ваться в ход событий, а потому я должен  разработать  вразумительное
объяснение тому, что может произойти,  когда  выяснится,  каких  казаков  мы
экспортировали в колонии. Если,  конечно,  Пугачев  вообще  согласится  туда
плыть. Следовательно, будь добр, держи меня в  курсе  своих  переговоров.  В
моих условиях обладание информацией может решить очень многое.  Предупрежден
- следовательно, вооружен.
   - Хорошо, дядюшка. Все, что смогу.
   - Благодарю тебя, мой дорогой.

   Связь отключилась.
   - Господин премьер-майор, вы сами видите, обстановка изменилась в  корне.
Вряд  ли  вам  следует  отправляться...  -  Михельсон  посмотрел  на   своих
помощников, словно оценивая, можно ли при них называть конечную точку  моего
путешествия. - Отправляться в  лагерь  к  Пугачеву.  Разбойник  не  сдастся.
Сейчас он стал сильнее, чем когда-либо. Мне тут крайне не хватает опытных  и
отважных офицеров. Я дам вам отряд. Мы должны  связать  Орловых  стычками  и
преследованием, не дав  им  соединиться  с  Пугачевым.  А  я  же  постараюсь
оттянуть основные силы разбойников за собой и держать их в напряжении до той
поры, пока подойдет Суворов.
   Я покачал головой.
   - Почел бы за честь, ваше высокоблагородие, но не имею такой возможности.
Я обязан выполнить приказ государыни,
   - Да, вы правы, друг мой, - с горечью в голосе произнес Михельсон.  -  Вы
честный и благородный офицер. Но видит бог, здесь бы вы были полезны, а  там
ваша смерть станет еще одной бессмысленной  жертвой.  И  все  же  храни  вас
Господь,  господин  премьер-майор.  Отправляйтесь  в  путь,  не   смею   вас
задерживать.
   Неповторима ночная  степь.  Невозможно  описать  многообразие  ее  пряных
запахов, все эти шорохи,  стрекотание,  залитое  светом  нереально  огромной
полной луны. Мы с Редферном двигались сквозь  высокие,  не  ведавшие  покоса
травы, уже сухие из-за палящего степного солнца,  ехали  не  спеша,  Радуясь
ночной  прохладе,  то  и  дело  вспугивая   какую-то   живность,   буквально
выскакивающую из-под копыт и уносящуюся вдаль с  шумом,  достойным  крупного
зверя.

   - Але, капитан, ты там далеко?
   - Вот спросил. - отозвался я. Откуда  я  знаю?  Я  же  не  вижу,  где  ты
находишься.
   - Я тут на кургане стовбычу, шо скифская  баба,  В  смысле  -  мужик.  Ты
курган уже видишь?

   Я начал всматриваться в горизонт, пытаясь разглядеть что-либо,  способное
сойти за курган. Слева впереди действительно маячила какая-то возвышенность.
Я указал Питеру направление движения, и мы тронулись дальше навстречу нашему
агенту.

   - А, все, я вас вижу! - радостно завопил Лис. - Сейчас мы будем. У меня с
собой два десятка казаков из моих. Официально мы тебя  берем  у  полон.  Они
вас, сэр, уже видели, так что не боись, драки не будет.  Я  им  растолковал,
что мы тут, как говаривал атаман Бурнаш, не  яблоками  торгуем,  а  политику
делаем. Поэтому относиться к  вам  будут  с  возможным  почтением.  Но,  сам
понимаешь, у меня в отряде восемь сотен и в каждой человек сто  пятьдесят  -
двести. Не объяснять же всем, что ты у нас чрезвычайный и полномочный  посол
к едрене матери, то есть к ейному, в смысле к нашнему, батьке. Так что  жди,
сейчас будем.
   - Хорошо, - согласился я, выключая  связь  и  подгоняя  шенкелями  своего
вороного жеребца.

