ро чувствовали друг друга. Они провели так весь день, и Данло хотелось сказать: "Хану, Хану, ты так же опасен, как Айей, талло". Потом издали донесся слабый звон вечерних колоколов Ресы, и толпа вокруг пришла в движение. Усталые послушники, дежурившие на площади с самого утра, ворчали, выражая сочувствие Данло, Хануману и остальным. Бардо Справедливый потер глаза, бросил на Данло полный любопытства и восхищения взгляд и хлопнул в ладоши.
     - Тихо, время пришло! - сказал он. Это было адресовано послушникам и толпе посторонних - несчастные абитуриенты и так молчали с самого начала испытания. - Время пришло, клянусь Богом! Тест на Терпение заканчивается. Абитуриенты... -Тут Бардо умолк, и послушник, только что обежавший всю площадь, что-то сказал ему. - Абитуриенты в количестве семидесяти двух человек выдержали первое испытание. Второй экзамен состоится через пять дней, и мы приглашаем вас принять в нем участие. В общежитиях вас ждут горячие ванны, кофе и еда. Послушники вас проводят. Поздравляю - теперь вы можете сойти со своих мест и говорить сколько душе угодно.
     Вокруг раздались крики облегчения. Абитуриенты вставали со своих матов, разминая закоченевшие руки и ноги, и спешили за послушниками в тепло.
     - Данло Дикий! - закричал вдруг какой-то послушник. -Дайте кто-нибудь шубу для Данло Дикого!
     Данло стряхнул снег с взлохмаченных волос и попытался встать, но не смог. Теперь ему было уже все равно, что Педар и другие увидят его член, но застывшие суставы не держали его. Спазмы сводили тело от паха до самой шеи. Как только снег и холод коснулись его живота, огонь лорсары угас, и Данло снова затрясся. Кто-то накинул толстую шегшеевую шубу на его голые плечи, но дрожи это не остановило.
     - Хану, Хану, - сказал он, ковыляя на полусогнутых ногах к своему другу, - Хану, это все, можно идти.
     Хануман, один из всех абитуриентов (не считая пятерых несчастных мальчиков, которых нашли мертвыми), не трогался с места. Многие и его сочли мертвым, но Данло видел, что в нем еще теплится жизнь. Послушник принес еще одну косматую шегшеевую шубу, и Данло помог ему завернуть в нее Ханумана.
     - Данло, у тебя все в порядке? - Хануман дышал часто, как заяц, и даже кашель у него прошел. - Я боялся, что ты умрешь.
     Послушники унесли его, а Данло остался принимать поздравления любопытных зрителей. Кто-то сунул ему в руку кружку горячего кофе, которую он с благодарностью осушил.
     Его окружало не меньше ста ликующих незнакомцев, что не мешало ему оставаться наедине со своими мыслями.
     Подошел Педар с раскрасневшимся от холода прыщавым лицом и сказал:
     - Мы о нем позаботимся.
     - Что с ним будут делать... с моим другом? - спросил Данло.
     - С другом? Тебе, Дикий, следует знать одну старую пословицу: "Спасешь кому-то жизнь - наживешь врага на всю жизнь". Не думаю, что этот мальчик будет тебе другом.
     Данло прикрыл глаза от летящего снега и задумался. Уходя с площади в окружении послушников, он от души надеялся, что Педар ошибается.

Глава VII ДОМ ПОГИБЕЛИ

     Универсальный синтаксис. Изобретен Омаром Нарайямой на Арсите за двадцать лет до основания Города. Его структура отражает развитие холизма в период Пятой Ментальности. Возможно, это просто историческая случайность: если науку человечество изобрело, основываясь на математике, не менее древней, чем цивилизации Вавилона и Ура, то универсальный синтаксис возник через долгое время после того, как холизм начал проникать в науку, постепенно вытесняя ее. Как продвигалось бы познание вселенной в обратном случае - вопрос спорный, но полное раскрытие холизма без универсального синтаксиса определенно было бы невозможно.
