пустыня.  Она стелилась  до  самого горизонта, где сливалась с ярким,
слепящим голубизной, незнакомым небом.
     * * *
     Сумерки сгущались. Аллоиз еще раз поднес к глазам бинокль и внимательно
осмотрел лежащий под холмом лагерь.
     -- Похоже, сегодня они закончили  работу,  хотя вон там  вижу несколько
человек: что-то таскают к скале.
     Он указал рукой в направлении увиденного.
     -- Прискорбно, Эндрю, констатировать тот факт, что мы  оказались позади
них.
     Аллоиз  сунул  бинокль  в  сумку  и  лег  на спину, слегка  сползая  по
осыпающемуся песку. Эндрю вздохнул.
     --  А что мы  могли сделать?  Ты  ведь  сам выбрал  участок  для  нашей
экспедиции. Мы просто ошиблись, не повезло.
     Аллоиз привстал и махнул рукой:
     -- Нечего демагогию разводить, пошли в гостиницу.
     Небо темнело с каждой минутой, и на нем одна за другой загорались яркие
мерцающие  звезды.  Было довольно  душно, но  изредка  дул слабый прохладный
ветер,  приносящий  запахи далекого  моря и  дыма местных  деревень.  Аллоиз
глубоко  вдохнул  и, на миг о чем-то задумавшись, оглянулся на идущего сзади
Эндрю.
     -- А знаешь, через  пару дней  Антоний сам  отдаст нам этот  участок, а
если не  отдаст,  то хотя  бы  поделит  первенство с  нами,  иначе  вся  его
двухлетняя возня отложится года, эдак, еще на два, как минимум.
     Эндрю удивленно посмотрел на него.
     -- Это почему же?
     Аллоиз зашагал быстрее и повесил сумку, которую нес до этого в руке, на
плечо.
     -- Да потому, что его институт  прекратил  финансирование этих раскопок
еще  месяц назад. Они считают их неперспективными  и жалеют,  что уже успели
ухлопать  кучу денег за это время. Антоний расходует  свои сбережения, но он
не миллионер, и по моим подсчетам уже должен быть  полным банкротом. То, что
люди еще не ушли, говорит лишь о том, что  завтра у них выплата заработка, а
послезавтра  на раскопки никто  не выйдет, кроме самого Антония и нескольких
одержимых.
     Эндрю поравнялся с Аллоизом.
     -- И что это нам дает? Каким  образом ты собираешься работать у него на
участке?  Даже  если  он  не  сможет  продолжать  в этом  сезоне, он  просто
законсервирует участок и работу, а сам преспокойно отправится искать деньги.
Мы-то все равно попасть туда не сможем.
     Аллоиз улыбнулся.
     -- Ты не видишь очевидного. Он, несомненно, может  так поступить,  но я
не думаю, что его жажда личной славы столь велика и  слепа. Совершенно ясно,
что он  что-то уже  давно там нашел  или уверен, что  найдет. Я слежу за ним
весь сезон и четко  вижу, что  он сузил район раскопок до  минимума. Он роет
лишь в тех  скалах, старые места, где они начали весной, он  вовсе забросил,
не дойдя даже до культурного слоя. Это  ли  не доказательство?  Идем дальше.
Неужели  ты  думаешь, что  держа в руках нечто, а Антоний знает, что это,  в
отличие от меня, он упустит любую возможность продолжать сейчас  и перенесет
это на следующий год?! Да он умрет за этот год от своей жажды знаний!
     Эндрю, идущий уже впереди, остановился и подождал Аллоиза.
     --  Что-то я не пойму,  а кто ему эту возможность  предоставит, мы, что
ли?
     Аллоиз поднял вверх указательный палец.
     --  Вот  именно,  мой  друг,  мы  и  только  мы.  Более  того,  мы  уже
предоставили ему эту возможность. Я позавчера звонил  Антонию  и сказал, что
знаю  о его трудностях и готов  помочь. Условия наши заключаются лишь в том,
что если за это  время будет что-либо открыто,  рядом с его именем станут  и
наши с тобой. Антоний сказал,  что подумает,  но можешь даже не сомневаться,
что  очень  скоро  он позовет  нас.  Я  знаю  его  уже  много  лет,  это  --
ученый-маньяк, он не думает о славе, он думает лишь о результате работы.
     Эндрю повеселел.
