еными и убитыми?
   - Раненых перевязать, - скомандовал я, - убитых в реку.
   - Быть может, схоронить? - неуверенно начал гусар.
   - Мне неизвестен татарский похоронный обряд. Вам, думаю, тоже, -  отрезал
я. - А подкармливать здешнее  зверье  человечиной  я  не  намерен.  В  реку!
Ржевский, наших похорони здесь. Везти их по такой жаре до ближайшего  города
- последнее дело. Сверху насыпьте побольше камней. Выставь  посты  да  пошли
кого-нибудь проверить барку.
   - Да что с ней станется! Вон они, красавцы, угребли на середину реки. Все
как полагается.

***

   Полдня пути прошло без приключений. Потрепанные гусары  зализывали  раны,
мадам Орлова принимала деятельное участие в перевязках, похоже, нисколько не
смущаясь ни кровью, ни искаженными болью лицами солдат. Я был благодарен  ей
за помощь, и, надо сказать, присутствие на нашем плавучем лазарете  женщины,
а уж тем более  столь  красивой  женщины,  весьма  дисциплинировало  раненых
бойцов. К великому сожалению, лишь трое из них могли продолжать путь дальше,
раны  же  остальных   требовали   скорейшего   медицинского   вмешательства,
невозможного в наших условиях.
   Ближе к полудню на высоких  волжских  кручах  показались  купола  церквей
уездного города с романтическим названием Туров. Лет сто тому назад, в  годы
разинской  вольницы,  Туров  лишился  своих  деревянных   крепостных   стен,
сожженных пожаром, и теперь,  в  предчувствии  нашествия  нового  супостата,
пытался наверстать упущенное время и вновь превратиться в крепость. Судя  по
тому, что я мог видеть с реки, это  удавалось  ему  весьма  условно.  Стоило
Пугачеву переправиться выше или ниже по течению, и обращенные к Волге наспех
возведенные укрепления не представляли бы для него никакой опасности.
   Мы пришвартовались у пирса, на котором дежурили два воинственных старца с
алебардами, и я, взяв с собой Ислентьева и велев Питеру  заняться  погрузкой
провианта на баржу, отправился объясняться с городскими властями.
   - Помилосердствуйте! - взывал к моей совести седовласый капитан, командир
местного гарнизона. - Ваше высокородие, господин  городничий,  хоть  вы  ему
скажите, город-то с чем останется?! Я ж эту охотницкую  команду  с  бору  по
сосенке набирал. У нас же сил, тьфу, три пушчонки, с которыми еще царь  Петр
на шведов ходил, инвалидная рота да полусотня конных калмыков! А те еще  бог
весть куда повернут, коли недобрая разбойников пугачевских принесет.  Вы  же
сами видите, господа, в округе неспокойно. - Он указывал на  моего  толмача,
наводившего оторопь на местную публику окровавленной повязкой на голове.
   Городничий  только  разводил  руками,  указ  матушки-императрицы   гласил
однозначно четко: "Всемерно оказывать  содействие  безо  всякого  изъятия  в
средствах".
   - Авось пронесет. Авось и не придет супостат.
   В таких препирательствах прошло часа три, пока наконец провиант  и  фураж
для нашей команды  не  был  отпущен,  пули  и  огненное  зелье  из  арсенала
выписаны, раненые  гусары  помещены  в  гошпиталию  и  два  десятка  местных
"охотницких стрелков, егерскому бою обученных", готовы  были  поступить  под
начало командиру нашего конвоя. Удовлетворенные достигнутым результатом,  мы
откушали чем бог послал в дому городского  головы  и  отправились  к  месту,
отведенному нам для расквартирования.
   Ржевский встречал нас у порога квартиры.
   - Беда, господин премьер-майор, беда, - нервно начал  он,  теребя  темляк
своей сабли и явно не зная, куда девать руки.
   Сердце мое опустилось вниз, как подводная лодка при приближении самолетов
противника.
