я на  четвереньки  и  быстро-быстро  пополз
обратно в огонь. Тогда  Кармоди  пробежал  мимо  него,  ботинком  поддел
горящую кучу и резким ударом откинул ее под нижнюю доску нашего проема;
   Джулия и я инстинктивно отступили в разные стороны, бумаги скользнули
между нами и полетели вниз. В ту же секунду пламя загудело,  раздуваемое
падением. Я успел наклониться и увидеть, как огненный шар разбился о дно
шахты; пламя на мгновение сникло - и тут же вся  масса  бумаги  в  шахте
разом вспыхнула, будто взорвалась. Это был уже не треск,  огонь  взревел
как водопад, языки его подпрыгнули вверх на целый этаж - нас даже обдало
жаром...
   Теперь справиться с пожаром стало просто немыслимо  и  выжидать  было
больше нельзя; я уперся в доски левым плечом, нажал на них что есть мочи
- они полетели на пол, а я с грохотом ввалился  в  контору.  Две  нижние
доски остались на месте, я переступил через них, и Джулия следом за мной
- я тащил ее за руку. Джейк, стоя на четвереньках, держал Кармоди обеими
руками за одну ногу, а тот отчаянно прыгал на другой, стараясь  удержать
равновесие. В совершеннейшем изумлении они обернулись  и  уставились  на
нас, замерев, как "живая картина":
   Кармоди на одной ноге. Джейк привстав на колени и обнимая Кармоди  за
другую ногу у щиколотки.
   - Уходите! - закричал я. - Надо уходить! Видите, что там творится?..
   Я ткнул пальцем в сторону дверного проема  и  шахты:  огня  видно  не
было, но было слышно, как он ревет, и горячий воздух в  шахте  дрожал  и
переливался. Тут  Джейк  изо  всех  сил  дернул  Кармоди  за  ногу,  тот
поскользнулся на груде  бумаг  и  с  маху  грохнулся  на  пол  так,  что
затряслись половицы. Прямо с колен Джейк, как хищный зверь, бросился  на
Кармоди, и они принялись перекатываться по полу. Не знаю, то ли Джейк не
понял, что пламя  перекинулось  на  дно  шахты  и  погасить  его  теперь
невозможно никакими средствами, то ли обезумел, видя, как гибнет все, на
что он возлагал столько надежд.  Но  в  коридоре  уже  раздавался  топот
бегущих ног, где-то кто-то заорал:
   "Пожар"! Неистовый топот скатился по лестнице вниз, истошно  завопила
какая-то женщина. Крики "Пожар!" слышны  были  уже  со  всех  сторон,  и
настала  пора  подумать  не   о   других,   а   о   Джулии.   Борющихся,
перекатывающихся по полу мужчин мы уже  предупредили,  при  желании  они
могла спастись, и я повернулся к двери и поволок Джулию за собой. Однако
она дергалась, старалась вырвать у меня руку и кричала:
   - Джейк! Джейк! Бога ради, уходи!
   Я сжимал ее руку так крепко, что побаивался раздавить кости; теперь я
силой потянул Джулию к выходу. Отперев дверь, я пригнулся, нырнул Джулии
за спину, перехватил ее вторую руку, вцепившуюся было в косяк, вытолкнул
свою спутницу в коридор и потащил за собою к лестнице.
   Со всех сторон неслись крики  "Пожар!",  топот,  вопли,  кто-то  звал
кого-то по имени. Мы выбежали на площадку,  и  я  поволок  Джулию  вниз,
глядя под ноги, чтобы не оступиться, - но  вдруг  вцепился  в  перила  и
резко остановился. На этом пролете все было в порядке, так же  как  -  я
видел лестничную клетку донизу - все  было  в  порядке  и  на  следующем
пролете и на следующей площадке. Но ниже  марши,  примыкающие  к  шахте,
были скрыты за стеной оранжевого  пламени  и  клубами  плотного  черного
дыма. Мужчина без пиджака, до сих пор с пером в  руке,  и  две  девушки,
приподнявшие юбки почти до колен, медленно отступали нам навстречу вверх
по лестнице, зачарованно глядя на ревущее оранжево-черное месиво.  Потом
все трое разом повернулись и бросились в нашу сторону.
