ите ли, - начал было штурман... и запнулся, чтобы выслушать перевод.
- Видите ли, лихтор мало приспособлен для перевозки такого количества людей.
Увы, у нас не было денег на что-либо лучшее. К тому же он  еле  плетется,  а
впереди блуждающие мели Сейбла. Вы не хуже меня знаете, сэр, что  это  самое
коварное место во всей Атлантике. Очень не хотелось бы  вновь  очутиться  на
бревне посреди океана. К тому  же  морские  обычаи  велят  оказывать  помощь
потерпевшим бедствие. Если бы ваша милость согласилась принять на  борт  мою
команду, наша благодарность не знала бы границ. Я не богатый  человек,  сэр,
но у меня есть кое-какие сбережения,  и  я  готов  заплатить  вам,  если  вы
доставите нас на континент. Там мы уже сами  доберемся  до  места.  Вам  все
равно надо будет пристать к  берегу,  скоро  начнет  темнеть,  а  идти  в  -
потемках через Сейбл рискованно даже для  такого  прекрасного  корабля,  как
ваш.
   Выслушав перевод, капитан Гуль вопросительно посмотрел на лорда Баренса:
   - В общем-то, штурман прав, милорд. Идти через Сейбл ночью очень  опасно.
Быть может, действительно...
   - Нет,  -  прервал  его  рассуждения  лорд  Баренс,  мгновенно  становясь
надменным вельможей и не давая капитану даже закончить фразу. - Мы не  будем
брать французов на борт  и  не  будем  приставать  к  берегу.  Тем  более  к
французскому. Если Сейбл так опасен, как вы о том говорите, лучше мы  станем
на якорь в проливе и с рассветом двинемся дальше.
   Я посмотрел на наших гостей. Вероятно, мне показалось, но, по-моему,  оба
они были разочарованы.
   - Это невозможно, - сообщил им мой дядюшка.
   - Увы, увы, мсье,  -  печально  вздохнул  штурман.  А  в  это  время  над
фальшбортом  "Феникса"  появился  мощный  торс  боцмана,  отправленного  для
досмотра.  Спрыгнув  на  палубу,  он  подошел  на  положенное  расстояние  к
капитану, кинул ладонь к глазам и четко отрапортовал:
   - Сэр, корабль проверен. Ничего запрещенного к перевозке  на  борту  нет.
Жду дальнейших приказаний, сэр!
   - Заканчивайте досмотр и поднимайтесь на борт, - скомандовал капитан Гуль
и продолжил, повернувшись к шкиперу:
   - Вы можете продолжать путь.
   Тот молчал, глядя на  нас  оловянными  глазами  и  пыхтя  своей  глиняной
трубкой.
   - Благодарю вас, капитан, - склонился в поклоне француз,  выслушав  слова
лорда Баренса. - Если позволите, еще один вопрос. В проливе полно каперов да
и просто джентльменов удачи, а им все равно, кого грабить,  англичанина  или
голландца. Не позволите ли  вы,  сэр,  держаться  вблизи  корвета,  вряд  ли
какой-нибудь негодяй осмелится лезть на ваши пушки.
   - Хорошо, - пожал плечами наш капитан. - Хотя я готов поставить все  свое
месячное жалованье против  груза  вашей  шхуны,  что  вы  не  удержитесь  за
корветом и получаса.
   Штурман еще раз поклонился, сделал знак своему флегматичному  спутнику  и
направился к трапу.

***

   Убавив паруса, "Феникс" осторожно продвигался вперед, то и дело  промеряя
глубину лотом, опасаясь коварных блуждающих мелей Сейбла, на  которых  нашло
свою гибель такое количество кораблей, что Великая Армада рядом с ними могла
сойти за небольшую парусную регату.
   - Вам не показалось, милорд, - спросил я Баренса, когда  мы  заскучав  от
неизменных морских пейзажей, спустились в каюту, - что эта парочка прекрасно
понимала английскую речь?
   - Мой молодой друг, - лорд Джордж покровительственно положил мне руку  на
плечо, - я полагаю, вы имеете в виду штурмана, который  начал  говорить,  не
выслушав мой перевод? Его напарник,  по-моему,  слабо  владеет  даже  родным
языком. - Мой дядюшка иронически улыбнулся. - Конечно же, я заметил это,  но
все, кто сколько-нибудь долго плавает в этих  местах,  знают  пару  десятков
фраз на любом из языков побережья. Понять, о чем  идет  речь  между  мной  и
капитаном, было отнюдь не сложно.
   Я покачал головой:
   - И все же что-то здесь не так...
