осударство. Он считал, что нужно еще
несколько лет, прежде чем страна станет готовой  к  военному столкновению  с
таким сильным и опасным врагом, как фашистская Германия.
     Дружба  с Гитлером означала  бы  прямое  устранение военной опасности с
Запада и  тем самым чрезвычайное  ослабление  опасности с  Дальнего Востока.
Союз с  Англией и Францией означал  лишь возможность  получения  поддержки и
помощи на случай войны. Если не  оставалось  ничего другого  как воевать, то
выгоднее было иметь союзников, чем оставаться изолированным.
     Но  основная  задача  Сталина  была  не  в  том,  чтобы  создать  более
благоприятные условия на случай войны, а в  том, чтобы вообще избежать войны
в ближайшие годы. В  этом был скрытый смысл неоднократных заявлений Сталина,
Молотова, Ворошилова насчет того, что СССР "не нуждается в союзниках".
     Соглашение  с Гитлером  означало  страховку  границ  СССР,  при условии
выключения Москвы из европейской политики. Ничего лучшего Сталин не хотел.
     Союз  с  Англией,  Францией  страховал  границы  СССР  лишь  постольку,
поскольку  он страховал все другие европейские границы, превращая  Советский
Союз  в  их  поручителя  и тем самым исключая возможность нейтралитета.  Для
Гитлера  такой  союз означал  бы, что  он  будет  отныне иметь  против  себя
одновременно все три государства, какую бы из границ  он не  нарушил.  Перед
лицом такого риска, он вернее всего избрал бы наиболее гигантскую ставку, то
есть поход против СССР. В этом случае страховка Англии и Франции могла легко
превратиться в свою противоположность.
     Как Троцкий оценивал взаимоотношения  Англии и Франции с Германией и  с
Советским Союзом и отношения СССР с указанными странами?

     "Основные пружины политики Кремля, - писал тогда Троцкий, - с начала  и
до конца определяются интересами правящей касты, которая  отказалась от всех
принципов, кроме принципа самосохранения. Динамика  внешней политики Гитлера
обеспечила  Германии  командующее  положение  в  Европе...  Если  бы  Гитлер
смирился, Лондон  снова повернулся  бы спиною  к Москве. С  другой  стороны,
ожидаемый с  часу  на час  ответ Москвы  на  лондонские предложения  зависел
гораздо больше от Гитлера, чем от Сталина. Если Гитлер откликнется, наконец,
на дипломатические авансы Москвы, Чемберлен получит отказ. Если Гитлер будет
колебаться  или сделает  вид,  что  колеблется,  Кремль  будет изо  всех сил
затягивать  переговоры. Сталин подпишет договор с Англией только убедившись,
что соглашение с Гитлером для него недостижимо". (Подчеркнуто мной. - Авт.)

     Почему  Гитлер,  который  вел  переговоры с западными  странами,  вдруг
неожиданно  отбросил  -  казалось  бы,  наиболее  соответствующий его духу -
вариант соглашения, направленный против СССР, его главного врага, и подписал
пакт о ненападении с Советским Союзом?

     Камнем  преткновения  между  Германией  с  одной  стороны и  Францией и
Англией с другой была Польша. Гитлер хотел избежать войны на два фронта. Для
этого он  думал  при  поддержке  Англии и  Франции, или  в худшем случае при
нейтралитете  последних,  напасть  на  Советский  Союз. Но для  того,  чтобы
совершить поход  на Восток, ему нужно было как-то уладить вопрос  с Польшей,
расположенной  между Германией и  Советским  Союзом.  Англия и Франция  были
гарантами независимости и целостности Польши перед лицом своих парламентов и
общественного мнения своих стран, они не могли уклониться от ее защиты.
     Гитлер оказался вынужденным  подписать соглашение с Советским Союзом  о
разделе Польши. При этом он рассчитал, что если Франция и Англия, в ответ на
нападение на Польшу, объявят Германии войну, он будет иметь защищенный тыл с
Востока, т.е. будет иметь войну на одном фронте.
     Если же  западные страны  примирятся  с  поглощением Польши,  Германия,
обеспечив себя  границами, непосредственно примыкающими к  СССР, сможет, при
нейтралитете Англии и  Франции,  напасть  на Советский  Союз. В том и другом
случае, считал  Гитлер, Германия будет воевать на  одном фронте.  Так  оно и
получилось.  Советский Союз не только обеспечивал Германии  надежный тыл, но
снабжал  ее  сырьем,  нефтью  и  продовольствием, что в  условиях английской
блокады имело  для  Гитлера  важнейшее значение.  Именно так,  а  не  иначе,
расценивала услуги Советского государства Германии немецкая печать.

