икнуть только в  результате  провокации  со  стороны  фашистских военных
реваншистов  и больше  всего  боялся  этих провокаций.  Как известно, Сталин
любил все решать сам. Он мало считался с мнением других".

     Читая воспоминания маршалов, генералов и других  участников войны, диву
даешься,  как  все  они, по  сути рядовые люди, видели нарастающую опасность
нападения фашистской  Германии на СССР  и как  этого  не  видел и не понимал
"гениальный вождь" и "великий полководец генералиссимус Сталин".
     Все  попытки  Тимошенко и  Жукова,  Кузнецова  и  командующих  военными
округами повлиять  на  Сталина, чтобы ускорить ввод в действие "мероприятий,
предусмотренных оперативными и мобилизационными планами" оказались тщетными.

     "Введение  в  действие   мероприятий,  предусмотренных  оперативными  и
мобилизационными  планами,  - писал  Г.К. Жуков, -  могло  быть осуществлено
только по особому решению правительства. Это особое решение последовало лишь
в ночь на 22 июня 1941 года.
     В  ближайшие  предвоенные   месяцы  в  распоряжениях   руководства   не
предусматривались все необходимые мероприятия, которые нужно было провести в
особо угрожаемый военный период в кратчайшее время".

     Мало  того,  что округам не разрешалось  вводить в действие оперативные
планы.  Военным  приграничным  округам приказывали  проводить  разнообразные
учения в лагерях, которые отвлекали войска от передовых линий  и настраивали
их на мирный лад.

     "Просьбы  некоторых   командующих  войсками  округов,  -  писал  маршал
Р.Малиновский,  -  разрешить  им  привести  войска  в  боевую  готовность  и
выдвинуть  их ближе к границе  И.В. Сталиным единолично  отвергались. Войска
продолжали  учиться   по  мирному:  артиллерия  стрелковых  дивизий  была  в
артиллерийских лагерях и на полигонах, саперные  части в инженерных лагерях,
а "голые" стрелковые  дивизии - отдельно от своих лагерей. При надвигающейся
угрозе войны эти грубейшие ошибки граничили  с преступлением.  Можно ли было
этого избежать? Можно и должно". ("Военно-исторический журнал",  No 6,  1961
год, стр. 7).

     Но особенно вредной была линия Сталина в самые предвоенные дни.  Маршал
Р.Малиновский в уже цитированной статье писал:

     "На  уточняющий  вопрос,  можно  ли  открывать  огонь,  если  противник
вторгнется на нашу территорию, следовал ответ: на провокации  не поддаваться
и огня не открывать".

     Даже  после  того, как война началась, округам не разрешалось полностью
вводить  план прикрытия. В переговорах с заместителем  командующего войсками
западного округа генералом Болдиным маршал Тимошенко предупреждал:

     "Тов. Болдин, учтите, никаких  действий против немцев без нашего ведома
не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу предупредить Павлова, что
тов. Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам.
     -  Как же так?  Ведь  наши  войска  вынуждены  отступать? Горят города.
Гибнут люди, - сказал Болдин.
     - Никаких  иных мер не  предпринимать, кроме разведки вглубь территории
противника на 60 км". (Болдин "Страницы жизни", 1961 г., стр. 81).

     Война началась, а Сталин все еще продолжал считать, что это  провокация
со стороны реваншистских кругов, а не приказ Гитлера.
     Такая  политика,  сейчас  кажущаяся,  по меньшей мере,  странной, тогда
вызывала удивление даже у безусловных любимчиков Сталина.

     "Совершенно  непонятно, -  писал в своих  воспоминаниях авиаконструктор
А.С.Яковлев,  -  почему  нашим  войскам,  "впредь  до особого  распоряжения"
запрещалось  переходить границу? Почему авиации разрешалось  наносить  удары
только на глубину  до 100-150 км на германской территории? Война уже шла,  а
командование  не  знало, что  это  -  случайное  вторжение?  Ошибка  немцев?
Провокация?"