     Краткое содержание основной статьи. Омар Нарайяма был лингвистом Ордена Ученых. По иронии судьбы, труд всей его жизни привел к распаду этого древнего ордена и навсегда изменил подход человека к науке. Нарайяма, как и другие ученые в конце Века Имитации, стал понимать ограниченность компьютерного моделирования по отношению к явлениям и законам пространства-времени. Он стремился к универсализации науки, что было Священным Граалем всех ученых того времени. Веком раньше фравашийская языковая философия начала оказывать глубокое влияние на интеллектуальный климат Цивилизованных Миров. Нарайяма после обучения у фраваши начал свою карьеру с кардинального вопроса теории познания: что мы видим, когда мы видим? Гипотеза Нарайямы заключалась в том, что склеенные вместе палочки мы видим как стул, а решетку атомов углерода в платиновой оправе - как кольцо с бриллиантом. Формулировка этого "как" и послужила основой универсального синтаксиса. Нарайяма, как позднее его последователи, занялся использованием языковых структур для моделирования аспектов реальности, слишком сложных для математических формулировок.
     См. также следующие статьи: Омар Нарайяма, биография; История науки; Причинность; Обратная причинность и теория скраирования; Арсит; Орден Цефиков; Орден Новых Ученых -Раскол и война; Век Имитации; Пятая Ментальность; Фраваши -музыка, философия, теория языка.
     Британская Энциклопедия,
     1754-е издание, 10-я дополненная
     стандартная версия

     Поправляясь, Данло ни разу не виделся с Хануманом ли Тошем. Наведя справки у нескольких старших послушников, с которыми подружился, он узнал, что Ханумана положили в госпиталь Борхи, где его либо вылечат, если такова его судьба, либо он начнет свое путешествие на ту сторону дня. Для Данло этот промежуток времени перед следующим экзаменом был полон как удовольствия, так и неуверенности. Он беспокоился за Ханумана, а иногда сворачивал на легкие проторенные дорожки своего детства, забывая, что он уже мужчина (или почти мужчина), и беспокоился за себя самого. Но беспокоиться о чем-то долго было не в его натуре. Жизнь проживается в теперешний миг, как говорят алалои, и он находил радость в самых простых и будничных вещах: в горячем мятном чае, сне и еде, в пробуждении и утреннем кофе, в хлебе и теплой ванне, после которой можно вздремнуть еще немного. Пройдя испытание холодом, самое острое наслаждение он испытывал от обыкновенного тепла. Ему, как и другим семидесяти абитуриентам, выделили крохотную отдельную комнатку в Приюте Пришельцев на западном краю площади Лави, и он целые дни приводил перед камином. Под треск еловых поленьев он, голый, грелся в красных волнах жара, играя на шакухачи. В конце каждого дня он сытно обедал рисом с миндалем, снежными ягодами со сливками, яичным супом и ореховым печеньем, а после навещал своих товарищей. Иногда незнакомые послушники, мальчики и девочки, приходили к нему, чтобы удовлетворить свое любопытство. На третий день после испытания к нему явился высокий строгий юноша по имени Кирил Буриан и сказал:
     - Я видел, что ты сделал на площади. Как тебе удалось не замерзнуть? И откуда ты родом? Если ты пройдешь следующие экзамены, я надеюсь, что тебя назначат в мое общежитие - Дом Изабеллы. Тебе там окажут радушный прием, даже если тебя никто не знает.
     Неожиданная слава и популярность, завоеванная им, казалась Данло странной. Он не понимал толком, что это за штука такая - популярность. Что такое доблесть, уважение и дружба, он, конечно, знал - эти понятия и у алалоев были приняты. Но послушники, искавшие его общества, как будто не хотели, чтобы он стал их другом и не питали уважения к той скромной мудрости, которую он приобрел в поисках халлы.
     Его популярность, насколько он понимал, проистекала только из дружбы к Хануману, которую он доказал на деле, и из его успеха в лотсаре, которой должен владеть каждый взрослый мужчина. Заразительная природа этой популярности вызывала в нем ненависть. Ему казалось глупым и извращенным то, что люди общаются с ним не потому, что им нравится его лицо - иначе говоря, склад личности и характер, - а потому, что им лестно пообщаться с человеком, оказавшимся на время в центре внимания. Ненавистно ему было и обращение, которому подвергались абитуриенты. Кому-то из них предстояло вскоре стать послушниками, но на тех, кто не учился в элитных школах Ордена, смотрели как на чужаков. Этот снобизм, проявляемый такими, как Педар, был Данло глубоко противен. Но поскольку он считал ненависть самой злостной из всех эмоций, черным илом в океане бытия, грозящим поглотить человека в любой момент, он не позволял себе ненавидеть. Чтобы противопоставить этому что-то другое и заодно наказать себя, он старался завести себе как можно больше друзей среди послушников. Почти во всех, даже в Педаре, он находил какую-то сторону лица, духа или анимы, которую мог уважать. Много лет спустя Хануман ли Тош скажет ему: "Я не знаю никого, кому бы так много нравилось в мире". Ирония заключалась в том, что эта присущая Данло необузданная любовь к жизни завоевывала ему множество друзей и приносила ему еще большую популярность.
