниях о Ленине приводит  следующую запись,
сделанную ею по указанию Ленина 14 февраля 1923 года:

     "Намекнуть Сольцу, что В.И. на стороне обиженных. Дать понять кому-либо
из обиженных, что он на их стороне. 3 момента: I)  нельзя драться, 2)  нужны
уступки,  3)  нельзя  сравнивать  большое  государство  с маленьким. Знал ли
Сталин,  почему  не  реагировал?  Владимир  Ильич  делает   вывод:  название
"уклонисты" и "уклон  к шовинизму и меньшевизму" доказывает этот самый уклон
(к товарищу Л.Ф.) у великодержавников."

     Точно такая  же запись  сделана в  примечании No 293  на стр. 607 45-го
тома ПСС. Дальше, после приведения записи Ленина, Фотиева записала:

     "Сольц, будучи председателем ЦКК, рассматривал  заявление,  поступившее
от  сторонников  ЦК  КП  Грузии  старого  состава  на  чинимые   против  них
притеснения.  16  февраля, в связи с поручением Владимира Ильича,  я послала
записку  Сольцу с просьбой выдать мне все  материалы, касающиеся грузинского
конфликта.  Сохранилась следующая моя запись: "Вчера тов. Сольц  сказал мне,
что товарищ из ЦК КП Грузии привез  ему материалы  о всяких  притеснениях  в
отношении   грузин  (сторонников  старого  состава  ЦК  КПГ).  Что  касается
"инцидента" (имеется в виду оскорбление, нанесенное Орджоникидзе Кобахадзе),
то в ЦКК было заявление  потерпевшего, но  оно пропало. На  мой вопрос: "Как
пропало?", тов. Сольц ответил: "Да так, пропало..."

     Такая   манера,  как  украсть  документ,   практиковалась   сталинскими
"единомышленниками" уже в 1923 году.
     Зная приведенные мною документы  и материалы, относящиеся к грузинскому
вопросу,  можно  представить себе характер  того доклада,  который собирался
сделать  Ленин по  национальному  вопросу  на ХII-м съезде  партии. Владимир
Ильич хотел дать  понять партии, как она должна была реагировать на события,
происшедшие в Грузии. На Кавказе было грубо нарушено доверие маленькой нации
к  великой нации.  Это  нарушение  произошло по вине Сталина, Орджоникидзе и
Дзержинского, при попустительстве Каменева.
     На этом примере Владимир  Ильич  хотел подчеркнуть  принцип, что нельзя
сравнивать нацию большую  с нацией маленькой. Нация большая должна  пойти на
уступки маленькой нации,  чтобы  восстановить  доверие  между пролетариями в
такой  многонациональной стране, как СССР.  В этом гвоздь  проблемы, а  не в
теоретической  постановке  национального вопроса,  как  это было сделано  на
ХII-м  съезде  партии.  В  тысячу  раз  важнее для классовой политики партии
показать  на  конкретном  примере,  как   партия  должна  решить  конкретное
национальное  противоречие  путем  уступки малой  нации,  чтобы  выиграть  в
доверии пролетариев всех бывших  угнетенных  народностей к бывшей угнетающей
нации.
     Что  именно так, а  не иначе поставил бы вопрос В.И. Ленин, следует  из
трех моментов, записанных Фотиевой: "Нельзя  драться, нужны  уступки, нельзя
сравнивать большое государство с маленьким".
     Сталин на ХII-м съезде партии как раз по этим трем моментам и  выступил
- в прямо противоположном направлении.
     Он умолчал  о том, что Орджоникидзе ударил  подчиненного ему Кобахидзе,
из  числа  так  называемых  уклонистов,  чем   потворствовал   самым  низким
инстинктам.
     Он не только не  повел съезд по пути уступок малой  нации,  а наоборот,
отверг  все  предложения старого состава ЦК  КП(б)Г,  а  их  самих обвинил в
"уклонизме"  и "меньшевизме",  хотя Владимир Ильич записал там же: "Название
"уклонисты"   за  уклон  к   шовинизму  доказывает  этот   самый   уклон   у
великодержавников". И, наконец, Сталин провел на съезде решение в одинаковой
мере как против  великорусского, так  и против местного  национализма,  хотя
Ленин предупреждал, что "нельзя сравнивать большое государство с маленьким".
     Сущность сталинского  замысла,  осуществленного  на ХII-м  съезде, была
совершенно в другом. Если  бы старый  состав  грузинского  ЦК во главе  с М.
Окуджавой  и Б.  Мдивани  был на стороне Сталина, а С.  Орджоникидзе  был бы
против него, то Сталин  нашел  бы  и повод,  и  формулировку  для  обвинения
Орджоникидзе и  поддержки Мдивани.  Сталину  было наплевать  на пролетарскую
национальную политику. На первое место он ставил вопрос о личной власти.
     Что касается малых наций, то  к  ним Сталин подходил "благосклонно",  в
зависимости от того, мешала ли, с  его  точки зрения, та  или иная нация его
политике.
     О том, что дело обстояло именно так,  свидетельствует отношение к малым
нациям в период его пребывания на посту Наркома по делам национальностей.
     О  первом таком факте известно из письма Сталина, посланного С. Шаумяну
в мае месяце 1918 года, опубликованного в газете "Правда" 20-IV-1963 года:

     "По  отношению  к   дагестанскому  народу  и  прочим  бандам,  мешающим
продвижению  поездов с Северного  Кавказа, нужно быть  особенно беспощадным:
нужно  предать огню  ряд  аулов, выжечь дотла,  чтобы неповадно было "делать
набеги на поезда".

     Второй такого рода факт из  числа известных нам относится к 4-му апреля
1920 года, когда Сталин дал телеграмму правительству Украины:

     "Достаточно  играть  в  правительство и в  республику, кажется, хватит,
пора бросать игру", - это пишет нарком по национальным делам.

     Третий  факт  я привел при изложении речи Мдивани по поводу притеснения
аджарцев и абхазцев.
     После  всех приведенных  фактов,  а  также истории  с высылкой во время
войны  малых наций  с  их  территорий,  становится  понятным  упрек Сталина,
брошенный им в адрес Ленина, в "национальном либерализме". Из выступлений на
ХII-м съезде, выдержки из которых я  приводил, вытекает,  что  такие деятели
партии как  Бухарин, Раковский, Скрыпник, Мдивани  и  др.  ясно представляли
себе  опасность националистического  перерождения советской  власти. В речах
этих  деятелей  партии  были предложения, направленные  на  пресечение такой
эволюции советского общества. Одновременно следует отметить, что эти деятели
н