же  если
действительно считать глаза зеркалом души, то  жили  в  этой  душе  какая-то
печаль и тревога, непереводимые на язык слов да, вероятно,  и  невысказанные
самое себе. Мне было лестно думать, что прекрасная дама тревожится обо  мне,
однако оснований для этого не было ровным счетом никаких.
   - Я жив. - Попытка произнести эти слова в полный голос и даже с некоторой
иронией закончилась провалом. Губы едва шевельнулись, будто  после  сильного
мороза.
   - Несомненно, милорд.
   - Когда б я умер, мне вряд ли бы  сыскалось  место  в  раю.  А  встретить
такого ангела в аду - вещь невозможная. - Произнеся подобный  комплимент,  я
почувствовал, что вновь теряю сознание. По всей видимости, самочувствие  мое
не располагало к столь длительным беседам.
   - Он забылся, милорд. - Слова эти долетели до моего  сознания,  покрытого
пеленой слабости, заставляя вновь вернуться в мир живых. -  Если  пожелаете,
можно дать ему нюхательную соль.
   - Благодарю вас, герцогиня,  но,  похоже,  он  уже  приходит  в  себя.  -
Рокочущий голос, которым были произнесены эти слова, несомненно, принадлежал
моему дядюшке. - Добрый день, мой мальчик, - громыхнул  он,  увидев,  что  я
открываю глаза.
   - Добрый день, - прошептал я.
   - Я вас оставлю, господа. Мне необходимо сделать кое-какие  распоряжения.
Если вам что-нибудь понадобится,  вызывайте  прислугу.  Доктор  обещал  быть
через четверть часа.
   Она грациозно поднялась и поплыла к выходу, шурша шелками своей юбки. Мне
отчего-то вспомнилось, что подобный фасон назывался "взволнованным", но быть
может, я путал и его величали "удивленным".
   Поза, в которой я лежал, доставляла мне массу неудобств. Уж  и  не  знаю,
сколько я валялся вот так, уткнувшись носом в батистовую подушку, но все мое
тело затекло и было тяжелым и непослушным, будто чужим. Попытка  повернуться
на бок отозвалась резкой болью, и я, застонав, был  вынужден  отказаться  от
этой мысли.
   - Лежи, лежи. - Заметив мое движение, лорд Баренс сделал  останавливающий
жест рукой. - Ну что, телохранитель,  -  он  улыбнулся,  -  ты  свою  работу
выполнил отменно. Уж прости меня, старого дуралея.
   - За что?
   - За то, что я  в  тебе  сомневался.  Засиделся  тут,  глаза  замылились,
просмотрел уловку. Знаешь, кстати, кого ты в плен-то взял?
   Памятуя неудачную попытку повернуться,  я  отказался  от  желания  пожать
плечами и лишь тихо прошептал:
   - Нет.
   -  Это  сам  Джон  Пол  Джонс.  Своего  рода  легенда.   Первый   капитан
американских повстанцев. Он один пустил на дно наших кораблей более, чем все
остальные каперы вместе взятые. И можешь мне поверить, если бы  ты  доставил
Джон Пол Джонса в Лондон, всю оставшуюся долгую  жизнь  жил  бы  безбедно  и
каждый твой выход в свет сопровождался бы фанфарами и барабанным боем.
   Я закрыл глаза, представляя себе эту картину,  и  меня  отчего-то  начало
подташнивать. Впрочем, возможно, этому виной была лаванда, которой  надушено
белье.
   - Жаль, не судьба,  -  утешил  меня  дядюшка.  -  Пока  ты  тут  отдыхал,
представитель местного  губернатора  потребовал  выдать  капера  французским
властям.
   - Французским?
   - Ах, ну да! Я забыл тебе сказать. Мы во Франции. Во время  схватки  один
из негодяев бросил факел в картуз с порохом возле орудия.  Пушку  сорвало  с
лафета, но это еще полбеды: огонь охватил снасти. В общем, мы едва дошли  до
Кале. Недели полторы-две "Феникс" не сможет выйти в море, а учитывая то, что
он в руках у французов, пожалуй, и того больше. Так что Пол Джонса  пришлось
отдать.
   - Почему?