   - Браво, племянничек, браво! - насмешливо бросил дядя Джордж,  отстегивая
шпагу и усаживаясь в обитое атласом золоченое резное кресло. -  Насколько  я
могу судить, в годы своей юности вы явно зачитывались приключениями капитана
Блада  и  ужасного  пирата  Флинта.  Вынужден  вас  разочаровать:  их  время
окончилось больше века  тому  назад.  Каперы  североамериканских  мятежников
действительно встречаются в этих водах  в  большом  количестве.  Обычно  они
ходят на шхунах или бригантинах. Эти корабли быстры и  маневренны,  имеют  в
лучшем случае до десяти - пятнадцати пушек, но по боевой мощи не идут  ни  в
какое сравнение с корветом. Тем более вы же сами видели, команда  лихтора  -
безоружный сброд. Не с ножами же они на нас  полезут?  Полноте,  не  смешите
меня.
   Вдохновленный такой отповедью, я поспешил заткнуться, тем более что Питер
Редферн, очевидно, повинуясь усвоенному раз и навсегда распорядку дня своего
господина, принес на серебряном подносе  бутылку  хереса,  бокалы  и  легкую
закуску. Однако, невзирая  на  сказанное  и  выпитое,  сомнения  все  же  не
оставляли меня. Я был новичком в этом мире,  и  все  странное  казалось  мне
вдвойне странным. "Итак, к якорю они привязали мешок с  какой-нибудь  мелкой
контрабандой или же своими сбережениями. Что же, вполне может быть.  Как  ни
крути, досмотр - процесс не самый приятный. Матросов на лихторе было десятка
три. Хотя, насколько  я  помню,  экипаж  лихтора  человек  пять-шесть,  плюс
человек десять - двенадцать экипаж шхуны. Считай не считай, а лишнего народа
на лихторе не меньше дюжины. Но может быть, это была  очень  большая  шхуна?
Или  же  в  Англии  нашлись  еще  желающие  срочно  попасть  на   континент.
Предполагаемое знание штурманом английского...  Это  мне  дядюшка  популярно
объяснил". Я вновь шаг за шагом стал вспоминать прошедшую встречу,  мысленно
прокручивая перед собой каждую минуту визита. Несостыковки отыскались  очень
быстро,  хотя,  увы,  все  они  могли  быть  также  объяснены  естественными
причинами: короткие пехотные шпаги, болтавшиеся  на  боку  у  наших  гостей,
насколько я знал, оружие  не  популярное  в  среде  моряков,  предпочитавших
длинные кортики или тесаки. Возможно, конечно,  что  было,  то  и  нацепили.
Тогда почему и голландский шкипер, и штурман с французской шхуны?
   Но можно предположить, что обе шпаги принадлежат голландцу и одна из  них
штурману была выдана специально для парада. Может такое быть? Почему нет. Но
тут  возникает  следующая  проблема:  странно   промокший   судовой   журнал
"Екатерины де Ла-Марш". Почему  текст  внутри  журнала  размыт,  а  название
подмокло, но вполне читаемо? Возможно, он  оказался  в  воде  в  развернутом
виде, обложкой вверх. А можно было журнал так  держать  в  воде  специально,
скажем, чтобы не дать прочитать какие-либо записи?  И,  наконец,  последнее:
погода весь сегодняшний день стояла жаркая. Перехваченный нами лихтор не был
военным кораблем, однако, когда мы подошли к "Зваану",  весь  народ  на  его
палубе был аккуратно одет в рубахи. Быть  может,  тоже  для  парада  или  же
команде было что прятать под этими рубахами? На все вопросы могло  быть  два
ответа - разумный, но это было по части лорда Баренса.  И,  на  мой  взгляд,
правильный,  потому  что  такое  количество  "но"  на  милю  пути   невольно
настораживало. Решив придерживаться своей линии, я достал из рундука коробку
палисандрового дерева с гербом Камдилов на крышке и, найдя потайной гвоздик,
нажал его. Чуть слышно
   Чвакнула пружина, и коробка медленно открылась, наигрывая пои этом первые
аккорды "Помилуй меня, Господи". Внутри этой "музыкальной шкатулки" хранился
подарок моего друга Рассела к "боевому крещению" - пара чудесных  пистолетов
работы богемского мастера Питера Голба. Что бы там ни  говорил  мой  дорогой
дядюшка, сегодня был шанс испытать их в деле.
   В мою "секретарскую"  каморку,  примыкавшую  к  апартаментам  посланника,
заглянул Редферн, чтобы поинтересоваться не угодно ли мне чаю.