     Когда война началась, и стало  ясно всем,  включая самого  Сталина, что
нашим руководством была допущена непоправимая ошибка, когда вследствие этого
войска  противника  быстро  продвигались  вглубь  нашей   страны,  уничтожая
подавляющую часть техники и захватывая сотни тысяч пленных советских солдат,
Сталин  для  оправдания  своих  ошибок  и  преступлений  выдвинул   "теорию"
"внезапного  нападения",  которая должна  была  объяснить  массе  советского
народа причины быстрого продвижения фашистской армии  по нашей территории  и
безостановочное   отступление  наших   вооруженных  сил   вглубь   советской
территории. Печать получила установку разъяснить народу,  что враг  оказался
вероломным, нарушил договор о ненападении, подписанный с СССР.
     Как  об этом  свидетельствуют  неопровержимые  факты, приведенные  нами
выше, внезапным  это  нападение  было  только  для  Сталина.  Утверждение  о
внезапности  нападения  находилось  в  противоречии   со  всей  пропагандой,
проводимой Сталиным и Ворошиловым в конце 1930-х годов. Так, например:

     "В докладе на четвертой сессии Верховного Совета СССР товарищ Ворошилов
указал, что "Красная Армия и Военно-морской флот горды сознанием, что вместе
с  вооруженными  силами  Советского  Союза  всегда  и   неизменно  весь  наш
замечательный  народ и  правительство, партия  Ленина-Сталина  и  наш мудрый
вождь  Сталин спокойно  и усиленно работают над тем, чтобы каждый миг быть в
полной  боевой  готовности.  Советский  Союз  не  будет  застигнут  врасплох
международными   событиями,    как   бы   они    ни    были    внезапны    и
грозны".("Политический словарь", 1940 г. стр. 967, подчеркнуто мной - Авт.).

     Приведем  еще одно свидетельство  человека,  близко соприкасавшегося со
сталинской кухней, главного маршала артиллерии Н.Н. Воронова:

     "Между  тем, тревожных данных  было немало,  и наши  люди, побывавшие в
Германии,  подтверждали, что  немецкие войска движутся к советским границам.
Мало  того, даже  Уинстон Черчилль нашел  нужным еще  в апреле  предупредить
Сталина  об  опасности,  грозящей  Советскому Союзу  со  стороны  фашистской
Германии.
     Итак,  за два месяца до начала войны Сталин знал о подготовке нападения
на нашу страну. Но он не обращал внимания на все тревожные сигналы".

     Несмотря   на   неопровержимые   доказательства,   наши    исторические
исследования  продолжают утверждать, что  нападение фашистской Германии было
внезапным и неожиданным.  В чем же все-таки причина того, что Сталин вопреки
непрерывным сообщениям, поступавшим к нему от службы разведки, - которая  не
просто ссылалась на какие-то слухи, а  оперировала совершенно достоверными и
убедительными  материалами  и  документами,   поступающими  от  разведчиков,
непосредственно находящихся в Германии;  от разведчиков, работающих в других
странах, в том  числе  от  такого  выдающегося  разведчика, находившегося  в
Японии, как  Р.Зорге;  от  премьер-министра  Англии  Уинстона  Черчилля;  от
госсекретаря США Уоллеса, который передал эти данные, через посла СССР в США
Уманского,  и из  многих других источников, -поступал  так,  как  будто имел
материалы   значительно   более   веские   и  убедительные,  чем  материалы,
поступавшие  к нему на  стол  официальным,  хотя  и более  секретным  путем,
которые  позволяли ему принимать  решения  вопреки  настойчивым  требованиям
военных  привести  в  действие оперативные планы  и планы прикрытия.  Почему
Сталин после того как  Молотов съездил в Берлин для  переговоров с Гитлером,
не уразумел всего того, что поняли бывшие там с Молотовым дипломат Бережков,
генерал Василевский, посол СССР в Германии Деканозов и другие, которые, если
верить их воспоминаниям,  увидели в ходе переговоров,  как Молотов "припер к
стенке  Гитлера", когда требовал  от последнего ответа на  вопрос о причинах
передислокации  немецких войск в  Румынию, Венгрию, Болгарию,  Финляндию, на
который  Гитлер  ответить   не  мог?  Все  они  вынесли  совершенно  твердое
впечатление от  своего пребывания  в  Германии, что  фашистское  руководство
готовится к нападению на Советский Союз.
     Почему этого впечатления  не вынес Сталин,  которому они все подробно и
обстоятельно доложили? Совершенно  бесспорно,  что  Сталин, помимо всех этих
данных,  располагал еще какими-то материалами,  которые были известны только
ему и которые позволяли ему верить, вопреки всем очевидностям, в то, что все
еще уладится мирным путем.
     Что же это за материалы?
     Частично эта тайна приоткрывается Г.К. Жуковым, который писал:

