всех.  Там же  крупнейшие  фабрики  главных  конкурентов
корпорации. И им выгоднее,  имея в кармане заключение конференции, заплатить
им всем компенсацию и уничтожить, чем терпеть вечные  убытки,  таская эту же
продукцию с других планет.
     Председатель  исподлобья  взглянул  на  директора корпорации. Тот сидел
мрачный.  Победа  была близка,  он  знал  и  чувствовал это.  Но  речь этого
выскочки  -- профессора -- могла стать козырем  в руках  его врагов, случись
что в процессе реализации. Да и вообще, было жутко неприятно, когда поливали
помоями, оставаясь при этом чистым.
     Ройд сбавил пыл, было видно, что он заканчивал.
     -- Вы напоминаете огромного детину, не знающего, куда девать силу. Что,
неужели  больше  некуда  вложить  эти деньги?!  Неужели  нет более насущного
вопроса?  Вы надумали себе эту проблему сами и тут же бросились ее решать. Я
и  мои коллеги полностью снимаем с себя всю  ответственность за  последствия
вашей затеи.
     Ройд отошел от трибуны. Зал загудел.
     В ложе  концерна, несмотря на внешнее спокойствие, было напряженно. Все
настороженно переглядывались. Заместитель председателя вышел к краю балкона:
     -- Комиссия принимает  к сведению заявления и предложения всех сторон и
удаляется  для  рассмотрения вопроса о разрешении реализации проекта. --  Он
развернулся и пошел к выходу, уступая дорогу встающим членам комиссии.
     Макс посмотрел на подходящего Ройда, тот был мокрый, лицо его горело.
     --  Ну,  что,  будем  ждать?  --  спросил  Ройд,  садясь.  --  Осталось
каких-нибудь полчаса, и мы станем свидетелями безумия.
     Шатович прищурился:
     -- Нам  безразлично, утвердят они или нет, ему все  равно конец.  Такая
сволочь жить не должна, -- он сжал ручки кресла.
     Макс наклонился к нему.
     -- Даже если все у  них сегодня кончится хорошо, завтра все равно будет
заседание.  Мелочи подгонять всякие будут. Так что, в любом случае, он будет
здесь. Дорогу  мы знаем,  так что  завтра действуем. --  Макс с наслаждением
потер руки.
     -- Ну, гады, получите  сюрприз.  За такие  идеи надо платить,  и ты мне
заплатишь., -- сквозь зубы процедил он, глядя на ложу концерна.
     Время тянулось как никогда медленно. Разошедшиеся по буфетам заседающие
не  спешили  в  зал.  Наконец,  с  опозданием   на  десять  минут  заседание
возобновилось.  Председатель  вышел  к  микрофону  и, держа перед собой лист
акта, приподняв голову, зачитал:
     --  Комиссия  сообщества,  рассмотрев  представленный  для  утверждения
проект ликвидации, подавляющим большинством решила его одобрить и утвердить.
     Далее председатель зачитал  фамилии  и  ученые степени участвовавших  в
утверждении  и, завершив  заявление  роскошной  фразой  о  светлом  будущем,
объявил заседание закрытым.
     Сразу   за   председателем  вышел  заместитель   и,  заняв  оставленное
начальником место, объявил:
     -- Дополнительное заседание начнется завтра в 10 утра. Тема  обсуждения
--  "Наиболее  оптимальные средства  реализации". Во  второй половине, после
обеда, будут  рассмотрены  экономические вопросы  проекта.  Сроки реализации
будут объявлены позднее.
     Зал наполнился множеством звуков. Смешивались стук опрокинутых сидений,
гомон толпы, покидающей помещение.
     Макс шел рядом с Шатовичем, Ройд плелся сзади. Шатович оглянулся.
     --  Простите,  профессор,  но  мы  вас  оставим.  Увидимся   завтра  на
заседании. Мы немного опоздаем, вы уж не волнуйтесь.
     Ройд понимающе кивнул.
     --Счастливо вам, ребята. Удачи.
     Они ускорили шаг.
     - Хороший человек все-таки этот Ройд, -- Вздыхая, сказал Макс.
     -- Не ожидал я, что так быстро поймет нас.  Думал, чистоплюй,  как  все
эти. Оказывается, нет, ошибся. И очень даже хорошо. Такие  люди нам нужны. С
такими можно работать.
     Утреннее заседание началось не в  пример  прежним. Уже никто  ничего не
обсуждал между собой. Все  дружно  слушали председателя, который представлял
членам  конференции  различные  варианты  реализации  замысла, утвержденного
вчера.