   -  Послушай,  Питер,  -  произнес   я,   перехватив   удивленный   взгляд
камердинера, созерцавшего мои военные приготовления. - У меня к тебе  личная
просьба. О ней не обязательно говорить  дяде  Джорджу,  но  уж  поверь  мне,
повредить ему она никак не может. Будь добр, вечером заряди свой  карабин  и
будь начеку. На всякий случай.
   Почтительно выслушав мои рекомендации, слуга отвесил надлежащий поклон и,
произнеся "Непременно, ваша милость", поспешил удалиться.
   Время катилось к ужину, и мне не долго  осталось  ждать,  чем  завершится
спор между здравым смыслом лорда Баренса и моей манией преследования.
   Когда стемнело, мы стали на якорь. Освещаемый мерцающим пламенем кормовых
и топовых фонарей, корвет тихо покачивался, чуть  подпрыгивая  на  невысоких
волнах, сбивая с них искрящуюся в лунном свете пену. Убаюканный стуком  волн
о борт корвета и мерными шагами вахтенных, я задремал, сидя  в  кресле.  Мне
снился сон впервые за время моего присутствия в здешних краях на  подобающую
времени тему. Я сидел  на  берегу  за  каким-то  нагретым  солнцем  валуном,
наблюдая  сквозь  склонившиеся  над  рекой  ветви  шалости   стайки   ундин,
резвящихся у колеса полуразвалившейся водяной мельницы. Надо  признать,  это
зрелище доставляло мне удовольствие. Во всяком случае, наполовину. То есть я
имею в виду на верхнюю половину. Хихикающие русалки, громко  хлопая  хвостом
по мельничному колесу, скатывались по нему вниз и,  поднимая  каскад  брызг,
плюхались в воду. "А-а-а", - вскрикнула одна  из  них,  с  легким  всплеском
исчезая в волнах. Я поморщился во сне. При явных женских  признаках  ундины,
вскрик у нее был неожиданно мужского тембpa... Мужского тембра?!  Глаза  мои
распахнулись сами собой, вырывая сознание из полудремы.
   На столе ярко  горела  масляная  светильня,  играя  бликами  на  букетном
Дамаске пистолетных стволов. Сквозь переплет каютного окна  пробивался  свет
кормового фонаря. Я вскочил, опрокидывая стул, и  бросился  к  иллюминатору.
Борт о борт с "Фениксом" неспешно погружался в воду  злосчастный  лихтор.  С
него по веревкам на нашу палубу одна за другой  поднимались  темные  фигуры.
"Ну, вот вам и привет от старика Флинта, -  быстро  возвращаясь  к  столу  и
хватая пистолеты, пробормотал я.  -  Пожалуй,  пора  вмешаться".  Я  кинулся
наверх, едва не споткнувшись о ноги Редферна, спавшего у дверей каюты своего
хозяина. В руках у него был зажат уже знакомый мне штуцер. Стоило мне задеть
верного слугу, как дрема его моментально улетучилась.  Ствол  карабина  стал
угрожающе подниматься на уровень моей груди.
   - Тише, Питер, это я, - прошипел я сдавленным от волнения голосом. - Буди
дядю. Поднимайте экипаж. На борту пираты, - бросив это, я опрометью бросился
на палубу. Но стоило мне  ступить  по  ней  лишь  шаг,  как  кто-то  тяжелый
обрушился  на  меня  сверху  сзади,  обхватывая  руки  и  выбивая  один   из
пистолетов.
   - Этого живьем, - услышал я.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Свинец - чрезвычайно сильнодействующее средство. Лишь несколько  граммов,
и вы беседуете с ангелами.
   Полковник Кольт

   Захват, удерживающий кольцом мои плечи и грудь, никак нельзя было назвать
слабым. По всей видимости, негодяй, заключивший меня  в  свои  объятия,  уже
считал плененным этого  расфуфыренного  дворянчика,  некстати  вылезшего  на
палубу подышать ночным воздухом. Я резко вскинул вверх руки, подобно крыльям
взлетающей птицы, и крутанулся на месте,  ставя  свою  левую  ногу  на  пути
отступления нижних конечностей нападавшего. Полет  бедолаги  был  недолог  и
закончился,  судя   по   звуку,   нежданным   столкновением   со   столбиком
поддерживающим навес кормовой надстройки. В тот же миг соратник моей жертвы,
видимо, спешивший на помощь вынырнул из полутьмы буквально в трех  шагах  от
меня. Повинуясь не столько  велению  разума,  сколько  годами  наработанному
рефлексу, я тут же нажал спусковой крючок пистолета, находившегося  как  раз
на уровне лба несчастного. Он грохнулся на палубу, не  издав  ни  звука.  Не
скажу, чтобы я испытал при этом спазмы желудка,  угрызения  совести  и  тому
подобные беллетристические вольности. Единственное, что промелькнуло у  меня
в мозгу, было короткое и четкое: "Второй". Но схватка продолжалась. И третий
душегуб, размахивая абордажным тесаком, мчался  навстречу  неприятностям.  Я
блокировал его атаку предплечьем и, проведя свою руку ему под  мышку,  резко
вздернул вверх. Бедняга взвыл от боли в плечевом суставе, но тут  же  смолк,
получив удар по лбу окованной железом рукоятью пистоля.  Четвертому  повезло
еще менее. Перелетев через брошенное ему под ноги обмякшее тело третьего, он
чуть ли не носом уткнулся в мой сапог.  Удар  каблуком  в  основание  черепа
навсегда лишил  его  возможности  совершать  подобные  ночные  визиты.  Нож,
внезапно  вылетевший  из  темноты,  чиркнул   по   бедру,   обжигая   болью.