     Ранним утром тридцать первого дня Данло наконец вызвали на экзамен. Очередному испытанию в отличие от Теста на Терпение он подвергался не публично, а в одиночку. В холодном каменном помещении Башни Акашиков веселая женщина-мастер, Ханна ли Гуа, водрузила ему на голову шлем для проверки физической структуры его мозга. Проверяла она и кое-что другое, но не сообщала Данло, что именно. Не сказала она и того, каков результат теста - положительный или отрицательный, - и на прощание заметила только:
     - Надеюсь, ты будешь принят, Данло Дикий.
     В последующие дни Данло хорошо изучил Академию, исходив ее вдоль и поперек. Упплиса с ее базальтовыми арками и узкими извилистыми дорожками была самым крупным из колледжей Ордена. Здесь мастер-эсхатолог Коления Мор проверила его на знание холизма и универсального синтаксиса, и здесь же он предстал перед Томасом Раном и Октавией с Темной Луны, которые, как предупреждал его Старый Отец, должны были оценить, насколько он владеет ши. Последний тест проводил знаменитый пилот, эталон Зондерваль. В Ресе, пилотском колледже, Зондерваль предложил Данло двенадцать математических теорем, которые тот должен был доказать или опровергнуть. Данло сумел доказать только пять из двенадцати и потому решил, что провалил этот, наиболее важный, экзамен. Он спросил Зондерваля, так ли это, и тот ответил:
     - Мастер Наставник уведомит тебя о результатах тестов, когда комиссия решит, зачислять тебя или нет.
     - Мастер Бардо - человек справедливый, да?
     Зондерваль улыбнулся свысока, услышав этот невинный вопрос, и сказал:
     - Ты хорошо узнаешь Бардо Справедливого, если будешь принят в Орден.
     Комиссия, которую Бардо Справедливый собрал для решения участи абитуриентов, состояла из пяди выдающихся мастеров. Он пригласил столь блестящий квинтет, чтобы оказать поступающим должную честь, хотя окончательный отбор не требовал участия таких незаурядных умов. Но это не мешало ему руководствоваться самыми эгоистическими побуждениями, заманивая в приемную комиссию своих друзей - Колению Мор, Октавию и других. Он уговорил их, чтобы оказать честь себе самому. Несколько лет назад его так и не выбрали Главным Пилотом, назначив вместо него Ченота Чена Цицерона - так по крайней мере Бардо плакался всем, кто соглашался его слушать. Взамен ему, считавшему себя самым талантливым из всех пилотов, переживших печально известную Пилотскую Войну тринадцатилетней давности, предоставили скромный пост Мастера Наставника, не сулящий ни власти, ни славы. Поэтому он любил окружать себя самыми знаменитыми специалистами Ордена, чтобы купаться в их блеске и втайне негодовать на несправедливость жизни.
     Он был тщеславен, это верно, но в конечном счете его тщеславие обернулось на пользу Данло. После сдачи последнего экзамена Данло вызвали в Святыню Послушников - огромное грозное здание, превышающее размерами многие общежития Борхи. Послушник проводил Данло в служебные апартаменты Бардо, расположенные в западном крыле. Данло постучал, и Бардо пригласил его войти в комнату, богато обставленную и украшенную произведениями искусства.
     - Ага, вот и дикий мальчик. У тебя что, и правда другого имени нет?