     Заседание только началось, в зале потушили свет, и уже привычный за эти
дни экран засветился подготовленными заранее чертежами и расчетами.
     Ройд посмотрел в  ложу концерна. Директора  не было.  На  переднем ряду
кресел сидел  его заместитель, внимательно следивший за  речью председателя,
готовый  в  любой момент  его поправить, знающий  все сегодня представляемое
наизусть.
     Сзади кто-то тяжело задышал. Ройд оглянулся.  Макс с Шатовичем занимали
места за ним.
     -- Не оглядывайтесь, профессор, -- это был голос Макса.
     -- Мы вам сами все расскажем. Сидите спокойно.
     -- Спасибо что  места такие заняли, на отшибе, подальше от середины, --
поблагодарил Шатович. Они копошились еще пару минут, Макс даже  хихикнул. По
всему было видно,  что у них  все в порядке. Наконец Шатович припал к спинке
переднего кресла, где сидел Ройд.
     -- Профессор, а, профессор, -- игриво начал он.  Нервы, напряженные все
предшествующее время, расслабились, и оба были веселы не в меру.
     --   А  знаете,  профессор,  машина   у  него,   должен  вам  заметить,
великолепная. -- Макс прыснул тихим смехом, затыкая себе рот ладонью. Скосив
губы влево, Ройд поинтересовался:
     -- Ну, и что с ней теперь?
     --  Теперь  она похожа на  банку  консервов,  открытую  топором,  --  с
откровенным сожалением произнес Шатович.
     -- А какой дизайн,  какая элегантность! -- продолжая трястись от смеха,
добавил Макс.
     -- Он, наверное, любил быстро ездить? -- совсем серьезно спросил Ройд.
     Шатович оттопырил губу.
     -- Да, любил, так быстро, что даже взлетел.
     Макс опять прыснул.
     -- А летает она тоже очень красиво, просто загляденье.
     Ройд сел ниже.
     -- Да, от кого,  от кого, а от  ученых они этого  не ждали.  Тут  вы их
застали врасплох. Ну, и черт с ним. Каждый получает то, что заслуживает.
     Демонстрация длилась уже двадцать минут,  и Макс  с  Шатовичем, немного
успокоившись, развалились в отдыхающих позах.
     Завершив  показ  одного  из  чертежей,  в  зале зажгли  свет,  так  как
ожидалась  пауза  в пять минут. Ройд  потянулся и вдруг застыл с  выражением
абсолютно ничего не понимающего.
     На первый  ряд  в ложе  концерна спокойно вошел и  сел  рядом со  своим
заместителем  директор  концерна. Ройд  вопросительно посмотрел на  Макса  с
Шатовичем. У обоих отвисли челюсти, Шатович даже побелел. Свет в зале потух,
и  в  опустившейся  темноте  стало жутко невыносимо. Сзади  застонал, хрустя
заламываемыми себе пальцами, Макс...
     Жозеф отошел от окна и взял бокал.
     -- И кто же оказался тогда в машине?
     Шатович спокойно перебирал листы в папке.
     -- Это мы узнали позднее. Там ехал советник директора по экономике. Сам
же директор  в то  утро решил  заехать в  бассейн и, выехав  раньше обычного
транспортом, предоставил свою машину советнику.
     -- И что, вас никто не искал?
     --  Почему  же не искал. Искал,  и еще как. Они-то  поняли, что значило
случившееся. Нас с  Максом вызывали столько  раз, что и сосчитать уж трудно.
Но  Ройд  показал, что  мы  с  полдесятого утра были уже  в  зале, несколько
сотрудников  его института это  подтвердили,  и, как  ни крути,  у нас  было
железное алиби.
     Шатович закончил ворошить бумаги и отсел в угол дивана.
     -- Осуждаете? Понимаю. Невинных людей, ни за что. Сам  жалею, но кто же
знал, так  вышло. Затея наша с Максом не удалась. Даже  рассчитаться с  этим
негодяем мы не сумели. Оставалось лишь пассивно наблюдать за ходом событий.
     Жозеф сидел молча, уставившись в дверь шкафа.
     -- Ваш отец был истинный боец, -- посмотрев на него, сказал Шатович. --
С  ним  мы могли делать большие дела, и  не  только такие, как это.  Он  был
ученый, отличный ученый, принципиальный и честный.
     Жозеф очнулся.
     --  Хорошо, но вы мне так и не рассказали о  финале. Вы ведь следили за
реализацией проекта. И в этот злосчастный день вы тоже были не на планете, а
там.