     "Естественно возникает  вопрос: почему  руководство, возглавляемое И.В.
Сталиным, не  провело в жизнь мероприятия  им  же утвержденного оперативного
плана?
     В  этих ошибках и просчетах чаще  всего обвиняют И.В. Сталина. Конечно,
ошибки  у  Сталина,  безусловно,  были, но их  причины  нельзя рассматривать
изолированно  от  объективных  исторических  процессов и явлений,  от  всего
комплекса  экономических и  политических  факторов...  Сейчас  у  нас в поле
зрения,  особенно  в  широких общедоступных  публикациях, в  основном  факты
предупреждений о готовящемся нападении  на СССР и сосредоточении наших войск
на наших границах и т.д.
     Но в ту пору, как это показывают обнаруженные после разгрома фашистской
Германии документы, на  стол к И.В. Сталину попадало много донесений  совсем
другого порядка". (Там же стр. 232 - 233).

     Очевидно, Жуков знает, о каких материалах идет речь,  каким документам,
попадавшим к Сталину на стол,  тот  доверял, не  доверяя данным  собственной
разведки. Знает, но назвать их не может. Мы же можем только  догадываться об
этом. Дезинформация,  которой снабжали Сталина  различные службы  нацистской
разведки? Очень возможно.  Личные письма Гитлера Сталину?  Весьма  вероятно.
Чуть-чуть приоткрылась завеса над этим таинственным вопросом на обсуждении в
ИМИ  книги Некрича "1941 - 22 июня", где Д.  Мельников из института  истории
Академия наук СССР и Е. Гнедин, бывший зав. отделом печати МИД СССР говорили
не только о пакте о ненападении и пакте  о дружбе с нацистской Германией, но
и о готовности Сталина присоединиться к тройственному пакту, то есть по сути
о договоренности с Гитлером насчет раздела мира.
     Жуков, собственно, намекал, на то, что нельзя  рассматривать  поведение
Сталина в  предвоенный период  как ошибку,  что  его  надо рассматривать как
неотъемлемую часть  определенной  политики. Поэтому-то Жуков и  писал,  что,
только рассматривая  вопрос  в  целом,  можно  понять  и  правильно  оценить
поведение Сталина в канун войны.
     Это, конечно, верно. Наивна, если не лжива, попытка некоторых советских
историков  утверждать, что Сталин  хитрил, пытался обмануть Гитлера. С  моей
точки зрения, это была  отнюдь  не  хитрость,  а  попытка всерьез наладить с
Гитлером  коалицию,  которая  должна  была  решать будущее человечества. Это
косвенно  подтверждается словами  Сталина, сказанными им уже  после победы и
сообщенными Светланой Аллилуевой: "Эх, с немцами мы были бы непобедимы".
     Гитлер  импонировал  Сталину. И не  столько личность  Гитлера,  сколько
созданная им тоталитарная система.  С США и  Англией договориться о  разделе
сфер  влияния   было  труднее:  разные  там  парламенты,  пресса,  различные
политические  партии,  в  общем,  -  "прогнившая  демократия".  С  Гитлером,
казалось Сталину, было проще: два диктатора поймут друг  друга и договорятся
- на  длительное  время, во всяком случае. Вот почему он до последней минуты
доверял  своим  "личным  контактам"  и  сведениям,  поступавшим  к  нему  от
нацистов, больше,  чем данным советской разведки и сообщениям, поступавшим к
нему из других стран, особенно из Англии.
     Оправдывает   ли  это  Сталина?  Наоборот,  это  усугубляет  его  вину.
Добиваясь  власти  над  человечеством, он  готов был  договориться  с  самым
злобным врагом человечества, и во имя дружбы  с  ним закрывал глаза на самые
очевидные факты. В этом и заключалось предательство собственного народа.
     В  предвоенный период  налицо были факты, которые нельзя было толковать
иначе, чем однозначно.  К ним  относились, прежде всего, вступление немецких
войск во все граничащие  с  СССР государства и  сосредоточение  больших масс
немецких войск вдоль всей границы СССР. Толковать такую передислокацию войск
иначе, чем  бесспорное свидетельство  агрессивных  намерений  Германии, было
невозможно. Но Сталин, завороженный мощью гитлеровской Германии и будучи  не
в  силах отказаться от своей  идеи союза с этой мощью,  проявлял, как  пишет
Жуков,  "осторожность  при проведении  основных мероприятий  оперативного  и
мобилизационного плана". Оказалось, что этот "гениальный стратег" и "великий
политический  вождь"  не  умеет  отделить  в  поступающих  к  нему  на  стол
документах  информацию от дезинформации,  что  он,  будучи сверхосторожным и
сверхнедоверчивым   со  своими,   полностью  доверяет  врагу.  Он   проявлял
"осторожность"  в   интересах   противника,  вместо   того  чтобы  проявлять
осторожность в интересах своей страны.
     Насколько можно судить сейчас, свои далеко идущие расчеты на длительный
и прочный союз с нацистской Германией и ее военной машиной  Сталин держал  в
тайне  даже от  своего  ближайшего военного и  политического окружения.  Это
понятно:  прямо заявить о  том, что ближайшим  военно-политическим союзником
СССР должен стать фашизм, он еще не мог. А иначе  объяснить свою "тактику" в
критической ситуации кануна  войны тоже не мог.  Именно этим объясняется то,
что в этой  критической ситуации Сталин,  как отмечает маршал  Н.Н. Воронов,
даже   не   предприняв   попытки   посоветоваться  с   военными   деятелями,
категорически запретил привести в действие оперативный план и вывести войска
на оборонительные рубежи. Завороженный  мощью фашистской Германии и  готовый
на  любые  уступки  Гитлеру, Сталин  для  того  и  занял  пост  председателя
Совнаркома, чтобы  самому, а не  через  посредников,  с глазу  на глаз вести
переговоры с Гитлером.