   Мы побежали впереди них - полпролета  вверх,  а  затем  сломя  голову
вдоль длиннющего коридора, пересекающего здание  насквозь,  к  лестнице,
ведущей на Парк-роу. Но как мы ни спешили, мы опоздали. На  площадке  мы
сразу же заглянули через перила вниз  и  увидели,  что  и  эта  лестница
объята пламенем от первого до второго этажа, и  на  наших  глазах  огонь
поднимался все выше. Очевидно, пожар почти мгновенно распространился  по
низу здания, и первый этаж,  вероятно,  был  сплошь  в  огне.  Подбежали
мужчина с пером и две девушки, и как раз когда мы  вместе  обернулись  и
окинули  взглядом  коридор,  который  привел  нас  сюда,  языки  пламени
показались на той, оставленной нами площадке. Тут только я ощутил, что и
пол у нас под ногами горячий.
   Я схватился за ручку ближайшей двери - она оказалась запертой,  но  в
самом конце коридора виднелась дверь, распахнутая настежь, и мы побежали
туда. На двери значилось:
   "Нью-Йорк обсервер", и мы влетели  в  большую  комнату,  заставленную
секретерами, письменными столами, конторскими бюро для документов.  Одно
из  окон  было  открыто,  на  нем  трепыхалась  зеленая  занавеска.   На
подоконнике, на свежевыпавшем снегу,  отпечатались  следы  чьих-то  ног.
Неужели  кто-нибудь  вылез  и   прыгнул?   Я   выглянул,   но   никакого
распластанного тела внизу на тротуаре не заметил. Зато я  увидел  толпу,
собирающуюся у стены почтамта наискось через Бродвей и  в  парке  ратуши
прямо напротив нас. Толпа росла прямо  на  глазах;  под  нами  на  улице
остановилась первая пожарная  машина,  и  два  пожарника  устремились  с
кишкой к гидранту, а третий распрягал лошадей. Зазвонил  колокол,  и  по
Парк-роу подъехала еще одна пожарная, а по ту сторону парка ратуши из-за
угла Бродвея и Мейл-стрит вывернула  повозка  с  баграми  и  лестницами,
запряженная четверкой серых коней.
   Все это я увидел за какую-то долю секунды; потом я  глянул  снова  на
подоконник и заметил прямо под ним  вывеску,  которую  некогда  читал  с
улицы, - "Нью-Йорк обсервер". Вывеска крепилась к стене нижним краем,  а
верхний отклонялся сантиметров на тридцать-сорок и удерживался  на  весу
ржавой проволокой. У меня не было ни малейшего  представления,  выдержит
ли вывеска нашу тяжесть, во всяком случае ее приделывали  не  для  того,
чтобы служить нам опорой. Однако Джулию она выдержит скорее, чем меня, и
надо было бы выпустить ее вперед, пока крепление не ослабло или даже  не
сорвалось от моего веса.
   - Вылезайте, Джулия! - сказал я. - Прямо на вывеску! И ползите к дому
"Таймс"!..