     --  Ну, если так, то я очень рад. На  нашем участке  в этом году, кроме
битой посуды  и  всякой мелочи,  мы вряд ли что-то сможем найти.  Во  всяком
случае хуже нам  не  станет, это уж  точно. А, кстати, откуда ты собираешься
взять для него  деньги,  ведь это еще три  месяца  работы,  а,  значит,  три
выплаты?  Довольно крупная  сумма,  учитывая,  что  у  Антония  в экспедиции
человек двадцать. Да и окупится ли такой риск?
     Аллоиз уверенно посмотрел на него.
     -- Окупится, еще как окупится,  я  предчувствую  это всем своим нутром.
Антоний  в  жизни сделал немало археологических  открытий,  у  него  дар.  И
всегда, когда он  что-то находил, он вел себя одинаково: он отгораживался от
внешнего  мира,  засекречивал  все находки, а  потом,  проанализировав  все,
обрушивал эту лавину  на ученый совет,  на  институт, на всех. Взамен всегда
получал почести, звания, имя, ну, и деньги, разумеется. К ним, надо сказать,
он никогда не стремился, иначе бы не  был сейчас в таком  тяжелом положении.
Теперь он ведет себя  именно так:  изоляция и секретность. Будь я  игрок, ни
секунды не думая, ставил бы на него.
     Эндрю закурил сигарету и ступил на асфальт дороги, к  которой  они  уже
подошли.
     -- Так почему же институт на него не ставит, а как раз наоборот?
     Аллоиз сел на дорогу и начал вытряхивать песок из своих туфель.
     --  А  потому,  что  институт  --   это  сборище  людей,  которые,  при
рассмотрении их лично  каждого, ничего особенного из  себя  не представляют.
Они -- как бы  части одного тела, имя которого и есть институт. И мыслят они
уже неповоротливо, коллективно  и собирательно,  каждый по чуть-чуть. Они не
могут видеть и  знать об Антонии как человек о  человеке. Они, думая о  нем,
представляют себе группу людей, ими  финансируемую  и ведущую раскопки  с их
позволения. Это  я,  как индивидуум, все сам  видел, потому  что всегда  был
где-то рядом с ним. Одно время даже вместе  работали. А  они, что ты! Они же
за пределами запасников своего музея никогда не выезжали, откуда им знать об
Антонии. А  потом, то, что я говорю,  все  равно для  финансовой комиссии не
аргумент.  Для меня,  для тебя -- вот  это, действительно, весомо. Что же по
поводу денег, так учись, пока я жив. Математика на уровне начальных классов,
немного смекалки  --  и ты без  труда  выкладываешь  часть  средств, которые
выделил  на работу и которыми ты же распоряжаешься,  либо в карман, но тогда
ты  --  жулик и  вор, либо  --  на  алтарь  науки, на поиски, дополнительные
раскопки,  да мало ли на  что в  нашем деле надо! И не сосчитать. И тогда ты
можешь  стать  героем, если, конечно,  благодаря  этому  сумеешь  что-нибудь
отыскать. Советую тратить по второму варианту, не говоря о морали и законах,
это просто выгоднее.
     Эндрю подошел к стоявшей на дороге машине, на которой они приехали.
     --  Мне  кажется,  я знаю,  подо  что ты выбил ту сумму, которую теперь
собираешься пустить на Антония.
     Аллоиз встал и вынул из кармана ключи.
     Ну-ну, порази меня своей догадливостью.
     Эндрю открыл дверцу и, прищурившись, посмотрел на Аллоиза.
     -- Статуэтка с изумрудом в руке.
     Аллоиз рассмеялся.
     --  Честно  говоря. Если бы ты не догадался,  я  решил  бы, что ты стал
глупеть.  Верно, именно она. Вспомни прошлый сезон: мы  нашли уйму ценнейших
вещей, некоторые мир увидел впервые, и на нас не жалели денег.  Взять  их на
будущее  мы не могли, и я подумал: "А какого черта я сыплю  все это,  как их
рога изобилия, ведь уже  завтра я перестану находить это в таком количестве,
и эти  "добрые дяди" не дадут  мне ни  гроша ни на работу,  ни на жизнь." Ты
ведь  знаешь, как важно  в нашем деле  иметь практику. Да,  я дал  им в этом
сезоне вещь, которую я нашел  и припрятал  с прошлого. И  даже место, где ее
нашли, оказалось при  этом другим, хотя и  недалеко. Зато я  спас экспедицию
этого года, и теперь могу даже рискнуть с Антонием, спасая, кстати, и его от
финансового кризиса. Не честно? Ерунда! Жизнь вообще нечестная штука. И даже
если все  это  и некрасиво, то хоть  какая-то польза  кому-то  от этого дела
есть, несомненно. Например, опять же Антонию
     Аллоиз сел в машину и завел двигатель. -- Ну, и нам дивиденды, я думаю,
перепадут, уважаемый доктор Эндрю.