   Мы проехали еще несколько минут в полном молчании,  слушая  звуки  ночной
степи. Какая-то птица,  всполошенная  нашим  появлением,  крикнула  резко  и
тревожно, словно спеша предупредить сестер о близкой опасности, я оглянулся,
пытаясь рассмотреть нарушительницу спокойствия... Волосяной  аркан  с  тихим
змеиным шипением взвился из травы позади меня, и  петля  его,  обхватив  мне
плечи, затянулась стремительно, как кольца удава.
   "Й-и-и-и-ях-ха!" -  разнеслось  над  степью.  Жуткий  пронзительный  клич
степняков-ордынцев, леденящий кровь своим первобытно-звериным  звучанием.  Я
чуть замешкался, пытаясь понять, зачем нужен Лису такой экзотический  способ
моего пленения. Это  промедление  вполне  бы  могло  погубить  меня.  Пятеро
всадников  на  приземистых  полудиких  лошадках,  в  мохнатых  остроконечных
шапках, надвинутых по самые глаза,  вынырнули  из  густых  трав  и,  погоняя
нагайками своих коней, понеслись в направлении, явно  противоположном  моему
изначальному. Я вылетел из седла, как вылетает привязанный к  дверной  ручке
зуб при соответствующем рывке, хотя густотравье слегка  смягчило  удар,  моя
спина сполна ощутила всю прелесть приземления и последующего, движения  роли
саней-волокуш.
   В ту секунду, когда неизвестные всадники, заарканив свою добычу,  погнали
коней, спеша исчезнуть в ночной мгле, ехавший  позади  меня  Питер,  похоже,
пришел к выводу, что все  происходит  не  совсем  так,  как  я  ему  обещал.
Корректное пленение, о котором говорил Лис,  явно  не  включало  в  себя  ни
арканов, ни столь экзотического способа перемещения по степи. Недолго думая,
он завалился набок, а через секунду из-под брюха его лошади ударил  выстрел.
Разбойник, к луке седла которого  был  примотан  аркан,  взмахнул  руками  и
откинулся  в  седле.  Остальные  тут  же  бросились  врассыпную,  еще   ниже
пригибаясь к конским холкам, чтобы по возможности уменьшить площадь мишени.
   Это была всего  лишь  уловка:  исчезнув  из  поля  зрения  моего  меткого
спутника, ордынцы развернут коней и, обойдя, атакуют  с  четырех  сторон.  Я
знал это, но ничем не мог помочь Питеру. Мне самому приходилось  уповать  на
его помощь. Я слышал, как с жутким воем бросились в контратаку степняки,  но
испугать Питера им было не под силу. Он мчался вслед  за  мной,  не  обращая
внимания на преследователей. На мое  счастье,  легконогие  гусарские  лошади
быстрее неприхотливых местных лошадок, и потому  минуты  три  спустя  я  уже
лежал на земле, едва переводя  дыхание  после  своего  короткого,  но  столь
содержательного путешествия. Питер, с саблей в одной  руке  и  пистолетом  в
другой, гарцевал около, готовясь принять,  быть  может,  последний  в  своей
жизни бой над телом поверженного господина.
   Мерный стук множества копыт потряс землю.  Возможно,  к  разбойникам  шло
подкрепление, но мне хотелось верить в лучшее.
   - Это Лис, - прошептал я, теряя сознание.

