яком случае,  ненавидел  нас  за  то,  что
испытывал ужасную боль. Нет сомнения, заявил он в заключение, мы знали о
планах Пикеринга. Так оно, собственно, и было, по крайней мере  я  знал.
Из обитателей дома,  где  жил  Пикеринг,  мы  единственные  походили  по
приметам на тех, кто ворвался накануне к  ним  в  контору,  -  потому-то
Кармоди и просил инспектора Бернса доставить нас на очную ставку.
   - И если Пикеринг, - Кармоди откинулся в шезлонге, - до  сих  пор  не
обнаружен, то они повинны в его смерти.  Если  бы  не  они,  он  мог  бы
спастись вместе со мной.
   Бернс повернулся и пристально посмотрел на нас.
   - Пикеринг не обнаружен.
   - Тогда перед вами его убийцы.
   В жизни не встречал я такой дикой злобы, какой сверкнули  полускрытые
бинтами, покрасневшие глаза. Имело ли смысл протестовать, говорить,  что
пожар начал он, а не мы, что с Пикерингом  боролся  он,  а  не  мы,  что
смерть Пикеринга - на его совести? Я хотел было  выкрикнуть  это  ему  в
лицо, но как же объяснить в таком случае, почему мы прятались в соседней
комнате? Рассказать Бернсу о Данцигере и о проекте? Никакого  объяснения
нашему поведению я не находил.
   - Ну? - обратился ко мне Бернс. - Хотите что-нибудь мне сказать?..
   Я немного подумал и покачал головой.
   У входной двери зазвенел звонок. Мы услышали, как  дверь  отворилась,
до нас донесся голос горничной и  другой,  мужской.  Шаги  все  ближе  и
ближе,  горничная  замерла  на  пороге,  а  к  нам  в   гостиную   вошел
полицейский, который оставался у дома N19 на Грэмерси-парк.  Держа  шлем
под мышкой, он отвесил поклон, смиренно опустив голову,  потом  отступил
на шаг и поднял палец к усам, чтобы их пригладить. Забинтованная  голова
в шезлонге царственно кивнула в  ответ,  миссис  Кармоди  снисходительно
наклонила головку. Приветственная церемония заняла несколько секунд,  и,
если бы я даже не догадывался ни о чем раньше, теперь я понял бы со всей
очевидностью, что здесь обитают деньги  и  власть  -  и  оба  блюстителя
порядка отдают себе в том отчет.
   - Ну? - произнес  Бернс  снова  и  тем  самым  сразу  определил  свое
положение  в  гостиной,  недосягаемое  для  обыкновенного   полицейского
служаки.
   - Так точно, сэр, - ответил сержант, расстегивая две медные  пуговицы
как раз над ремнем. Сунул руку за борт шинели  и,  повинуясь  актерскому
инстинкту, шагнул, не вынимая руки, к столику рядом с шезлонгом Кармоди.
И только тут достал  из-под  шинели  толстую  пачку  зелененьких  купюр,
перехваченных бумажными лентами, и шлепнул ею о столик.
   - Нашел у него в комнате, сэр. - Он кивнул  в  мою  сторону.  Хозяйка
показала мне, где его комната, и деньги были в  саквояже,  спрятаны  под
бельем...
   Я буквально онемел от изумления. Бернс подошел к столику,  наклонился
и внимательно отсмотрел купюры.
   - Это ваши деньги, сэр?
   Забинтованная голова повернулась -  похоже,  что  движение  причинило
Кармоди боль, - и воспаленные глаза уставились на пачку, часто мигая.
   - Да, билеты были помечены. Мой банк опознает их все до единого.
   Бернс взял деньги со  стола,  запихнул  их  во  внутренний  карман  и
приблизился к нам с Джулией.
   - Ну? - повторил он чуть ли не весело, остановившись  подле  меня.  -
Теперь-то вы хотите что-нибудь мне сказать?..
