ля, уезжать из
страны в такую глушь. Вот вы же, мсье, не просто так из Англии уехали?
   Крыть было нечем - действительно, не просто  так,  а  потому  я  поспешил
сменить тему разговора.
   - А скажи, милейший, - спросил я, принимая из рук француза протянутый мне
шлафрок, - как же все-таки ее светлость омолаживали?
   - Не могу знать, ваша честь. Герцогини не было сорок дней с небольшим,  а
потом она вернулась, ну точь-в-точь как тот портрет, что у  их  светлости  в
кабинете висит. - Обойдя вокруг меня, как вокруг рождественской елки,  слуга
убедился, что платье сидит безукоризненно, и, довольно прищелкнув  пальцами,
произнес:
   - Прикажете ваш утренний кофе? Я пойду распоряжусь.
   Связь включилась, когда я резвой рысью  уже  въезжал  в  Царское  Село  и
впереди  уже  маячили  чугунные  решетки   Екатерининского   парка,   словно
огораживающие сказку от яви.

   -  С  чем  пожаловал,  душа  моя?  -  раздался  знакомый  мне  уже  голос
императрицы.
   - Срочное донесение из тайной канцелярии, ваше величество.
   - Давай говори, что там такое?
   - Вчера в ночь туда явился контр-адмирал Герман фон Ротт в  сопровождении
поручика Ислентьева с повинной об участии своем в заговоре против вас,  ваше
величество.
   - Экий конфуз!  Никогда  досель  заговорщики  в  тайную  канцелярию  сами
повинную голову не несли.
   - Адмирал балаболит о глубоком раскаянии, да только под утро у дачи графа
Алексея Орлова - Чесменского, что  в  Петергофе,  задержали  дворецкого  фон
Ротта. У того выпытали, что вчера вечером к адмиралу приходили двое. Один из
них по описанию вроде Ислентьев, другой - как бы не ваш Камдил.
   - Вот так новость. Наш пострел везде поспел. Экий резвун! С чего  бы  это
его на ночь глядя к фон Ротту понесло? Ладно, пусть он сам нам поведает. Ты,
душа моя, послал за ним?
   - Послал, ваше величество. Сразу на гауптвахту и послал. Вот с минуты  на
минуту должен быть.
   - Ладно. О чем там фон Ротт нам доносит?
   - Пишет, что был против вас составлен заговор,  чтобы  либо  женить  вас,
ваше величество, на графе Григории Орлове,  либо  же,  покусившись  на  вашу
жизнь, усадить на трон Павла.
   - Тьфу ты, бестолочь! Не приведи  господь!  Орловым-то  что  за  дело  до
Павла? Там Панин уже корнями в землю врос.
   - Так ведь как хитро умыслили,  ваше  величество!  Во  время  Чесменского
парада должны были подать знак, и ежели  б  решено  было  на  убийство  ваше
посягнуть,  то  секунд-майор,  который  в   Петергофе   береговой   батареей
командует, должен  был  яхту  орудийным  огнем  потопить.  А  тут  надлежало
случиться и Орлову с кавалергардами. Понятное дело, батарею бы захватили,  а
майор бы сознался под пыткой, что открыть огонь ему  Панин  повелел.  Злодей
как раз в панинской масонской ложе состоит...
   - Опять масоны?! - Было слышно,  что  Екатерина  возмущенно  заходила  по
кабинету.
   - Здесь следует отличить, ваше  величество,  ложи  рейхелевские  от  всех
прочих. Рейхелевские, а панинская из таких, спят и видят  Павла  на  царство
посадить. У елагинских этого нет. Вот здесь и нужно между них раздор внести.
Плетьми против масонов бороться смысла нет... - начал Безбородко.
   - Хорошо. Обдумай, доложишь мне  свои  мысли  на  сей  счет,  -  прервала
Екатерина. - Что еще Орловы умышляли?
   - Так вот, под шумок, покуда никто не разобрался, Панину  голову  с  плеч
долой как убийце государыни, сторонников его в каземат, а Павлу выбор:  либо
править, но с ними, либо же самозванку на престол.
   - Вот оно как! А коли б женить меня захотели?
   - Тогда бы пушки стреляли мимо. Да  только  Панину  все  равно  б  голову
снесли в защиту государыни.
   - Хитры, канальи. Да и мы не дураки. Фон Ротта пытать, пусть  всех,  кого
знает и подозревает, отдаст. С Алемана Орлова  глаз  не  спускать,  а  ежели
вдруг к фон Ротту в гости пожалует, пусть его там встретят. Да дворецкого  в
дом верни, он его наверняка в лицо знает.  Орлова  взять  живьем!  Я  с  ним
вместе, - она помедлила, - на этой яхте парад принимать буду.