   Лорд Баренс тяжело вздохнул:
   - Французы  предъявили  ему  обвинение  в  захвате  и  уничтожении  шхуны
"Екатерина де Ла-Марш", а любой  корабль,  в  особенности  военный,  капитан
которого  не  желает  выдавать  властям  человека,  обвиненного  королевской
судебной палатой в пиратстве, сам считается пиратским. Так что  в  противном
случае мы бы потеряли и корабль, и корсара,  и  собственную  свободу.  -  Он
немного помолчал. - Я, впрочем, не верю  во  французские  обвинения.  Скорее
всего шхуна ожидала пиратов у английских берегов. Что с ней произошло -  это
уже второй вопрос. Но вряд ли американский капитан стал бы захватывать судно
страны, которая так усиленно помогает его родине. Вернее всего дело обстояло
так. Три месяца тому назад, когда фрегат "Пионер", которым  командовал  Джон
Пол Джонс, налетел на  камни  в  районе  Ярмута,  капитан  и  часть  экипажа
спаслись. Их поместили в ярмутскую каторжную тюрьму, но мятежники  не  стали
дожидаться отправки в  Австралию  и  организовали  побег.  Вряд  ли  он  был
случайностью или оплошностью охраны. Скорее всего  не  обошлось  без  помощи
извне. Вероятно, шхуна ждала беглецов в каком-нибудь глухом  заливчике,  но,
не зная вод, села на камни. Тут-то и подвернулся  им  под  руку  злосчастный
лихтор. Впрочем, это лишь мои домыслы. Правду мы уже не узнаем.
   Ладно, утомил я тебя тут своими разговорами, - махнул  рукой  дядюшка.  -
Сейчас  доктор  пожалует.  Леди  Элизабет  утверждает,  что   это   какое-то
европейское светило. Да,  мой  дорогой  племянник,  кстати,  -  лорд  Баренс
назидательно  поднял  указательный  палец,  -  я  должен  вам  напомнить.  В
следующий раз, если вам срочно понадобится со мной  связаться,  вы  свободно
можете использовать символ  веры,  который  находится  у  вас  на  груди.  В
общем-то, он для того и предназначен.
   Я обреченно вздохнул в подушку. Прибор, замаскированный под символ  веры,
позволял видеть глазами напарника, слышать его ушами, а уж  передача  мыслей
на расстоянии для него и вовсе было делом заурядным. С непривычки, в спешке,
я начисто забыл о нем.
   - Ладно, выздоравливай, - напутствовал меня  мой  родственник.  -  Нечего
залеживаться, у нас с тобой еще много дел.
   Он вышел, прикрыв за  собой  дверь.  Я  остался  в  одиночестве,  получив
наконец возможность рассмотреть  комнату,  в  которой  находился.  Она  была
невелика, а если учесть количество  вычурной  позолоченной  мебели  в  стиле
позднего рокайля, то, пожалуй, даже мала. Более  всего  она  напоминала  мне
этакий городок в табакерке. И что уж было совсем противно, меня не оставляло
странное ощущение, будто комната слегка покачивается. Впрочем, это  ощущение
вполне оправдывалось моим  болезненным  состоянием.  Стараясь  справиться  с
подступающей дурнотой, я  вновь  прикрыл  глаза,  расслабляясь  и  впадая  в
благостную полудрему.
   Скрипнула дверь, и я услышал  знакомый  уже  шорох  юбок.  "Герцогиня,  -
подумал я. - А может быть, Вирджиния?" Но  мне  почему-то  больше  хотелось,
чтобы это была герцогиня. Я  не  стал  открывать  глаз,  набираясь  сил  для
предстоящей встречи с лекарем. Признаться, подобные встречи всегда требовали
у меня много сил, не столько физических, сколько духовных.
   Подойдя к моему ложу, девушка  расположилась  в  кресле,  стоявшем  подле
него. Спустя мгновение  я  почувствовал,  как  смоченный  какой-то  душистой
настойкой платок касается моего лица. Дверь скрипнула.
   - Ваша светлость, - произнес мелодичный голосок  Вирджинии.  -  С  вашего
позволения маркиз Пелигрини прибыл, чтобы осмотреть раненого.
   - Да-да, зови скорее, - услышал я взволнованный голос той, кого Вирджиния
называла светлостью.
   "Значит, все-таки герцогиня", - подумал я, почему-то радуясь этому факту.
   Маркиз Пелигрини не заставил себя долго упрашивать. Он  появился  в  моей
золоченой каморке, едва юная Вирджиния успела ее покинуть.
   - Добрый день, граф, - негромко произнесла хозяйка, едва закрылась дверь.
   - И я рад приветствовать вас, ваша светлость.
   Что и говорить, чувствовал я себя отвратительно,  но  с  головой  у  меня
вроде бы все было в порядке. Спасибо Джон Пол Джонсу, я даже не бился  ею  о
палубу во время падения.  А  потому  новомодная  манера  именовать  маркизов
графами увлекла меня настолько, что я прислушался, стараясь не пропустить ни
одного слова.
