свой  пистолет. Он не  был столь
изысканно оформлен, как  тот,  что проспорил один из телохранителей,  но как
вещь, предназначенная для чего-то конкретного, значительно  его превосходил.
Юдиф  подкрутил  глушитель,  немного  разболтавшийся  за время  ползанья  по
перегородкам,  и снял предохранитель.  Патрон был дослан им заблаговременно,
так как лязгать железом при взводе курка даже тихо он не мог.
     В  девять  утра появились первые посетители.  Детей  как-то сразу стало
много, и Юдиф  едва успевал следить  за их сменой,  Он прекрасно помнил лицо
Гила и цепким взглядом просеивал кучки входящих и выходящих. Чтобы не сильно
уставать от  сидения,  Юдиф  постоянно  перемещался  вдоль холла, но цель не
появлялась.  Проведя  так  два  часа,  он почувствовал,  как  медленно стало
прорастать  в нем зерно сомнений.  Юдиф  немедленно  поборол это  чувство и,
придя в себя, снова и снова полз из конца в конец зала.
     Он не сразу заметил, как детей стало меньше, а спустя еще минут шесть и
вовсе не стало.
     Внезапная тишина едва не застала его врасплох, но, вовремя опомнившись,
он опять стал ступать медленно и беззвучно. Переместясь к месту над  входом,
Юдиф замер.
     Его догадка подтвердилась, у выхода  на улице стояли двое в костюмах и,
внимательно озираясь по сторонам,  прикрывали  спинами вход. Раздвинув их, в
умывальный зал  вошел мужчина  лет сорока в черной тенниске, и за пару минут
обследовав все внутри,  вышел наружу. Юдиф почувствовал,  как  вдруг он весь
сгруппировался, и знакомое ощущение  холода  появилось  в  груди.  Это  было
предчувствие добычи. Юдиф предельно собрал все  свои силы. Последние секунды
молчания   и   затишья  длились  бесконечно  долго,   но   вот  за  вошедшим
телохранителем появился небольшого роста мальчишка. Юдиф мгновенно узнал его
и облокотился на левую руку, приготовившись к действиям.
     Мальчик проследовал в следующий зал, а охранник замер у дальних дверей.
Вошел еще  один  и,  закрыв за  собой дверь,  облокотился о стену, глядя  на
второго. Юдиф быстро  прикинул установившийся расклад и вычтя из него обоих,
стоящих снаружи, нажал на спусковой крючок.
     Стоявший  у  стены тихо сполз на  пол, к удивлению  Юдифа  не издав  ни
единого лишнего  звука.  Стороживший вход в холл с кабинами не сразу заметил
коллегу, поскольку  смотрел в другой зал, и Юдиф успел пробежать разделяющие
их  несколько метров. Наконец,  тот  повернулся  и  замер, заметив  лежащего
товарища. Было видно, что  он растерялся, не понимая, что происходит. Вторую
пулю   Юдиф  положил  еще  точнее,  чем   первую,  и  легкий  шорох  одежды,
скользнувшей по стене, пронесся по холлу и кабинам.
     Быстро пройдясь  над ячейками, он  увидел  мальчика  и через пятнадцать
секунд уже стоял перед кабиной. Дверь резко, но бесшумно распахнулась, и уже
собиравшийся  выйти  Гил рухнул прямо  на  руки  Юдифу. Он спрятал  баллон с
газом, и не дыша, чтоб самому не свалиться, поднес мальчика к решетке входа.
Перекинув  обездвиженное тело через плечо, Юдиф  ловко  вскарабкался  вверх,
предварительно  поставив  новый  замок  на  петли   решетки.   Он  встряхнул
мальчишку, слегка съехавшего  с плеча, и,  балансируя,  прошел к месту своей
засады.  Когда решетка  его щели снова  закрыла вход  и он достал из кармана
шприц  со снотворным,  у дальнего входа снизу раздались отрывистые  крики  и
брань.  Он  дотащил  Гила  до  дальней  стены  и повернул  за  угол.  В этой
вентиляционной шахте, в отличие от других, было ответвление от общего узкого
коридора воздуховода. По размерам оно позволяло принять двух человек, и Юдиф
решил,  что  настала  пора   использовать  и   этот  плюс  в   свою  пользу.
Разместившись в нише,  он вколол  мальчику препарат и, заткнув  его в  угол,
принялся заделывать лаз в нишу.
