ыл прав. И скажете  даже,  что  вас
бросает в дрожь при мысли о том, как легко вы  могли  бы  упустить  свой
шанс. Как, по-вашему, Сай, сколько всего людей  когда-либо  родилось  на
свет? Пять-шесть миллиардов? Так вот, если вы  выдержите  испытания,  то
станете одним из десятка, а может, и вообще  одним-единственным  на  все
эти  миллиарды,  кто  пережил  величайшее  приключение  за  всю  историю
человечества!..
   Тирада  произвела  на  меня  впечатление.  Я  молча   жевал   яблоко,
уставившись в одну точку. Внезапно я повернулся к нему:
   - А ведь вы так и не сказали ни черта сверх того, с чего начали!..
   - Вы это заметили? Некоторые не замечают. И  это,  Сай,  все,  что  я
вправе сказать!
   - Вы просто скромничаете. У вас все расписано,  как  по  нотам.  Черт
возьми, Рюб, что вы хотите, чтобы  я  вам  сказал?  "Да,  согласен,  где
расписаться?.."
   Он кивнул.
   - Трудно, я знаю. Но другого способа просто нет, вот и все.
   - Он посмотрел на меня пристально и тихо сказал:
   - Вам-то легче, чем многим другим. Вы не женаты, детей у вас  нет.  И
работа ваша вам осточертела - мы и это знаем. Так  оно  же  естественно!
Работа у вас действительно ерундовая,  и  делать-то  ее  не  стоит.  Вам
скучно, вы недовольны собой, а время идет. Через два  года  вам  стукнет
тридцать, а вы все еще не решили, что делать в жизни...
   Рюб откинулся на теплый камень и отвел взгляд в сторону -  на  аллею,
на людей, снующих туда-сюда под полуденным осенним солнцем; он давал мне
возможность поразмыслить. А ведь он только что сказал сущую правду...  В
конце концов я повернулся к нему снова - он только того и ждал.
   - Рискните, - предложил он. - Сделайте глубокий вдох, закройте глаза,
зажмите нос и ныряйте! Или вы предпочитаете по-прежнему продавать  мыло,
жевательную резинку и дамские лифчики или что  там  еще  есть  у  вас  в
репертуаре? Вы же молодой человек, черт побери!..
   Он потер руки, стряхивая крошки, затем легко,  по-спортивному  быстро
встал. Я тоже встал. Удивляясь собственному раздражению, спросил:
   - Не слишком ли многого вы хотите - чтобы я  доверился  вот  так,  на
слово,  совершенно  незнакомому  человеку?  А  если  я  влезу   в   ваше
таинственное предприятие и окажется, что там нет ничего интересного?
   - Исключено.
   - Ну, а если?..
   - Как только мы удостоверимся, что вы действительно нам подходите, мы
расскажем вам, в чем дело, но мы должны быть уверены, что вы с нами. Нам
нужно ваше предварительное согласие - только так и не иначе.
   - Мне придется куда-нибудь поехать?
   - Со временем.  Придумав  версию  для  знакомых.  Ни  к  чему,  чтобы
кто-нибудь начал вдруг допытываться, куда запропастился Сай Морли.
   - Это опасно?
   - Видимо, нет. Но, сказать по правде, мы просто не знаем.
   Направляясь к выходу из парка у перекрестка Пятой авеню  и  Пятьдесят
девятой улицы, я размышлял о том, как сложилась моя жизнь в Нью-Йорке  -
два года назад я приехал сюда в поисках куска хлеба, чужак  художник  из
Буффало с папкой эскизов под мышкой. Время от времени я обедал  с  Лэнни
Хайндсмитом, художником, которого встретил на первой  своей  нью-йорской
работе; после обеда мы обычно шли с ним в кино или в кегельбан  или  еще
куда-нибудь. Случалось, и довольно часто, что я играл в теннис с  Мэттом
Флэксом, бухгалтером из моего нынешнего агентства; кроме того, Мэтт ввел
меня в компанию, где каждый понедельник собирались  и  играли  в  бридж.
