глядывает меня с не меньшим любопытством, чем я его. Я смотрел на его волосы, а он на мои. У него они были стянуты позади в длинный хвост серебряной цепочкой по обычаю его родной планеты. Самума. В их волнистой черноте пробивались рыжие нити - генетическая метка какого-то давнего Соли, подправившего свои хромосомы. У меня, слава Богу, волосы густо-черные, без всякой рыжины. Я смотрел на него, он на меня, и в тысячный раз гадал, откуда взялись мои гены.
     - Сын Мойры. - Имя моей матери он произнес как ругательство. - А ведь тебе не полагается здесь быть, правильно?
     - Я хотел познакомиться с вами. Мать мне всю жизнь о вас рассказывала.
     - Твоя мать меня ненавидит.
     Наступило долгое молчание, которое нарушил Бардо, осведомившись:
     - А где же бармен?
     Бармен, послушник с тонзурой, прикрытой белым шерстяным клобуком Борхи, приоткрыл служебную дверь за стойкой и сказал:
     - Это бар для мастер-пилотов. Кадеты пьют в кадетском баре, через пять домов на этой же дорожке по направлению к Музыкальной улице.
     - Кадеты не спрашивают у послушников, что им следует делать, - отпарировал Бардо. - Подай мне трубку с тоалачем, а моему другу кофе - летнемирский, если он у вас есть, фарфарский, если нет.
     Послушник, пожав тощими плечами, ответствовал:
     - Мастер-пилоты не курят тоалач в этом баре.
     - Тогда налей мне стопку жидкого тоалача.
     - У нас не подают ни тоалач, ни кофе.
     - Тогда аморгеник. Покрепче, чтоб гормоны заиграли. Нам предстоит деловая ночка.
     Соли взял рюмку с какой-то дымчатой жидкостью и отпил глоток. В очаге позади нас треснуло и рассыпалось полено, брызнув углями и пеплом на плиточный пол.
     - Мы пьем спиртное или пиво, - сказал Главный Пилот.
     - Варварство какое, - буркнул Бардо и добавил: - Ладно. Мне пива.
     - А как называется ваш напиток? - спросил я своего долговязого дядюшку.
     - Виски.
     - Мне тоже виски, - сказал я послушнику. Он наполнил большую кружку пенистым пивом, а бокал поменьше - янтарным виски и поставил напитки перед нами на стойку розового дерева.
     Я глотнул и закашлялся, а Бардо, уже выхлебавший свое пиво, спросил:
     - Каково это на вкус? - Я дал ему попробовать. Он тоже закашлялся, когда огонь обжег ему горло, и заявил: - Собачья моча!
     Соли улыбнулся Лионелу и спросил меня:
     - Сколько тебе лет?
     - Двадцать один, Главный Пилот. Завтра, когда мы принесем присягу, я стану самым молодым пилотом за всю историю Ордена. Не подумайте только, что я хвастаюсь.
     - А как же еще тебя понимать? - сказал Лионел.
     Мы поговорили немного о происхождении таких колоссальных и загадочных явлений, как Кремниевый Бог и Твердь, и о прочих вещах, обычных для пилотов. Соли рассказал нам о своем путешествии к центру галактики, о плотных скоплениях горячих молодых звезд и об огромном кольцевом мире, который какое-то божество или кто-то еще соорудил вокруг Бетти Люс. Лионел утверждал, что колоссальные и зачастую неразумные галактоиды (он не любил слово "боги") организованы по иным принципам - не так, как наше убогое серое вещество: как бы иначе отдельные их доли - порой равные по величине лунам - могли поддерживать между собой связь через множество световых лет? Это был старый аргумент, часто используемый в ожесточенных спорах между пилотами и специалистами нашего Ордена. Лионел наряду со многими эсхатологами, программистами и механиками полагал, что галактоиды обрабатывают информацию посредством тахионных потоков, то есть почти мгновенно. Он считал, что мы должны попытаться наладить контакт с этими существами, хотя это чревато многими опасностями и может однажды вынудить Орден изменить свою политику вопреки убеждениям более консервативных пилотов старшего поколения - таких, как Соли.
