Дмитрий Нечай.
   Повести и рассказы

   Детонатор - до 1998 г.
   Кратковременное безумие - после 1998 г.


   © Copyright Дмитрий Нечай, 1993-1999
     Email: dima@rri.kiev.ua
     Date: 22 Jul 2000

     Д Е Т О Н А Т О Р

     КИЕВ
     1998

     БКК 43
     А 14

     В  книгу  вошли  все  произведения  киевского  фантаста Дмитрия  Нечая,
написанные  им до 1998 года.  Работы  размещены  в  хронологическом порядке,
начиная  с  самых  ранних,   что   позволяет  проследить  развитие  стиля  и
последовательную разработку некоторых идей.
     Данная книга является единственным  изданием, в котором произведения Д.
Нечая приводятся в оригинальном виде, без правок и изменений.

     Все права принадлежат автору.
     © Д.Нечай "Детонатор"


     NST 234-5

     ПОВЕСТИ
     И
     РАССКАЗЫ






ЛУЖА
     Легкий утренний  ветерок пронесся по освеженной предрассветным  туманом
поляне,  заглядывая  своим осторожным дуновением под каждый  лист, заставляя
скатываться серебристые  капли  росы. Надвигающийся день медленно  загорался
восходящим вдалеке между рядами сосновых стволов ярко-красным диском солнца.
Первые его лучи, пронзая прозрачный  воздух тесным сплетением золотых нитей,
уже  озаряли  верхушки  деревьев на  противоположной  стороне  поляны.  Мрак
улетучивался с  каждым  мгновением,  переходя  в легкую  дымку,  смешанную с
запахами мокрого леса.  Обилие  луж создавало на поляне  иллюзию обмелевшего
болотца со множеством холмиков, между которыми они просторно размещались. Не
успев впитаться в землю со  вчерашнего вечера, лужи создавали  непередаваемо
тонкое слияние с  общим видом потрепанной ненастьем растительности. Согнутая
трава  клочьями свисала вниз, с одного из  холмиков,  касаясь своими концами
одной  из  луж.  Лужа  была  несколько  глубже  остальных  из-за  того,  что
находилась  в  углублении.  Темная ее окраска  свидетельствовала о  довольно
приличном объеме. Ломаные и гнутые травы образовывали  и  на  ровном участке
под  холмом  нечто,  напоминающее  гнездо,  запирая  лужу  в  тесное кольцо,
придававшее ей  скромные размеры. Наконец первый луч уже ослепительно яркого
светила, медленно ползущий по  поляне, вмиг нырнул с верха холма в кроящуюся
за ним низину, уйдя в самую глубь водной глади лужи.