     Принеся заранее кусок серой ткани, он натянул ее, закрепив изнутри так,
чтобы глядя с места основного входа, за решеткой, шахта казалась сплошной, а
ее стены цельными, без дырок  и углублений.  Снизу неслись звуки  беготни  и
крики.  Юдиф  услышал,  как  кто-то начал  рвать решетку, и  она звенела, не
поддаваясь рывкам.
     Наконец, после утихшего стука дверей  кабинок и  прекратившейся брани ,
зазвенел об пол снова срезанный  замок,  и  гул  вибрирующего перекрытия дал
Юдифу понять, что несколько  человек одновременно разбежались по чердаку. За
ними,  пыхтя, запрыгали еще  несколько. Из дальнего  конца  крыши  донеслись
крики  двух телохранителей  и, топая  по балконам, все, видимо,  устремились
туда. Они обнаружили выход через комнату уборщика.
     Тишина продлилась  минут десять,  после чего Юдиф  снова  услышал  звук
шагов. По его предположению  шло человек пять. Неожиданно  мощный луч  света
наполнил шахту, и Юдиф отпрянул от натянутой ткани, схватившись за пистолет.
Человек, видимо,  внимательно  изучал  шахту. Луч  света стоял неподвижно, и
лишь  шум  гонимого  потоком  воздуха нарушал тишину.  Вглубь  шахта  сильно
сужалась, и пролезть там могла разве что мышь.
     Видимо,  заметив  это и  не  заметив  никаких нарушений стен  до  места
сужения,  человек погасил фонарь и резко ударил чем-то железным по  решетке.
Он  явно  злился  тщетности своей попытки  что-либо тут  обнаружить. Решетку
снимать не  стали: увиденное  и так убедило  в бесполезности такого шага, но
гул  ищущих Юдиф слушал  до  самого вечера. Было  до  ужаса  интересно,  что
творится там, снаружи. "Тимоти наверняка уже сообщили."
     По самым скромным подсчетам Юдифу следовало  просидеть тут двое, а то и
трое  суток. Остров, без сомнения, готовили к перепахиванию, но за свой угол
он  был  уже спокоен. Не желая больше  переживать, а он  чувствовал, что еще
пару  таких  ситуаций,  и  он  может  дать  слабину,  Юдиф  принял  таблетку
снотворного  и погрузился  в сон.  Перед  тем, как окончательно  заснуть, он
успел  подумать, что  если  его  найдут,  то сопротивляться  все равно будет
бесполезно, а так он спокойно и быстро дождется исхода.
     Он  проснулся  от  звенящей тишины. Вокруг  было еще тише,  чем раньше.
Казалось, все замерло.
     Юдиф с  удивлением  посмотрел на часы. Прошло  всего-навсего пятнадцать
часов  с того  момента,  как начались  поиски. С  еще большим удивлением  он
воспринял явно эфирное шипение в наушнике. Он щелкнул  тумблером включения и
тотчас  услышал два  голоса  наблюдателей. Видимо, оба одновременно заметили
сигнал включения.
     -- Вызывает эскорт, как слышно?
     Один замолчал и продолжал оставшийся.
     -- Как слышно? Отвечайте.
     Юдиф улыбнулся.
     -- Слышу хорошо. Почему в эфире? Вы полностью уверены, что  люди Тимоти
ушли? Иначе я уже труп.
     Наблюдатель долго не размышлял:
     --  Гарантируем,  они оставили остров и,  поставив  два  наблюдательных
катера, ушли.  Катера  тихо притопили наши  друзья по моей просьбе, и сейчас
все чисто и мы тебя ждем.
     Юдиф сел на корточки.
     -- Каким путем выбираться?
     Голос слегка зашипел в динамике:
     -- Иди к пристани. Объект заверни в  рюкзак.  К  моменту твоего подхода
всплывет  легкая  субмарина.  Не  теряй  времени, они  скоро  хватятся своих
наблюдателей.
     Юдиф уже  действовал.  Время действия  снотворного  Гила  заканчивалось
через час, и он вколол ему дополнительную дозу. Мало ли что могло произойти,
а в сознании мальчишка ему не был нужен.
     Он  еще  раз  мельком  взглянул  на  часы и  довольно  щелкнул  языком.
Рассчитанная им разница между  своим и  мальчишкиным пробуждением совпала до
минуты. Он остался доволен, и, пожалуй, всем, а не только этим.
     * * *
     Юдиф  развалился в кресле,  закинув  ноги на стеклянный стол,  стоявший
напротив.  Огромный  вентилятор  в  сияющем  никелировкой  предохранительном
кожухе  обдувал его со  всех сторон, вращаясь полукругом.  Стилизованные под
старину  часы, висевшие на дальней стене, пробили два, и он сверил время  по
своим.