   - Что случилось? - выпалил я.
   - Миссис Редферн похитили.
   - Как похитили?! - От  волнения  я  чуть  не  стал  заикаться.  -  Да  ты
понима...
   Что ему следовало понимать, Ржевский так и не узнал. Я осекся,  сознавая,
что по-прежнему не могу добавить колоритных  штрихов  к  портрету  сердечной
зазнобы бравого гусарского поручика.
   - Господи, как Питеру-то сказать! - причитал он.
   - Рассказывай толком, что произошло?
   - Миссис Редферн попросила меня сопровождать ее в модную  лавку,  надеясь
присмотреть себе новое платье... Сами понимаете, в пути...
   - Да-да, продолжай.
   Двух платьев, купленных по пути госпоже Орловой, для всякой женщины  было
действительно маловато.
   - В лавке госпожа Редферн начала подбирать себе обнову,  а  я  остался  в
сенях ждать ее. Тут вламывается какой-то невежа улан и давай на меня  орать,
что, дескать, я любовник его жены, что он этого так не оставит  и  что  жена
его сейчас там, у модистки, и он туда непременно войдет.
   - Ну а ты?
   - Я его, понятное дело, не пустил. Слово за  слово,  он  обещал  прислать
сюда своих секундантов.
   - Ну а дальше?
   - Я стучусь к модистке - тишина. Толкаю дверь  -  она  заперта.  Выбиваю,
заскакиваю: окно настежь, модистка сидит привязанная к  стулу,  рот  заткнут
какой-то тряпкой, а миссис Редферн и след простыл! Я девушку  развязал,  она
говорит: примеряли платье, когда двое неизвестных заскочили через  окно,  ее
чем-то по голове огрели и уволокли миссис Редферн. Я вот думаю, как  бы  это
не наши ночные гости.
   - Угу, - кивнул я, сжимая зубы и стараясь взять себя  в  руки.  -  Какого
полка, говоришь, был улан?
   - Поручик Санкт-Петербургского уланского.
   -  Ржевский,  в  гарнизоне  этого  захолустья  нет  никаких  улан!  А  уж
санкт-петербургских и подавно.
   - Так, выходит, она с каким-то уланом сговорилась,  -  бледнея  и  сжимая
кулаки, начал гусар. Похоже, сейчас в нем бушевала ревность, причем ревность
двухголовая - одна  голова  угрызала  его  по  поводу  того,  что  англицкая
красавица вообще предпочла кого-то другого, другая же терзала душу тем,  что
зазноба предпочла ему улана.
   - Сговорилась, Ржевский, сговорилась, - отворачиваясь,  чтобы  не  выдать
своих чувств, бросил я. - И тебя и  меня,  как  детей,  провела.  Но  какова
стерва!
   - А Питеру что скажем? - явно мучимый  запоздалыми  угрызениями  совести,
вздохнул поручик.
   - Оставь. Я сам с ним поговорю.

   - Капитан, - как обычно, резвым аллюром вломился в мое сознание Лис. - Вы
до Турова уже добрались?
   - Добрались, - хмуро ответил я.
   - Это хорошо. Тогда, если твои  окна  выходят  на  реку,  можешь  в  него
платком помахать, а я из своих кущарей полюбуюсь.
   - Как-нибудь в другой раз.  Поведай-ка  мне,  чьи  это  башибузуки  здесь
буянят?
   - Мои, - радостно отозвался Лис. - Но не волнуйся, раз ты  в  Турове,  мы
город брать не будем.
   - И на том спасибо. А скажи, вчера ночью на  нас,  часом,  не  твои  люди
наскочили?
   - Не-а! Шо я, враг самому  себе?!  То  Айберген-хан  со  своими  нукерами
развлекается. У него стволов не хватает, вот  и  ломится,  куда  ни  попадя.
Много вы вчера народу положили?