     Он проснулся так, как и  намечал. Оставалось еще довольно много времени
и  можно  было  не  спеша  собраться,  убрать  за  собой,  приготовиться   к
сегодняшней церемонии. Им очень повезло --  так считал он сам и многие, кому
тоже повезло. С этого  момента, точнее,  оставалось  совсем немного  и можно
будет  сказать, что с этого  момента, их жизнь  станет гораздо красочнее  --
океан  впечатлений, новых, не тех, что были прежде. Так везло не  всем. Лишь
те, кто  появлялся на свет сразу, либо чуть погодя после  наступления мрака,
могли рассчитывать, что вторая половина их жизни будет  проведена  в  свете,
ибо  период  просветления  пространства равняется  средней продолжительности
жизни нормального существа. Были, конечно, и уникальные случаи, он помнил их
наизусть,  этому учили  их  всех, это  знал  и каждый  тот,  кого не  учили.
Некоторые  из  этих  стойких  жили  в  периодах двух, а некоторые  даже трех
просветлений. Их окружали  заботой и вниманием, они были уважаемы  всеми, от
главных до последних. В глубине души он завидовал таким, немного побаивался.
Впрочем,  как все. Даже возникала  злость  из-за вполне объяснимого  чувства
несправедливости.  Ведь  его  скоро,  очень скоро  по сравнению  с  ними, не
станет, а  они  увидят новую тьму и новый  свет.  Все же огорчатся сильно не
было  причин -- он из  средних. К тому же период  его жизни  пришелся на два
этапа -- тьмы  и света, а значит, ему  повезло больше, чем любым из тех, кто
жил только в свете,  либо только во тьме. Одной,  особенно веселящей деталью
его улучшившегося  настроения было и  то,  что с  наступлением  сегодняшнего
света начнется  время, когда все резервы сообщества, уходящие  в большинстве
своем на поддержание жизни во  тьме, будут брошены на развитие и прогресс. А
это  значит,  что  еще  и  уникальный период  невиданных  ранее  открытий  и
достижений  предстанет перед  ним  во всей своей красе.  И кто  знает, может
перед  наступлением  следующей тьмы,  когда наступит его  час, он  ничуть не
пожалеет  о  прожитой  жизни.  Но  будет  счастлив  тем,  что  существовал в
исторический цикл, который потомки, может быть, назовут периодом глобального
ускорения развития сообщества, или чем-то в этом роде. Длинные названия  ему
нравились может, а точнее и в  самом  деле оттого, что их  так смалу  учили.
Постепенно  привыкаешь, а потом уже  как необходимая жизненная  потребность.
Иногда даже  одни  сокращения  составляли  целые  фразы. Он  глянул на  свое
отражение,  вроде  все  вполне  хорошо,  по  ритуалу,   как   положено,  как
предусмотрено. Ничего  вызывающего,  ничего анти и проти. Все как сказано  и
рекомендовано. Такой момент своей личной истории должен быть запоминающимся,
а  следовательно  по  всем  правилам  и  предписаниям.  Он взглянул  --  еще
рановато.  Прийти рано будет  неприятно. Вот совсем  другое дело  -- если  в
самый разгар торжества. Все  на месте, главные у себя наверху, все остальные
согласно местам. Пошумят, пообщаются,  потом звук, призывающий к вниманию, и
застыв  в  трепетных позах, все  устремляют взор  наверх.  А там  через долю
мгновения  вспыхивает, за миг  озаряя  яркими  брызгами, бесцветный  сияющий
свет. Все преображается, становится не таким,  каким  было  еще незадолго до
этого  и  врезается  в память до самого твоего часа. Так  описывали ему  эту
картину. Рожденные  во мраке всю  жизнь носят эти слова в себе,  трепеща  от
мысли, что когда-нибудь  увидят  это.  И  вот этот  миг  настанет. Сейчас он
выйдет от себя и направится к центру, где будет скопление всех, кто  живет у
них в  системе.  Она небольшая --  есть и  больше.  Они соединяются  мощными
путями,  но  когда  в центре  собираются все  жители, а  бывает это  лишь  в
экстренных случаях, либо в такие моменты как теперь, то кажется, под тобой и
над тобой  кипят  сплошные  шевелящиеся  массы. Они колышутся звуками внутри
самих и вызывают святой трепет и уважение. Он присел -- последний сбор сил и
решимости. И хотя решаться не на что, ведь  это не подвиг, сделал это, чтобы
было  спокойнее.  Теперь вперед, туда, где ждут ему подобные, те, кто выше и
те, кто ниже. Ждут потому, что им всем  нужно одно -- свет. Сегодняшний свет
для  будущего, для  того,  чтобы  было что вспомнить, для того,  чтобы жизнь
стала разнообразней. То же, что и во тьме, смотрится в свете совсем иначе, и
станет гораздо интересней и  веселее. Всех охватит  подъем  и все сами  себе
помогут охватиться, чтобы  вознести и вознестись до следующей тьмы.  Длинная
вереница путей системы преодолевалась как никогда медленно. Все было  тускло
и мрачно, но он знал, что идет к  свету. "Это ерунда, что  наши умы не могут
пока твердо утверждать, откуда берется этот  свет, и что есть его  источник,
-- думал он, --  ведь  главное, что его ждут".  Плавно изогнувшийся  коридор
резко оборвался, открыв  гигантское пространство  центра.  Вот  и  множество
путей  -- наверх, к главным,  вниз, к последним. А вот и  его  дорога  --  к
середине. Все вокруг шумело, ликовало. Все жило ожиданием.