Пэрл Москетти служила бухгалтером - экспертом по парфюмерии -  это  тоже
на первой моей работе; с ней мы встречались, а иногда  проводили  вместе
весь уик-энд, но в последнее время я ее, признаться, не видел.  Вспомнил
я и Грейс Энн  Вундерлих,  приезжую  из  Сиэттла,  с  которой  ненароком
познакомился в баре "Лонгчемпс", что  на  углу  Сорок  девятой  улицы  и
Мэдисон-авеню; она сидела за отдельным столиком и плакала от одиночества
над своим коктейлем. С тех пор при каждой встрече мы слишком много пили,
по-видимому следуя примеру первого раза.  Но  больше  всего  я  думал  о
Кэтрин Мэнкузо, с которой теперь виделся все чаще и чаще и которой,  как
начал подозревать, когда-нибудь сделаю предложение.
   Думал я  и  о  своей  работе.  В  агентстве  мной  были  довольны,  и
зарабатывал я неплохо. Конечно, не о таком  я  мечтал,  когда  учился  в
художественной школе в  Буффало,  но,  собственно,  я  тогда  и  сам  не
представлял, чего хочу.
   В общем и целом все у меня складывалось отнюдь не  дурно.  Не  считая
того, что в этой моей жизни, как и в жизни  большинства  моих  знакомых,
зияла огромная дыра, какая-то чудовищная каверна, и я понятия не имел ни
о том, как ее заполнить, ни даже о том, что могло бы ее заполнить.  Рюбу
я сказал:
   - Бросить работу. Бросить друзей. Исчезнуть. Почем я знаю, что вы  не
какой-нибудь новоявленный работорговец?
   - А что, похож?
   Выйдя из парка, мы опять остановились у перекрестка.
   - Ну вот что, Рюб, - сказал я, - сегодня пятница. Можно мне  хотя  бы
подумать? Субботу и воскресенье. Не надейтесь, что  я  соглашусь,  но  в
любом случае дам вам знать. Не представляю себе, что еще сказать вам сию
минуту...
   - Как насчет разрешения на обыск? Я хотел бы сразу  же  позвонить  из
ближайшего автомата, вон из "Плазы", - он кивнул на старую гостиницу  по
другую сторону Пятьдесят  девятой  улицы,  -  и  не  откладывая  послать
человека к вам домой...
   Я вновь ощутил, что к лицу приливает кровь.
   - Что вы будете там искать? Сами не знаете? Он кивнул.
   - Если там есть письма, он  их  прочтет.  Если  что-то  припрятано  -
найдет.
   - Ладно, черт бы вас побрал! Валяйте! Только ни шиша  интересного  он
там не отыщет!..
   - Знаю, - Рюб прямо-таки потешался надо мной.  -  Он  и  смотреть  не
станет. Никому я звонить не собираюсь. Никто не  будет  обыскивать  вашу
халупу, да никому это и не нужно.
   - Какого же дьявола вы мне морочите голову?
   - А вы не догадываетесь? - С минуту он  пристально  глядел  на  меня,
потом широко улыбнулся. - Вы еще не догадываетесь  и  даже  не  поверите
мне, но дело в том, что решение вы уже приняли.

Глава 2

   В субботу с утра Кейт и я поехали  на  денек  в  Коннектикут.  Погода
держалась ясная, солнечная - такой долгой осени  я  и  не  припомню.  Мы
спешили воспользоваться ею, пока не поздно,  и  отправились  в  путь  на
принадлежащей Кейт таратайке.  Это  была  старая-престарая  таратайка  с
подножками, откидным верхом и выступающим радиатором, и хотя Нью-Йорк  -
город мало приспособленный для автовладельцев, Кейт все-таки держала ее:
машина точнехонько втискивалась в узкое пространство между  домами  близ
ее магазинчика, если, нарушив  правила  движения,  въехать  на  тротуар.