***

   - ...Э-э, атаман, это наш пленник. Пугач обещал за офицера  десять  ружей
дать.
   - Ты шо буровишь, чуркестан немытый! Я этого золотопогонника  уже  неделю
пасу.
   Не знаю, долго ли я был без сознания и долго  ли  длился  спор  над  моим
бренным телом, но видно  было,  что  высокие  договаривающиеся  стороны  уже
готовы схватиться за сабли и  довести  друг  друга  до  полного  консенсуса.
Поведя глазами из стороны в сторону, я увидел Редферна. Проинструктированный
заранее, он без сопротивления сдал оружие  примчавшемуся  на  звук  выстрела
Лису и теперь стоял, спешившись, в ожидании разрешения спора.
   - Питер, - окликнул я. -  Помоги  встать.  Камердинер  бросился  ко  мне,
помогая подняться и растягивая петлю аркана.
   "Славно начинается моя дипломатическая миссия", - с  досадой  подумал  я,
опираясь  на  руку  камердинера  истараясь   принять   строго   вертикальное
положение. В голове мутилось, и земля коварно  пыталась  ускользнуть  из-под
ног.
   - У-у, как все плохо, - пробормотал я себе под нос, делая небольшой шаг в
сторону Лиса. - Господин атаман! Я - флигель-адъютант императрицы Екатерины,
премьер-майор  Вальдар  Камдил.  Следую  в  ставку  Пугачева  с  пакетом  от
государыни. Передаю себя в ваши руки и поручаю вам свою судьбу, полагаясь на
воинское благородство и военный обычай, - произнес  я  по-французски,  давая
знак Редферну переводить.
   При этих словах я вытащил свою шпагу  и  протянул  ее  Лису.  Сказать  по
правде, для того способа передвижения, каким странствовал я после падения  с
лошади, шпага не лучшая спутница. На том месте, где рукоять соприкасалась  с
бедром, я ожидал увидеть изрядных размеров синяк в форме этого  злополучного
эфеса. Но в целом это нисколько не снижало драматизма мизансцены.
   - Ну шо, малахай нечесаный, съел? - Лис сложил пальцы  в  древнеязыческий
знак, отпугивающий нечистую силу. - Накося, выкуси!
   Собеседник Лиса, по  всей  видимости,  старший  среди  нападавших,  обвел
взглядом казаков и, сочтя невозможным решать  вопрос  с  позиции  силы,  зло
выругавшись, развернул своего конька.
   - Я тебя еще найду, песий сын! - выкрикнул он по-татарски.
   - Давай-давай! Устанешь от жизни, обращайся, - напутствовал его Лис. - Ну
шо, посол, залезай на кобылу, поехали посылаться.

   Как на Черный Терек ехали казаки,
   Ехали казаки, сорок тысяч лошадей.
   И покрылся берег, и покрылся берег
   Сотнями порубанных, пострелянных людей
   Во всю мощь своего зычного голоса выводил Лис.
   - Эх, любо, братцы, любо, - подхватывали за вожаком казаки, -
   Любо, братцы, жить.
   С нашим атаманом
   Не приходится тужить.

   Отряд шел по степи, оглашая окрестности зычной  казачьей  песней,  словно
давая понять, что всякому  чужому,  всякому  неосторожному  путнику  следует
убраться с дороги, едва заслышав ее, и не искушать судьбу, и так  без  труда
поддающуюся искушению. "Любо, братцы, любо", - горланили казаки, и никому из
них не было ровным счетом никакого дела до того, что на Черный Терек  поедут
в лучшем случае их дети, а то и внуки. Какая, к  черту,  разница!  Зато  как
душевно.

   - Ну и видок у тебя, капитан, - передал Лис, кидая косой взгляд. -  Самый
что ни на есть посольский.

   Отсутствие зеркала освобождало меня  от  чересчур  острых  впечатлений  и
переживаний по поводу собственной  внешности.  Приходилось  верить  Лису  на
слово, тем более  что  боль  от  многочисленных  ушибов,  ссадин  и  царапин
наводила  на  мысль,  что  мой  напарник  вовсе   не   преувеличивает   свое
впечатление.

   - Ну ничего, - успокоил меня  он.  -  Может,  так  оно  и  лучше.  Жальче
выглядишь.
   - Неужели все так плохо? - мрачно спросил я.
   - Мне не хочется тебя расстраивать, но с момента  чудесного  оживления  у
императора Петра Федоровича появилась дурная привычка вешать всех  встречных
офицеров. Где он этого набрался, ума не приложу,  как-никак  сам  в  прошлом
хорунжий. Нет, конечно, есть шанс выжить, присягнув  на  верность  государю,
но, зная тебя, боюсь, что ты на такое не пойдешь.
   - Не пойду, - согласился я. - Присяга - вещь священная.
   - Ну это все условно. У нас с тобою здесь  работа  такая,  что  присягать
можно, все равно как здороваться.
   - Я офицер, и для меня это не условность. По приказу ее величества  нашей
королевы я командирован работать в Институт. Волею ее же я прислан сюда. Я и
так сделал допущение, присягнув в этом мире императрице Екатерине, но  более
никому присягать не намерен.  Офицерское  слово  чести  нельзя  давать  кому
попало и когда вздумается.
   - Катись ты  к  черту.  -  неожиданно  зло  выругался  Лис.  -  Фон-барон
выискался.
   На канале связи воцарилось молчание, длившееся довольно долго. Потом  Лис
вновь заговорил:
   - Я тоже офицер... Из бывшего великого и  могучего,  навеки  сплотившего.
Ладно, оставим. Может, ты и прав, но наши шансы  это  не  увеличивает.  Могу
тебе предложить другой трюк, слабенький, конечно, но  авось  сыграет.  Скажи
Пугачеву, что ты родом из Гольштейна.
   - Зачем? - непонимающе поинтересовался я.
   - Вальдар, ну ты серый, шо дым! Емелька же  у  нас  кто  -  Петр  III,  в
девичестве гольштинский принц.  Вот  он  и  делает  вид,  что  жалует  своих
земляков. Во всяком случае, поволжских немцев наши практически  не  трогают.
Будешь такой себе Вальдар фон Камдил. Шо, хреново? Напой ему  песен,  шо  ты
буквально у сестры его батюшки был любимый  камер-паж...  Не  важно  -  что,
главное, убедительно. Главное, чтобы он тебя выслушал, потому как  с  пьяных
глаз может решить сначала повесить,  а  потом  судить.  Если  же  согласится
выслушать, у тебя появляется шанс. В принципе, Пугачев вовсе не так уверен в
своей немереной крути, как старается показать. За последние месяцы у него не
было ни одной  сколько-нибудь  серьезной  победы.  А  вот  по  холке  ему  в
Оренбурге настучали так, что до сих пор чешется. - Опять же,  жрать  нечего,
боеприпасов - поршинка за поршинкой гоняется с дубинкой. Со здешним людом не
пожируешь, сами едят через раз. Вот и мечется, как блоха по загривку.  Ну  а
тут еще из Польши Суворов подтягивается, от турок армия идет. В общем, жизнь
у Емельян Иваныча безрадостная.
   -  Мне  есть  чем  его  порадовать,  -  криво  усмехнулся  я.  -  К  нему
переметнулись братья Орловы, и сейчас они движутся в его  сторону  где-то  в
этой же степи с отрядом в триста сабель при двух пушках,  с  обозом  оружия,
табунами коней и цыганским хором.
   - М-да. - Лис нахмурился. -  Куш  немалый.  Особенно  хор.  Вот  веселуха
начнется!
   Лис замолчал.
   - Я вижу, мысль о приходе нового подкрепления тебя отчего-то  не  слишком
радует. Ну что ж, тогда тебя, может, обрадует  сообщение  о  том,  что  жена
Алексея Орлова, наследная великая княгиня  Елизавета,  так  сказать,  кузина
твоего чудом спасшегося  сюзерена,  тоже  сейчас  где-то  в  этих  местах  и
движется в том же направлении, что и мы.
   -  Господи.  -  Лис  страдальчески  возвел  очи  к  небу.  -  Ну  что  за
внеочередной съезд проклятием заклейменных! Сделай, пожалуйста,  так,  чтобы
кто-нибудь из них не доехал. А если не сложно, чтобы не доехал никто.