     Большим усилием раздвинув сошедшиеся в единое целое  ветви  ели,  Серов
двинулся дальше. Солнце уже взошло достаточно высоко. Отбившись  еще вечером
от  партии, он  проклинал себя за это -- теперь вот догоняй.  Вдали,  сквозь
лес, показался островок света. Никак, поляна. Хоть свет божий увидеть в этих
хвойных джунглях. И  Серов двинулся к поляне. В этих гиблых местах, как он и
ожидал, нет  ничего  нормального.  Даже эта поляна  --  не  то поляна, не то
болото какое-то.  Все во мху,  комарьи тучи. Пробираясь  по  кочкам,  обходя
лужи,  Серов то  и дело щупал  почву палкой,  которую держал в  левой  руке.
Попади сейчас в трясину -- тут тебе и конец. Серов взглянул на небо -- яркое
зарево  света,  ни голубизны,  ни облаков.  Солнце набирало яркость с каждой
секундой. Серов надавил пальцами на глаза, встряхнул головой. Шаг, еще один.
Серов  остановился,  напрягая  зрение,  зажмурился, потом посмотрел  вперед.
Какая-то  трава, слякоти вроде бы нет. Шаг, еще  шаг --  внезапно левая нога
пошла вниз. Дна не было. Падение было  столь внезапным,  что Серова охватило
чувство, будто внутренности остались сверху, а тело ушло куда-то вниз. Через
секунду все стало на свои места. Большой глубины яма с водой была так  густо
обрамлена травой, что заметить ее края было невозможно, и теперь Серов стоял
на  левой  ноге  по  колено в  луже.  Вторая  нога  вытянулась  в  сторону и
погрузилась  коленом   в   мокрый   мох.   Сжав  зубы  от  боли,   он   стал
выкарабкиваться.  Его,  на  удивление, не  засасывало.  Это  была  вовсе  не
трясина, а обыкновенная лужа, отличавшаяся только глубиной.  Вытянув из лужи
ногу, он  уселся на краю  бугорка  и  стал выливать  из резинового  голенища
мутную воду. В недрах лужи творился настоящий  смерч. Миллиарды частичек ила
закручивались в вихре, вздымаясь к самой ее поверхности. И даже уже сильные,
несущие тепло солнечные лучи не могли пробиться  через кромешный мрак иловой
завесы, преломляясь  и  образуя на  поверхности  множество обломков световых
нитей.
     1988 г.