Правда, забираться в машину и выбираться из  нее  приходилось  перелезая
через багажник, зато не надо было платить за  гараж,  что  оказалось  бы
Кейт не по средствам.
   У нее был крохотный антикварный магазин на  Третьей  авеню  в  районе
Сороковых улиц. Как-то мне понадобилась для очередной рекламы  старинная
настольная лампа, и  я  подошел  к  магазинчику  Кейт  и  остановился  у
витрины, а она в ту  минуту  доставала  оттуда  какую-то  безделушку.  Я
взглянул на Кейт - интересная девушка,  густые  темно-каштановые  волосы
медного, но не рыжего оттенка, слегка  веснушчатая  кожа,  карие  глаза,
какие и должны быть при таких волосах.  Но  приворожило  меня  не  лицо,
вернее не черты лица, а его выражение. Достаточно было  одного  взгляда,
чтобы  понять:  такое  лицо  принадлежит  очень  хорошему  человеку.  И,
наверно, поэтому, едва она взглянула на меня,  я  набрался  смелости  и,
прежде чем сообразил, что именно этой смелости мне обычно и не  хватает,
сложил пальцы щепоткой и послал ей в  витрину  воздушный  поцелуй,  чуть
скосив глаза. Она улыбнулась, а я,  пока  не  растерял  еще  непривычную
смелость, вошел в магазин в надежде, что найду  какие-нибудь  подходящие
слова. И нашел-таки: я заявил ей, что  мне  нужна  новая  наполеоновская
треуголка, поскольку  прежнюю  у  меня  украли.  Она  опять  улыбнулась,
окончательно доказав мне доброту своей натуры,  и  мы  разговорились.  И
хотя мое предложение пойти выпить по чашке кофе было тогда отвергнуто, я
вернулся на следующий день, и мы поужинали вместе...
   Не стану пересказывать здесь того, что касается только Кейт и меня. Я
читал немало таких описаний - со всеми и всяческими  подробностями,  без
купюр; подчас, когда это было хорошо написано, мне  даже  нравилось  то,
что я читал. Однако сам я человек другого склада, и точка.  Я  не  хотел
бы, я просто не могу себе представить, чтобы все знали обо мне все.  Мне
нравится об этом  читать,  но  у  меня  нет  ни  малейшего  желания  это
описывать. Кроме того, ничего особенного я и не утаиваю.  Так  что  если
вам померещится, что вы что-то такое видите между строк, то, может, вы и
правы, а может, и нет. В любом случае не подробности наших  отношений  с
Кейт составляют предмет моего рассказа.
   Мне казалось, что за субботу и воскресенье я и не вспоминал толком  о
Рюбе и его предложении. Тем  не  менее  в  понедельник  в  два  тридцать
пополудни, покончив с последним эскизом из "мыльной серии",  я  зашел  в
кабинетик к Фрэнку Дэппу, положил эскизы ему на стол и  уже  повернулся,
чтобы уйти, но вместо того открыл рот и не без  удивления  услышал,  что
прошу расчет. Мне удалось кое-что накопить, сказал я Фрэнку,  и  теперь,
пока еще не поздно, я хочу посмотреть, не получится ли из меня серьезный
художник. Это была ложь, и тем не менее я  о  чем-то  таком,  случалось,
подумывал.
   Хотите заняться живописью? - спросил  Фрэнк,  откинувшись  на  спинку
стула.
   - Нет. В наше время  живопись  становится  все  более  абстрактной  и
беспредметной.
   - Вы разве антиабстракционист?
   - Да нет. Пожалуй, я даже поклонник Мондриана, хоть и считаю, что  он
в конце концов зашел в тупик. Если у меня и есть  какие-то  наклонности,
то разве к бытовым сюжетам. Судя по всему, займусь графикой.