     -- А вы откуда знаете, где  я был, -- заинтересовался Шатович.  --  Ах,
да,  какой  я  идиот стал. Вам отец  рассказал,  конечно, отец.  Ну, что вам
сказать. Финал был красочным. Эти супермены сделали все так, как и намечали,
врезали в наиболее слабую,  геологически  податливую часть и  попытались  за
счет направленности удара  отбросить осколки  в сторону.  Когда же добрая их
часть повела  себя хаотично,  тут-то  и началась  катавасия  натуральнейшая.
Бросили с десяток истребителей, но что они могли? Три штуки сразу в лепешку.
Пространство  ведь  было,  как в  метеоритный  дождь, куда ни  глянь,  везде
булыжники  летают.  Раздробили  несколько  приличных  глыб,  еще  две  штуки
вдребезги. Не знаю, сколько им там пообещали и как уговорили туда лететь, но
я бы ни за какие сокровища...
     В общем,  вырвалось всего три  штуки, а глыб еще  тьма тьмущая. Резервы
они,  конечно же, не  приготовили, надеялись на  лучшее,  времени  в  обрез,
словом, ситуация  -- хуже некуда. Пока  они вызывали отряд с ближайшей базы,
пока те подлетели -- расстояние было такое, что рабочего времени осталось не
больше часа. Начали  снова  дробить. К  тому  времени  таких, что сгореть до
падения не успевали  и размером  приличные  были, штук  семьдесят  насчитать
можно было, а, может,  и  больше. Повезло  им  еще чуть-чуть. Часть осколков
ушла  мимо. Я  ненавижу этот концерн, но о  тех ребятах, кроме высоких слов,
сказать ничего не могу. И то, что имена  до сих пор никто не знает, простить
нельзя.
     Из сорока машин через  час осталось всего пятнадцать,  это при всем при
том, что все  они  виртуозы высочайшего класса, а из  тех пятнадцати до базы
дотянули лишь шесть. Остальные после работы в этом пекле сыпались по кускам,
как из  песка  сделанные. Больше  они сделать  не могли ничего. Когда  потом
стали  считать, сколько и чего улало,  оказалось,  что из крупных было всего
четыре. Остальные эти люди  оплатили своими жизнями. Рельеф, который остался
после падения каждого из четырех, можно видеть в тех местах и сейчас. Хотите
полюбопытствовать?
     Жозеф привстал.
     -- Конечно же, хочу.
     Шатович вынул из папки небольшой листок.
     -- Вот, извольте. Здесь все они. Шлепнулись почти рядом, по космическим
меркам,  конечно  же. Ну, а мелких было уж и  не  сосчитать.  Дождик  прошел
славный,  и урожай был не  маленький. Многие  тогда, за  здорово живешь, без
голов  остались.  Директора, конечно же, сослали, председателя  тоже, но что
толку, дело-то сделано. Да и не наказание это для  них, жили  ведь, подлецы,
хоть и  мучились. Чуть позже прикрыли это дело и потихоньку в угол его,  где
потише, видно,  кое-кто  не заинтересован был в скандале, -- Шатович опустил
голову. Пальцы рук спокойно перебирали бахрому на одеяле.
     Жозеф пригладил уже высохшие волосы.
     -- А  теперь  моя очередь. Я обещал вам кое-что сообщить. Так вот,  мне
известно нечто такое,  что  вас несомненно заинтересует. Я,  как  вы знаете,
являюсь  заместителем директора  нашей фирмы,  дослужился, так  сказать,  за
десять лет. Как другу и соратнику отца, как, я считаю, моему другу, хочу вам
рассказать один план моего шефа. Он, правда, в отличие от того, еще не обрел
формы проекта.
     Месяц назад шеф вызвал  меня  и, предварительно заручившись подпиской и
моим словом, сказал мне следующее.
     -- Я имею один замысел, и хотелось бы, Жозеф, с тобой им поделиться. Ты
неплохо разбираешься в  планетарной геологии, хороший специалист по механике
разрушения. Чтобы ты сказал, если бы я  предложил тебе помочь мне  в области
космического дизайна.
     --  Простите, шеф, но я не ясно понимаю что вы имеете в виду. Насколько
я знаю, такой области пока не существует.
     -- Ты прав, Жозеф, не существует, пока, правда. А не создать ли нам ее,
а?
     Не буду тебя долго мучить, начну более конкретно. Имеется в виду Фобос.
     -- Любопытно, шеф, каким  же дизайном вы хотите с ним заняться и почему
именно с ним.