     Эндрю покачал головой:
     -- Лихо работаешь, а вдруг опять  промахнешься,  как  с местом  в  этом
году?
     Аллоиз резко  тронул  с места  и, набирая  скорость,  уже  перекрикивая
свистящий вокруг открытой машины ветер, произнес:
     -- Запомни, мы все равно ничего не теряем, смелее и прочь сомнения!
     Машина  быстро уменьшалась, уходя  вдаль по ровной дороге, сужающейся в
темную линию и исчезающей за горизонтом среди серых ночных песков пустыни.
     Время шло быстро. Аллоиз едва  заметил, как пролетела следующая неделя.
Он ждал, он был абсолютно  уверен, что ставка его не ошибочна. И вот однажды
утром, когда он уже начал немного сомневаться, в дверь его номера постучали.
     Эндрю опередил начальника и, первым подойдя к двери, открыл ее.
     На пороге стоял Антоний, его одежда  была в пыли, а загорелая кожа лица
потрескалась  от жарких ветров.  Он вошел  и, неуклюже пройдясь  по комнате,
остановился у окна.
     -- Ну, что, Аллоиз, дождался?
     Аллоиз широко улыбнулся:
     --  Очень  рад видеть тебя. Говори, сколько, когда и куда, я тебя очень
внимательно слушаю.
     Антоний вздохнул. Было видно, что он -- в безвыходном положении, и будь
хоть маленький шанс, он бы никогда не пришел сюда.
     -- Я считаю, что вложусь в  сумму, о которой мы договаривались, Аллоиз.
Условия  я помню,  и поэтому послезавтра приезжайте,  смотрите. Ждать вам не
придется: все уже раскопано, вам, ребята, сказочно повезло со мной.
     Аллоиз просиял. Он был в сладком шоке, это сразу было видно.
     -- Дорогой Антоний,, я знал, что ты меня не разочаруешь, и что же это?
     -- Не спеши, Аллоиз, приезжай и все  увидишь. Но об одном не забывайте:
если хоть одна душа узнает об этом до срока -- не пощажу. Кстати, деньги мне
нудны на счету уже завтра, так что поторопитесь.
     Антоний направился к выходу, но у дверей остановился:
     -- А знаешь, Аллоиз, я  у тебя деньги беру не  потому, что на все готов
ради своей  цели. Просто  ты никогда не шел по трупам,  хоть и карьерист. Ты
всегда  свои, пусть  и  грабительские условия, выдвигал честно и прямо: "да"
так "да", а  "нет" так  "нет". Ну, счастливо, жду послезавтра часов в десять
утра.
     Антоний вышел и закрыл за собою дверь. Эндрю ликующе посмотрел на шефа.
     -- Ты думаешь, есть что-то стоящее?
     Аллоиз медленно и чинно опустился в кресло.
     -- Друг  мой, запомни этот день и эти слова. Антоний -- великий магистр
своего дела, и  если он сам сказал тебе, что уже что-то нашел,  неважно что,
но нашел, знай  сразу, что это -- находка десятилетия,  а то и века. И особо
важно и приятно  то, что мы теперь не зрители, а полноценные соучастники. Ты
разве мечтал, что когда-нибудь твое имя будет стоять рядом с его именем. Тем
более ты не мечтал, что, может быть, это будет в матушке-истории.
     Аллоиз встал и хлопнул Эндрю по плечу.
     -- Бодрее, коллега, через день мы  увидим нечто замечательное. Я просто
сгораю от любопытства и нетерпения.

     Желтый песок поднимался в  небо  вместе  с порывами сильного пустынного
ветра. Палатки,  окружившие подход к скалам, были занесены  песком  почти на
треть.  У  самого входа, черной  дырой зияющего  в  скале, стояло  несколько
членов экспедиции. Аллоиз видел, как они выходили из ближайшей палатки.
     -- Что-то  я  не  вижу  твоих людей, их было  побольше, мне кажется, --
обратился к Антонию Аллоиз.
     --  Тебе правильно кажется, я распустил больше половины. Им незачем это
видеть,  да  и всю  основную  работу  мы  уже  закончили.  Оставшееся  будем
отскребать сами. И ты, кстати, тоже  можешь порыться, то, что там находится,
-- Антоний указал на скалу, -- стоит побольше твоего взноса.