   - Мне нечего говорить. - Я пожал плечами. - Он лжет, и вся история  с
деньгами - провокация, чтобы придать этой лжи видимость правдоподобия. -
Я понятия не имел, употреблялось ли тогда слово "провокация",  но  Бернс
понял меня и кивнул. - Мы этих денег и не касались... - Я  осекся,  меня
вдруг осенило. - А вы проверяли их на отпечатки  пальцев?  -  спросил  я
взволнованно. - Его отпечатки вы, разумеется, найдете. -  Я  показал  на
шезлонг. - Но не найдете ни моих, ни мисс Шарбонно!..
   - Не найду чего?
   - Отпечатков пальцев!
   - Что-то я не пойму тебя, парень...
   Он действительно не понимал  меня.  Нетрудно  было  увидеть,  что  не
понимал. Не знаю, когда начали применять  отпечатки  пальцев  как  метод
установления личности  преступника,  но,  очевидно,  время  это  еще  не
настало.
   - Не понимаете, и не надо. Он лжет. Больше мне нечего вам сказать.
   - Ну что ж, возможно, возможно, - откликнулся Бернс. К  нему  подошел
сержант, шепнул что-то на ухо. Бернс  кивнул,  сержант  вышел.  Какое-то
время инспектор  смотрел  на  меня  задумчиво,  будто  и  в  самом  деле
взвешивал ту возможность, что я говорю правду. - Значит, он обвиняет, ты
отрицаешь вину. Если вы двое сделали это, то, кроме мистера Кармоди, вас
никто не видел. Но ты вот что  мне  скажи:  а  вы  вообще-то  там  были?
Прятались вы рядом с конторой Пикеринга?  Без  всякого  злого  умысла  -
прятались или нет?
   Он улыбнулся, приглашая отвечать начистоту. Но я уже успел  прийти  к
выводу, что нельзя признаваться ни в чем, даже в невинной  шалости.  Как
объяснить подобную шалость? А если я признаюсь, что мы там были,  но  не
сумею объяснить зачем, обвинения, выдвинутые Кармоди, сразу  же  обретут
основательность. Не мешкая, я затряс головой.
   - Нет. Единственное, что связывает нас с Пикерингом,  -  то,  что  мы
живем в одном  пансионе.  И  нам  ничего  не  известно  о  том,  что  он
шантажировал этого  человека.  И  не  известно,  правдива  ли  версия  о
шантаже. Право же, я начинаю подозревать,  что,  может  статься,  мистер
Кармоди сам убил Пикеринга. И оставил его там, чтобы труп сгорел. Ну,  а
на всякий случай, вдруг правда рано или  поздно  выплывет,  решил  найти
козла отпущения, пока никто не задает вопросов ему самому. Поскольку  мы
живем в одном доме с Пикерингом, он с чьей-то помощью подкидывает деньги
мне в саквояж, а потом обвиняет нас во всех смертных грехах...
   - Возможно, возможно, - отозвался Бернс  еще  раз,  вроде  бы  вполне
сочувственно. - Если вас вчера не было в здании "Всего мира" - а ты ведь
говоришь, что не было?.. - Я кивнул в подтверждение, и Бернс  направился
к двери. - Сержант!..
   Тут же послышались шаги по паркету, сержант  -  шлем,  словно  мяч  у
регбиста, неизменно под мышкой -  остановился  у  двери  и  пропустил  в
комнату мужчину, лицо которого показалось мне знакомым, только  я  никак
не мог вспомнить, где и когда  видел  его.  Мужчина  вежливо  поклонился
миссис Кармоди, бросил взгляд на забинтованную фигуру,  но  сразу  отвел
глаза. Две-три секунды внимательно смотрел на меня, - затем на Джулию  и
заявил, обращаясь к Бернсу:
   - Да, это они. - Взглянул на две фотографии, которые держал в руке, и
я понял, что это снимки, сделанные с нас в полицейском управлении.  -  Я
узнал их даже по фотографиям, - добавил мужчина, отдавая снимки  Бернсу.