     --  Наша  компания,  Жозеф, единица самостоятельная, и  даже  если  это
просто прихоть, никому нет  никакого дела до того, куда я трачу свои деньги.
Но дело  не в этом.  Спутник  выбран  не  случайно.  Именно он обладает  так
называемым вековым ускорением, к тому же он  очень  близок  к планете, всего
каких-нибудь  9370 км, и  судьба его  все  равно  предрешена.  Еще  двадцать
миллионов лет  --  и он пересечет  гибельный предел Роша  и  будет растерзан
приливными силами.
     -- Вы говорите о двадцати миллионах так, как об одном дне, шеф. За этот
срок  черт  знает сколько всего может произойти. К  тому же,  я  все еще  не
пойму, к чему весь этот разговор.
     -- Я  бы просил вас, Жозеф, тем более, что вы хотите  понять смысл моей
идеи, больше не перебивать  меня. Двадцать миллионов лет -- не один день, вы
правы. Именно поэтому  я и хочу увидеть это при жизни, а не тогда,  когда от
меня и  праха  не  останется. Вижу,  утомил  вас  недомолвками,  ну,  ладно,
выкладываю саму  суть. Спутнику все  равно конец, так почему  бы  нам ему не
помочь.  Мы подтолкнем его  к планете, и, развалившись от приливных сил,  он
подарит нам великолепное зрелище опоясывающего планету кольца. Дело тут даже
не в какой-то практической пользе. Дело в факте. Мы вполне сильны настолько,
что можем себе иногда позволить подобные штучки не только ради практического
результата и выгоды, а и ради просто эстетического удовольствия.
     -- Но, шеф, есть ряд нюансов. Ускорив спутник искусственно, вы нарушите
соотношение  его  скорости к планете, а, следовательно,  развал наступит  не
так, как было бы, приблизься он естественным путем.
     -- Я  не  сомневался в вас, как  в спеце,  Жозеф. Вы молодец. Это  все,
конечно  же,  верно.  Но  ведь  это  уже  детали.  Мы  высчитываем все,  что
необходимо.  Придадим  ему  нужную  траекторию, при  которой он,  даже  имея
большую  скорость, войдет в  действие  приливов по  такой  касательной,  что
развал  будет  вполне  сходен  с  естественным.  Короче,  я  вижу,  вы  меня
поддержите, Жозеф,  и полагаюсь на вас. Более подробно поговорим на это тему
через пару недель. Кстати,  надо подумать  и о приличествующем  названии для
этого рукотворного чуда, -- директор  мечтательно  посмотрел  в  потолок. --
Идите, Жозеф, сейчас надо решить уже начатые дела, дабы подойти к нашей теме
во всеоружии.
     Глаза Шатовича засверкали.
     -- Воистину, история происходит в  виде трагедии, а повторяется в  виде
фарса.  Этот  идиот решил  увековечить себя довольно оригинально,  --  Жозеф
привстал.
     -- Думаете, он хочет назвать кольцо своим именем?
     -- Конечно же, своим. Да даже если  и не своим, то  как-то так, чтобы о
нем  постоянно  напоминать. Боже  мой! Какой бред! Завтра кто-нибудь захочет
произвести  эксперимент по  спариванию Земли  с какой-нибудь  планетой, и мы
опять будем молча наблюдать, пока все, наконец,  не  отправимся на тот свет,
-- Шатович взялся за голову.
     -- На планете ведь есть население, базы. Вы знаете об этом, Жозеф?
     -- Конечно,  знаю. Вероятность  попадания в них осколков, если  таковые
будут, ничтожно мала, но ...
     --  Что  "но"  -- заорал  Шатович, трясясь от злости,  -- Опять бомбить
живых  людей,  приговаривая  , на кого бог пошлет? Опять засекречивать цифры
жертв  и имена  виновных?  Пора остановить  безумцев любой ценой. Вы пришли,
Жозеф, ко мне за советом?
     Жозеф поднял голову.
     --Да, за советом.
     --  Так вот  вам  мой совет. Убейте  этого  ненормального,  страдающего
манией  величия. Убейте,  ибо  другого способа  остановить его нет.  Если он
начнет свое  дело, вам его  уже не остановить. Опять купит всех и все, опять
кто-то проявит  бессмысленный героизм и умрет ни за что,  пытаясь  поправить
чьи-то глупости. Опять все предастся забвению, не являясь уроком на будущее.
Порочный круг надо разрывать порочно.
     Жозеф сел на край кресла.
     -- Я не смогу этого сделать. Я никогда не убивал и убивать не хочу.