     Они  подошли  к проходу. Антоний  поздоровался  со  стоящими  людьми  и
повернулся к Эндрю и Аллоизу.
     -- Разрешите представить вам: Господин Серов  и его коллега из  России,
ракетные инженеры и специалисты по космическим технологиям.
     Эндрю удивленно взглянул на Аллоиза. Антоний уловил этот немой вопрос.
     -- Все по порядку, ребята, пошли, -- и он скрылся в проеме.
     Представленные   гости  пропустили  удивленных  археологов   вперед   и
последовали за ними.
     Внутри был  освещенный  редкими лампочками  коридор, ведущий вниз. Звук
шагов отражался от стен и низкого потолка и наполнял собой все вокруг.
     -- Осторожнее, коллеги, -- послышался впереди голос Антония.
     --  Здесь немного темно, лампочек  пожалели:  все ушло на этот зал. Там
свет нужнее. Ты Аллоиз, помнишь, наверное, кое  какие тонкости из истории. Я
просто обязан постепенно  ввести вас  в курс дела, ведь вы не ожидаете того,
что увидите.
     Аллоиз кашлянул.
     -- Давай, вводи в курс, интересно будет тебя послушать.
     Спуск  кончился,   и  все  оказались  на  небольшой  площадке.  Антоний
остановился.
     -- Ну вот, отсюда по этому прямому  коридору еще минут десять топать, а
там -- то, что нам надо.
     Эндрю огляделся.
     --Это что, твоя экспедиция такие катакомбы наворотила?
     Антоний усмехнулся:
     -- Да ты что! Глянь на стены: они ведь отшлифованы. Неужели ты думаешь,
что у меня было время этим заниматься? Мы лишь расчистили завалы. Ну, ладно,
пошли, -- Антоний направился по коридору.
     -- Да, так я продолжу. Все нам известно, что за всю историю Египта было
всего  двадцать  шесть  династий.  Они  были разбиты на  три так  называемые
периода царств:  древнее,  среднее  и новое.  Любопытно,  что  в  документах
говорится,  что  во  времена  до  древнего  царства  правили боги  и  герои.
Интересно  также само название и очередность: сперва боги, потом  герои. Мы,
Аллоиз,  всегда  воспринимали  это  как  фольклор,  легенду,  и  никогда  не
задумывались над этим серьезно. А здесь, между прочим, и кроется секрет. Вот
как ты выбираешь места  поисков, наугад? Или исходя  из рельефа, документов,
опыта предыдущих  экспедиций?.  Поэтому  зачастую  находки спонтанны,  а  их
количество нестабильно. В этот раз я взял за основу случайно пришедшую мне в
голову идею.  И  уже исходя  из нее строил  все  планы.  Она  была стержнем,
ключом.
     Аллоиз взглянул на его затылок, то освещаемый тусклым  светом  ламп, то
скрывающийся в темноте.
     -- Не отвлекайся, а то я потеряю нить, и тебе придется рассказывать все
сначала.
     Антоний взглянул на него:
     -- А я и не отвлекаюсь, тут не совсем простая история, в двух словах не
объяснишь.  Ну,  идем  дальше.  Как  известно,  у  египтян  не  существовало
каких-либо   руководств   по  архитектуре  и  скульптуре.   Однако,  имеются
упоминания  о некоей  "Книге  планов  храма".  Видимо,  в  нее вошел опыт  и
руководство предыдущих зодчих. Автором этой  книги считается  некий Имхотеп,
впоследствии обожествленный как сын бога Пта. Нем  не менее, не имея школы и
принятых в  нашем  понятии заведений по обучению,  они  строили  грандиозные
сооружения, даже по теперешним понятиям.
     Тут  я снова задам вопрос: а не  кажется ли вам, что,  изучая период от
глубочайшей  древности  Египта  до  хотя  бы  среднего  царства, налицо  все
признаки   регресса.  Несмотря  на   внешнее   обустройство   и  организацию
государства как единого  целого, расцвет культуры и  прочее, есть нечто, что
просматривается  сквозь все  это.  Это нечто -- следы более  ранних  знаний,
наложивших свой отпечаток на все бытие древнего Египта. Например, философия,
религия, литература и  искусство составляли у египтян  единую сферу познания
мира.  Философия  и  наука  были  приближены  к  нашему понятию  о мудрости,
литература  --  о  словесности.  А  под  их  осмысление  не  была  подведена
теоретическая база. Из явлений не было выведено обобщающих правил. Но так ли
это?  Может быть, эти области, наоборот, объединили? Теория усложнения жизни
под  влиянием все  более  нарастающего потока информации говорит  как раз  в
пользу такого объединения с целью  упростить и тем самым скомпоновать знания
как целое, освободив место для поступления нового.