ХРОНИКА ДВУХ СОБЫТИЙ
     Шел мелкий дождь. Жозеф стоял на тротуаре, регулярно  то подходя  к его
краю,  то отходя, чтобы не быть облитым  грязью из луж, обильно  покрывавших
дорогу и разбрызгиваемых проезжавшими автомашинами.
     Прошло уже  полчаса, как  к  этому  месту,  Жозеф  еще  раз  огляделся,
проверяя приметы, именно к этому,  должен был подъехать тот, о ком он слышал
уже много лет, можно  сказать, всю жизнь. Легендарный, один из тех, кто знал
то дело не понаслышке.
     Дождь  усилился.  Крупные  капли забарабанили  по металлическим  листам
дорожных  знаков, раскачиваемых ветром между столбами на перекрестке. И  без
того  промокший  костюм  Жозефа  стал  быстро темнеть на  глазах, распухая и
становясь тяжелее. Загнутые кверху поля  шляпы, сдерживающие  в образованном
внутри кольце  набравшуюся  воду,  пропитались насквозь  и,  резко  обвиснув
справа,  вылили  за воротник не  менее  стакана. Недолгое  состояние,  когда
верхняя  часть  одежды  мокрая,  а  под  ней  еще  сухо,  прошло,  и чувство
прилипающей  влажности  стало  нарастать.  Жозеф  посмотрел  на  часы.  Даже
титанического терпения,  которым он  запасся,  предвидя подобные  повороты в
отношениях с этим  стариком, уже стало не хватать. Опоздать на пять, десять,
ну,  пусть даже пятнадцать минут, это простительно. Но на  полчаса, человеку
такого полета,  пусть  даже и в прошлом, --  это уже становилось непонятным.
Может, старый хрыч решил подшутить и вовсе не явится. Ну, нет, он нужен, как
воздух. Без него в  этом  деле будет слишком много  неясного. Он  это знает,
чувствует и должен прийти. Хотя,  какое ему дело  до  всего этого, по правде
говоря. А может склероз, может вышибло из памяти время встречи?
     Жозеф решил подождать еще пять минут и идти звонить. Дождь усиливался с
каждой секундой, нависая  над улицей сплошной пеленой. Ветер  резко ударил в
лицо  и заставил обернуться  к стене здания, обдавая  тело струями дождя. Он
стал  замерзать, как кем-то  вдруг включенный  механизм,  застучали, пронзая
дрожью все  тело ,  челюсти.  Терпению  пришел конец, и  Жозеф повернулся  к
дороге, чтобы стремглав промчаться к телефонному  автомату.  Занеся ногу для
шага, он застыл  от  неожиданности: у  края тротуара, на дороге, прямо около
него стояла длинная  серебристая машина. Жозеф настороженно сделал к ней два
шага, все еще не  веря, что столь долгое  и мучительное ожидание закончилось
небезуспешно. Дверца приоткрылась и,  никем не  придерживаемая, распахнулась
до упора ограничителей. Жозеф облегченно вздохнул. Теперь было ясно, что это
за ним.  Встряхнув шляпу, он сел в мягкое кресло из замши,  хлопнув дверцей,
посмотрел на того, кого так долго ждал.
     Рассказывая  как-то о  нем Жозефу, отец говорил: "Этот Шатович -- жутко
хитрая бестия, и как бы он ни скрывал, на его физиономии сразу это видно".
     Жозеф  и  предположить не мог,  что  и сейчас, когда  он ожидал увидеть
стоящего одной ногой в могиле, на лице Шатовича  осталась неистребимая маска
хитрости.
     -- Простите,  я немного  задержался. За  книгой  заезжал.  Выписал  год
назад, и вот сегодня, на тебе, пожалуйста, приходит извещение. Книга ценная,
сто лет ей, почти ровесники мы с  ней, -- глядя на Жозефа, произнес Шатович.
На нем был серый вельветовый пиджак, черные  брюки и синяя в клетку рубашка,
расстегнутая почти до пояса.
     -- Вы, если  я  не ошибаюсь, и есть тот  человек,  который  мне  звонил
вчера? -- поинтересовался Шатович.
     Жозеф сел  полубоком и закинул правую ногу на  левое колено. В  башмаке
хлюпнуло.
     --  Да,  это я Жозеф Стенг.  Я звонил вам  вчера и  хотел поговорить по
поводу вашей прежней работы.  Если  конкретней -- то меня  очень  интересуют
подробности конференции накануне большой ликвидации.
     --Шатович  томно взглянул на собеседника.  Морщины на его  темном  лице
стали видны отчетливее.
     -- Я не знаю, знали ли вы, но я на эту тему разговаривать не намерен ни
с кем, пусть он даже сам президент. Надоело это вспоминать.  Сначала делают,
а потом ерундой занимаются, анализ, расследование. Тьфу, противно, ей-богу.
     -- Простите, я все это  знал  и  тем  не менее прошу вас рассказать мне
все, что  вам известно.  Не  потому,  что  это  надо  для  комиссий  или еще
кому-нибудь, это нужно мне.
     Жозеф слегка обеспокоился пессимизмом старика.
     -- Поверьте, Если  вы расскажете мне,  как это  было,  я имею, что  вам
сообщить. И пришел я к вам не  за информацией, а  за советом. Дело только  в
том, что причину моего визита я могу открыть лишь после вашего рассказа.
     Шатович приоткрыл стекло своей дверцы.
     --  Знать  --  хотите,  говорите  --  сообщить  есть что,  а  прочитать
что-нибудь сами не можете? Или лучше слушать, чем глаза пялить  в книги?! --
Он кашлянул.
     --  Простите,  но  вы  прекрасно  знаете,  что об  этом нет  ни  одного
правдивого слова ни  в  одной книге со времен реализации этого  проекта,  --
поставив на  место правую ногу,  сказал Жозеф. Нервный всплеск миновал, и он
уже не волновался о  том, что старик все ему расскажет, он  почему-то  был в
этом уверен.
     --  Неужели  так  ничего  и   нет?  --  удивился   Шатович.  Его  брови
приподнялись и слегка сузившиеся глаза с издевкой посмотрели на Жозефа.