     Опасений насчет неявки или задержки не было. Юдиф был уверен, что прямо
сейчас  дверь  распахнется,  и он  в  первый и  последний раз  воочию увидит
Тимоти.
     Юдиф закурил сигарету. Не успело погаснуть пламя зажигалки, как дверь в
комнату беззвучно отворилась, и вошел элегантный мужчина лет сорока.
     -- Ну что  ж, уважаемый охотник,  -- начал он. -- Должен признать,  ваш
уровень действительно высок. Вам удалось то, о чем могут лишь мечтать тысячи
хороших профессионалов. Но я не стану льстить  вам слишком  долго. Думаю, вы
понимаете низость своих действий. Я знаю причину, их побудившую, и приступаю
к  делу.  Да, чуть  не  забыл. Пришел  я  один,  охраны  рядом нет в радиусе
нескольких километров, все, как договаривались, чисто и честно.
     Юдиф с насмешкой окинул вошедшего взглядом.
     -- Вы полагаете, я денег просить собираюсь у вас, что ли?
     Его ухмылка превратилась в оскал, и он глухо засмеялся.
     -- Наивен ты,  Тимоти,  все-таки. Такие дела крутишь, а мелочи так и не
понял.
     Тимоти медленно сел в глубокое кресло.
     -- Денег мне и без  тебя дадут, и, ей-богу,  не меньше, чем дал бы  ты.
Материальные  вопросы  выкинь  из  головы  совсем. Вот что мне действительно
необходимо, так это твоя жизнь.
     Юдиф  мгновенно извлек пистолет и направил его  на Тимоти. Тот  явно не
ожидал  столь крутого поворота событий и на  секунду растерялся.  Юдиф снова
улыбнулся и ослабил охват рукоятки так, что ствол немного клюнул вниз.
     -- Не дрейфь, приятель, это совсем не страшно, если быстро, конечно же.
Страх возникает, когда  ждешь. Вообще-то, я делаю  все быстро и  не позволяю
себе  такой роскоши, как  болтовня с клиентом, но, честное  слово,  в  нашей
профессии есть место для философии, и иногда так тянет  поразглагольствовать
перед тем, как...
     Юдиф поднял ствол,  направив его на Тимоти, и издал похожий  на  хлопок
глушителя звук.
     -- Жизнь  -- лишь миг, Тимоти, и твой  миг, считай, уже прошел. Я делаю
это  редчайшее  для меня исключение лишь потому, что  уверен  больше,  чем в
своем зрении и слухе: твою  судьбу это не  в силах уже изменить. Это роскошь
-- поговорить по  душам с  тем, кого через  минуту  убьешь. Это дороже любой
премии для человека, живущего этой профессией. Тот, кому нужны  деньги, рано
или поздно сгорает в этом кровавом аду,  жить с  этим долго -- удел тех, чья
душа  и  чье  тело  пьют происходящее, как  живую воду. Для кого  важен  сам
процесс, а не его цель, достигаемая лишь для того,  чтобы тебе дали еще. Это
одержимость, впрочем, ты бы назвал это манией или чем-то похожим.
     Когда  человек сдвинут на физике или компьютерах, его  считают  гением,
талантом, а почему? Он полезен для общества,  обществу  выгодно использовать
его сумасшествие, эксплуатировать его, выжимая все до капли и отдавая только
жалкую зарплату в награду. Но стоит появиться сдвинутому на убийствах,  даже
в рамках  закона, как его  окружают  предохранительным  буфером ограничений,
наказаний,  контроля. А если что не так,  как  надо,  его просто уничтожают.
Жалкое стадо, трясущееся от  настоящих  действий  и решений,  они  не  хаоса
боятся  и  анархии, не распада и регресса; они  боятся сильных  личностей, а
особенно,  когда их  нельзя  направить туда, куда надо  им. Ты думаешь, я не
понимаю, что  мне  дают делать то,  что  мне  нравится  и в чем я асс потому
только, что  им  это сейчас  выгодно? Я  мучаюсь  этим. Завтра  они  изменят
тактику, и  я  буду  вынужден уйти воевать  с какими-то недоумками из  гор и
пустынь.  Я  сам  жив  лишь  потому, что  следую по указанному маршруту, шаг
вправо, шаг влево -- расстрел  на месте. Но пока  мое желание совпадает с их
линией, я дышу  полной грудью.  И не важно, что я  убийца, а кто-то поэт или
математик, то, что я сказал, касается всех.
     Тимоти  ослабил галстук и расстегнул  пиджак. Он смотрел спокойно, но в
глазах была какая-то неистребимая грусть.