   Но она закачала головой, плотно зажмурилась, и лицо ее побелело.  Так
она и стояла с закрытыми глазами и все трясла головой, и  я  понял,  что
тут ничего не поделаешь: есть люди, просто неспособные преодолеть  страх
перед  высотой.  Другого  выхода  теперь  не  оставалось,  я  вылез   на
подоконник и, присев, уперся левой  ногой  в  верхнюю  кромку  наклонной
вывески, а затем осторожно перенес на эту ногу всю свою тяжесть. Вывеска
выдержала. Тогда, вцепившись  обеими  руками  в  подоконник,  я  опустил
правую ногу в желоб между вывеской и стеной.  Медленно  выпрямившись,  я
окончательно встал на вывеску и отнял руки от подоконника. Ветер  швырял
жесткие снежинки в лицо и в глаза, и - невероятно, но факт - несмотря на
смертельный страх, что вывеска вот-вот  сорвется  и  я  полечу  вниз,  я
порадовался тому, что на мне теплое пальто меховая шапка.
   Джулия в  своем  темном  пальто  и  капоре  застыла  у  окна,  словно
окаменела, не в силах отвести от меня взгляда.  Прежде  чем  она  успела
отступить назад, я протянул правую руку, схватил ее за кисть и дернул  к
себе так сильно  и  так  быстро,  что  ей  пришлось  встать  коленом  на
подоконник, иначе я попросту перетащил бы ее на животе. Но я все тянул и
тянул, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться и на второе колено, а я
все тянул, теперь уже резкими короткими рывками, и, сама того не  желая,
просто чтобы  не  нырнуть  вперед  головой,  она  перенесла  ноги  через
подоконник и очутилась на улице, не то встала, не то сползла на  вывеску
чуть впереди меня,  защищаясь  свободной  рукой  от  колючего  снега.  Я
заметил, как у самых ног Джулии одна из проволочных петель  распрямилась
от напряжения, и крикнул:
   - Не смотрите вниз! Ни в коем случае не смотрите вниз!
   Просто идите!..
   Этот дом и дом "Таймс" были построены стена к стене, соприкасаясь или
почти соприкасаясь друг с другом -  щель  между  ними  не  составляла  и
сантиметра. Двойная, без  окон  и  дверей,  каменная  стена  -  надежная
преграда огню, и, действительно, в доме впереди никаких признаков пожара
не было. Зато из-под наших  ног,  пока  мы  ползли  высоко  над  улицей,
поднимались к небу потоки тепла: наклонная вывеска частично отражала их,
но наружный ее край, за который мы придерживались руками, оказался почти
раскаленным. Джулия двигалась медленнее меня, ей мешали ее  бесчисленные
юбки, и мне пришлось опять остановиться, и вновь до моего сознания стало
доходить то, что творится на улице  и  в  парке.  Я  увидел  пожарников,
бегущих  с  лестницами,  и  других,   стоящих   попарно   с   медленными
брандспойтами и направляющих толстые белые  струи  в  огонь;  их  черные
резиновые  куртки  тоже  побелели  от  намерзающей   воды.   Полицейские
натягивали  канаты,  оттесняя   зевак   с   мостовой   на   тротуар   на
противоположной стороне Парк-роу. Мне показалось странным, что многие  в
толпе раскрыли зонты, защищаясь от снега, и непонятно почему, но  только
вид на эти черные зонты сверху заставил меня по-настоящему осознать,  на
какой я сейчас высоте.
   Мои  наблюдения  продолжались  всего  секунду-две  -  Джулия   успела
проползти не больше метра. А на подоконнике, откуда мы начали свой путь,
уже стояли тесной кучкой  мужчина  и  две  девушки,  бежавшие  за  нами.
Мужчина вытянул руку, не разрешая девушкам вылезти на вывеску,  понимая,
должно быть, что она сорвется и упадет от тяжести  еще  хотя  бы  одного
человека. Он перехватил мой взгляд и нетерпеливым жестом показал,  чтобы
мы поторапливались.
   И тут Джулия замерла, скрючившись у самого конца вывески, и я вытянул
шею, чтобы посмотреть, в чем дело. Этажи в доме "Таймс" были чуть  выше,
чем в нашем, и вывеска на том третьем этаже располагалась соответственно
выше нашей. Та вывеска была короткой, всего на два окна, и я  даже  смог
прочесть надпись черными буквами по белому фону:  "Дж.  Уолтер  Томпсон,
агент по  рекламе".  Между  вывесками  оставался  примерно  полуметровый
разрыв, и Джулия застыла у конца нашей вывески, не  решаясь  переступить
через пустоту.