   - Итак, моя дорогая  герцогиня,  что  это  за  таинственный  юноша,  ради
которого вы просите меня срочно приехать в Кале?
   Таинственный юноша едва сдержался,  чтобы  не  хмыкнуть.  Дотоле  ему  не
доводилось слышать подобного титула для тридцатилетних мужчин, а уж  из  уст
барышни, которой самый неотесанный чурбан не мог  бы  дать  больше  двадцати
двух, и подавно.
   - О, это настоящий герой! Он спас английский корвет от пиратов.  Шестерых
из них убил голыми руками, а их вожака, знаменитого  Джон  Пол  Джонса,  уже
раненный, взял в плен.
   По моим подсчетам, количество убитых мною в ночной  стычке  не  превышало
двух. Остальные же ограничились  травмами  различной  тяжести.  Порой,  если
видение меня не обманывало, тяжести явно недостаточной. Что ж, впредь  урок.
Реальность этого мира более не вызывала  у  меня  сомнений.  Ни  в  малейшей
степени. Что же касается количества моих жертв, боюсь,  что  до  прибытия  в
Санкт-Петербург людская  молва  доведет  их  до  общей  численности  экипажа
лихтора. Интересно при случае узнать, какие крылатые слова припишут мне  при
этом историки.
   - Не бог весть какая заслуга, - хмыкнул  маркиз  Пелигрини.  -  Джон  Пол
Джонс сражается за независимость своей родины от  кучки  чопорных  лордов  с
полубезумным королем во главе. И в этом деле справедливость, несомненно,  на
его стороне. Впрочем, как вы сами знаете, граф  Алессандро  Калиостро  лечит
больных, а кто они, короли или погонщики мулов, не его забота.
   Ах вот оно что! Так вот какого лекаря ко мне сюда пригласили! Ну  что  ж,
пациент либо умрет, либо выживет. А если выживет, то либо умрет, либо  будет
жить. Я уткнулся носом поглубже в подушку, чтобы скрыть свои эмоции.
   - Кстати, ваш герой богат?
   -  Полагаю,  что  нет.  Но  он  племянник  лорда  Баренса,  чрезвычайного
посланника короля Георга в России. А Баренсы - весьма богатый род.
   - Чрезвычайного посланника в России, - повторил маркиз  Пелигрини,  вдруг
оказавшийся совсем даже не маркизом - Это хорошо. Сам Господь  посылает  его
нам навстречу.
   Казалось, он начисто забыл о меркантильной составляющей своего вопроса.
   - Вы говорите, моя дорогая Бетси, что лорд Баренс спрашивал о возможности
плыть в Петербург на вашей яхте?
   - Да, граф. - Герцогиня, казалось, не заметила фамильярного  обращения  к
себе, так будто это была норма, принятая в их общении.
   - Прекрасно. Я думаю, вы предоставите ему такую возможность. Кстати, ваша
светлость, я привез письмо от морского министра, дающее  вам  право  поднять
французский флаг на своей яхте. Вы можете выходить в море хоть  сию  минуту.
Прошу вас все же дождаться, пока я сойду на берег, -  пошутил  Калиостро.  -
Завтра, знаете ли, я должен быть в Митаве.
   - Но, граф, Митава...
   - Вы полагаете, Митава слишком далеко от Кале? Пустое, я там буду завтра.
- Я услышал тихий мелодичный звон открывающихся часов.  -  Точно,  завтра  к
вечеру. Однако давайте же займемся вашим  раненым  героем.  Передайте  лорду
Баренсу, что это лечение обойдется ему в пятьдесят гиней. Это самое меньшее,
на что я могу пойти, - пояснил Калиостро. - И то только из почтения  к  вам,
сударыня.
   - Благодарю вас, граф,  -  произнесла  герцогиня  своим  глубоким  нежным
голосом. - Я действительно многим обязана этому человеку.
   "Вот так новость!" - подумал я и тут же открыл глаза, почувствовав  рядом
с собой резкий запах нюхательной соли.
   - Добрый день, милостивый государь. - Человек, стоящий передо  мной,  был
невысокого роста, хорошо сложен, хотя говорить  об  этом  определенно  из-за
фасона длинного камзола  было  тяжеловато.  Высокий  лоб  его,  если  верить
физиономистам, выдавал незаурядный ум, а черные блестящие  глаза,  казалось,
отражали  игру  страстей  в  душе  моего  лекаря.   Я   прошептал   ответное
приветствие, стараясь выдавить улыбку на лице,  но,  видит  бог,  получилось
кривовато. - Давайте посмотрим, что там у вас.