   Слушая  эти  слова,  я  уже   поднимался   по   дворцовой   лестнице,   и
серебряно-красные статуи кавалергардов в  едином  движении  сомкнули  передо
мной  карабины,  требуя  назвать  свое  имя.  Я  назвался,  и  кавалергарды,
сверившись с заученным с утра списком, открыли мне двери.

   - И вот еще что, душа моя, - услышал я.  В  ту  же  секунду  звук  исчез.
Немало  удивленный  этим,  я  постучал  пальцем  по  символу   веры,   желая
восстановить контакт. Звука не было.
   Я переступил порог приемной. Кроме меня, здесь был еще один человек:  тот
самый кавалергардский капрал с суровым лицом мраморной статуи, терзавший ухо
шаловливого пажа на недавнем императорском  ужине.  Мы  посмотрели  друг  на
друга с нескрываемым подозрением.
   - Вальдар Камдил, лорд  Камварон,  -  назвался  я.  -  На  два  часа  мне
назначена аудиенция у ее величества.
   - Соблаговолите подождать, - отчеканил капрал.  -  Ее  величество  заняты
неотложными государственными делами.  -  Произнеся  это,  он  замер,  словно
механическая кукла Якова  Брюса,  почти  полностью  закрывая  собой  вход  в
кабинет государыни и  оставляя  меня  один  на  один  с  ее  многочисленными
высокохудожественными изображениями, развешенными на стенах.
   Картины в массивных золоченых рамах, бывшие основным украшением приемной,
отражали различные периоды жизни ее  величества,  дочери  Ангальт-Цербтского
герцога Софии-Фредерики-Амалии: от скромной Фике в  поношенном  платьице  до
императрицы Екатерины в бриллиантовой короне, стоимость которой  многократно
превышала стоимость родительских владений государыни. Впрочем, художники  не
поскупились на лесть самого  разнообразного  толка  высокой  покровительнице
изящных искусств. Вот их величество  в  форме  лейб-гвардии  Преображенского
полка, словно готовая  повести  гренадеров  против  неприятеля;  вот  она  в
аллегорическом виде покровительницы наук с зеленью на голове; вот  в  наряде
а-ля рюс, этакая себе добрая бабушка в  собольей  кацавейке...  Конечно,  во
всех портретах было что-то общее, пожалуй, даже сравнивая изображения друг с
другом, можно было предположить, что на них написано одно и то  же  лицо.  У
меня не было никаких претензий к мастерам  кисти,  увековечивавших  в  своих
творениях императрицу, было два малюсеньких "но": ни один из  этих  шедевров
не походил на портрет юной  принцессы,  давным-давно  нарисованный  Гроотом,
зато все они очень мало походили на реальную живую Екатерину.
   Я уставился на портрет Фике, от нечего делать стараясь представить  себе,
какой на самом деле  была  государыня  в  годы  юности.  Мне  она  отчего-то
напоминала одну мою давнюю знакомую, баронессу Пантей  д'Эпонейл,  служившую
фрейлиной при дворе нашей королевы. Во всяком случае, будь я  режиссером,  я
бы не преминул пригласить ее на роль молодой Екатерины, доведись мне снимать
фильм об этих временах.
   Стоп!   Я   уставился   на   картину    так,    будто    Амалия-Фредерика
по-заговорщически подмигнула мне с полотна. Что-то такое говорил мне сегодня
болтливый француз о схожести леди Чедлэй с собственным  портретом?  Человек,
похожий на портрет, и портрет, похожий на человека, вовсе не одно и  то  же.
Особенно если речь идет о заказном парадном портрете. А что, если  Калиостро
тоже нашел кого-то на роль герцогини вместо того, чтобы возвращать почтенной
леди годы ее безвозвратно ушедшей юности? Да нет, абсурд! Ее  узнают  старые
поклонники и знакомые, она знает об интимных делах многолетней  давности,  у
нее тот же почерк, в конце концов.  Почерк,  почерк,  почерк...  Я  вспомнил
сонет моего дядюшки в альбоме леди Чедлэй и чернильное пятно  рядом  с  ним.
Вот что мне нужно! Можно быть сколько угодно похожей на портрет, можно  даже
знать  практически  все  о  жизни  человека,  можно  овладеть  его   манерой
двигаться, его почерком, но отпечатки пальцев поменять нельзя.  Вот  так-то!
Об этом знаю я и не знает Калиостро. И если отпечатки пальцев в альбоме и  у
нынешней герцогини совпадают, то я готов поверить  в  омоложение,  в  вечную
жизнь и в то, что сам Калиостро превращается по ночам в крылатого дракона  и
преодолевает  расстояние  от  Митавы  до   Санкт-Петербурга   со   скоростью
реактивного истребителя.
   А если нет, выходит, наша  очаровательная  герцогиня  -  коварная  лживая
тварь на службе у мошенника Калиостро, а сам я круглый  идиот  с  мозгами  в
нижних полушариях. Да уж, выбор не из легких.
   - Лорд Камварон, - услышал я  за  спиной  трубный  глас  кавалергардского
капрала, - ее величество ждет вас.
   Я чуть было не поделился с бравым служакой удивлением, что не слышал, как
вышел из апартаментов Безбородко, но, быстро сообразив, что в  общем-то  мне
ничего не известно о наличии секретаря в  кабинете  императрицы,  благодарно
кивнул и вошел в предупредительно  открытую  дверь.  Ее  величество  ожидали
меня, сидя в глубоком кресле с книгой, будто прервав  для  встречи  со  мной
чтение любимого Вольтера.  Я  вытянулся,  как  портняжный  метр,  и  щелкнул
каблуками,   давая   дилинькнуть   шпорам.    Все    как    учили:    взгляд
отважно-глуповатый, глазами поедать начальство.
   - Проходите, проходите, лейтенант. Эк вы грохочете, в самом деле.
   Я сделал два четких шага вперед, строго следя за тем, чтобы  носок  моего
сапога был строго параллелен полу.
   - Ну что, молодец.  -  Екатерина,  похоже,  подбирала  слова  для  начала
разговора. Она глядела на меня пытливо, словно  пытаясь  понять,  кто  перед
ней: боевая машина, какой я кажусь, или же это только притворство. Я не стал
облегчать ей задачу. - В службу нашу просишься?
   - Так точно, ваше величество! - гаркнул я.
   - Экий ты, братец, шумный, - поморщившись,  произнесла  она.  -  Не  ори,
будто тебя режут.
   - Слушаюсь, ваше величество, - ответил я, понижая тон.
   - Ну что, лейтенант, поведай нам о себе. - Екатерина откинулась в кресле,
приготовившись слушать печальную повесть о моих похождениях.
   - Прошу простить меня, ваше величество, - вновь пробарабанил я, - в  моей
жизни нет ничего такого, что бы могло привлечь внимание вашего величества.
   - Эк ты заладил: величество, величество. Сама  знаю,  что  величество.  И
скромничать нечего, чай, офицер, а не красна девица. О  подвигах  твоих  нам
уже известно. В Англии герцог Гамильтон, в море  известный  капер  Джон  Пол
Джонс, а здесь вчера Григорий Орлов. Ловок ты, лейтенант, шпагой махать.
   - Я защищал свою жизнь и честь, ваше величество.
   - Ой ли! - усмехнулась Екатерина. - Ни за что не поверю, что сам в  драку
не лез. Ну да ладно, это все дела былые.  А  вот  скажи-ка  мне,  лейтенант,
вчера ввечеру к контр-адмиралу фон Ротту ты ходил?
   - Так точно,  ваше  величество,  -  выпалил  я.  -  Сопровождая  поручика
Ислентьева.
   - Вот оно как! И с чего это вам вздумалось к нему в гости идти?
   - Ваше величество, прежде чем рассказать вам о причинах, побудивших  меня
на подобные действия, я прошу у вас милости. Милости не  для  себя,  но  для
человека, спасшего мне жизнь;  для  человека,  коего  злодейство  фон  Ротта
лишило чести и Родины.
   - Ну, коль нет на нем вины, то и наказания, стало  быть,  нет.  А  уж  за
верность и заслуги и подавно награждать следует.
   - Ваше величество, камердинером моего дяди... - Тут я  поведал  Екатерине
историю Петра Реброва, по возможности живописуя его приключения,  странствия
и старания вернуться домой и открыть преступления  командира  "Ганимеда".  -
Однако, ваше величество, поручик Ислентьев, офицер вашей тайной  канцелярии,
еще до нашего с ним знакомства подозревал о злоумышлениях адмирала фон Ротта
против вашего величества.  И  когда  я  поведал  ему  о  прежнем  злодействе
адмирала... Мы пришли к нему в дом на  свой  страх  и  риск,  дабы  не  дать
негодяю возможность свершить коварный замысел.
   - За чаркой водки, поди, решали? - усмехнулась Екатерина. - Ну да  ладно,
победителей не судят.