     --  Твоя пламенная речь, к сожалению, убедила  меня в том,  что  я могу
только  интересоваться чем-либо.  Влиять на  события  ты мне, видимо, уже не
позволишь, даже пока я еще жив.
     Юдиф утвердительно качнул головой.
     -- Несмотря  на мое крайне заинтересованное в жизни, а следовательно, и
в  законности  положение,  я все же соглашусь с  тобой в вопросе, касающемся
общества. Да, оно далеко не милосердно,  и что  особо раздражает, совершенно
не  терпит такого же обращения с ним, а общение  с оным напоминает ситуацию,
когда тебя бьют  по роже, а ты  улыбаешься и говоришь разного рода  льстивую
чушь. Но все же, в целом, общество более позитивно, нежели негативно. В  нем
бродят  страсти  и  жуткие  противоречия,  оно  порой  непонятно  и  кажется
дебильным в своих  действиях. Однако, это не так. В общем, оно недосягаемо в
понимании для разума отдельного  индивида в своих  поступках.  Человек  не в
силах охватить  разом  все от начала до  конца.  Он может  зрить лишь  часть
какого-то действия, какой-нибудь отдельный закон или правило, иногда даже не
понимая,  для чего оно и к чему, в конце концов, приведет. Я с удовольствием
продолжу  после  необходимых  мне ответов. Хотелось  бы знать  о предстоящей
судьбе сына. Насколько я  понял,  он  вас  не  интересует,  а является  лишь
наживкой.
     Юдиф потушил сигарету.
     -- Да, мне он не нужен, да и мусорщикам тоже.
     -- Мусорщикам? -- переспросил Тимоти. -- Так вот кто вас нанял,  теперь
понятно, зачем. А то я так и не смог догадаться, кому же я так мешаю жить.
     Юдиф переложил пистолет в левую руку.
     -- Им  самым.  Привилегия есть  привилегия: перед смертью  можешь знать
все. А насчет сынишки не волнуйся, как только твое сердце перестанет биться,
я  отправлю его домой без единой царапины, даже  если они будут иметь другие
планы.
     Тимоти грустно усмехнулся.
     --  Вот  уж не  думал, что придется сказать спасибо  человеку,  который
отправит  меня на тот свет. Ну,  так  что, охотник, будем беседовать, или ты
уже передумал предоставить мне последнее слово?
     Юдиф опять утвердительно покачал головой
     --  Я  считаю,  что предсмертные  откровения, особенно при  ясном  уме,
поучительнее для человека, чем все образование в целом.
     Тимоти удивленно хмыкнул.
     -- В  этом  есть что-то разумное,  может,  ты  по-своему  и прав.  Я не
уверен, правда,  что это относится ко всем. Но  в лучших  случаях это должно
быть  изложение, аккумулирующее в себе весь жизненный опыт. Ладно, поскольку
меня уже ничего не интересует, хотя я многое мог бы спросить, я хочу хотя бы
сообщить тебе, ибо больше некому, что ты делаешь. Не, не то, что ты думаешь,
я знаю,  ты меня  убьешь,  и это тут ни при чем. А информация о подробностях
твоих поисков и стратегии тех,  кто тебя нанял, ставшая известной  за миг до
конца,  бесполезна.  Так  же, как  и мои заботы  о  сыне. О нем и  без  меня
позаботятся, не зря же я застраховывался всякими там  полисами и заверенными
изъявлениями воли.
     Я  говорю о  том, что  произойдет  вследствие  твоего выстрела.  Да,  я
загрязнял  окружающую  среду,  и именно  я,  если тебе  интересно,  забросал
когда-то Африку  этими  контейнерами с  радиацией. В  святые,  наверняка, не
гожусь и не буду прикрываться тем, что скажу дальше,  как  оправданием того,
что делал. Я делал это  ради денег и  власти и  осознаю это  полностью.  Это
потом  уже я стал вкладывать деньги то в одно, то в другое,  но сути  это не
меняет. Власть и  ее  атрибуты -- истинный двигатель  моей  деятельности,  и
иначе быть не может.  Наглая ложь то,  что  декларированная свобода человека
есть  его право,  независимо  от строя страны и политики  в целом.  Это она,
политика, подчиняет себе  свободу, а не наоборот. Любая страна, даже та, что
пуще всех кичится  этой свободой, каждый день в  быту и на  службе,  в любом
своем уголке грубо нарушает ее.