   Наша вывеска начала сильно дрожать, и я оглянулся: одна  из  девушек,
стоявших на подоконнике, с перекошенным  от  страха  лицом  спустила  на
вывеску ногу  и  собиралась  вот-вот  встать  на  нее.  Как  только  это
случится, вывеска сорвется и упадет; тут не было  никакого  сомнения.  И
Джулия оглянулась тоже, увидела, что увидел я, и поняла,  что  понял  я.
Она стремительно выпрямилась и - уверен, что глаза  у  нее  были  крепко
зажмурены, - слепо шагнула правой ногой вперед  и  вверх  через  разрыв.
Нога ударилась в стену здания  "Таймс"  и  соскользнула  в  желоб  между
стеной  и  вывеской.  Она  оторвала  левую  ногу   от   нашей   вывески,
перекинулась через промежуток всем телом и стала на ощупь  искать  опору
для левой ноги. Ни за  что  на  свете  не  хотел  бы  я  еще  раз  стать
свидетелем такой сцены: нога Джулии вслепую  опускалась  на  заснеженную
кромку вывески, и если бы она промахнулась, то  неизбежно  свалилась  бы
через край вниз. Но нога нащупала кромку,  чуть  вильнула  на  скользком
снегу, потом правая ладонь шлепнулась о стену дома,  и  Джулия  замерла,
покачиваясь, чтобы сохранить равновесие. Потом  она  наклонилась,  почти
упала вперед - она помнила обо мне даже невзирая на владеющий ею ужас  -
и поползла дальше, освобождая для меня место.
   Однако я медлил. Я добрался до самого конца своей вывески и ждал:  не
было никакой уверенности, что вывеска Джулии выдержит  нас  обоих,  зато
та, на которой стоял я, безусловно, выдержит двоих. Оглянувшись еще раз,
я увидел, что по ней уже ползет первая из девушек. А Джулия тем временем
достигла ближайшего окна, и не успел я подумать: а  открыто  ли  оно?  -
оттуда протянулись две руки, схватили ее под мышки, приподняли и втащили
внутрь, только ноги слегка брыкнулись на лету.
   Тогда я поднялся в рост, переступил через разрыв и быстро двинулся  к
тому же окну. У самого окна я оглянулся в последний раз и увидел  сквозь
снегопад, что и вторая девушка быстро лезет по вывеске,  а  мужчина  все
ждет на подоконнике своей  очереди;  из  окна  валил  дым  и  даже,  мне
показалось, выбилось пламя, жара там должна  была  быть  невыносимой.  Я
приветственно   помахал   ему   рукой,   надеясь   подбодрить   его,   -
самообладанием он отличался отменным. Но сам я уже достиг цели, и тот же
человек, молодой и бородатый, что помог Джулии, помог и мне, и мы с  ней
были теперь в безопасности.
   Я обнял ее рукой за  талию  и  улыбнулся  ей  от  всей  души,  а  она
прижалась ко мне, склонив голову мне на грудь. Взгляда она не  опускала,
смотрела на меня и, полусмеясь, полуплача, беспрерывно  шептала:  "Слава
богу, слава богу, слава богу..." Свободной рукой я пожал  руку  мужчине,
который нас втащил. Это оказался мистер Томпсон, хозяин кабинета. Тут же
стояли и весело посмеивались еще двое, и одного из них я признал: доктор
Прайм из "Обсервера", тот самый, что на днях подсказал  мне,  как  найти
дворника. Выяснилось, что и он и второй человек с ним рядом  перебрались
сюда по вывеске, как и мы.