- Как засвидетельствовал доктор Прайм, они спаслись тем же путем, что  и
он; я сам помог им перелезть через подоконник к себе в  кабинет.  -  Еще
раз посмотрел на нас с Джулией, в глазах у него мелькнуло сочувствие.  -
Право, мне жаль, если у них неприятности, - сказал он,  будто  извиняясь
перед нами за то, что пришлось нас выдать.
   Бернс поблагодарил его, и Дж. Уолтер Томпсон, в кабинет  которого  мы
попали вчера из горящего здания, отвесил общий поклон и  удалился.  Дело
начало приобретать скверный оборот. Бернс поймал нас на зависть ловко, и
я окончательно убедился, что, невзирая на свою внешнюю неотесанность, он
очень и очень опасен.
   - Поздравляю вас, сэр, - обратился Бернс  к  забинтованному,  как  бы
уступая ему честь нашего задержания. - Похоже, вы поймали двух убийц...
   - С вашей помощью, инспектор. Когда я чуть-чуть  поправлюсь  и  смогу
вновь появиться на Уолл-стрит, я хотел бы отблагодарить вас еще  раз.  У
себя в конторе.  Вы  ведь  по-прежнему  держите  улицу  под  специальным
надзором, не так ли?
   - О да, разумеется, сэр.
   - Вот и  отлично.  Поверьте,  мы  все  ценим  вашу  заботу.  Ни  один
карманник, ни один смутьян не  сунулся  на  биржу  с  тех  пор,  как  вы
установили патруль на Джон-стрит. А теперь  вы,  пожалуй,  можете  идти,
инспектор. Полагаю, вы приложите все силы к тому,  чтобы  не  дать  этой
парочке ускользнуть  от  правосудия.  Когда  они  получат  по  заслугам,
тогда... тогда приходите ко мне в контору.
   - Считайте, что дело сделано, сэр.
   Как  зачарованный  вслушивался  я  в  их  диалог:   они   торговались
относительно нашей  судьбы.  Мной  владел  страх.  Но  Джулии  я  послал
ободряющую улыбку, и это не было наигрышем:  мы,  безусловно,  попали  в
беду, но что, в сущности, сможет Кармоди доказать перед судом? Его слово
против нашего - и только; инспектора Бернса он, может, и убедил,  но  на
суде ему предстоит задача куда сложнее.
   Не прошло и минуты, как я убедился, что Бернс и сам понимает шаткость
своей позиции, и у меня даже поднялось настроение. Нас вывели из дома  -
сержант шагал между нами, крепко зажав нам локти. Бернс немного  отстал,
но на тротуаре  вышел  вперед  и  потянулся  к  дверце  экипажа.  Потом,
придерживая дверцу рукой, повернулся к нам с задумчивым видом.
   - На суде один скажет - черное, другой -  белое.  У  тебя  в  комнате
нашли  деньги,  вас  обоих  опознал  Томпсон.  А  вокруг  Кармоди  душок
скандала, связанного с  "шайкой  Твида",  не  так  ли?  И  деньги,  чтоб
откупиться  от  шантажа,  он  все-таки  принес,  пусть  и   немного.   -
Секунду-другую он молчал,  вглядываясь  в  наши  лица,  потом  распахнул
дверцу:
   - Влезай-ка, сержант!..
   Сержант удивился, но отпустил нас  и  сделал,  как  ему  приказывали.
Бернс повернулся к экипажу спиной и тихо, чтобы не услышали ни  сержант,
ни кучер, проговорил:
   - Права, значит,  тебе  подавай.  Гарантированные  конституцией...  -
Звучало это так, словно подобная мысль позабавила его своей новизной.  -
Ладно. Забирать вас, пожалуй, и в  самом  деле  рановато.  Сначала  надо
подобрать еще улики. - Он  выдержал  паузу,  затем  вроде  бы  пришел  к
окончательному решению. - Ну, вот что, проваливайте.  Но  смотрите  мне,
города не покидать, понятно?..