     Свобода возможна  лишь  в  той  степени,  в которой  ей позволяют  быть
законы, ее  регламентирующие. А истинно свободная личность  всегда, как ты и
говорил, идет в разрез с  каким-нибудь уставом,  правилом, законом. Если  ты
хочешь  быть свободным  полностью, ты  должен  быть  молчаливым и  скрытным,
влиятельным и богатым, а в придачу еще и не слишком тупым. Вот почему я стал
использовать свой ум для того,  чтобы, получив деньги, иметь все это и иметь
максимально расширенную  свободу.  А  уж  о полной свободе не  может  думать
никто, кроме  Господа Бога, да и то с поправкой на  дьявола. Там, наверху, а
ты мне поверь, я  бывал  повыше тебя  на этой лестнице свободолюбия, гораздо
больше видно и  много понятнее. И вот как-то я, неожиданно для себя, проведя
не первый год в грязных делах своих, понял одну небольшую, но важную истину.
     Мой   друг,  я  позволю  себе   так  тебя  называть,  хотя  это  звучит
издевательски, в мире  нет ни эталона свободы, ни эталона добра. Равно как и
зла,  истины  и  прочих  важнейших  вещей.  Они  существуют  лишь  в   нашем
воображении.  Это  мы  их  выдумали,  как  первую  и  последнюю  черточку на
спидометре постоянно едущего  автомобиля. Весь наш мир -- это  грань  между.
Жизнь в нем  может колебаться,  может даже  сильно  колебаться,  то туда, то
сюда, но предельных отметок  никогда не достигнет. Осознав это, я стал проще
смотреть  на  свои  занятия.  Я знал,  что,  если  я засыплю  цветущие  сады
смертельными химикатами, то  согласно закону, в  действии которого  мне было
уже  глупо усомниться,  где-нибудь кто-то  оросит  пустыню или засадит новый
участок  леса. Если  я  утоплю десять  тонн стронция в океане, то  мусорщики
обязательно, независимо от того,  узнают они  об этом или  нет,  посадят или
устранят  кого-нибудь  такого  же,  как  я.  Он  может быть  менее или более
опасным, чем я,  но этот факт неизменно свершится. Вечный  баланс  сохраняет
среди нас,  загрязнителей, только  сильнейших -- это как естественный отбор.
Да это  он  и  есть,  только вместо матушки-природы вроде  бы  экологические
службы и законы. А на  самом деле за этим всем-- этот вечный закон, то есть,
опять же, природа.
     Вот так я узрел все это, ну, и, разумеется, как и  всякий гомо-сапиенс,
болван тщеславный, возомнил, что безграничная сила моего разума объяла разом
всю теорию. Вскоре, однако, мне пришлось разочароваться. Как я и говорил, мы
в силах зрить лишь часть чего-то,  я узрел, естественно, лишь основу. Познал
правило, но даже не догадывался об исключениях.  А они существуют. Да  еще и
какие!   Пять  лет  назад  служба  экологии  завалила   одного  из   весомых
загрязнителей, и, усиленно анализируя суммарную обстановку по этому вопросу,
я поразился: в сдвигах к лучшему не  было никакого прогресса. Я проверял все
страны, все континенты,  воды,  воздух, разные космические  радиации  -- все
тщетно. Нажав на газ, экологи остались на  том же месте, с той же скоростью,
и даже не потому,  что машина мира  забуксовала. Действие,  произведенное на
педаль, каким-то чудом аннулировалось, не передавшись ни одному рычагу тяги,
хотя сама педаль при этом была реально нажата.
     Это  заставило меня пересмотреть  всю теорию  в  целом. Не найдя в  ней
ничего, что говорило бы о ее несостоятельности,  я взялся вновь  за проверку
частностей.  И  что же?! Я снова увидел,  что,  задержав  груз промышленного
мусора в Европе, закон баланса вдребезги разбивает небольшой танкер  о скалы
Аляски. Имея деньги и власть, я не ощущал информационного  голода, в отличие
от  всяких  статистических  ведомств  и  институтов.  Перед  моим  кошельком
распахивались даже двери разведок и спецслужб. Это все давало мне сведения о
глобальной картине происходящего. В извечном законе произошло чудо, и я  был
его  свидетелем, я  один,  ибо никто больше  этого не  заметил.  Иногда  мне
казалось,  что  я схожу с ума, думая  об этом.  Это было на грани  понимания
сегодняшнего развития науки и теории.
     Спустя год я  решил, что если произошедшее возможно, то оно может иметь
свои исключения, являясь исключением  как таковое тоже. И я пошел на дерзкий
эксперимент. Подобно  обезумевшим  ученым, не ведающим,  что творят