     О  готовности Сталина идти  на любые  уступки Гитлеру, чтобы  сохранить
союз с ним,  многократно упоминается в мировой  прессе и в мемуарах. Приведу
одно  из  интересных свидетельств.  Летом 1941  года, как сообщает тогдашний
советник германского посольства в Москве Хильгер:

     "Все указывало  на то, что  он  (Сталин) полагал, что Гитлер собирается
вести   игру  с  целью  вымогательства,   в  которой  вслед  за  угрожающими
передвижениями войск последуют неожиданные требования экономических или даже
территориальных  уступок.   Он,   по-видимому,   верил,   что   ему  удастся
договориться с Гитлером, когда будут эти требования выставлены".

     Как показал ход исторических событий, эта слепая вера Сталина в Гитлера
не  оправдалась.  Вероятно,  это  к лучшему  и  для  нашего  народа,  и  для
человечества в целом: страшно  подумать, что ожидало бы людей,  если бы союз
этих  двух чудовищ закрепился на длительное время.  Но  и  так длившаяся два
года  политика   умиротворения   и  задабривания   фашизма  дорого  обошлась
советскому  народу.  Крах сталинской  "стратегии",  за который  сам "великий
полководец"  поплатился  только  десятидневной  депрессией,  обошелся  нашей
родине в миллионы  человеческих жертв  и  колоссальные  потери  в технике (в
первые  дни  войны  немцы  захватили  и  уничтожили  около  60  %  советских
самолетов,  танков  и  артиллерийских орудий,  расположенных  в прифронтовой
полосе).
     Недаром  Сталин  впал  в  панику и,  как  говорят,  ожидал  отставки от
руководства. Впрочем, члены Политбюро оказались неспособны на такой шаг: они
приехали  в  Кунцево и привычно униженно  просили  "вождя" взять в свои руки
бразды правления. Сталин успокоился и вошел в свою обычную роль диктатора.
     Известна  официальная цифра  советских потерь  в Великой  Отечественной
войне 1941-1945 гг.  - 20 миллионов человек. Но нигде  советская  пропаганда
(печать,  радио,  телевидение, кино) не анализирует  причин  этих гигантских
потерь, не  показывает,  из  чего  они  складывались.  Даже  20-ти  серийный
документальный фильм "О  Великой Отечественной войне",  созданный режиссером
Р.  Карменом,  целиком  построен  на той  же  ложной концепции "внезапности"
нападения  гитлеровской  Германии,  чем  косвенно  оправдывается  гигантская
численность  жертв,  понесенных в  этой  войне  советским  народом.  Но если
пристально   вглядеться  в  цифры,  из  которых  складываются  эти  двадцать
миллионов, станет ясно, что основной причиной таких огромных потерь является
не внезапность нападения врага, а все та же преступная политика Сталина.
     В самом деле, вот в третьем фильме Р. Кармена сообщается: "В Белоруссии
на оккупированной  территории  было  уничтожено 2  миллиона  человек,  и  на
Украине - 4 миллиона. Это из 20 миллионов человек в войне 1941-1945 гг."
     Но ведь  были  еще жертвы на оккупированных территориях Латвии,  Литвы,
Эстонии, Молдавии  и,  прежде  всего, - России.  В одном Ленинграде  погибло