     - Кто может постигнуть разум, охватывающий тысячу кубических светолет космоса? - возразил Соли. - И кто знает, что такое тахионы? Возможно, галактоиды мыслят медленно, очень медленно.
     Его самого происхождение и техника богов интересовали мало. В этом он был таким же занудой, как Хранитель Времени, и, как Хранитель, полагал, что некоторые вещи человеку знать не положено. Он прочел нам наизусть длинный список пилотов, в том числе и Тихо, которые погибли, пытаясь проникнуть в тайну Тверди.
     - Они вышли за рамки своих возможностей, - сказал он. - Им следовало бы вовремя остановиться. - Я улыбнулся, услышав такие слова от человека, забравшегося дальше, чем кто-либо другой, от знаменитого пилота, чье открытие в скором времени вызвало кризис нашего Ордена.
     Нам кружило голову то, что мы говорим с мастер-пилотами на равных - как будто мы уже давно принесли присягу и достойно проявили себя в мультиплексе. Я выпил свое виски, набрался смелости и спросил:
     - Я слышал, скоро будет поиск. Это верно?
     Соли заметно рассердился. Он производил впечатление угрюмого человека, и его зеленовато-голубые глаза смотрели печально и отрешенно - их взгляд говорил о ледяных туманах, бессонных ночах и припадках безумия. Его лицо, молодое и гладкое, как у меня, совсем еще недавно было старым и морщинистым. Личное время пилота в мультиплексе порой относится к невернесскому, как три к одному. Если бы я обладал мастерством цефика, то мог бы разглядеть старое лицо Соли под его новой, гладкой оливковой кожей - так некоторые видят черные увядшие лепестки на месте распустившегося огнецвета или голый череп под розовым личиком новорожденного. Один мастер-горолог, в чьи обязанности входило вычислять, сколько личного времени прожил пилот в космосе, с помощью сложных формул, где эйнштейново искажение времени сопрягается с непредсказуемыми возмущениями мультиплекса, сказал мне, что Соли в своем последнем путешествии состарился на сто три года и умер бы, если бы не искусство Главного Цефика. Это делало моего дядю, который подвергался омоложению трижды, старейшим пилотом нашего Ордена.
     - Расскажите нам о своем открытии, - попросил я. Ходили нелепые слухи о том, что он достиг ядра галактики - единственный со времен Тихо, который вернулся назад полубезумным.
     Он сделал длинный глоток, не переставая смотреть на меня сквозь клариевый бокал. Сырые дрова шипели, и с улицы доносился гул замбони, который, вися над дорожкой, пускал пар, разглаживая лед для завтрашних конькобежцев.
     - Вот оно, нетерпение юности, - сказал Соли. - Ты приходишь сюда, не задумываясь о том, что пилоту хочется отдохнуть и побыть с друзьями. В этом ты похож на свою мать. Но раз ты уж дал себе такой труд и пострадал от шотландского виски, ты узнаешь, что со мной случилось, если действительно хочешь это знать.
     Нормальный человек сказал бы попросту: "Я расскажу тебе, что со мной случилось", - но Соли, как и большинство выходцев с планеты мистиков Самум, соблюдал своеобразное табу относительно местоимения "я".
     - Расскажите, - поддержал меня Бардо.
     - Расскажите, - сказал я с той особой смесью поклонения и страха, которую испытывают кадеты к старым пилотам.
     - Вот как это было. С моего отлета из Города прошло уже много времени. Мы, погруженные в сон-время, шли от окна к окну в направлении ядра. Звезды там многочисленны и сияют, как огни Квартала Пришельцев - целый веер огней, но в точке крепления этого веера царит полная чернота. В белом свете сон-времени - вы, молодые пилоты, видите в нем только остановленное мгновение, и вам еще многому предстоит учиться - внезапно возникло прояснение и послышались голоса. Мой корабль сообщил мне, что получен сигнал при пересечении одного из биллиона лазерных лучей, исходящих из черной точки сингулярности. - Соли неожиданно стукнул пустым бокалом по стойке, и его голос поднялся на целую октаву. - