привет от  Петра
Реброва.
   - Что?! - вновь взревел гостеприимный хозяин. - Вон отсюда! Наглец! Я  не
знаю никакого Петра Реброва!
   -  Полноте,  господин  контр-адмирал,  вы   знаете   Петра   Реброва.   В
адмиралтейской коллегии хранится список экипажа брига "Ганимед",  в  котором
значится это имя, причем как раз  в  то  время,  когда  вы  были  командиром
корабля. А вот доклада Петра Реброва о том, как вы продали  таблицы  стрельб
из "единорогов" агенту иностранной державы, в тайной канцелярии еще нет,  но
он там будет.  Вместе  с  надлежащими  доказательствами.  -  Конечно  же,  я
блефовал. Никаких доказательств у меня не было и быть не могло. Но фон Ротту
об этом было ничего не известно. А будучи артиллеристом, то есть  человеком,
привыкшим иметь дело с числами, он уже сложил как дважды два,  что  попал  в
цепкие лапы английской разведки. А уж  что  могла  нарыть  по  этому  поводу
английская разведка, известно лишь одному богу.
   - Вы пришли меня шантажировать? - все так  же  нелюбезно  поинтересовался
фон Ротт, выхватывая из-под шлафрока пистолет.  -  Глупо,  чертовски  глупо.
Если даже Петр Ребров жив, в чем лично я не уверен, все  равно  он  остается
дезертиром. И то, что он видел, никому ничего не  докажет  -  ему  никто  не
поверит. А вас я просто убью.  Скажу,  что  вы  были  английским  шпионом  и
пытались меня подкупить. Конечно же, денег в ваш кошелек я добавлю...
   Мысленно я похвалил выдержку поручика Ислентьева, ибо появление его в эту
минуту ломало бы всю игру. Конечно же, фон Ротт уже наговорил себе на вполне
весомый приговор, но, по мне, он мог сказать  много  больше.  Я  слушал  его
слова как музыку, потому как с каждой произнесенной фразой петля вокруг  шеи
бравого адмирала затягивалась все туже и туже. Картинно  подняв  руки,  я  с
восторгом внимал  пылкой  речи  гневливого  собеседника.  Хотя,  признаться,
пистолетный ствол,  направленный  в  мою  сторону,  был  не  самым  приятным
моментом этой сцены. Надежда была лишь на  то,  что  сначала  наш  сумрачный
германский гений выговорится и только  потом  нажмет  на  спусковой  крючок.
Хотя, что мудрить, мне совсем не улыбалось словить  грудью  птичку,  готовую
вылететь из железного дупла этого прусского дуба. Тем более что у  меня  уже
был готов ответный спич. В тот момент, когда я поднял  руки,  из  небольшого
кармашка,  вшитого  в  левый  рукав  камзола,   выпал   маленький   жилетный
пистолетик,  закрепленный  на  прочном  шнуре.  Подобный  "последний   довод
королей" был заранее предусмотрен для бесед, требующих веских аргументов,  и
сейчас он ждал своей секунды.
   - Господин адмирал, - улыбаясь как  можно  слаще,  произнес  я.  -  Можно
назвать вам, как минимум, три причины, чтобы не нажимать  спусковой  крючок.
Первая: даже если вы меня убьете, Петр Ребров останется жив и дезертиром его
не признают, ибо в  любом  краю,  в  любом  положении  на  пользу  Отечества
супротив его врагов  умышлял.  К  тому  же  документы,  подтверждающие  вашу
измену, останутся в целости и  сохранности  и  будут  предъявлены  в  тайную
канцелярию еще до того, как меня  похоронят.  Второе:  вы  приняли  меня  за
английского шпиона, а это ошибка. Там, за дверью, - я перенес  вес  тела  на
правую ногу, указывая рукой в то место, где находится дверь, -  ждет  офицер
тайной канцелярии. Он слышал наш разговор от первого до последнего  слова  и
под присягой подтвердит, что вы безо  всякого  принуждения,  по  своей  воле
сознались в измене. И третье и последнее состоит в том,  -  я  ускорил  темп
речи, - что я, - небольшая пауза, - выстрелю первым.
   При этих словах я рухнул влево в нижнюю  стойку,  резко  выбрасывая  руку
вперед. Под собственным весом мой пистолетик вылетел прямо в ладонь.  Оружие
"последнего шанса" было готово к стрельбе.
   Конечно же, мое действие было чистейшей провокацией. Стоило  мне  заявить
адмиралу, что я выстрелю  первым,  он  тут  же  нажал  спусковой  крючок.  Я
искренне надеялся на то, что мой оппонент был все  же  артиллеристом,  а  не
ганфайтером. А потому  попытается  словить  ускользающую  цель,  довернув  в
сторону противника запястье с  пистолетом.  Попасть  в  таком  случае  можно
исключительно случайно, а вот повредить  руку  при  выстреле  -  вне  всяких
сомнений. Выстрел грянул, и зеркало, находившееся мгновение  назад  за  моей
спиной, осыпалось вниз градом блестящих  осколков.  Фон  Ротт  взвыл,  роняя
пистолет и хватаясь за вывихнутую кисть.
   На пороге комнаты возник поручик Ислентьев с обнаженной саблей в руке.  В
другой он держал бронзовую бляху на цепочке, предваряющую вопрос о цели  его
внезапного визита.
   -  Простите,  адмирал,  я  ошибался,  -  скорбно  произнес  я,   принимая
подобающую джентльмену позу. - Вы быстрый стрелок. Неловкий, но быстрый.  Во
всем же остальном, как видите, я вас не обманул.
   Фон Ротт перевел взгляд с бляхи тайной  канцелярии  на  меня,  мучительно
сжал губы в страдальческой гримасе.
   - Оставьте пафос, вы еще не  в  застенках.  Итак,  у  нас  налицо  измена
родине, попытка устранения  свидетеля  матроса  российского  флота,  попытка
убийства офицера российского флота  и...  -  Я  сделал  эффектную  паузу.  -
Герман, простите, не знаю, как вас по батюшке. Самое интересное  для  тайной
канцелярии:  попытка  государственного  переворота,  намечающаяся,  если  не
ошибаюсь, на день Чесменского парада.
   - Что за глупости вы говорите? - мрачно кинул фон Ротт.
   - Не надо строить из себя идиота, - пожал плечами я. -  Как  вы  думаете,
почему  я  нахожусь  сейчас  перед  вами,  вместо  того   чтобы   сидеть   в
Петропавловской крепости? А раненный мною сегодня Григорий  Орлов  по  указу
императрицы малой скоростью направляется в имение, где ждут его, можете  мне
поверить,  весьма  худые  вести.  Вы  проиграли,  фон  Ротт,   полностью   и
окончательно. Спасти вас от петли  может  только  чистосердечное  признание.
Причем желательно до того, как его дадут все остальные  участники  заговора.
Вы понимаете, о чем я говорю?
   Адмирал  молча  кивнул.  В  дверях  показался  дворецкий  с  алебардой  и
несколько слуг с кочергами и метлами. Переполошенные выстрелом, они  спешили
на подмогу своему хозяину.
   - Пшли вон, собаки! Тайная канцелярия! В Сибири сгною!  -  с  неожиданным
напором рявкнул мой ассистент.
   Увидев бляху  в  руках  Ислентьева,  подмога  поторопилась  обратиться  в
бегство,  дабы  не  искушать  судьбу.  Усмехнувшись  неудаче  деблокирующего
маневра противника, я вновь обратился к адмиралу:
   - Итак, послушайте мое предложение. Вы пишете чистосердечное признание  о
своем участии в заговоре, сообщаете все, что вы  знаете  на  эту  тему,  без
изъятия и добровольно, но, понятное дело, в сопровождении поручика, следуете
в тайную канцелярию. Мы же со своей стороны в этом случае  обещаемся  забыть
все остальные ваши грехи, что дает вам  реальный  шанс  выпутаться  из  этой
истории с наименьшими потерями.
   - Разрешите я сяду, - обреченно выдавил фон Ротт.
   - Хорошо, только без глупостей. Я не промахнусь.
   На губы фон Ротта наползла кривоватая улыбка.
   - В это я верю. - Усевшись, он подвинул к себе лист  бумаги,  чернильницу
и, морщась от боли в правой руке, начал писать.
   Покаянные записки фон Ротта отняли  значительно  больше  времени,  чем  я
рассчитывал. Герцогиня уже явно ожидала меня на балу, и несвоевременное  мое
на нем появление вполне могло грозить бедствиями и разрушениями ни в чем  не
повинной российской столице. Судя по беседе ее светлости  с  моим  дядюшкой,
настроена она была более чем решительно.
   - Никита, - спросил я Ислентьева. - Ты сам здесь управишься?
   - Я думаю, да.
   - Вот и славно. Тогда я должен ехать дальше. Сейчас главное, чтоб Алексей
Орлов не узнал о нашем визите до времени, - громко произнес  я,  рассчитывая
донести слова не столько присутствующим в кабинете, сколько прятавшемуся  за
драпировкой дворецкому. - Нельзя его спугнуть.

***

   Бал удался. Остатки сливок общества,  вынужденные  киснуть  в  Петербурге
посреди лета, привязанные  к  городу  либо  делами  службы,  либо  семейными
обстоятельствами,  беспорядочно  бродили  анфиладами  особняка,  представляя
возможность собравшимся любоваться богатыми коллекциями  минералов,  носимых
на груди, на шее, в волосах, в ушах, на запястьях и,  быть  может,  даже  на
лодыжках, но любоваться этим изыском мешал фасон  платьев.  По  танцевальной
зале гордо дефилировали высокопоставленные защитники отечества, слепя  глаза
обилием  высоких  наград,  так  что  попади   на   сегодняшнее   празднество
какой-нибудь астроном, он был бы подавлен и  обескуражен  таким  количеством
звезд, обретающихся не на своем месте.
   Слухи  в  этом  городе  действительно  распространялись  быстро.   Стайка
кавалеров  от  корнета  до  ротмистра  включительно,  окружавшая  герцогиню,
заметно стаяла при моем появлении. Тем более что у благородного  общества  в
этот момент сыскалось новое развлечение. Какой-то светский остряк  незаметно
засунул кусочек лимбургского сыра в карман камзола престарелого сенатора,  и
тот едва  ли  не  волчком  теперь  крутился  по  праздничной  зале,  пытаясь
отделаться от преследовавшего его гнусного запаха. Шутка  имела  грандиозный
успех.
   - Милорд Вальдар. - Леди Кингстон благосклонно склонила  головку,  озаряя
меня дежурной улыбкой. - Я весьма рада вас видеть,
   - Я обещал быть, ваша светлость. - Поклон  мой  был  шедевром  поклонного
искусства. Думаю, не здесь, так в Китае такое должно было существовать. -  Я
не мог обмануть ваших ожиданий.
   - Вы очень любезны, друг мой - Герцогиня подала мне руку для  поцелуя.  Я
приложился к ней губами, оставаясь до конца галантным кавалером.
   Во всей этой встрече был какой-то подвох. Не то чтобы что-то в  ней  было
не правильно, но в словах и жестах хозяйки торжества я не чувствовал чего-то
до боли необходимого. Искренности, что ли? Впрочем, вздохнув, я  списал  это
на бальную суету.
   - Милорд Вальдар, - услышал я голос ее светлости.  -  Я  была  бы  весьма
рада, если бы вы написали несколько строк в моем альбоме.  -  Она  протянула
руку, почти повелевая сопровождать ее к столику,  где  на  обозрение  гостей
была выставлена своеобразная книга отзывов и замечаний, обтянутая  пурпурным
сафьяном. - Посмотрите, - прошептала она, перелистывая страницы, проложенные
тончайшей рисовой бумагой, - здесь расписывались замечательные люди. Вот это
рука Вольтера, вот Поуп, это Дидро. Я вам потом как-нибудь  расскажу  о  нем
массу забавных вещей. Это написал король  Георг,  батюшка  нынешнего  короля
Георга. А вот здесь автограф императора Фридриха. Да, обратите внимание, вот
этот сонет посвятил мне лет девять назад ваш дядюшка. Прелестные стихи.
   Я скользнул взглядом по альбомному листу. Рядом  с  ровным,  как  шеренги
солдат на плацу прусского императора, росчерком моего дяди красовался вполне
отчетливый чернильный отпечаток пальца.
   - Он так волновался, - пояснила леди Кингстон,  замечая,  куда  направлен
мой взгляд, - что посадил кляксу на столе, а я, когда брала альбом, сразу не
заметила. Рукав, пальцы - все перепачкала. Конфуз был необычайный,  -  нежно
ворковала она, улыбаясь своим воспоминаниям. - Однако  все  это  было  очень
давно. Надеюсь, вы порадуете меня чем-нибудь?
   - Постараюсь, миледи.
   -  Тогда  не  буду  вам  мешать.  Полагаю,  попозже  вы  пригласите  меня
танцевать. Я оставляю для вас любой танец по вашему выбору. -  Она  помахала
мне пальчиками и удалилась, сопровождаемая шлейфом кавалеров.
   Чужой души потемки - словно ночь,
   Однако ночь темна лишь до рассвета, - выводил я, -
   Когда ж душа дорогу ищет к свету,
   Она потемки изгоняет прочь...
   Мажордом появился на пороге залы и,  грохнув  посохом  об  пол,  протяжно
объявил о прибытии новых гостей:
   - Граф и графиня Калиостро!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   Либо вы часть проблемы, либо вы часть ее решения.