     Шатович встал и медленно подошел к нему.
     -- Чистоплюй, сопляк  ты зеленый. Что, кишка тонка угостить своего шефа
парочкой  зарядов? Ну, ладно,  сиди,  жди, пока тебе на твою гуманную голову
свалиться что-нибудь  из остатков экспериментов этих дядь с по-детски чуткой
фантазией  и  таким  же интеллектом. А  я не  намерен  сидеть.  Слышишь,  не
намерен. Я сделаю то, что провидение дает мне шанс попытаться вторично. И уж
в  этот раз я не упущу своего. -- Шатович подошел к столу и резким движением
выдвинул ящик. --  Надеюсь хоть сказать, где его можно застать,  вы, Жозеф ,
не побоитесь?
     Жозеф глотнул ликер.
     --  Я прошу у вас  прощения, я немного  не в себе, слишком все внезапно
как-то. Кое-что, конечно же, я вам расскажу. Он ездит каждый вторник к своей
сестре, она живет в трех кварталах отсюда.  Ровно в  восемь  вечера он  туда
приезжает и в девять уезжает. Вот адрес. -- Жозеф вынул помятую бумажку.
     --  Я  не  намерен думать,  что  вы преднамеренно  желали моими  руками
сделать это,  -- всаживая правой рукой упорно не  входившую обойму, произнес
Шатович. -- Но как бы там ни было, я хочу быть с чистой совестью.
     Он глянул на часы, висевшие на стене. Была половина восьмого.
     -- Идите, Жозеф. Идите  к себе и ведите  себя  так,  как  ни  в  чем не
бывало.  Завтра спокойно придите на работу, спокойно делайте свои дела,  все
будет в порядке. -- Шатович на ходу выхватил мятый листок и, быстро прочитав
его, положил в карман.
     -- Пошли, время не ждет.
     Жозеф встал и, слегка покачиваясь, пошел к выходу.
     На улице  все еще шел дождь. Жозеф  задумался  под  навесом  парадного.
Шнурки на правой туфле развязались и, намокнув, волочились по бокам. Немного
отжав воду, он завязал их и встал.
     Среди шелеста капель дождя взвыл двигатель.  Серебристая машина на  той
стороне улицы плавно тронулась и, быстро набрав скорость, скрылась за углом.
     Постояв еще  пару минут, Жозеф  пошел  по улице,  чувствуя,  что одежда
опять стала постепенно промокать и дойти до дому, не промокнув  насквозь, он
не сможет.
     1989 г.


ПОЛЕТ БУМЕРАНГА
     Еще находясь  в пути, Артур обратил внимание на некое  отличие здешнего
пространства от  того, в котором тренировался  и  работал до сих пор. Космос
был  словно   где-то  в  глубинке,  незнакомо  угрюм  и  настораживал  своей
отдаленностью от привычных мест.
     О  базе  Артур знал немного. Дополнительные  к уже известным,  рассказы
второго  пилота  позволили сложить  все  услышанное,  зачастую  различное по
своему содержанию, в единое целое. Артур не был тем  зеленым юнцом, которого
покоряет  романтика  космоса  при  названиях  различных  учебных  заведений,
готовящих пилотов и  прочий персонал для  работы в пространстве.  Он  твердо
знал, что  и  когда  ему  надо. И, закончив совсем не самый простой курс  из
имеющихся,  он  стал  именно пилотом  не потому,  что про них написана масса
героических  книг. Он хотел этого,  не  питая иллюзий  на простую и  веселую
жизнь. Порой это была адская работа, связанная,  казалось  бы,  с  абсолютно
несовместимыми  для  просто  управляющего  движением вычислениями  множества
траекторий и скоростей.
     Да  что  там,  это  все  цветочки,  бывало  нечто  и  похлеще. Но  это,
разумеется,  не на  учебе.  Пять  послевыпускных  лет,  как любят  говорить,
закалили  Артура.  Он  работал  на  станциях,  в  транспортных  экспедициях,
приходилось даже делать вынужденные посадки. Часто корабли эксплуатировались
вопреки нормам безопасности, были списаны, а летать надо и не на чем, всякое
бывало.  Но   похвастаться,   что  он  космический  волк,   матерый   корсар
пространства и  прочее, Артур никогда не хотел, да и  был слишком  неопытен,
несмотря на годы бурной деятельности.
     Перейдя на четвертом году послевыпускной работы  в инспекцию, он ничуть
не пожалел. Во-первых, у инспекции были, хоть и не  все абсолютно, но  очень
многие,