   Томпсон снова двинулся к окну, чтобы помочь первой из девушек, а мы с
Джулией вышли в коридор. Навстречу нам попался  человек  в  рубашке,  на
бегу натягивающий пиджак. Он нас окликнул, как раз когда мы повернули на
лестницу: он-де репортер из "Таймс" и не мы ли только  что  спаслись  из
горящего дома по вывеске - он наблюдал за нами с улицы. Я ответил - нет,
они все в кабинете Томпсона. И мы с Джулией сбежали по лестнице вниз, на
улицу.
   Я сохранил - и, наверно,  буду  хранить  всегда  -  газету  "Нью-Йорк
таймс", вышедшую на следующее утро, 1  февраля  1882  года.  Вся  первая
страница и большая часть  второй  отданы  репортажу  с  этого  страшного
пожара. Не испытываю желания описывать,  что  мы  с  Джулией  увидели  с
улицы, лучше приведу дословно выдержку из газеты:
   "...в  окнах  верхних  этажей...   теснились   человеческие   фигуры.
Искаженные ужасом лица мужчин и женщин были  устремлены  сквозь  дым  на
собравшихся внизу; руки тянулись с мольбой о помощи,  голоса  взывали  о
спасении. Пламя и  дым  придавали  лицам  потусторонний  вид,  а  крики,
смешиваясь с ревом огня и хриплой  перекличкой  пожарных,  доносились  к
волнующейся внизу толпе,  как  голоса  из  могилы.  Пожарные  бесстрашно
рисковали жизнью,  стремясь  помочь  отрезанным  от  земли  страдальцам,
однако, как ни расторопно они действовали, задыхающимся людям в  горящем
здании казалось, что те  передвигаются  слишком  медленно.  Огонь  столь
стремительно  делал  свое  дело,  что  пробиться  к   погибающим   через
лестничные клетки оказалось  совершенно  невозможным.  Пожарные  ставили
раздвижные лестницы, но лестницы доходили  лишь  до  третьего  этажа,  а
чтобы их нарастить, требовалось время. Обреченные воочию видели,  как  к
ним неуклонно и неотвратимо приближается смерть и приготовления, ведомые
ради их спасения, казались им воистину бесконечными..."
   Вряд ли кому-либо в наше время доводилось видеть  что-либо  подобное.
Каменными были только наружные  стены  здания,  все  остальное  -  полы,
оконные рамы, двери - было из дерева. Из дерева же была почти вся мебель
в комнатах и даже стены и потолки - сетчатая дранка под  штукатуркой.  И
все это дерево за многие годы стало сухим,  как  порох.  Огонь,  охватив
весь первый этаж, буквально взлетел по обеим лестницам наверх.  На  двух
нижних  этажах  языки,  нет,  полотнища  пламени  вырывались  -   я   не
преувеличиваю - из каждого окна и  яростно  вытягивались,  подпрыгивали,
словно всеми силами стремились вскарабкаться вверх по  стене.  Вместе  с
огнем из окон клубами валил густой жирный  дым.  Колючий  ветер  нес  по
улице вихри снега, и с каждым его порывом  языки  пламени  на  несколько
долгих мгновений ложились плашмя, вздрагивая и развеваясь, но при первой
же возможности выпрямлялись и старались  лизнуть  стену  еще  выше,  чем
раньше.
   По сей день, стоит  мне  закрыть  глаза,  я  вспоминаю  эти  страшные
краски:   темный,   прокопченный    фасад    старого    здания,    дикое
оранжево-черно-красное буйство огня и дыма,  красные  паутинки  пожарных
лестниц и люди на окнах, по большей части  в  черно-белых  костюмах,  но
одна девушка в длинном ярко-зеленом  платье.  И  все  это  сквозь  белую
завесу крутящегося снега - невероятное, кошмарное сновидение...