   Элдридж Кливер

   Атмосфера всеобщего ликования, воцарившаяся  в  зале,  наводила  меня  на
грустные мысли. Из-за своей толстокожести я никогда не мог понять  восторга,
который охватывает толпу в связи с приездом очередной знаменитости. Впрочем,
женщины,  туго  затянутые  в  корсеты,  и  сами   по   себе   находились   в
полуобморочном состоянии, а уж подобная новость и  подавно  вызывала  резкий
прилив  крови  к   голове   со   всеми   вытекающими   отсюда   медицинскими
последствиями. Заразить же своим настроением мужчин  для  прекрасных  дам  и
вовсе дело пустяковое.
   Дождавшись окончания рукоплесканий, я активизировал связь:

   - Дорогой дядя, у меня для вас радостная новость...
   - Фон Ротт раскололся?
   - Да, раскололся. Сейчас пишет добровольную явку с повинной. Но я  не  об
этом.
   - А о чем же?
   -  Граф  Алессандро  Калиостро   с   супругой   изволили   пожаловать   в
Санкт-Петербург.
   - Как это, изволили  пожаловать?  Он  же  вчера  еще  был  в  Митаве?!  -
недоуменно выпалил лорд Баренс.
   - Сведения императрицы устарели, он уже здесь.
   - Проклятие! Я ожидал его через неделю, не раньше. Значит, общее собрание
представителей масонских лож ожидается со дня на день.
   - Вероятно, вы правы.
   - Что ж, расклад не самый лучший,  но  будем  играть  с  тем,  что  есть.
Постарайся не терять его из виду...

   - О милорд Вальдар! - Калиостро стоял рядом со  мной,  глядя  с  вежливым
интересом. - Я рад видеть вас в добром здравии. Насколько я могу судить, мой
бальзам пошел вам на пользу.
   - Благодарю вас, граф, - поклонился я. - Ваше лекарство буквально вернуло
меня к жизни.
   - Лечит природа, я только помогаю ей.
   Публика вновь впала в состояние истеричного восторга. Никогда еще  беседа
доктора с пациентом не производила такого фурора.
   - Господа, господа! - прервал ликующих мой целитель. - Я  прошу  простить
меня и мою супругу, мы весь день были в дороге и сейчас желали бы отдохнуть.
Все же, кто надеется продолжить беседу о человеческих  возможностях,  о  тех
бесценных дарах, которыми награждает нас  природа  и  которые  мы  отчего-то
стараемся не замечать, милости прошу завтра в вечеру в  дом  действительного
статского советника Елагина.
   -  Однако  его  превосходительство  в  отъезде,   -   послышался   чей-то
неуверенный голос.
   - Вы, несомненно,  правы,  -  улыбнулся  неизвестному  доброхоту  великий
посвященный. - Но завтра утром в девять часов пятнадцать минут  он  вернется
домой и, узнав от вас о моем приезде, решит устроить вечер в мою честь.
   Публика ахнула, автоматически переключая  свое  внимание  на  собеседника
Калиостро. Десяток независимых наблюдателей готовы были поклясться, что  тот
никогда не выезжал из России и не водил  знакомство  с  таинственным  гостем
герцогини  Кингстон  и,  соответственно,  не  мог   находиться   с   ним   в
предварительном сговоре.
   - И все же, господа, я вынужден сейчас откланяться и временно похитить  у
вас очаровательную  хозяйку  праздника.  Еще  раз  прошу  простить  меня.  -
Калиостро поклонился с непередаваемым изяществом и предложил герцогине  свою
тонкую  аристократическую  руку.  Та,  глядя   на   графа   взглядом   почти
завороженным,  последовала  за  ним   с   радостью,   точнее,   с   каким-то
странно-радостным  выражением  на  лице,  как  будто  наклеенным  и   потому
неподвижным.  В  душе  моей  шевельнулась   ревность   обиженного   ребенка,
наблюдающего, как кого-то другого гладят по голове. Невзирая на  присутствие
здесь очаровательной итальянки, именовавшейся супругой графа, я  бы,  может,
заподозрил наличие тайной любовной связи между Калиостро и леди Кингстон, но
во всем облике, в  походке,  в  выражении  лица  герцогини  было  что-то  не
правильное, неуловимо странное,  так  что  сама  мысль  о  любовной  страсти
казалась здесь безумной.

   - Что-то здесь не так, - передал я. - Герцогиня смотрит на Калиостро, как
влюбленный кролик на галантного удава.