   - Ваше величество, - чуть помедлив, произнес  я.  -  Я  дал  слово  чести
Герману фон Ротту, что ежели он чистосердечно сознается в  своем  участии  в
заговоре, то былая его вина не будет помянута.
   Взгляд Екатерины помрачнел и приобрел ледяную холодность.
   - Ты, голубь, за тайную канцелярию впредь  слово  чести  не  давай.  Коли
правда  то,  что  ты  говоришь,  предательством  фон  Ротта   немалый   вред
Государству Российскому нанесен. Но памятуя заслугу твою, так и  быть,  будь
по-твоему. Коли об этом просишь, пусть сие будет твоя награда.
   - Благодарю вас, ваше величество. Никакой другой награды мне не надобно.
   Екатерина усмехнулась и поглядела на меня еще более заинтересованно,  чем
прежде:
   - Так уж и не надо! Или ты всю жизнь в лейтенантах сидеть намерен?
   - Я  воин,  ваше  величество,  и  честно  выполняю  свой  воинский  долг.
Награждать же за это - не мое дело.
   - Что ж, толково говоришь. Да, судя по всему, ты храбр и честен. Будет  у
меня к тебе дело. Справишься - быть тебе в чинах и  в  милости.  Ну  а  нет,
милость моя тебе уже не понадобится.
   - Никто из рода Камдилов не чурался опасности. Недаром девиз нашего  рода
"Верная рука".
   - Славно, - покачала головой Екатерина, - весьма  славно.  Тогда  слушай.
Надлежит тебе ехать в лагерь мятежника Емельяна Пугачева, отвезти ему тайный
пакет и, коль решится он оставить злодейство, тайно  же  доставить  его  для
переговоров в указанное место. До  ставки  полковника  Михельсона  дам  тебе
конвой, после с толмачом поедешь. В толмачи же тебе назначу  дружка  твоего,
поручика Ислентьева. Емельке можешь передать, что  на  время  переговоров  я
обещаю сохранить его жизнь и свободу. Коли орда разбойная стоять будет, то и
я велю огня не открывать. Ну а ежели не согласится, скажи, что впредь пощады
никому не будет, всех велю казнить лютой смертью.  -  Екатерина  произносила
фразы со скоростью орудийных залпов, и  мне  виделось,  как  эти  слова-ядра
долетают до цели, рвутся на множество  осколков,  калеча  и  унося  жизни  в
пестрых рядах пугачевской босоты. Я стоял  словно  оглушенный,  стараясь  не
показать свое изумление столь неожиданной новостью. У меня как-то  в  голове
не укладывалось, что можно вот так вот взять и послать с заданием величайшей
государственной важности человека, пусть даже заведомо храброго, но  все  же
едва знакомого. Тем  более  при  таком  широком  выборе  кандидатур.  Но  не
высказывать же свое удивление перед лицом императрицы.
   - Готов служить вашему величеству! - четко произнес я, вновь становясь во
фрунт.
   - Вот и славно, - кивнула государыня. - Утром  зайдешь  к  Безбородко  за
бумагами и завтра же, с  возможной  скоростью,  в  путь.  А  теперь  ступай,
недосуг мне с тобой разговаривать, - кинула она, теряя  ко  мне  интерес.  -
Аудиенция окончена.

   - Все слышал, - едва я покинул кабинет, раздался у меня на  канале  голос
лорда Баренса. - Что и говорить, положение у тебя аховое. Вот уж не  ожидал,
что Екатерина решит послать тебя к Пугачеву. Резоны, конечно,  у  нее  есть:
человек ты здесь для всех чужой, если  что  -  тебя  не  хватятся;  отважен;
оружием владеешь. Ежели кому-то здесь  и  верен,  то  непосредственно  самой
Екатерине, а не кому другому. Да и из столицы вас,  сударь,  удалить  нужно.
Своего провала Орловы тебе вовек не простят, а силы у них немалые.
   - Забавная манера спасать от мести людей, посылая их волку в зубы.
   - Императорская манера. Так погибнешь не за  понюшку  табаку,  а  этак  -
может, службу сослужишь. Разницу ощущаешь?  Но  риск,  конечно,  велик  и  у
Екатерины, и у тебя. Хотя ей-то что, ну окажешься ты английским шпионом,  ну
передашь мне тайный пакет с приглашением Пугачева на конспиративную встречу,
ну и что? Что я дальше с этой информацией делать  буду?  Внутренние  маневры
государственной политики. А вот тебя, пожалуй, Пугачев может  вздернуть  еще
до того, как найдет в своем войске грамотея, который сможет  прочитать,  что
написано в послании.