   Фрэнк задумчиво кивнул. Он и сам мечтал о том же, но у него было двое
детей-школьников, и скоро им придет пора поступать в колледж. Он сказал,
что если мне так уж приспичило, то я могу уйти, как только сдам  текущую
работу, да и вообще он хотел бы по  такому  случаю  выпить  со  мной  на
счастье, и я сказал спасибо,  чувствуя  себя  свиньей  из-за  того,  что
солгал ему, и спустился на лифте в вестибюль, к телефону-автомату. Войдя
в будку, я набрал номер, который дал мне Рюб.
   Соединиться с ним  оказалось  нелегким  делом.  Сперва  мне  ответила
женщина, потом мужчина, потом  пришлось  подождать  еще  минуты  две,  и
телефонистка потребовала, чтобы я опустил еще монету. Наконец к аппарату
подошел Рюб, и я сказал:
   - Звоню вам, чтобы предупредить, что, если я пойду на эту затею,  мне
придется поделиться с Кэтрин...
   - Ну что ж, пока не убедимся в том, что вы нам подходите,  вам  будет
нечем особенно-то делиться. Если  окажется,  что  вы  не  подходите,  мы
извинимся за беспокойство, и в таком случае не возникнет необходимости о
чем-либо с ней говорить. Вас это устраивает?
   - Вполне.
   - Если же вы действительно станете полноправным участником проекта  и
узнаете, чем мы тут занимаемся... - Он помедлил. - Ну, так, черт побери,
скажете ей, если вам так уж этого хочется. У нас есть  двое  женатых,  и
жены их в курсе  дела.  Мы  взяли  с  них  подписку  о  неразглашении  и
надеемся, что все будет в порядке.
   - Ладно. А что, если она проболтается? Или я сам? Все-таки интересно.
   - Ночью к вам по дымоходу спустится некто в черном трико и в маске  и
выстрелит  в  вас  из  бесшумного  пневматического  ружья   парализующей
стрелой. Затем он замурует вас в прозрачный пластмассовый  куб  до  2001
года. О господи, да ничего не будет! Думаете, вас прикончит ЦРУ или  еще
что-нибудь в таком духе? Все, что мы можем,  так  это  подбирать  людей,
которым, по нашему мнению, стоит  доверять.  А  вашу  Кэтрин  мы,  между
прочим, видели и кое-что о ней осторожненько разузнали. Если  начистоту,
то из вас двоих я бы скорее доверился ей, чем вам. Ну, так по рукам?
   Был соблазн выдержать паузу, но я не стал кокетничать.
   - По рукам.
   - Хорошо. В первый же свободный день приезжайте к нам часам к  девяти
утра. Запишите адрес...
   И вот три дня спустя, в четверг утром,  в  начале  десятого,  слишком
взволнованный, чтобы высидеть в  такси,  я  шел  под  дождем  -  хорошая
погода, увы,  кончилась  -  и  искал  адрес,  который  назвал  мне  Рюб.
Недоумение мое все  возрастало:  я  находился  в  северо-западной  части
города, в районе  небольших  фабрик,  мелкооптовых  фирм  и  мастерских,
механических и переплетных. По обеим  сторонам  улицы,  впритык  друг  к
другу, теснились машины, поставленные правыми колесами на  тротуар.  Сам
тротуар был захламлен мокрой бумагой,  мятыми  картонными  стаканчиками,
битым стеклом, и, кроме меня, на улице  не  было  ни  души.  Сверяясь  с
адресом,  я  шел  на  запад,  к  реке.  Прошел  мимо  грязного,  некогда
оштукатуренного здания; в окнах виднелись штабеля  картонных  ящиков,  а
вывеска оповещала: "Баз Баннистер, световые  рекламы".  Следующими  были
"Братья Фиоре, новинки оптом"; на двери красовался висячий  замок,  а  в
подъезде лежала  разбитая  бутылка  из-под  вина.  Напротив,  по  другую
сторону пустынной улицы, тянулся металлический сетчатый забор, а за  ним
ржавеющие под дождем  пирамиды  автомобильных  кузовов,  побывавших  под
прессом.