   - Да, я видел, - медленно произнес Баренс,  наблюдавший  сцену  появления
магистра тайных наук  моими  глазами.  -  Возможно,  он  гипнотизирует  леди
Чедлэй, Но для чего? Непонятно. Во всяком случае, на  это  следует  обратить
внимание. И вот еще что, - Баренс немного помолчал, обдумывая слова, -  я  в
тебе не сомневаюсь, но, будь добр, когда общаешься с Калиостро, держи  связь
включенной: и тебе надежней, и мне спокойней.

   Побродив еще немного по особняку, пытаясь симулировать светскую жизнь,  я
поспешил покинуть общество и удалиться в выделенный мне  флигель,  поскольку
желание обнять подушку после столь насыщенного трудового дня  подавляло  все
остальные.
   Проснулся я довольно поздно. Солнечные  лучи,  пробиваясь  сквозь  густую
зелень сада, сквозь цветное витражное стекло, не жгли поутру в глаза, требуя
немедленного подъема, как сержант в  казарме  новобранцев,  а  тихо  гладили
лицо, ненавязчиво напоминая, что большинству людей  в  светлое  время  суток
подобает заниматься делами, а не валяться в постели. Особенно  в  преддверии
приема у императрицы. Подогреваемый этой мыслью, я подскочил как ошпаренный,
хватая часы, лежавшие на столике у кровати. Слава  богу,  времени  было  еще
вдосталь,  но  поспешить  стоило.  Слуга-француз,   приставленный   ко   мне
герцогиней, услышав резкий скрип барской койки, решил возможным  потревожить
меня своим присутствием.
   - Прикажете умывание, мсье? Понятное дело, я приказал.
   - Вы знаете, мсье Елагин прибыл домой ровно  в  девять  часов  пятнадцать
минут и, узнав,  что  его  сиятельство  граф  Калиостро  прибыл  в  столицу,
немедленно  велел   послать   к   нам   с   сообщением,   что   вечером   их
превосходительство будут счастливы устроить прием в честь графа Калиостро. -
По обыкновению большинства французов, мой новый слуга закрывал  рот,  только
пережевывая пищу и во сне, да и то не всегда. - Говорят, о приезде господина
Калиостро Елагину действительно сообщил тот самый мсье,  на  которого  вчера
указал граф. Утром их экипажи встретились на  Литейном,  и  господин  Елагин
пожелал узнать, что нового происходит в городе.
   - Чудеса, да и только, - пробормотал я.
   - О да! - чему-то радуясь, ответил француз, подавая мне полотенце.  -  Но
после того чуда, которое совершил граф Калиостро с нашей госпожой, стоит  ли
удивляться подобным мелочам!
   Я насторожился. Я всегда настораживаюсь, когда речь заходит о вещах,  мне
не понятных. А если речь идет о волшебстве, то  пусть  меня  назовут  грубым
солдафоном, я склонен видеть подвох до той  поры,  пока  не  удостоверюсь  в
обратном.
   - А ты давно служишь у герцогини? - как можно безразличнее спросил я.
   - Не очень, мсье. Их светлость перебрались из Англии во Францию месяца за
полтора до своего омоложения и тогда же наняла всех слуг.
   - Что, неужели не осталось никого из тех, кто прислуживал ей в Англии?  -
Пока что мой интерес не выходил за рамки светской беседы. Допрашивать слуг с
пристрастием мне было не с руки, но и без того картинка открывалась довольно
занятная. Конечно, ни один закон не запрещает менять слуг хоть по  три  раза
на дню, но все  же,  год  за  годом  живя  рядом  с  кормилицами,  няньками,
камеристками, камердинерами,  конюхами  и  садовниками,  невольно  начинаешь
воспринимать их как членов семьи, и выгнать их на улицу вот  так  вот  одним
движением руки дело не самое обычное.
   - Наверное, те неприятности, которые свалились на  нашу  добрую  госпожу,
были из-за плохих слуг, - видя мое удивление, поспешил пояснить француз.
   Объяснение было простое и понятное: подкуп слуг издавна был любимым видом
времяпрепровождения знати, не уступая даже псовой охоте. И все же  это  было
бы слишком просто, слишком лежало на  поверхности,  чтобы  быть  правдой.  В
высшем свете не бывает коротких путей.
   - А откуда ты знаешь, что у герцогини в Англии были неприятности?
   - Да я и не знаю, ваша честь, - пожал плечами мой собеседник. - Но к чему
герцогине, да еще такой богатой, да имея в родстве самого коро