   Им осталась доля
   Да казачья воля.
   Мне ж осталась черная
   Горючая земля.
   Эх, любо, братцы, любо,
   Любо, братцы, жить!
   С нашим атаманом
   Не приходится тужить.

   Дворец "императора Петра III" не входил  в  число  шедевров  европейского
зодчества. Впрочем, в число шедевров азиатского зодчества он тоже не входил.
Даже самый пристальный взгляд не нашел  бы  отличия  между  этим  дворцом  и
тривиальным постоялым двором, изрядно замусоренным и загаженным  от  долгого
постоя "государевой свиты". То здесь, то там и во "дворцовом парке" валялись
пьяные в виде  "героическом"  от  обилия  навешанного  на  себя  оружия,  но
абсолютно неприглядном. Все  это  как-то  не  вязалось  с  теми  сторожевыми
разъездами, которые мы встречали в  степи  на  подходе  к  ставке,  и  четко
выставленными караулами у стен оной.  Сам  Пугачев,  стриженный  под  горшок
бородатый мужчина в  немецком  платье,  подпоясанном  золототканым  кушаком,
сидел за выскобленным столом и мрачным взглядом взирал на расстеленную перед
ним штабную карту. Рядом на скамье сидел вислоусый казак с листом  бумаги  и
пером в руках.
   - Пиши, Мамай, мой указ. Отселя наступать будем.  -  Пугачев  положил  на
карту пятерню, под которой вполне мог скрыться не только лагерь  мятежников,
но и средней руки уезд.
   -  Ваше  величество.  -  В  обеденную  залу,  где  располагалось  штабное
помещение, заскочил вихрастый юноша с парой турецких пистолей за  поясом.  -
Атаман  Лис,  то  есть,  я  хотел  сказать,  вашего  штаба   генерал-поручик
Закревский вернулся из степи с полоном.
   Я удивленно посмотрел на Лиса.

   - Это что, - обнадежил меня тот. -  У  нас  тут  полон  двор  выходцев  с
Катькиного двора. Чернышев есть, Орлов свой доморощенный, Панин, от  сыночка
родненького, у кровиночки, комары его заешь, приперся. Ничего, что в грамоте
не силен, а его  императорского  высочества  цесаревича  учитель.  Я  вот  -
Закревский. А шо, красивое фамили„. Радуйся, что не Мазепа.