   Мы уставились на него, не вполне уверенные, что правильно его поняли.
   - Ну-ну, шагайте, - повторил он почти добродушно и  улыбнулся  Джулии
чуть ли не отеческой улыбкой, ласковой, насколько позволяло его  огрубев
шее лицо.
   "Какой же смысл ждать, пока он не передумает?"  -  решил  я,  схватил
Джулию за руку и поспешно потащил ее прочь, на  юг  по  Пятой  авеню,  в
сторону, противоположную той, куда мог бы тронуться экипаж.  Мы  сделали
десять шагов, двадцать,  тридцать.  В  конце  концов  я  не  выдержал  и
оглянулся. Бернс по-прежнему стоял подле экипажа и наблюдал на нами.
   - Сержант! - вдруг заорал он во всю мочь и,  рванув  дверцу,  показал
своему подчиненному на нас пальцем. - Арестованные убегают!..
   Я остановился, сжав рукой руку Джулии  и  развернув  ее  к  себе,  мы
остолбенело уставились на инспектора  -  мозг  отказывался  понять,  что
происходит. Из окошка экипажа показалась голова сержанта в каске,  и  он
тоже вытянул в нашу сторону палец. Нет, не палец  -  я  увидел  вспышку,
услышал грохот и мимо, с визгом разорвав воздух  у  самой  моей  головы,
пролетела пуля.
   Теперь мозг наконец отдал необходимый приказ, и мы бросились  бежать,
спасая свою жизнь, а револьвер грохнул снова, пуля взвизгнула  и  отбила
осколок с балюстрады каменного особняка как раз перед нами. И  в  третий
раз прозвучал поразительно громкий выстрел, но мы уже добежали до  угла;
я успел оглянуться через плечо назад - Бернс  очутился  на  мостовой  и,
схватив  сержанта  за  кисть,   выворачивал   дуло   револьвера   вверх,
разумеется, не для того, чтобы спасти нас, а  потому,  что  вокруг  было
слишком много людей, испуганно застывших при звуке выстрелов.
   Мы оказались на Сорок седьмой улице.  Джулия  одной  рукой  подобрала
юбку, люди таращились на нас, а мы бежали, бежали изо всех сил. Какой-то
человек вдруг отделился от подъезда отеля "Виндзор" на той стороне улицы
и бросился по булыжнику нам наперерез, вытянув руку  жестом,  означающим
"стой", и  крича  нечто  невнятное.  Но  я  поднял  кулак,  он  поспешно
остановился у обочины и позволил нам проскочить мимо.  Квартал  оказался
длинным - бесконечный ряд одинаковых домов из бурого песчаника, и где-то
в середине его Джулия выдохнула с трудом:
   "Не могу больше..." Мы перешли на шаг, и я опять оглянулся. Множество
людей смотрело нам вслед с  тротуара,  из  окошек  карет  и  с  облучков
повозок и фургонов, но никто больше за нами не гнался и  нигде  не  было
видно ни Бернса, ни сержанта, чего уж я вовсе не мог понять.
   Наконец мы добрались до Мэдисон-авеню. У перекрестка появилась конка,
идущая в южном направлении, я на ходу  подсадил  Джулию  и  сам  вскочил
следом. Конка двигалась не быстрее пешехода: бегом мы обогнали бы ее, но
об этом не стоило и думать, к тому же здесь мы привлекали гораздо меньше
внимания. Я заплатил за проезд, мы опустились на скамью и перевели  дух,
глядя в окно и вообще стараясь выглядеть по возможности неприметными. Но
никому до нас и дела не было: пассажиры сидели, глазели на тихую  улицу,
кашляли, зевали, входили, выходили, шурша по  толстому  слою  устилающей
пол соломы - предполагалось, что  она  помогает  обогреть  ноги,  только
тепла она не давала никакого.