   Я начинал подумывать, что пал жертвой  розыгрыша  и  что  Рюб  Прайен
просто... кто? Актер, нанятый специально для того, чтобы разыграть меня?
Вряд ли - и все  же  если  адрес,  который  он  дал  мне,  действительно
существовал, то приходился на следующий квартал, а этот квартал занимало
одно огромное шестиэтажное здание  из  красного,  почерневшего  от  сажи
кирпича; здание венчала обветренная  деревянная  водонапорная  башня,  а
чуть пониже крыши шла выцветшая белая надпись "Братья Бийки, перевозки и
хранение грузов, 555-8811", и, судя по виду  надписи,  ее  не  обновляли
много лет.
   Окон в здании не было вовсе, кроме  двух  на  ближнем  ко  мне  углу.
Стекло зеркальных витрин, расположенных на уровне улицы, несло  на  себе
облезлые золотые буквы: "Братья Бийки".  Сквозь  стекло  просматривалась
маленькая контора - за столом у окна сидела девушка и выбивала счета  на
электрической счетной машине. На кирпичной  стене,  обращенной  ко  мне,
краской в прямоугольной рамке было обозначено: "Междугородные и  местные
перевозки.  Складские  работы  и  хранение  грузов.  Подряды   по   всем
объединенным грузовым  автолиниям",  а  внизу  у  железных  ворот  стоял
зеленый фургон с той же надписью: "Братья Бийки,  перевозки  и  хранение
грузов". Двое в белых спецовках кидали  тюки  одеял  защитного  цвета  в
заднюю дверь фургона.
   Мне ничего не оставалось,  как  подойти  к  зданию,  хоть  я  и  знал
заранее, что номер будет  не  тот,  который  дал  мне  Рюб.  Так  оно  и
оказалось. Я прошел мимо и двинулся дальше  под  холодным  дождем  вдоль
обшарпанной кирпичной стены. Меж стеной и  тротуаром  из  узкой  полоски
утрамбованной земли выбивались хилые обломанные кустики. За  их  жесткие
веточки цеплялись обрывки целлофана, на  стене  краскораспылителем  были
выведены похабные слова, и я начал даже размышлять,  хватит  ли  у  меня
духу попроситься у Фрэнка обратно на работу.
   В самом конце здания меня ждала простая деревянная дверь  с  потертой
медной ручкой и замочной накладкой. Серая краска потрескалась и  местами
слезла вообще, а дверь, казалось, не открывали годами. Однако над ней на
мокрых кирпичах - белые цифры  облупились  настолько,  что  почти  и  не
разобрать, - был нанесен нужный мне номер. Я постучал в дверь.  Никакого
ответа, лишь откуда-то сверху доносился будничный грохот большого города
да дождь барабанил по капотам и крышам машин у  меня  за  спиной.  Я  не
верил, что кто-нибудь отзовется на мой стук, не верил, что там за дверью
есть кто-то, кто мог бы отозваться.
   Но я ошибся. Ручка повернулась, дверь открылась, и  на  пороге  вырос
черноволосый молодой человек в белой спецовке; над  нагрудным  кармашком
спецовки красными нитками было вышито имя Дон, а в руке он держал  номер
"Спортс иллюстрейтед".
   - Привет, - сказал он. - Заходите. Ну и погодка!
   И я вошел. Мы очутились в тесной, не больше десяти квадратных метров,
комнатушке  без  окон,  освещенной  лампами  дневного  света;  там   был
письменный стол, вращающееся кресло  и  три  облезлых  дубовых  стула  с
прямыми спинками. На стене висел фирменный календарь "Братьев  Бийки"  и
несколько  фотографий  -  улыбающиеся  шоферы  и  грузчики  у   вереницы
фирменных грузовиков.