   С третьего этажа людей сняли довольно быстро, хотя окна над  вывеской
"Обсервер" уже закрывала сплошная стена пламени. Кое-где лестницы  могли
бы достать и до четвертого этажа, но как только их верхушки вытягивались
выше третьего ряда окон, середина упиралась в переплетения протянувшихся
над улицей телеграфных проводов. Пятеро  или  шестеро  пожарных  подняли
одну из лестниц и, орудуя ею как тараном,  попытались  силой  пропихнуть
сквозь провода. Тонкие черные нити натягивались,  лопались,  опадали  на
землю и в  конце  концов  уступили  напору.  Таким  же  манером  удалось
протолкнуть еще две лестницы, и по ним, временами  полностью  исчезая  в
клубах черного  дыма,  поспешно  соскользнули  вниз  несколько  человек.
Однако другие лестницы не прошли  сквозь  провода,  и  на  наших  глазах
мужчина, а следом за ним женщина повисли на подоконнике на руках, болтая
ногами в воздухе, и по  команде  пожарника,  оседлавшего  самую  верхнюю
перекладину, упали в его объятия.
   Тут Джулия принялась дергать меня за пальто.
   - Джейк! - закричала она прямо мне в ухо. -  А  если  Джейк  тоже  на
подоконнике?.. Со стороны Нассау-стрит...
   Я совершенно забыл про Джейка и про Кармоди  -  происходящее  начисто
вытеснило их у меня  из  головы.  Но  Джулия  уже  спешила  прочь,  и  я
последовал за ней, с трудом продираясь через толпу. Наконец мы выбрались
на свободу и по парку пробежали к почтамту.  Отсюда  нам  был  виден  не
только охваченный огнем фасад, выходящий на Парк-роу, но и южный  фасад,
по Бикмен-стрит.
   "На Бикмен-стрит, -  сообщала  газета  "Нью-Йорк  таймс"  в  среду  1
февраля 1882 года (мы с Джулией тоже наблюдали это,  стоя  в  примолкшей
толпе), - вцепившись в подоконник  четвертого  этажа,  висел  седовласый
мужчина, и пожарные уже налаживали лестницу, чтобы подняться к нему.  Он
держался мертвой хваткой, но пламя оказалось сильнее  его.  Видно  было,
как оно вырвалось из окна, под которым  он  висел.  Пожарные  уже  почти
достигли цели, когда  единодушный  стон  вылетел  из  тысячи  уст:  руки
старика разжались, и  тело  его  рухнуло  вниз,  на  каменную  мостовую.
Пострадавший  оказался  Ричардом  С.  Дейли,  наборщиком   из   "Скоттиш
Америкэн". В бессознательном  состоянии  его  доставили  в  больницу  на
Чэмберс-стрит,  где  вскоре  смерть  избавила  беднягу   от   дальнейших
мучений".
   - Мы могли предотвратить это, - прошептала Джулия. Затем вцепилась  в
меня обеими руками и тряхнула так сильно, что я пошатнулся. - Мы  могли,
мы могли! - яростно бросила она мне в лицо. Секунду-другую еще  смотрела
на меня в упор, потом отвернулась, пробормотав:
   - Никогда себе не прощу...
   Возразить ей я не мог.  Мне  хотелось  умереть  со  стыда,  но  надо,
необходимо было что-то делать, как-то действовать. Мы начали пробираться
к Нассау-стрит, и тут мне наконец представилась такая возможность.
   На окно четвертого  этажа  вскарабкалась  молодая  женщина;  когда  я
заметил ее, я вначале удивился - где же  она  пробыла  столько  времени?
Вероятно, металась из комнаты в комнату, пока не обнаружила окно, еще не
охваченное пламенем. Взобравшись на подоконник, она тщательно притворила
раму у себя за спиной, потом, подняв руки и вытянув их в стороны, крепко
уперлась в кладку  оконного  проема.  Снизу  она  казалась  поразительно
невозмутимой: не кричала, не плакала, просто смотрела вниз,  на