     "С момента заключения этого  пакта,  - писала газета  "Мюнхенер Нейесте
Нехрихтен", статью  из которой цитировала "Правда" от 26-VIII-1940  года,  -
Германия  создала  себе  свободный тыл. Опыт  мировой  войны, когда Германия
сражалась на нескольких фронтах, на этот раз был учтен. Победоносный поход в
Польше, Норвегии, в Голландии и Бельгии и, наконец,  в Северной Франции  был
бы значительно  более  трудным,  если бы  в свое  время не  было  достигнуто
Германо-Советское  соглашение...  Благодаря  договору   успешно  развивается
германское наступление на Западе".

     Дни,  предшествующие  подписанию  пакта о ненападении с  Германией, для
Сталина были днями,  когда он мобилизовал всю  свою хитрость  и вероломство.
Нужно было найти выход из  тупика, в который зашла принятая им международная
политика.
     С  одной стороны, было заманчиво  пойти  на  длительную коалицию  с  Ф.
Рузвельтом. Во  имя  дружбы с  Рузвельтом  Сталин  был  готов отказаться  от
марксизма,  ленинизма   и  социализма.  С  другой  стороны,   Сталин  боялся
связываться  с Рузвельтом, потому что в этом случае первый  удар Гитлер  мог
нанести  по  СССР. Этот удар мог  быть  нанесен раньше, чем США  смогут  нам
помочь.

     "Пожалуйста, поймите меня, - говорил Сталин Литвинову,  - мы не  должны
действовать преждевременно. Опасность  исключительно серьезна.  Мы не  можем
себе  позволить получить первый удар... Наиболее страшный удар  этой  машины
войны,  самой грандиозной,  какую  свет  когда-либо  видел...  Если  мы  его
получим, мы будем преданы, и нас прикончат".

     М.М.  Литвинов  считал,  что  Сталин  не  до  конца  изложил  ему  свою
концепцию.

     "Я  не думаю,  что  он был искренен со мною, - писал  Литвинов,  -  мне
показалось, что у него было еще что-то на уме, что он скрывал..."

     И  Литвинов  не  ошибался.  Не забудем,  что  этот разговор  происходил
накануне  подписания  пакта  с   Гитлером  и  удаления  Литвинова   с  поста
Наркоминдела, как подарок Гитлеру за подписание пакта.
     Сталин понимал, что  соглашения с Рузвельтом и Чемберленом будут строго
ограничены, так как и тот и другой  в своих действиях были связаны со своими
парламентами и потому не смогут пойти на далеко идущие секретные соглашения.
Иное дело Гитлер.  С  ним можно  заключить любое соглашение. Про себя Сталин
думал, что  ему удастся использовать Гитлера. Это видно из  следующих реплик
Сталина и Ворошилова.

     Сталин: "Я могу одурачить любого человека, даже Гитлера"
     Ворошилов:  "Подождите,  папаша,  мы  еще покажем  этому  гитлеровскому
сброду, что к чему. Дайте нам время..."