   - В сумме человек тридцать, да десяток раненых, сюда сдали.
   - Понятно. Теперь он, наверно, в степь  уйдет.  У  него  так,  навскидку,
десятка два всадников осталось. Но  я  не  по  этому  поводу  звоню.  Я  так
понимаю, ты сегодня в городе ночуешь?
   - Похоже на то.
   - Вот и славно. Пойдешь вниз по реке в сторону Казани, увидишь утес.
   - Здесь много утесов.
   - Этот примечательный. Это не утес, это мыс, и если приглядеться, то даже
не мыс, а недополуостров. Песню слышал, есть на  Волге  утес,  чем-то  диким
порос? Так вот, это  о  нем.  Его  еще  Разинским  величают.  Правда,  здесь
Разинских утесов до хрена, такое ощущение, будто батька-атаман только тем  и
занимался, шо шастал по утесам и думал на них думу.
   - Чертовски интересное замечание, дальше что?
   - А шо дальше? Как увидишь утес,  ломись  туда,  будем  там  вместе  думу
думать, как тебе лучше у императора Петра III уединенцию получить.
   - Хорошо. Да, вот еще, у меня есть к тебе просьба. Ты тут все  равно  без
толку по округе носишься.
   - Я не ношусь. Я в разведке.
   - Бог с ней, с  твоей  разведкой!  У  меня  Орлова  сбежала  с  какими-то
уланами.  Возможно,  поляками.  Ты  уж  прихвати  ее  с  собой,  если  вдруг
встретишь.
   - Да, шеф, ну ты даешь! - послышалось на канале после некоторой паузы.  -
Ладно, не  томись,  душа,  сыщем  твою  дважды  беглянку.  Бу-га-га,  Орлова
сдернула с уланами!! Все, отбой. Усем пить спирт!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

   Все страны, что утратили легенды,
   Обречены окоченеть навек.
   Патрис де ла Тур дю Пен

   Я уже битый час сидел на утесе,  ожидая  появления  Лиса.  Однако,  кроме
белок, носившихся по стволам корабельных сосен, да меня, здесь  не  было  ни
одной живой души. Оставляю на откуп попам вопрос, есть ли душа у белок,  мне
же до этого не было ровным счетом никакого дела.
   Внизу, посреди раскинувшейся до горизонта реки, в ожидании моего  сигнала
стояла барка, и я почти чувствовал, как, напряженно глядя на Разинский утес,
покусывает  ус  поручик  Ржевский,  как  нервничает   Редферн,   вынужденный
отпустить своего великовозрастного "дитятю" одного на встречу  с  непонятным
"нашим  человеком".  Мне  пришлось  выдержать  целую  баталию,  прежде   чем
отправиться сюда.
   - Да как же вы один, батюшка? - убеждал меня Питер.
   - Ничего, - отмахивался я, - справлюсь.
   - Это опасно, - утверждал поручик. - Возьмите хоть пяток стрелков.
   Я отрицательно мотал головой:
   - У меня высочайшие инструкции.
   - Я пойду с вами, господин премьер-майор, - стараясь подняться с  лежанки
под парусиновым навесом, настаивал Ислентьев. - Куда же вы без толмача.
   - Господин штаб-ротмистр, - командным тоном заявлял я, - вам след лежать.
Сотрясение мозга не шутка, ваши головокружения недобрый  знак.  В  ближайшую
пару недель вам вообще лучше не подниматься. А без толмача я  обойдусь,  наш
человек владеет французским.
   Нелегкая носила "нашего человека" бог весть где, и я уныло ходил по  краю
утеса, надеясь, что бродящий силуэт заметен с воды. Пейзаж был  великолепен,
но тосклив, и моя рука уже потянулась к символу веры,  чтобы  вызвать  Лиса,
когда экстренный выпуск новостей развеял скуку ожидания.

   - Прибыл по вашему зову, матушка-государыня, - раздался на  канале  связи
властный мужской голос весьма приятного тембра.