     Бардо подвел Данло к одному из окон, выходящих на Борху. Под ним были вделаны в пол два прямоугольных гладких серых камня, слегка вогнутых посередине, будто обработанных резцом - знаменитые борхианские камни для коленопреклонений. Бардо велел Данло стать на них коленями лицом к окну, а себе придвинул громадный мягкий кожаный стул и поставил его под прямым углом, чтобы видеть Данло в профиль, Данло устремил взгляд на Шпиль Тихо, возвышавшийся над всеми зданиями Борхи, а Бардо, разглядев его как следует, наконец спросил:
     - Кто ты такой, клянусь Богом?
     Он предупредил Данло, что голову поворачивать нельзя, но о глазах ничего не сказал, и Данло водил ими туда-сюда, оглядывая комнату. Бардо ему почти не было видно, но бородатый профиль мастера вместе с тенью от стула темнел на стенном гобелене.
     - Отвечай, когда тебя спрашивают.
     Данло потрогал перо в волосах, думая, как бы ответил на это Старый Отец. Он знал, что перечить старшим неприлично, да и глупо к тому же, но все-таки не удержался и спросил сам:
     - А кто вы, уважаемый? Или любой другой человек?
     - Я?!
     - Вы когда-нибудь видели меня раньше? - с хитрой улыбкой осведомился Данло.
     - Нет.
     - Откуда вы тогда знаете, что я - это я?
     Последовала долгая пауза, наполненная свистящим дыханием Бардо, после чего мастер взорвался:
     - Вот нахал! То есть как откуда знаю? Это что, такая фравашийская игра? Ты был учеником фраваши, так ведь?
     Данло кивнул, глядя на облака за окном.
     - Послушай, юморист, как у тебя хватает нахальства играть в такие игры со мной? Разве ты не знаешь, что это я решаю, станешь ты послушником или нет? Разве ты не знаешь... а ну прекрати! Прекрати смеяться сейчас же или я мигом тебя отчислю! - И он забормотал устало, обращаясь к самому себе: -Ах, Бардо, Бардо, что ты наделал?
     Данло не мог не смеяться, так смешон был Бардо - неистовый и жалеющий себя, сострадательный и слегка жестокий.
     Но он сдержал себя и сказал:
     - Прошу прощения. Но смех - это благословенное состояние, правда?
     Бардо подергал себя за бороду, прочистил горло и сказал:
     - Есть в тебе что-то очень знакомое. Откуда ты родом?
     - Если я скажу, вы можете мне не поверить.
     - Сделай милость, испытай меня и поведай, кто твои родители и с какой ты планеты.
     - Я не уверен, стоит ли мне вам об этом говорить.
     - Секретничаешь? Изволь. По крайней мере ты не с Триа и с воинами-поэтами дел не имел.
     Данло было холодно в его хитоне и сандалиях, но далеко не так, как в те сутки на площади Лави. Стоять на голом камне, истертом тысячами послушнических коленей, было больно. Должно быть, эти камни очень старые, думал он, не зная, что их, как и все прочие камни для Святыни, доставили с Арсита во времена основания Ордена.
     - Как вы узнали, что я не с Триа?
     - А ты разве оттуда?
     - Нет, - улыбнулся Данло. - Никогда даже не слышал о ней. Что это за место?
     - Бог мой, почему ты все время отвечаешь вопросом на вопрос? - прогремел Бардо. - Тебе надо усвоить кое-что прямо сейчас, дикий мальчик. Это невежливо, когда абитуриенты - и послушники тоже, и даже кадеты - задают вопросы своим мастерам. Сначала нужно попросить разрешения. Как это возможно, что ты никогда не слышал о Триа? О ее торговом флоте? Может, ты и о воинах-поэтах впервые слышишь?
     Данло смотрел на север, где рядами стояли старые гранитные дома - общежития для мальчиков, - а за ними виднелась северная стена Академии.
     - Да, впервые, - правдиво ответил он.
     - Ах-х.
     - Можно вас спросить?
     - Спрашивай.
     - Откуда вы узнали, что я не воин и не поэт?
     - "Воин-поэт" надо говорить. Это наемные убийцы, делающие свою работу за деньги и по религиозным мотивам. Ты, само собой, к ним не принадлежишь. Ты слишком молод, притом они все похожи друг на друга. А о том, что ты не имел с ними контактов, мне сказала мастер Гуа.
     Данло смотрел теперь на юг, на девичьи общежития, расположенные концентрическими кругами - маленькие белые купола среди белизны свежевыпавшего снега. Он боялся, что мастер Гуа, исследовав его мозг, узнала всю правду о нем.