     Сталин был уверен, что он сможет  перехитрить Гитлера. Чтобы  вызвать к
себе  доверие  последнего,  он  пошел  не  только  на  подписание  пакта   о
ненападении,  но и  на договор о  разделе  Польши и на договор  "о  дружбе и
нейтралитете". Он  был уверен, что в  переговорах с Гитлером с глазу на глаз
сумеет  убедить  последнего  в  искренности своих намерений и  необходимости
длительной дружбы между  двумя странами. Он был также уверен, что при помощи
дружбы с Гитлером он сумеет окончательно укрепить свое положение  в СССР и в
мире.  Так  думал  Сталин,  идя  на  подписание Германо-Советского  пакта  о
ненападении, - расчеты, весьма далекие от принципов марксизма.
     Иначе думал Гитлер. Разгромив немецких коммунистов и социал-демократов,
он не мог, в первые годы, ослаблять свою внутреннюю политику путем сближения
с марксистской Москвой. Важнее были, однако, соображения внешней политики.
     Чтобы побудить Англию закрыть глаза на нелегальное вооружение  Германии
и на пересмотр Версальского  договора, Гитлеру необходимо  было  представить
себя   в  качестве   защитника  европейской  культуры   от   большевистского
варварства.
     Обе  причины,   однако,  ослабели   после  того,  как  Гитлеру  удалось
осуществить   разгром   коммунистической  и   социал-демократической  партий
Германии, и  после того, как  "в Москве от марксизма остались  только плохие
бюсты Маркса" (Троцкий).  Создание нового  привилегированного  слоя в СССР и
отказ   от   политики   международной  революции,   подкрепленный   массовым
истреблением революционеров, чрезвычайно уменьшили тот страх, который Москва
внушала  капиталистическому  миру.  "Вулкан  потух,  лава  остыла".  Они  не
рассматривают больше  эту  страну  как  очаг революции.  Нужды  в вожде  для
предстоящего похода на Восток больше не ощущается.
     Сам Гитлер раньше  других понял социальный смысл московских чисток, ибо
для него-то уж, во  всяком  случае,  не  было тайной,  что  ни Зиновьев,  ни
Каменев,  ни   Бухарин,  ни  Тухачевский,   ни   десятки,  ни  сотни  других
революционеров, государственных людей,  генералов, дипломатов  не  были  его
агентами.
     Гитлер  понимал, что Сталин хочет  перехитрить его,  и в  свою  очередь
хотел сделать то же самое в отношении Сталина.
     Верно ли было рассуждение тех историков, дипломатов  и военных деятелей
Советского  Союза,   которые  утверждали,   что  перед  лицом  натравливания
западными странами гитлеровской Германии на СССР, у Сталина  не  было другой
альтернативы, как только  принять предложение  Гитлера  и подписать  пакт  о
ненападении? И правильно ли было такое безапелляционное утверждение Сталина,
что "мы не могли себе позволить получить первый удар"?
     Неверно,  что  у  Сталина не было  другой  надежной  для  спасения СССР
альтернативы, как только подписать пакт о ненападении с Германией. Гитлер не
мог  напасть  на  Советский  Союз  прежде,  чем Польша позволила  бы войскам
Германии пройти через ее территорию.
     Как известно, Польша не соглашалась пропустить через свою территорию ни
немецкую, ни советскую армии. В этих условиях Сталин должен был использовать
сложность польского  узла  противоречий,  чтобы  не  допустить  развязывания
Германией мировой войны и не допустить, чтобы Германия стала соседом СССР.
     Англия  и  Франция,  которые  по  договору  с  Польшей  были  гарантами
неприкосновенности  ее территории,  в ходе  переговоров  с СССР  настаивали,
чтобы  Советский  Союз также гарантировал неприкосновенность Польши. Если бы
Сталин присоединился к их предложению, то гитлеровская Германия не смогла бы
начать войну, не натолкнувшись на два фронта.

     "Адвокаты Кремля, - писал в этой связи Л.Д. Троцкий, - ссылаются на то,
что Польша отказалась  допустить на  свою территорию  советские войска. Хода
тайных переговоров  мы не  знаем. Допустим, однако, что Польша ложно оценила
свои  собственные интересы,  отказавшись от  прямой помощи Красной Армии. Но
разве  из  отказа Польши допустить  чужие войска на свою территорию вытекает
право  Кремля помогать  вторжению  германских  войск на территорию  Польши?"
(Троцкий:  "Германо-Советский союз", бюллетень  NoNo 79 -  80 от VIII-Х-1939
года).