     --  А я думал, вы  там у себя  в фирмах  уже  начали  шевелить мозгами,
наконец.  Думал,  открыли  архивы.  Ан  нет,  решили  сделать  дело  вечного
хранения.
     -- Говоря, вы имеете  в виду и меня? -- спросил Жозеф. -- Если да, то я
не имею  к архивам ни  прямого, ни косвенного  отношения. А насчет шевеления
мозгами, то  это закрытая тема не только для печати, но даже для разговоров.
Вы,  и только  вы  можете открыть  мне все, что  было тогда на  конференции.
Трудно себе это вообразить, но вы -- единственный оставшийся из тех, кто там
присутствовал, и вы это знаете точно так же, как и то, что ничего об этом не
говорилось и не писалось никогда. Я понимаю ваше ко мне отношение. Работаю в
крупнейшей фирме, должность  не из  маленьких и прочее, но все-таки поверьте
мне.  Поверьте  хотя  бы  из-за  того,  что  я  сын  вашего  лучшего  друга,
помогавшего вам в ваших делах против акции.
     Шатович переменился в лице.
     - А что вы знаете о моих  делах?  Он что-нибудь вам рассказывал? -- его
голос слегка задрожал. Было видно, что он испугался.
     Жозеф  немного  пригрелся  в  теплом  салоне,  однако   сырость  одежды
по-прежнему не давала ему покоя. Нужно было переодеться и принять что-нибудь
согревающее.
     -- Знаете что,  давайте продолжим работу у меня дома. Там и спокойнее и
удобнее  будет, -- предложил Жозеф. -- А что  касается того, знаю я о  ваших
делах или нет, то скажу сразу: отец перед смертью рассказал все, что помнил,
но  рассказывал только мне. За  остальным  направил  к вам. Вы ведь видели и
знаете куда больше. Так что давайте-ка лучше поедем и не тяните время, прошу
вас.
     Шатович перевел дух и завел машину.
     --  Поедем  мы  не к вам.  Поедем  мы ко  мне,  -- тихо  сказал он.  --
Переодеться я вам дам  во  что, у меня и поговорим. Не пойму только, на  кой
черт вам это надо?.  Ситуация  была налицо.  Вот черное,  а вот белое,  всем
видно  и ясно.  Урок,  правда,  вряд  ли из этого извлекли, а так все  проще
простого.
     Жозеф провел руками по блестящим от воды брюкам.
     -- Да, урок уж точно не извлекли. Ну, что ж, поехали. К вам так  к вам,
мне все равно.
     Машина резко рванула с  места, сходу въехав  в огромную лужу и подняв с
обеих сторон веера воды. Жозеф посмотрел на Шатовича. Сосредоточенно строгое
выражение, никаких  эмоций  --  Шатович  думал.  Автоматически  отработанные
энергичные движения свидетельствовали о том, что, несмотря на свой более чем
преклонный возраст, старик в прекрасной форме. Он неплохо  сложен, да  и сил
еще было предостаточно.
     "Старый,  матерый  волк, -- подумал Жозеф. -- Не то,  что теперь, сразу
видно, закалка".
     По узким  улочкам центра  Шатович  ехал  не очень быстро, но  едва  они
въехали на широкий  проспект  Жозеф сразу ощутил, как его вжимает  в кресло.
Ехать оказалось недолго.  Уже через десять минут машина вкатила под бетонный
навес одного из домов и, описав полукруг, остановилась возле входа.
     Огромная квартира Шатовича была похожа на музей. Впрочем, такой ее себе
Жозеф  и  представлял. Повсюду  макеты, фотографии. Шкафы завалены  толстыми
папками трудов,  видимо на те же  темы.  Переодевшись  и  взяв рюмку ликера,
который Шатович  принес по его  просьбе, Жозеф выбрал массивное кресло возле
окна и, усевшись в него, немного отпил.  Ликер оказался на редкость хороший.
Приятный  вкус  вишни  заглушал даже тот приличный  градус,  которым напиток
обладал. Шатович на пару минут исчез, потом появился и сел на диван напротив
Жозефа.
     -- Итак, мой юный друг, что вы желаете знать? -- спросил он.
     Чтобы окончательно поставить точку в вопросе недоверия, Жозеф  начал не
с главного.
     --  Я бы  хотел  вам еще заметить,  что информация,  о которой я прошу,
нужна  мне,  кроме   всего   уже  сказанного,  как  частному   лицу.  Никому
представлять ее и делиться ею я не намерен. Это к тому, что вы, как я  вижу,
еще не совсем мне верите.
     Шатович ухмыльнулся.
     --  А чего это ради я должен верить?! Вижу вас впервые. Кто вы, что вы,
понятия не имею. Единственное,  что вам в плюс, то, что вы -- его сын, -- он
показал рукой на фото в шкафу, на котором отец Жозефа стоит с ним в обнимку.
     -- Ладно,  хотите получить -- получайте,  --  Шатович встал и, взяв  со
стола увесистую папку синего цвета, сел на место.
     -- Спрашивайте,  черт  с вами. Я -- старик,  мне  уже девяносто четыре,
даже если что, беречь уже нечего.
     Жозеф оживился.
     --  Хорошо.  Тогда не буду подходить издалека  и спрошу  сразу. Чье это
было предложение и, если помните, кто его поддержал как серьезный проект?
     Шатович широко улыбнулся.
     --А вы, я вижу,  научились очень загадочно  формулировать элементарное.
Если  так пойдет, то мне придется  отвечать  не менее,  чем на  тысячу ваших
вопросов. Вот, чтобы этого избежать, лучше сидите и слушайте  все целиком, а
уж потом уточнять  начнете,  если, конечно, будет  что.  Верить вам все-таки
хочется.  Отец ваш  был единственным,  кто меня понимал.  Думаю,  что и  сын
похож, хоть чуть-чуть.
     Началось все с одного злосчастного концерна...

     В огромном зале заседаний вспыхнули висевшие тремя  рядами под потолком
массивн