"Проклятие!" - процедил я, до скрежета сжимая  зубы.  Боль  не  исчезла,  но
как-то перестала восприниматься, поскольку бой не может быть закончен,  пока
противник не повержен. Или же покуда ты жив.
   К тому моменту, когда  до  отвращения  знакомый  голос  прокричал:  "Этот
мой!", рядом со мной на палубе валялись еще  двое  пострадавших.  Эти  слова
были произнесены на чистейшем английском языке, и, судя по всему,  те,  кому
они предназначались, не нуждались в переводчиках. Давешний штурман Жан  Поль
Дюруа стоял передо мной, сжимая уже знакомую  пехотную  шпагу.  В  мерцающем
свете фонарей я видел, как  играет  на  его  губах  саркастическая  ухмылка.
"Француз"  сделал  пару   махов   своим   оружием,   словно   проверяя   его
управляемость, и стал в стойку. И тут наконец у меня  появилась  возможность
обнажить свой клинок. Мы сошлись и зазвенели сталью,  внезапными  финтами  и
ложными атаками прощупывая оборону противника. У  пресловутого  Дюруа  было,
как минимум, два преимущества: обе ноги прекрасно  его  слушались,  а  кроме
того, он явно более меня привык  сражаться  на  раскачивающейся  корабельной
палубе. Однако в  остальном  мои  шансы  были  предпочтительнее.  За  спиной
"француза" не было фехтовальной школы маэстро Николя Ле Фонтэ.
   Парировав  квартой  атаку  противника,  я  перевел  его  клинок  вниз  и,
превозмогая боль, наступил ногой на лезвие. Вырванный  из  руки  Дюруа  эфес
звякнул о палубу, но в тот момент, когда я уже занес шпагу для  завершающего
удара, за спиной моей грохнул выстрел,  страшная  боль  обожгла  мне  плечо,
бросила вперед, и я рухнул, сбивая с ног мнимого штурмана, последним усилием
воли прижимая шпагу к его  горлу.  Следующий  выстрел,  прозвучавший  спустя
мгновение после первого, я скорее почувствовал, чем услышал.
   Туман в моей голове время от времени взрывался  яркими  вспышками,  давая
мне возможность вновь и  вновь  прожить  и  прочувствовать  короткие  минуты
последнего боя. На этот раз я видел схватку как бы  со  стороны,  точнее,  с
разных  сторон,  словно  отснятую  на  пленку  десятком  скрытых  камер.   В
покадровом повторе я видел, как приходит  в  себя  сброшенный  мною  с  плеч
коренастый "голландец", как ползет он на четвереньках  по  палубе,  едва  не
попадая рукой под каблук моего сапога... Именно в этот момент  Дюруа  делает
свой  злосчастный  выпад,  очевидно,  надеясь  если  не  поразить  меня,  то
опрокинуть через спину шкипера. И в тот миг, когда шпага  пиратского  вожака
выворачивается из его пальцев, напарник "француза"  подхватывает  оброненный
мной в самом начале боя пистолет... Я вижу пламя выстрела. Вижу, как в  упор
спускает курок своего карабина выскочивший из-за двери Редферн и мертвый уже
пират в конвульсиях дергается на палубе, пачкая  ее  кровью  из  разорванных
внутренностей... Вижу весь дальнейший бой, хотя не  знаю,  как  я  могу  его
видеть, и до тошноты страдаю от удушливого  запаха  лаванды,  пропитывающего
картину боя. Внезапно палуба вновь погружается в туман, и  пере  до  мной  в
рваной пелене  этого  тумана  появляется  лицо  патриарха  Чжоу-И,  великого
мастера Ю Сен Чу. "Бой - это всего лишь  бой,  -  назидательно  говорит  он,
качая головой с забранными в хвост длинными седыми волосами, - но  это  толь
ко бой и ничего, кроме  него.  Заполни  его  собой,  заполни  полностью.  Не
оставляй противнику даже самого малого, места проявить свою волю. Только так
ты сможешь победить не сражаясь". Туман рассеивается,  и  мастер  Ю  Сен  Чу
неспешно и  задумчиво  проходит  по  палубе  корвета,  объятого  смертельной
схваткой, проходит, не замечая мелькающих клинков  пуль  и  пламени  пожара,
лезущего вверх по вантам. Дойдя до фальшборта, он  чинно  переступает  через
него и растворяется в ночи. А запах лаванды все преследует меня, неотвязный,
как комариная стая. Я почти задыхаюсь и изо всех сил сжимаю пальцы в  кулак,
силясь преодолеть подступающую дурноту...