около миллиона человек.  А  всего  на оккупированных территориях погибло  не
менее  10-11  миллионов  человек. Если добавить к  этому 2 миллиона солдат и
офицеров, погибших и  попавших в  плен в первые же дни войны, то общая цифра
потерь на оккупированных территориях составит 13 миллионов человек, или 65 %
всех  потерь, понесенных  Советским  Союзом  в  войне  1941-1945  гг.  Таких
гигантских потерь, конечно, не было бы, если  бы не сталинская  "стратегия",
фактически  разоружавшая наши войска перед лицом  гитлеровской агрессии. Как
справедливо пишет маршал Н.Н.Воронов,

     "Если  бы  вероломно напавшие на  нас немецко-фашистские захватчики  на
рассвете 22 июня 1941  года  встретили  организованный отпор  наших войск на
подготовленных  рубежах,  если  бы  по  врагу  нанесла  удары наша  авиация,
заблаговременно  перебазированная, рассредоточенная  на  полевых аэродромах,
если бы  вся система управления  войсками  была  приведена в  соответствие с
обстановкой, мы не понесли бы  в  первые месяцы войны столь больших потерь в
людях и в боевой технике. Тогда  ход войны сложился  бы совершенно иначе, не
были бы отданы врагу огромные территории советской земли, народу не пришлось
бы перенести столько страданий".

     Умалчивать  о  том, кто является подлинным виновником этих  страданий -
преступление. Не меньшим преступлением является попытка смягчить эту вину.
     К числу таких попыток относится утверждение ряда  советских  историков,
что благодаря  "мудрой"  политике Сталина,  заключившего советско-германский
пакт, войну удалось-де отсрочить на два года.
     Такое утверждение  имело бы смысл, если бы авторы  его могли  доказать,
что  Сталин использовал эти два года для укрепления обороны страны. Но факты
доказывают обратное.
     Генерал  Григоренко образно формулирует итоги этой двухлетней передышки
так:

     "За это время было сделано все, что ослабляло нашу оборону, и не успели
сделать того, что ее укрепляло".

     Наиболее  показательна  в этом  отношении  чудовищная история того, как
была разрушена линия укреплений на западной границе Советского Союза.
     Вот что пишет об этом генерал Григоренко:

     "В связи с тем, что западная  граница  была  отодвинута на  200-250 км,
постепенно уничтожили старые укрепленные районы - всю огромную дорогостоящую
оборонительную линию от моря и до моря".

     И почти слово в слово - высказывание маршала А.М. Василевского:

     "Чтобы  ускорить создание  оборонительных сооружений на новых  рубежах,
приняли решение о разоружении и демонтаже  большей части укреплений, с таким
трудом и  огромными  затратами средств создававшихся на протяжении ряда  лет
вдоль нашей прежней государственной границы".

     Военные  считали, что старую линию  оборонительных  сооружений  следует
сохранить. Советский генштаб предлагал держать главные силы Красной Армии на
хорошо укрепленной и изученной старой границе, а  в новые области  выдвинуть
лишь части прикрытия.
     Сталин  не утвердил  этот план, и по  его требованию  он  был генштабом
переработан.  Мало  то