   Подъехали к Сорок  второй  улице,  как  всегда  шумной  и  суетливой;
посреди улицы стояли два полицейских и регулировали движение.  Один  был
долговязый, другой низкорослый, но оба отрастили себе  солидные  животы,
выпиравшие из-под синих форменных шинелей. Конка сворачивала на  восток,
на Сорок вторую, и длинный фараон, стоявший у самых рельсов, посмотрел в
нашу сторону, затем снял с головы шлем и заглянул в него. Мы поравнялись
с ним, и я полюбопытствовал: что это  он  там  разглядывает?  Никогда  в
жизни, пожалуй, не был я так  изумлен.  Там,  на  дне  фетрового  шлема,
лежало мое собственное изображение.
   Рядом лежала и карточка Джулии - те самые полицейские снимки, что  мы
уже видели, но наклеенные на толстый  картон.  Только  теперь  я  понял,
почему фотограф буквально опрометью выскочил из подвальной комнатушки со
своими пластинками. С той самой секунды он со всей скоростью,  на  какую
был способен, множил и множил наши портреты. Мы еще тряслись в  экипаже,
мы слушали Кармоди, Бернса, Томпсона, а наши портреты  уже  раздавали  в
срочном порядке всем дежурным полицейским в городе: приказ  разыскать  и
задержать нас Бернс отдал, еще когда мы были в его руках!..
   Поймавшему нас обещали, видимо, продвижение по службе. Меня и фараона
разделяло только стекло; наши взгляды встретились, он  узнал  меня  и  -
поразительная история! - откровенно перепугался. Уж не знаю, что ему там
наговорили про то, какой я опасный преступник, но  вагон  проехал  мимо,
прежде чем он  опомнился  и  поспешно  окликнул  своего  напарника.  Тот
крикнул что-то в ответ - слов я, разумеется, не разобрал - и они  вдвоем
побежали за нами по самой середине улицы.
   Они бежали метрах в шести за конкой,  бежали  тяжело  и  неуклюже,  и
каждый одной  рукой  придерживал  трясущийся  живот.  Сцена  в  точности
повторяла неоднократно  виденную  мной  в  стародавних  немых  комедиях.
Только на сей раз смеяться над ней совершенно не  хотелось.  Полицейские
были настоящие, и, если только они поймают нас,  мы  угодим  прямиком  в
тюрьму Синг-Синг. Ни кучер, ни кондуктор их еще не видели,  но  два  или
три пассажира уже  обернулись,  как  и  мы  с  Джулией,  поглядеть,  что
происходит. Оставалось полквартала до вокзала Грэнд-сентрал,  конка  там
наверняка остановится, и они  нас  догонят.  Я  соскользнул  с  сиденья,
встал, потянул Джулию за руку и,  притворяясь  совершенно  невозмутимым,
двинулся к передней площадке.
   Прямо перед вокзалом высоко над серединой улицы  висел  маленький,  с
двускатной крышей домик - станция  надземки,  и  с  обеих  сторон  Сорок
второй улицы к нему поднимались  лестницы.  Это  была  тупиковая  линия,
видимо ветка от главной линии над Третьей  авеню,  и  у  меня  зародился
пусть не четкий план, но какое-то его  подобие.  Вверх  к  станции  вело
четыре лестничных  марша,  по  два  с  каждой  стороны  улицы,  все  они
сообщались между собой через платформу, и, взбежав по одной лестнице, мы
получали известный шанс  успеть  сбежать  по  другой  и  ускользнуть  от
полицейских до того, как они поднимутся и спустятся вслед на нами.