   - Или да, или нет, или может быть.
   - Ладно, не храбрись.  Лишнее  геройство  нам  сейчас  не  нужно.  Сейчас
вызовем базу, узнаем, есть ли у нас свои  люди  среди  пугачевцев.  Вряд  ли
Институт подобное народное движение оставил  без  присмотра.  Приготовились,
начали: База Европа-Центр. Биорн вызывает Базу Европа-Центр.
   - Я База Европа-Центр, - раздался на канале мелодичный женский  голос.  -
Слушаю тебя, Биорн.
   - Скажи-ка мне, дорогуша, есть ли у нас агентура в армии Пугачева?
   - Атаман Лис, -  отвечала  дежурный  оператор.  -  Командует  отрядом  из
запорожских и слобожанских казаков, входит в пугачевский  штаб.  Грубиян,  -
добавила она, помолчав, явно от себя.
   - Спасибо, мисс, больше вопросов нет. Отбой связи.  Ну  что  ж,  Вальдар,
видишь, все не так фатально. Запросим у Института  разрешение  на  связь,  а
дальше уж придется тебе поработать самому. Я, конечно, постараюсь помочь, но
возможности мои не безграничны. По месту разберешься. Вопросы есть?
   - Вопросов нет, - сообщил я. - Имеется подозрение.
   - Какое?
   - Мне отчего-то кажется, что Калиостро не омолаживал герцогиню  Кингстон,
а попросту подменил девушкой, похожей на нее в молодости.
   - Да нет, это вряд ли. Просто здесь не совсем все так же с магией, как  в
нашем мире, вот и все. Я же общался с герцогиней Кингстон  до  омоложения  и
уверяю тебя, это одна и та же женщина. Так играть невозможно.
   - И все же, дядя, нельзя ли  достать  что-нибудь  с  отпечатками  пальцев
Элизабет Чедлэй?
   - А зачем тебе?
   - Хочу сравнить их с теми, что когда-то оставила их светлость  в  альбоме
возле вашего сонета.
   - Что ж, на обеде у Елагина, быть может, представится такая  возможность,
- немного подумав, ответил лорд Баренс. - Ладно, ты сейчас куда?
   - К Ислентьеву. Надо сообщить ему о предстоящей увеселительной прогулке.
   - Хорошо. Я буду у Елагина. Освободишься - приезжай.

   Связь заработала несколько часов спустя, когда мы с Никитой успели уже не
только обсудить все прелести предстоящего путешествия, но и  заранее  выпить
за упокой наших душ. Ни он, ни я не предполагали подобного исхода вчерашнего
кавалерийского наскока на фон Ротта. Нельзя сказать, чтобы поручик был особо
рад свалившемуся на него известию, но что делать, когда делать нечего.
   В доме же Елагиных в это время добротно, по-русски  обедали,  так,  будто
собирались насытиться на всю Оставшуюся жизнь.

   - Вы говорите, - вещал кому-то Калиостро, - что мир таков, каким  мы  его
ощущаем. Но то, что мы  видим,  слышим,  чувствуем,  -  это  всего  лишь  те
условные границы, которые мы сами с детства себе воздвигаем. В мире  же  нет
линии горизонта, нет времени, которое можно было бы отмерять  часами,  да  и
сам этот мир всего лишь один из многих похожих на него миров.
   - А он, часом, не из наших? - поинтересовался я.
   - По штатам не проходит.
   - А откуда же он тогда все это знает?
   - А бог их, масонов, разберет, откуда они что знают. Прими как данность -
знают, и все.
   - Человек способен делать многое, - продолжал свою пламенную речь великий
копт. - Он способен пронзать время,  подобно  стреле.  Способен  обращать  в
живые организмы бездушный камень. Вы позволите, - он подошел к пожилой даме,
смотревшей на него с нескрываемым  восторгом,  -  сударыня,  пожалуйте  вашу
брошь.
   Бриллиантовая брошь с изумрудами, красовавшаяся на  груди  у  престарелой
прелестницы, потянула, пожалуй бы, гиней на триста. Дама, завороженно  глядя
на мага, протянула ему свое украшение. Он взял его в ладонь,  показал  всем,
сжал руку в кулак и вновь разжал ее минуты через  две.  Желтая,  как  лимон,
канарейка вспорхнула с его ладони, и, конечно же, никакой броши  там  больше
не было. Публика взорвалась овациями.
   - В детстве нечто подобное я видел в цирке, - неуверенно начал я.
   - Н-да, славная была вещица, дорогая.
   - Человеческие возможности практически  безграничны,  -  прокомментировал
исчезновение броши граф К