   - Посмотрите, миледи, он разорвал подушку, - слышу я сквозь бред. -  Сжал
пальцы и разорвал ее.
   Голос,  которым  произнесены  эти  слова,  мне  незнаком,  но   я   готов
поклясться, как только смогу говорить, что никто из  экипажа  "Феникса"  так
разговаривать не может. Так  произносят  слова  девушки  от  шестнадцати  до
осьмнадцати годов, вырастая  из  девичьих  платьев  и  не  дорастая  еще  до
женских.
   Не знаю уж, как там мертвецы с  монетами,  положенными  на  глаза,  но  я
поднимаю свои веки так, будто каждое  из  них  прижимает  шестнадцатифутовое
ядро.
   - Смотрите, смотрите, миледи! Он наконец очнулся!  Сквозь  дымку  я  вижу
двух девушек, склонившихся над  моей  постелью.  Судя  по  очертанию  фигур,
передо  мной  госпожа  и  ее  камеристка.  Во  всяком  случае,  платье  а-ля
сигнальный буй наводило меня на мысль  о  светском  статусе  одной  из  моих
"сиделок". Я с тоской вспомнил виденные мною в изрядном количестве  портреты
красавиц XVIII столетия: все те губки бантиком, глупенькие кукольные  глазки
и щеки, за которыми можно было хранить запас продовольствия на черный  день.
В родовом поместье моих предков таких милашек была целая  стена.  Однако  до
конца времени этих фарфоровых кукол оставалось еще лет  двадцать,  и  лежать
все эти годы, не размыкая глаз, не было никакой возможности.  Я  сделал  над
собой  усилие,  стараясь  навести  резкость  во  взгляде.  Не  знаю,  то  ли
художества всех этих маэстро мазка были  неудачной  глупой  местью  вздорным
кокеткам, то ли мне уж так везло, но обе сидевшие  у  моего  скорбного  одра
барышни  были  весьма  хороши  собой.  Особенно  ежели  вдруг  смыть  с  них
обязательные напластования туши, пудры и  румян.  Однако  полагаю,  подобная
мысль, выскажи я ее, показалась бы  здесь  святотатством.  Милорд  пришел  в
себя, - констатировала служанка, озаряя каюту неожиданно радостной улыбкой.
   Насколько  я  мог  судить,   она   вообще   была   девушкой   простой   и
жизнерадостной.
   - Сходи позови лорда Джорджа, Вирджиния, - произнесла ее госпожа  голосом
глубоким и бархатистым. - Скажи, что его племянник очнулся.
   - Слушаюсь, мадам. - Камеристка присела в неизменном книксене и  поспешно
исчезла за дверью.
   Пользуясь случаем, я нагло уставился на  хозяйку  апартаментов,  стремясь
получше разглядеть ее, вычленить основное из-под слоя модных художеств.  Мне
тяжело описывать словами женскую красоту. На мой взгляд, все эти  воспевания
формы носа, цвета губ и величины ушей лишь жалкое блеяние, неспособное  и  в
малой мере передать  впечатление  от  действительно  красивого  лица.  Такое
впечатление подобно молнии. А можно ли описать в подробностях и красках  эту
самую  молнию,  особенно  когда  она  попадает  в  тебя?  Единственное,  что
действительно обращало на себя внимание, были, конечно же, глаза. Серые, как
туман, но не грязный смог заводских предместий, а утренний туман  где-нибудь
на берегу озера, готовый исчезнуть и  открыть  взору  наблюдателя  и  раннюю
синеву воды, и свежую  зелень  листвы,  покрытую  росой.  Все  это  было  во
внимательно глядевших на меня глазах неизвестной красавицы. И  все