     - Она видела весь мой разум.
     - Во всяком случае, некоторые сегменты твоей памяти.
     - Тогда она должна была сказать вам, откуда я.
     - Ошибаешься. - Теневая рука Бардо на ковре, изображающем множество обнаженных пляшущих женщин, потянулась к теневой бороде. - Ошибаешься, дикий мальчик. Мастер Гуа - акашик. Знакомясь с твоей памятью, она обязана соблюдать профессиональную тайну - каноны Ордена требуют этого. Вопросы, которые я ей задавал, имели целью исключить определенные места, где ты мог родиться. Нужно было также удостовериться, что ты не слель-мим воинов-поэтов, не трийский шпион, не Архитектор Старой Кибернетической Церкви и не имеешь отношения к любой другой секте или ордену из черного списка.
     - Черного списка?
     - Опять вопрос, дикий мальчик?
     Данло уперся костяшками в пол, чтобы перенести на них часть веса с колен. Этот обычай преклонять колени возмущал его - неестественно и неприлично для мужчины стоять так перед другим.
     - Если можно... с вашего разрешения.
     - Хорошо, я разрешаю.
     - Что такое "черный список"?
     Бардо рыгнул и облизнул губы.
     - Это список наших врагов. Орден живет три тысячи лет только потому, что не допускает врагов в свои аудитории.
     - Я никому не враг. - Данло опустил глаза, вспомнив то, что сказал ему Педар на площади Лави. Неужели он, когда спас жизнь Хануману, действительно сделал друга врагом? - Я не совсем понимаю даже, о чем вы говорите.
     - Это просто удивительно, до чего ты...
     - Невежествен, да?
     Бардо снова рыгнул и смущенно покашлял.
     - Я не хотел употреблять это слово. И, пожалуйста, не перебивай меня. Но ты и в самом деле круглый невежда, верно? Ты не такой, как другие абитуриенты. И волосы у тебя черные с рыжиной - как у Мэллори Рингесса. Лицо твердое, как кремень, и нос тоже рингессовский. А твои проклятые глаза - я даже и говорить о них не хочу. Скажи, ведь тебя вырезали? В последнее время это стало достаточно обычным делом. Мэллори Рингесс становится проклятущим богом, и люди переделывают свои лица и волосы под него.
     Данло никто еще не говорил о его сходстве с Мэллори Рингессом. Слова Бардо порадовали Данло и прибавили веса его теории о собственном происхождении, но с Бардо он этой теорией делиться не хотел и поэтому сказал:
     - Я таким родился. Это мои волосы, а лицо... мужчина сам делает себе лицо, правда?
     - Ах-х - можешь держать свои секреты при себе, если хочешь, но должен предупредить, что твои шансы от этого не улучшатся.
     Данло молчал, глядя в окно.
     - Может, скажешь хотя бы, как ты умудрился ускорить свой обмен веществ во время испытания? Ты разогрелся, точно шлюха в рабочее время. Это цефическая техника - ты прошел цефическую подготовку, что ли?
     - Нет. - Данло прижал палец к хитону над пупком. - В животе есть место, где живет огонь жизни, и если представить его себе, то...
     - Стоп! - Бардо замахал руками и встал, что далось ему нелегко, учитывая его толщину и недостаточную высоту стула. Встав перед Данло, он воззрился на него с изумленным и озабоченным видом. - Есть в тебе что-то очень странное. Кто же ты, а? То, о чем ты рассказываешь, очень похоже на алалойскую лотсару!
     Данло точно провалился под лед на море, так перехватило у него дыхание. Он смотрел снизу вверх на Бардо, и мускулы его живота сводило дрожью. Откуда этот тщеславный, безобразный человек знает, что такое лотсара? Неужели Хануман предал его, Данло, рассказав о его происхождении и его тайном поиске халлы? Если бы Данло знал получше недавнюю историю Ордена, он, конечно, слышал бы о путешествии Бардо к алалоям, но он не успел узнать об этом и даже не подозревал, что Бардо сопровождал Мэллори Рингесса в той гибельной экспедиции. Данло боялся, что либо та женщинаакашик проникла в самую глубину его памяти, либо Бардо сам способен читать мысли. Разве жители Небывалого Города не влад