   - А-а, енерал-поручик! - Пугачев поднялся из-за стола, раскрывая объятия.
На боку его блистала  драгоценными  каменьями  персидская  сильно  изогнутая
сабля, уж века два, наверное, украшавшая чей-то  ковер.  -  Здорово,  чертов
сын! Где это тебя носило? Я без тебя тут в штабе, как без рук.
   - За Волгу ходил, разведывал, что да как,  -  кланяясь,  ответил  Лис.  -
Рекогносцировка называется.
   - Набрался ты по семинариям умных слов, да не до них сейчас,  -  мрачнея,
произнес "государь". - Что там за Волгой?
   - Суворов идет, батюшка. С ним сила великая.
   - Велю составить, -  Пугачев  подпер  кулаком  свою  лобастую  голову,  -
листкрип к Суворову с повелением не идти войной на  законного  государя,  но
повернуть оружие своей армии супротив женки моей, самозванки.
   - Мудро придумано, ваш личество, - согласно кивнул Лис, - ой  как  мудро!
Да только тут одна закавыка есть. А ну как изменщик  Михельсон  не  допустит
гонцов ваших до Суворова? Он что волк по степу рыщет.  Мы  сейчас  шли,  его
отрядов без счета. Кабы нас поменьше было, поди б, уж и не свиделись.
   - И то верно. - Мрачнея еще более, Пугачев грохнул кулаком об стол. - Все
пути-дороги немчина нам перекрывает. Изловлю вражину - велю конями рвать.
   - Ваш личество, пущай пока Михельсон гуляет.  Все  равно  ему  далеко  не
уйти. А я вам тут покуда из степу гостинчик привез.
   - Спасибо, Лис, уважил.  -  Император  возложил  длань  на  плечо  своего
генерал-поручика. - Подавай сюда свой гостинец. Давно уже зрю, что офицерика
какого-то полоном приволок.
   Лис сделал мне жест приблизиться.
   - Стал бы я вас от великих дел из-за какого-то офицерика  отвлекать,  сам
бы повесил. А то не  просто  офицерик,  ваш  личество,  то  флигель-адъютант
супружницы вашей. Говорит, к вам шел.
   - Гм. -  Пугачев  уставился  на  меня,  оценивая  мою  внешность,  словно
обработанную  газонокосилкой.   -   Здорово   ты   его   отделал.   Что   ж,
флигель-адъютанты у нас  еще  на  суку  не  болтались.  Зачем  пожаловал?  -
по-прежнему ощупывая меня взглядом, осведомился "император".
   Я смотрел на него с отсутствующим выражением  лица,  делая  вид,  что  не
понимаю ни единого слова, сказанного им.
   - Он из голштинцев, ваш личество, по-русски ни бельмеса  не  разумеет,  -
ответил за меня Лис. - Велите, я с ним по-французски побеседую.
   - Давай, енерал, - согласно кивнул лже-Петр, довольный тем,  что  Лис  не
предложил ему пообщаться со мной по-немецки. - Ты у нас языки превозмогши.
   - Слушаюсь, ваш личество. - Лис склонил голову в поклоне.
   Он повернулся ко мне:
   - Вальдар, ну что ты отморозился? Государево величие очи  застит?  Говори
что-нибудь, а я уж буду переводить.
   - Как я буду говорить, когда считается, что я его  не  понимаю?  Расскажи
этому пижону, что меня зовут Вальдар Камдил и что у меня  к  нему  пакет  от
императрицы.
   - Ваш личество, он говорит, что зовут его Вальдар фон Камдил, что  служит
он вашей женке и от нее письмо вам привез.
   - Опять письмо?! - грозно напыжившись,  изрек  Пугачев.  -  Снова  небось
пардону просить будет. Не бывать тому! Не будет ей моего  пардона,  пока  не
покается и, воле моей послушная, не согласится вновь со мною править!
   Внимательно  выслушав  пламенную  речь  государя,  Лис  кивнул  и   начал
переводить:
   - Ну ты сам слышишь, шо этот государь  морозит.  Сам  понимаешь,  ему  по
крути выступить надо, хотя перед кем он здесь распинается, ума не приложу.
   - Ты у него все-таки спроси, чего мне с пакетом делать. Я  его  что,  зря
через всю Россию вез?
   - Тю! Мог  бы  мне  его  при  первой  нашей  встрече  отдать,  все  равно
величество в грамоте, шо свинья в апельсинах. - Он повернулся к  "государю".
- Господин премьер-майор спрашивает, что ему делать с  пакетом,  который  он
вам доставил?
   - Ладно уж, пусть дает, раз привез.
   - Пусть не изволит волноваться, себе не оставлю.
   Я начал расстегивать рубашку, где в специальном  нагруднике,  надетом  на
тело, хранился пакет, опечатанный красным воском императорских печатей.
   - А еще господин офицер просит вам сказать, что мальчишкой  имел  счастье
лицезреть вас в Голштинии на параде, который вы изволили принимать.
   Мне пришлось скосить глаза в сторону, чтобы не выдать удивления по поводу
вольности перевода. Взгляд мой пал на штабную  карту,  украшавшую  стол.  Не
нужно  было  быть  великим  географом,  чтобы   опознать   земли,   на   ней
обозначенные.  "Карта  земель  Мекленбург-Шверен  и  Мекленбург-Стрелец"   -
гласила крупная надпись. Я