   Нимало  не  стесняясь  присутствовавшей  здесь  герцогини,   он   откинул
покрывало и занялся  моими  ранами.  Я  увидел,  как  леди  Бетси  поспешила
отвернуться, смущенная моим непарадным  видом,  но,  судя  по  тому,  что  в
муранском зеркале я наблюдал ее тонкое лицо с печальными серыми глазами, она
тоже пристально следила за происходящим на ложе.
   - Рана ноги не опасна, - подытожил свои наблюдения Калиостро, -  глубокий
порез, не более. С плечом, конечно, хуже: пуля прошла над лопаткой  и  вышла
около ключицы. На наше счастье, жизненно важные органы не задеты; чуть влево
- вы могли остаться без руки, ну а чуть правее - моя помощь вам и  вовсе  не
потребовалась бы. И все же вы в большом долгу у того, кто столь своевременно
обработал ваши раны. Пролежи вы на палубе чуть подольше - истекли бы кровью.
Однако потеря ее все же большая. Но организм у вас  сильный.  -  Граф  вновь
окинул меня взглядом. - Можно даже сказать, очень сильный, так  что,  думаю,
ничего страшного не произойдет. Я дам вам чудодейственный бальзам, вы будете
смачивать им повязку. В Петербурге, думаю, вы уже сможете не только  ходить,
но и гарцевать на лошади. Вы ведь любите лошадей?
   - Да, - прошептал я.
   - Вот и прекрасно, я тоже. Совершеннейшие творения Господни. Пока же ваши
лучшие лекарства, не  считая,  конечно,  моего  бальзама,  -  покой,  свежий
морской воздух и обильная еда. Побольше мяса, красного вина и шоколада.
   Герцогиня кивнула,  словно  приняв  к  сведению  распоряжения  лекаря.  Я
представил себе мясо-шоколадную диету - под красное вино получилось неплохо.
   - А сейчас, - он протянул мне  маленький  стаканчик,  наполненный  темной
жидкостью, - вы примете лечебный отвар и уснете, а  я  пока  обработаю  ваши
раны.
   На всякий случай прикинув для себя, что вряд ли успел  досадить  чем-либо
Калиостро, а следовательно, шансы целенаправленной отправки меня к  праотцам
довольно малы, я согласился принять налитую мне лекарем  микстуру  и  вскоре
погрузился в яркий цветной сон.
   ...Я шел сквозь каменную толщу. Шел, раздвигая плечом гранитные глыбы,  и
они поддавались, будто восковые. Я пробовал бежать - ноги мои  вязли  и  еле
вытаскивались из л  размякшей  горной  породы.  В  руке  моей  была  цепь  с
медальоном. При каждом шаге она звенела, будто  увешанная  сотней  маленьких
серебряных колокольчиков, и тот, кто шел за мной, всегда и неотвязно шел  за
мной, слыша этот звон, шаг за шагом приближаясь ко  мне  в  недрах  скальной
толщи. Чувствуя  близость  его,  я  менял  направление,  по-заячьи  стараясь
запутать следы... И каждый раз вдали передо мной вставала девушка в  длинном
до пят темном плаще... И каждый раз она отворачивалась, словно пряча от меня
свое лицо, и исчезала, не оставляя даже следов  на  каменной  пыли.  И  лишь
взгляд серых глаз, подобный утреннему туману над дремлющим весенним  озером,
преследовал меня вновь и вновь, исчезая и появляясь за моей спиной.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Господь сотворил землю на глазок. Циркуль,  мастерок  и  отвес  придумали
масоны, чтобы сбить всех с верного пути.
   Папа Климент XII

   Калиостро не обманул, здоровье мое шло на поправку. Через три дня  я  уже
без посторонней помощи мог  выходить  на  палубу,  и  палисандровая  трость,
подаренная лордом  Баренсом,  придавала  мне  вполне  вельможный  вид,  хотя
высокое искусство ходить с тростью с изяществом настоящего денди было  почти
непостижимо для человека наших дней. Глядя, как естественно и в то же  время
необъяснимо вальяжно пользуется своей  тростью  лорд  Баренс,  я  готов  был
удавиться от зависти, понимая, что для достижения подобных  результатов  мне
еще понадобятся месяцы упорных тренировок.
   Специально  для  меня  герцогиня  повелела  вынести  на  палубу  одно  из
роскошных голленхаудтовских кресел, чтобы я мог беспрепятственно  любоваться
морскими пейзажами, глотая при этом рекомендованный доктором свежий йодистый
воздух. Море было спокойным и чистым, лишь пару раз, будто и не замечая нас,
вдали проносились косые паруса люгеров, которые поэтичные  французы  именуют
"Шас марэ" - охотники за приливами. Были ли это каперы,  контрабандисты  или
же, наоборот, те, кто ловил каперов и контрабандистов,  оставалось  неясным,
да и не слишком нас волновало. Снаряженная кечем двухмачтовая яхта герцогини
"Сельвания" оказалась прекрасной бегуньей, и было любо-дорого взглянуть, как
она несется вперед , на перегонки с  попутным  ветром,  разрезая  форштевнем
тяжелые волны Северного моря.