   - Ну, мистер, - сказал человек в спецовке, садясь за стол, - так  чем
можем служить? Перевозки? Хранение?..
   Я ответил, что мне нужен Рюб Прайен, в глубине души опасаясь, что  он
посмотрит на меня с недоумением; однако он спросил мою  фамилию,  набрал
номер и, показав подбородком в сторону крючков на стене, предложил:
   - Повесьте плащ и шляпу. - Затем в телефон:
   - Мистер Морли спрашивает мистера Прайена. - Выслушав ответ, сказал:
   - Хорошо, - и повесил трубку.
   - Сейчас он придет. Чувствуйте себя как дома...
   С этими словами молодой человек откинулся в кресле и углубился в свой
журнал.
   Я сидел и старался представить себе,  что  же  будет  дальше,  однако
зацепиться  было  совершенно  не  за  что,  и  я  принялся  разглядывать
развешанные по стенам фотографии. Одна  из  них  была  подписана:  "Наша
команда,  1921",  и  на  ней  был  изображен   фургон   фирмы   "Бийки",
старый-престарый фургон с колесами на спицах и литыми резиновыми шинами;
половина "команды" носила роскошные усы.
   Справа от меня щелкнула дверь,  заделанная  заподлицо  со  стеной.  Я
обернулся на звук - и обратил внимание, что с нашей стороны ручки нет  и
в помине. Появился Рюб, придержал дверь ногой, чтоб не закрылась. На нем
были чистые холщовые штаны и белая, с открытым воротом футболка.
   - Ну что, нашли нас? - Он протянул мне руку. - Привет, Сай.
   Рад вас видеть.
   - Спасибо. Как видите, нашел. Невзирая на маскировку.
   - Собственно, это даже не маскировка. - Он поманил меня и,  когда  мы
вошли, отпустил дверь; она негромко лязгнула, и  я  сообразил,  что  это
окрашенный металл. Мы оказались в коротком коридорчике с бетонным полом,
лицом к лицу с зелеными эмалированными дверями лифтов,  и  Рюб  протянул
из-за моего плеча руку, чтобы нажать кнопку. - Здание такое,  каким  оно
было на протяжении многих лет. Во всяком  случае,  снаружи.  Еще  десять
месяцев назад здесь  действительно  находилась  фирма  по  перевозкам  и
хранению, этакое семейное дело.  Мы  купили  эту  фирму  и  до  сих  пор
занимаемся понемногу и перевозками и хранением в небольшом  отгороженном
помещении - ровно столько, чтобы сохранить видимость...
   Дверь лифта скользнула в сторону, мы вошли  в  кабину,  и  Рюб  нажал
кнопку "6". Все остальные  кнопки,  кроме  "1",  были  заклеены  грязной
лентой.
   - Прежних работников,  кто  постарше,  отправили  на  пенсию,  других
постепенно заменили нашими  людьми.  Меня,  например,  "наняли",  и  мне
пришлось с месяц поработать такелажником. Едва не помер...Рюб  улыбнулся
хорошей, открытой улыбкой, на которую я невольно  ответил.  -  Потом  мы
чуть повысили  тарифы  -  немного,  совсем  чуть-чуть.  И  клиенты,  как
правило, стали обращаться  к  конкурирующей  фирме.  Тем  не  менее  все
выглядит по-прежнему. Дело идет,  пришлось  даже  приобрести  два  новых
фургона. Чертову уйму барахла вывезли отсюда в этих закрытых фургонах  -
собственно, все нутро здания. И, пожалуй, еще больше ввезли...
   Зеленая дверь открылась,  и  мы  вышли  с  коридор.  Здесь  все  было
отчетливо новое,  все  как  в  любом  современном  учреждении:  покрытые
пластиковой плиткой, натертые  полы  и  свет,  падающий  сквозь  окна  в
потолке;  бежевые  крашенные  ст