     Мне кажется, что  Египет древнего царства как бы получил наследство  от
кого-то,  кто  скрывается  в  глубине веков. Причем,  более  развитого,  чем
наследник,  слишком  уж хорошо поддаются  логике развития  цивилизации более
поздней, нашей, многие  загадки  Египта. Ошибка  тех, кто не  заметил этого,
кроется в высокомерии  их самих. Они смотрят на древние  цивилизации, как на
более примитивных, чем они, более глупых. Отсюда  и склонность к умышленному
упрощению всего, что оставили  древние, к сведению  в разряд элементарного и
недалекого.
     Однако,  оставим это.  Мы-то уже исходим  из другой логики: мы  считаем
древних мудрыми. Остановимся на том,  что общедоступно и  что приведет нас к
моей  идее. Известно,  что  египтяне верили в  то, что древняя "Книга планов
храма"  спустилась  с  неба  в  области  к  северу  от  Мемфиса.  Характерна
удивительная обстоятельность подобных описаний. Конкретизируется даже место,
куда  упала эта  книга.  Это  наводит  на мысль,  что  речь идет не просто о
выдумке и игре фантазии. Либо храм ориентировали по звездам, но  зачем? Либо
намекали   на   нечто   иное,   тайное.  Первое,   что   выделяет  памятники
древнеегипетской архитектуры  и искусства  --  это  геометрическая  простота
форм. Это же лучше всего стыкуется  с ориентацией по звездам. Но  я увидел в
этом нечто иное.
     Сейчас, дорогой Аллоиз, я изреку то, во  что вы не поверите, но в чем я
уверен:  египтяне имели двухмерное зрение! Они не видели  все  в объеме, как
мы, они получали чисто зрительную  информацию. Мы также ее получаем, но наша
кора головного мозга обрабатывает  ее и образует объемную картинку. Ярчайшим
доказательством  является  все древнеегипетское  изобразительное искусство и
скульптура.  Представление  о  небе,  как  о  плоскости, доказывает  то  же.
Древнеегипетские скульптуры  были ориентированы в фас. Постановка  статуй на
фоне стены и пилонов  храма  делала практически  невозможным обход с  другой
стороны.   Фасная  и   профильная  точки  зрения   на   скульптуру  являлись
доминирующими. Сама по  себе трехмерность сводилась  лишь к внешним  приемам
пластической моделировки форм. Вплоть до  эпохи эллинизма изображение лица в
фас  на плоскости  не встречается помимо единичных фигур.  Древние поселения
египтян носят простейшие геометрические формы. Наблюдается  явное стремление
к организации  форм  пространства. Причина  ясна:  они  делали все так,  как
видели, условно  говоря, плоским. Они прекрасно знали, что мир вокруг них не
такой,  каким они  его видят. Для того, чтобы  им  это  понять, им  было  бы
достаточно просто ощупать любой предмет.
     Но  что   касается  своего  быта,   египтяне  строили  все  на   основе
двухмерности, и это естественно. Мы тоже строим все и вся  на  основе только
трехмерности, потому  что это  для нас --  исходное  Возникает  закономерный
вопрос:  откуда  среди разных  племен  и  народов всего  мира,  видящих  все
трехмерным, появилась раса с двухмерным зрением. Сама ли природа  создала их
такими  или  они  унаследовали  это  от  кого-то,  чуждого  нашей  биологии?
Перерождение  египетского  классического двухмерного искусства в трехмерное,
общепринятое,  произошло в первом веке нашей эры. Это началось под действием
греческой культуры и ассимиляции. Либо за  счет  количества  ассимилирующих,
либо из-за неустойчивости перед более сильными генами,  но потомки смешанных
пар уже не  видели мир  двухмерным,  и соответственно  этому  менялись стиль
искусства и всего остального.
     К  концу  четвертого  века нашей  эры  двухмерность  в  изобразительном
искусстве  возвращается, но  лишь  как  стиль, как дань  прошедшим  векам  и
традициям.  Новое  изображение выдает другая  манера.  Окончательным закатом
египетской двухмерности можно  считать пятый  век нашей  эры, когда победили
эллинско-римские традиции в культуре и искусстве.  Хотя истинный конец нации
и, естестве