   - Не называй меня матушкой, чай, люди не слышат.  А  наедине,  душа  моя,
тебе это не приличествует. Скажи-ка  мне  лучше,  готовы  ли  списки  господ
офицеров, кои в масонских ложах состоять имеют?
   - Готовы, Катенька.
   Ба, да это же сам  князь  Потемкин  Таврический,  человек  и  броненосец.
Правда, еще не князь и не Таврический, но, судя по  известной  мне  практике
чинопроизводства, здесь это просто дело десяти минут.
   - Как характеризуются по службе?
   - Всяко. Масонская премудрость в бою таланта не прибавляет.
   - Подготовь мне дела их, лично просмотреть  желаю.  А  что  с  ассамблеей
вольных каменщиков слышно?
   - Так ведь, Катя, Калиостро, который на ассамблею председателем был зван,
из столицы сквозанул, аж пятки засверкали. А  Елагин  с  Рейхелем  благодаря
мудрым советам, коими мы их через верных людей потчевали, друг с другом  так
расплевались, что дело чуть до дуэли не дошло. Насилу разняли.
   - А все ли ложи на ассамблее присутствовали?
   - Да в том-то и дело, что не все. Пять лож от  участия  в  сей  постыдной
комедии отказались, не желая в угоду чьим-то  амбициям  сворачивать  с  пути
истинного  знания.  А  вот  еще  прошение  от  мастера  стула  ложи  "Клио",
отставного полковника Нетишицкого.
   - Что пишет?
   - Пишет, что, разочаровавшись  в  масонских  мистериях  и  поиске  тайных
знаний, желает он ложу распустить, а для пользы Отечества ищет открыть клоб,
в коем бы достойные люди благородного звания могли бы  благотворительностью,
совместным увеселением и разумным исканием сообща приумножать  свои  деяния.
Пишет, что куплен для устройства сего клоба  у  бывшего  англицкого  банкира
Гарнера дом на Галерной улице и что за счастье он имел бы  первым  членом  и
покровителем вас, ваше величество, видеть, - иронично завершил Потемкин.
   - Ты зря, Гришаня, насмехаешься. Мысль здравая,  и  для  других  масонов,
пожалуй, что месмеровский магнит будет. Быть ли мне шефом тому клобу, я  еще
поразмыслю, но по-свойски доведи, что сию идею приняла благосклонно.  И  вот
что еще, разузнай, правда ли сей полковник с масонством решил порвать или же
какую каверзу удумал.
   - Навряд, Кать. Преданный тебе секретарь его передал письмо, кое  тот  от
аглицкого великого магистра  получил.  Там  англичанин  полковника  по  всей
матери кроет за то, что он не желает в общую дуду дудеть и хочет искать свою
тропку.
   Вот и выпалила та самая винтовка, которую в первом акте на стену  вешают.
Не зря меня,  видать,  Баренс  к  Нетишицкому  с  письмецом  посылал.  Знал,
выходит, кому оно в самом деле предназначается. Лишь  бы  не  выяснили,  кто
именно господину полковнику пакет доставил. Незачем  мне  свое  честное  имя
"пачкать" связью с масонами.
   - Хорошо, свет мой, будем считать, что со  здешними  масонами  на  первых
порах разобрались. Теперь курляндцы остались.
   - А с ними-то что?
   - Так ведь Калиостро с супругой... да-да, с супругой, и неча так глядеть,
все про тебя, охальника, знаю... обратно в  Митаву  подались.  Ему  тамошнее
масонское  общество  желает  корону  Курляндскую  поднести.  Чего,  стервец,
удумал! Я ему покажу корону! Жбан ему пивной на голову посадить велю  вместо
короны!.. Да, кстати, душа моя, все у тебя спросить собираюсь, да все как-то
не с руки: это ты людишек посылал графские покои почистить?
   - Матушка-императрица!
   - Не величай меня матушкой! И рожу не криви, знаю, что ты. А искал чего?
   - По правде говоря, немало интересного там сыскалось.
   - Ну-ну, Гриша, давай говори, не томи.
   - Да чего там токмо не было! Письмо от герцога Браун-шведского  господину
фон  Рейхелю;  письмо  от  герцога  Орлеанского  действительному   статскому
советнику Елагину; от графа Сен-Жермен графу Григорию  Орлову;  от  великого
магистра Мальтийского рыцарского ордена  цесаревичу  Павлу...  Ну,  прям  не
человек, а какая-то почтмейстерская контора.
   - И что же в письмах тех?
   -  Так  ведь,  ваше  величество,  тут  как   раз   случился   ваш   новый
флигель-адъютант и все дело поломал.
   - Да, ловок шельма. За то и ценю.
   - Ума б ему поболее, - недовольно буркнул Потемкин.
   - Ты об его уме не пекись, он мне без надобности. Ловкость же и  верность
свою он мне на деле доказал. И, полагаю, еще докажет. А вот ты, душа моя,  о
бумагах графовых повинен был мне сообщить немедля.
   - Да что докладывать-то? Писем у меня на руках не осталось, а граф в  тот
же вечер из Петербурга утек. Бумаги же его, полагаю, сей же час после обыска
в пепел  обратились.  Камдил-то  наверняка  Калиостро  рассказал,  что  воры
похитить у него намеревались.
   - Ладно, прощаю тебя. Да только, видит бог, не  верю  я,  Гриша,  что  ты
токмо  за  политическими  депешами  людишек  на  графову  квартиру  посылал.
Признавайся, чего искал?
   - Да Катя!
   - И нечего катькать, а то я тебя не знаю. Ну, говори - что? Рецепт  варки
золота? Эликсир юности?
   - Всяко было, - вздохнул сконфуженный Потемкин.
   - Гриша! Ну, я понимаю Орлов, неуч-верхохват, но  ты  же  в  университете
обучался, должен бы понимать: невозможно из свинца золото  варить,  хоть  ты
сам с головы до ног ртутью облейся! Бредни вся эта премудрость!
   - А Кингстоншу-то омолодил!
   - Омолодил, - грустно вздохнула  Екатерина,  -  твоя  правда.  А  ты  бы,
значит, хотел, чтобы и я омолодилась? Молчи,  молчи,  по  глазам  вижу,  что
хотел бы... Я и сама хотела бы,  да  и  кто  ж  того  не  хочет!  Но  только
странность одна имеется: я по всей Европе разведать  велела  о  людях,  коих
Калиостро омолаживал. Так вот, все они, без  изъятия,  через  год,  от  силы
полтора, либо умирали от неведомых болезней, либо в уме повреждались.
   - А вон Кингстонша жива-здоровехонька. Да хороша, как маков цвет.
   - Так ведь и года еще не прошло с тех пор,  как  он  ее  молодой  сделал.
Поживем - увидим, что с ней станется. Пока же  господин  шарлатанов  великий
магистр пусть посидит в Митаве. Неча ему в столице  воду  мутить.  Ладно,  -
вздохнула императрица, - совсем  ты  меня  растревожил.  Ступай,  одна  хочу
побыть. После вернешься. И вот еще что, не забывай, Гриша,  что  ты  Военной
коллегии вице-президент, полки Суворову на Волгу снаряди лучшим образом, сам
мне за них ответишь. Смотри, чтобы ни в чем недостатка не было. Да не  тяни,
отправляй поскорее. А теперь ступай.

   Ветер продолжал шуметь в соснах, и белки,  подозрительно  глядя  на  меня
своими круглыми черными глазками, носились вокруг, выскакивая порой чуть  ли
не из-под ног.

   - О, капитан, насилу пробился, - раздался на канале связи  жизнерадостный
голос Лиса. - К тебе, шо в Дом советов, не дозвонишься! С  кем  это  ты  там
болтал?
   - Новости слушал, - отмахнулся я. - Где тебя носит? Я уже устал ждать.
   - Ой, да нэ журыся, кумэ, усе будет пучком!
   - Как? - непонимающе переспросил я.
   - Каком к низу.  У  меня  для  тебя  тоже  новость  есть.  Идя  навстречу
многочисленным заявкам руководства, в качестве мелкого подхалимажа  в  честь
долгожданной встречи я возвращаю вам портрет, в смысле оригинал.
   - Лис, ты с утра ничего не пил? - подозрительно начал я.
   -  Не-а,  -  обнадежил  меня  мой  напарник,  -  я  с   вечера   еще   не
останавливался. Ну, это к делу не относится. Ты мне  тетку  импортную,  одна
штука, заказывал?
   - Гм-м. - Я все никак не  мог  привыкнуть  к  лисовской  манере  излагать
оперативную информацию. - Заказывал. Только она... гм-м... не импортная,  а,
как это у вас говорится, изготовлена на экспорт.
   - То все мелочи. Так вот я тебе ее щас доставлю в подарочной упаковке.
   - Это она?
   - Она-она, все, как ты описывал. Девушка  90-60-90  ищет  приключений  на
нижние девяносто. Так вот, здесь она их уже нашла.
   - Точно она?
   - Ты шо, меня за дурака держишь? - обиделся Лис.  -  Я  ее  спросил:  как
звать? Она - Лизавета. Я ей тогда: Камдила знаешь? Она говорит -  знаю.  Так
шо  не  извольте  сомневаться.  Опять  же,  мужики  с  ней  были,   и   один
действительно в военной форме. Только не улан.
   - Хорошо, давай тащи ее сюда.

   Лис намеревался еще что-то  сказать,  но  нашу  беседу  прервал  какой-то
натужный скрип, сдавленное кудахтанье, и на вершину утеса,  взметывая  целый
фейерверк  опавшей  хвои,  выползло  нечто,   при   ближайшем   рассмотрении
оказавшееся покосившимся от времени деревянным срубом на  двух  четырехпалых
куриных лапах. Впрочем,  лапы  более  напоминали  страусиные  в  укороченном
варианте,  а  еще  точнее,  мощные  ходули  какой-то  доисторической  птицы,
название которой я никак не мог вспомнить.
   Изба, едва не зацепив меня, добрела до самого обрыва и  замерла,  странно
балансируя на одной ноге. "Сейчас вниз бросится, - ошалело глядя на бродячее
строение, подумал я. - Это надо же, довели жилище!" Кто довел,  я  не  успел
уточнить. Небо вдруг локально потемнело, сосны изогнулись, и  что-то  темное
со страшным свистом, напоминающим свист падающей авиабомбы, рухнуло с  небес
на камни. Я поспешил  укрыться  за  соснами,  не  желая,  чтобы  это  что-то
случайно упало мне на голову. Однако, к моему удивлению, перед самой  землей
спускаемый аппарат резко затормозил, начисто игнорируя законы  аэродинамики,
и приземлился вполне мягко.
   Пожилая  леди,  находившаяся  в  спускаемой   капсуле,   по-моему,   мало
переживала из-за негерметичности своего агрегата и колоссальной  перегрузки,
возникшей при столь стремительном спуске. Мадам ступила  на  земную  твердь,
откинула в сторону шест с пучком веток на  конце  и,  уперев  руки  в  боки,
гневно обратилась к самоходной избе:
   - Ну, и куда ты забрела, короед тебя заешь!  А  ну-ка  повернись  ко  мне
передом, к лесу задом, когда я с тобой разговариваю!  -  Строение  оживленно
закудахтало  и  начало  переминаться  с  ноги  на  ногу.  -  Давай,   давай,
пошевеливайся! - командовала  хозяйка  халабуды.  -  Т