     Ошибка  Сталина  была  в  его  примитивизме  и  абсолютном  непонимании
международной обстановки. Он с детства усвоил одну истину, что Англия всегда
решала мировые проблемы  руками своих партнеров  по коалиции, что английская
дипломатия наиболее  хитрая и  коварная.  Сталин  больше  всего боялся  быть
использованным   английской   дипломатией,  не   верил   любой   информации,
поступающей из  английских источников.  Он  не  исходил из  трезвого анализа
международной  обстановки, потому что  был  не  в  состоянии  сделать  такой
анализ. Но самое главное, он не умел прислушиваться к  таким людям, как М.М.
Литвинов, которые  эту  международную  обстановку знали  хорошо  и умели  ее
анализировать.
     Утверждение Сталина и его  последователей о том, что Англия и Франция в
любом случае предали бы СССР, оказалось совершенно неверным. Если б это было
так, то почему перед тем, как Гитлер напал на СССР, Англия, к которой Гитлер
неоднократно  обращался с  предложением мира, не пошла  на это? Почему после
того, как Гитлер напал на СССР, Англия не поддержала Германию, чего, кстати,
больше  всего боялся Сталин, и не  осталась  нейтральной, а сразу, на другой
день  после  нападения Германии на  СССР,  объявила себя  союзником  СССР  и
обещала полную поддержку в борьбе против гитлеровской Германии?
     Все,   кто  утверждали,  что  подписание  пакта  было  вынужденным,  не
учитывали  и  не  понимали  демократической  системы  Англии.  Парламент  не
позволил  бы  Чемберлену  стать  на  сторону гитлеровской  Германии.  Внутри
консервативной партии было сильное  оппозиционное  крыло,  возглавляемое  У.
Черчиллем,  которое  стояло  за  соглашение  с  Советским  Союзом  и  против
соглашения с гитлеровской  Германией. Лейбористская партия также была против
соглашения с  Германией. Черчиллю  удалось  добиться  отставки Чемберлена, и
этого также  не  учитывали  все те,  которые  говорили  о  вынужденном  шаге
Сталина.
     Литвинов  убеждал Сталина не  подписывать пакта с Германией,  а идти на
соглашение с Англией, Францией и США. После того, как Сталин не послушал его
и подписал пакт с Гитлером, Литвинов записал в дневнике:

     "Это  случилось... Какой  позор! Кто мог подумать, что  это возможно!..
Советская Россия и фашистская Германия поделили Польшу... Ильич перевернулся
бы в своей могиле. В конце концов, это не Брест".

     ...Аморальный,  но существенный мир. Никто  не вынуждал  нас  принимать
участие в гитлеровском насилии. Литвинов  со всей категоричностью утверждал,
что акция эта аморальная, а в защиту ее приводились недействительные доводы.
Все  утверждения Чаковского,  Василевского,  Р. Медведева  и  многих  других
защитников Сталина в своей основе ложны.
     Неправильно  было и  другое утверждение Сталина, что "мы не  могли себе
позволить получать первый удар".
     Сталин после подписания пакта считал, что  он  обманул и перехитрил как
Англию  и  Францию, так и  Германию. Вместо того, чтобы оказаться под ударом
гитлеровской  военной  машины,  состоящей,  к  тому  же,  из  свежих, хорошо
обученных  кадровых войск, он если и будет  воевать с Германией,  то  только
после  того,  как немецкая  армия станет основательно  потрепанной.  Идя  на
соглашение с фашистской Германией, Сталин сильно переоценивал мощь  немецкой
армии  и недооценивал силу Советской Армии. В  советской  исторической науке
установилось  такое мнение, что Сталин  в  своей военной стратегии неизменно
исходил  из  такой  догмы,  что советская  армия  "будет  воевать  только на
территории противника".
     Действительно,  такая  теория  лежала в  основе всей сталинской военной
пропаганды конца 1930-х годов.
     Однако не  везде Сталин последовательно  исходил из этой теории.  После
захвата германской армией Саара, Австрии, Чехословакии, Сталин и не помышлял
о том, что советская  армия сможет отразить удар гитлеровской военной машины
и перейти  в  наступление на территорию Германии. И хотя официально он нигде
не отрекся от  этой догмы, фактически он не пошел на соглашение  с Англией и
Францией только из-за боязни необычайной мощи германского Вермахта. В беседе
с Литвиновым он сказал:

     "А  если  мы выйдем из  строя как  инициаторы  мирового  фронта  против
фашизма?.. Никто не будет реально защищать нас... Мы  получим первый удар...
Британия  не  имеет сухопутных войск. Франция получила все, что она хотела в
1918 году. И даже если Германия была  бы разбита в результате мировой войны,
в России  был  бы  уже  не советский  режим. Со временем Россия  понесла  бы
поражение. Мы были бы первыми, кто бы скатился вниз".