   Я сидел, откинувшись в кресле, разрабатывая  раненую  руку.  Со  стороны,
должно быть, смотрелись экзотично все те петли и спирали,  которые  описывал
ладонью в воздухе раненый джентльмен. Битый час  уже  таким  вот  образом  я
дирижировал хором крикливых чаек, носившихся над мачтами,  когда  на  палубе
появилась наша гостеприимная хозяйка. Неспешно подойдя ко мне, она  пресекла
мою попытку подняться, чтобы приветствовать ее, и, вежливо  осведомившись  о
моем здоровье, прошла  мимо.  Честно  говоря,  меня  бы  значительно  больше
обрадовало, если бы ее светлость предпочла мое  общество  серым  волнам,  по
которым скользил ее взор. Но, похоже, герцогине было не до меня.  Я  вдоволь
успел налюбоваться видом леди Кингстон со спины,  когда  над  палубой  вдруг
заголосила серебряная боцманская дудка, требуя у экипажа немедля  приступить
к выполнению очередной команды капитана. Леди  Элизабет  вздрогнула,  словно
вырванная этим звуком из мира своих грез, и испуганно оглянулась.
   - Это всего лишь сигнал  матросам,  -  произнес  я,  радуясь  возможности
завязать беседу.
   - Да-да, конечно, - рассеянно кивнула она. - Просто внезапный  звук...  -
Герцогиня замолчала, словно теряя интерес к нашему разговору. Но  испуганная
напряженность во всем ее облике оставалась прежней.
   - Вас что-то тревожит? - поинтересовался я.
   - Тревожит? Нет. Все прекрасно... но меня отчего-то это совсем не радует,
- вздохнула герцогиня.
   - Отчего же?
   - Скажите, милорд Вальдар, - словно не слыша мой вопрос, произнесла  леди
Кингстон, - вам бывает страшно?
   - Бывает, - усмехнулся  я.  -  Но,  как  большинство  вест-фольдингов,  я
тугодум, лишенный воображения, а потому  зачастую  успеваю  среагировать  на
опасность быстрее, чем испугаться.
   - А мне страшно, - печально сказала она, глядя куда-то в пространство.  -
Мне снятся страшные сны.
   Мне снятся зеркала, в которых я не отражаюсь, и какие-то люди, которых  я
точно знаю, но не могу вспомнить ни их имен, ни кто они.  -  Она  замолчала,
глядя на море, и я тоже молчал, не зная, что ей ответить.
   - Ну что вы, ваша светлость, -  промямлил  я,  пытаясь  как-то  разрядить
обстановку.
   Вопрос леди Бетси застал меня врасплох:
   - Скажите, конечно, если это не секрет, что было причиной вашей  дуэли  с
герцогом Гамильтоном?
   - Я...
   - Беседуете? - заглушая мои вялые попытки наплести с три короба  дерюжных
кружев, спросил, подходя к нам, лорд Баренс.
   - Мы разговаривали о погоде, - мило улыбаясь, ответила красавица, глядя в
глаза моего дядюшки так, будто ее слова были истинной правдой.

   - Она спрашивала тебя о Гамильтоне? - внезапно услышал я у себя в  мозгу,
в то время как  мой  галантный  дядя,  прижав  руку  к  груди,  склонялся  в
традиционном поклоне.

   От неожиданности я чуть  не  подпрыгнул.  С  непривычки  весьма  странное
ощущение слышать в  голове  чужую  речь.  Особенно  когда  на  твоих  глазах
человек, беседующий с тобой, произносит совершенно другие фразы.
   - О да. Погода воистину прекрасная. - Лицо лорда Джорджа выражало  полное
доверие словам собеседницы: и всем вместе, и каждому в отдельности.

   - Да, - ответил я "дяде" по мыслесвязи.
   - Имей в виду, лорд Гамильтон первый любовник этой почтенной леди. Еще  в
те незапамятные времена, когда она была просто фрейлиной  королевы-матери  и
просто Елизаветой Чедлэй, он бросил ее, едва добился своего.

   Мы все трое дружно молчали, любуясь игрой волн, и если  наше  с  Баренсом
молчание было довольно  многословно,  молчание  нашей  хозяйки  бы