   Во  всяком  случае,  ничего  лучшего  мне  в  голову  не  пришло,  и,
очутившись на площадке, я прошептал: "Прыгайте и бегите за  мной!"  -  а
Джулия ответила  мне  кивком  и  улыбкой,  словно  я  отпустил  какое-то
невинное  замечание.  Кучер  натянул  поводья,  конка  начала  замедлять
движение - я подтолкнул Джулию, мы спрыгнули и побежали. Сначала рядом с
лошадью, потом обогнали ее, нырнули под самой ее  мордой,  шмыгнули  меж
двумя повозками,  на  одной  из  которых  высилась  гора  пустых  бочек,
выскочили на тротуар и метнулись вверх по лестнице,  перескакивая  через
ступеньки, Джулия впереди, я за ней.
   Те, кто спускался по лестнице  нам  навстречу,  не  обращали  на  нас
особого внимания, лишь сторонились, давая дорогу,  и  я  сообразил,  что
здесь, у вокзала, люди, бегущие со всех ног, -  не  такое  уж  необычное
зрелище. Сзади донеслись крики, я оглянулся с верхней площадки - длинный
фараон  добрался  до  основания  лестницы   гораздо   быстрее,   чем   я
предполагал. В помещении станции мы перешли на шаг. Пока кассир не спеша
отрывал нам билеты, Джулия дернула меня за рукав, и я увидел паровозик с
одним вагоном на единственном  пути,  почти  упирающемся  в  станционное
здание. Искушение было очень  велико,  но  спустя  мгновение  я  покачал
головой: полицейские вошли бы в вагон  одновременно  с  обоих  концов  и
поймали нас там, как в ловушке.
   На платформе я снова  оглянулся,  и  в  ту  же  секунду  над  уровнем
дощатого  настила  показалась  каска,  а  потом  и  голова  фараона.  Мы
бросились вдоль платформы к лестнице у  противоположного  ее  конца,  но
едва мы промчались мимо вагона, я услышал резкий щелчок  -  захлопнулась
железная,  по  пояс,  дверца  открытой  площадки.  Игрушечный  паровозик
свистнул фальцетом;  оглянувшись  еще  раз,  я  заметил,  как  двинулась
миниатюрная кулиса.  Вагон  медленно  тронулся  и  покатился,  и  Джулия
застонала: ведь мы могли бы быть там, внутри!
   Но сделанного не воротишь. Чух-чух, чух-чух -  паровозик  шел  задним
ходом и, набирая скорость, толкал вагон по одноколейке назад  к  главной
линии. Кондуктор захлопнул дверцу второй площадки, и  тут  впереди,  над
лестницей, к которой мы бежали, вырос  шлем  второго  фараона.  Они  нас
перехитрили. Я стремительно обернулся - первый  из  блюстителей  порядка
несся на нас по платформе, тряся животом и придерживая шлем рукой, и  до
нас ему оставалось не больше пятнадцати метров...
   Я не принадлежу к числу тех, кто в минуту опасности  умеет  принимать
мгновенные решения. То есть думаю-то я быстро, а вот  решения  мои,  как
правило, оставляют желать лучшего. Но на сей раз я, не рассуждая,  нашел
единственно возможный выход. Крепко  схватив  Джулию  обеими  руками  за
талию, я поднял ее и перенес через дверцу на  площадку  вагона,  а  сам,
едва увернувшись от подбегавшего фараона - пальцы его царапнули меня  по
спине, - впрыгнул в  паровозную  кабину,  резко  повернулся  и  выставил
наружу ладонь. Коротышка-полицейский с  разбегу  ткнулся  в  нее  лицом,
зашатался и остановился, а  поезд  тем  временем  выкатился  за  пределы
станционной платформы.
   По другую сторону кабины машинист, высунувшись из  окна  чуть  не  по
пояс, глядел на рельсы; за грохотом и пыхтением своего паровика он  меня
не видел и не слышал.
   Через минуту поезд уже замедлил ход и въехал в щель  меж  платформами
на другом конце  двухквартальной  ветки.  Полицейские  вполне  могли  бы
пробежать эти два квартала по  мостовой  или  на  худой  конец  отобрать
какую-нибудь  телегу  для  погони.  Я  свесился  из  паровозной   будки,
высматривая на основной линии Третьей авеню поезд, на ко