     Он боялся первого  удара, перед которым может  не  устоять созданный им
тоталитарный строй.  Он понимал,  что  благодаря уничтожению 70-ти процентов
высшего и  среднего командного состава,  Красная Армия сильно  ослаблена. Он
также понимал, что все его кровавые дела не прошли бесследно, что  в  стране
имеется скрытое недовольство им.
     На что же он рассчитывал?
     Он надеялся на то, что война будет отодвинута от наших границ. Он хотел
избежать первого удара  свежих фашистских сил.  Когда это не вышло, он после
22 июня 1941 года впал в состояние полной паники.
     Формула  Сталина  -  это формула трусости,  неверия  в  силу советского
строя.  Отсюда  отказ  его  от   интернационализма  и   поворот   в  сторону
патриотизма. Он  боялся, что созданный им режим  развалится еще до того, как
будет разбита немецкая армия. "Мы были  бы первыми, кто бы скатился вниз", -
таков  лейтмотив  всех  его  мыслей.  М.М.   Литвинов  совершенно  правильно
предостерегал, накануне  подписания с Гитлером пакта  о  ненападении, против
двух заблуждений Сталина:
     во-первых, он предупреждал его,  что  никто не может точно предсказать,
какой путь изберет Гитлер? Изберет ли он путь дружбы с СССР, на что надеялся
Сталин, или при первом удобном случае будет атаковать  Советский Союз, в чем
был уверен М.М. Литвинов;
     во-вторых, он предупреждал Сталина, что Гитлер может быть остановлен не
с помощью  пакта, а только с помощью мирового барьера.  Только в  результате
коалиции, мощной  и неисчерпаемой  по  своим  ресурсам, гитлеровская  машина
может быть остановлена и разгромлена.

     Здесь я  хочу  остановиться на ошибочной позиции,  которую  занял  Л.Д.
Троцкий в вопросе об отношении к новой империалистической войне.
     Л.Д.  Троцкий  считал,  что  партии  IV  Интернационала  должны  занять
пораженческую   позицию,   независимо   от   того,   находятся  ли   они   в
демократической или фашистской капиталистической стране. Палестинская секция
IV   Интернационала   выступила  с  правильным  заявлением,  напечатанным  в
"Бюллетене" NoNo 75 - 76, в котором она выразила свое несогласие с  позицией
Троцкого.  Она  предложила  две  линии   в   этом  вопросе.   Одну   -   для
демократических, и другую - для фашистских стран.

     "Победа над Германией или Италией, -  писали они, - равносильна падению
фашизма".

     Отвечая им, Л.Д. Троцкий писал:

     "Победа  над  армиями Гитлера  и  Муссолини  сама по себе означает лишь
военное поражение Германии и Италии, отнюдь не крушение  фашизма... В случае
победы  Франция  и Англия  сделают все  для  того,  чтобы  спасти Гитлера  и
Муссолини и избежать хаоса..."
     "Если бы были основания думать, - продолжал Л.Д. Троцкий,  -  что новая
победа хорошо знакомой нам и слегка постаревшей Антанты (минус Италия) может
произвести столь  чудесные, то есть противные социально-историческим законам
результаты, то  нужно было бы не только "желать" этой победы, но и оказывать
ей   всемерное   содействие.   Тогда   правы   были   бы   англо-французские
социал-патриоты..."
     "...Есть  более  близкие  шансы того,  -  писал Троцкий,  - что  победа
демократического   капитализма   только  упрочит  прогнившие  французскую  и
английскую демократии".
     "Разумеется,  - писал  он, -  начать  борьбу  легче в  тех странах, где
рабочие  организации  еще не  подверглись разгрому.  Но  борьбу надо  начать
против  главного  врага, который  по  преимуществу  находится  в собственной
стране (?). Неужели же передовые французы скажут рабочим  Германии: "Так как
вы взяты фашизмом в тиски и  не можете освободить себя, то мы поможем нашему
правительству  разбить  вашего   Гитлера,   т.е.  задушить  Германию   новой
Версальской  петлей,  а  потом,  ...потом мы  будем  вместе  с  вами строить
социализм". На это немцы могут ответить: "Позвольте, эту мелодию мы  слышали
от  социал-патриотов уже  во  время  прошлой  войны и отлично знаем, чем это
закончилось".
     "Тщетно ложна, смертельна маска политики, которая пытается возложить на
пролетариат  неразрешимую задачу:  пре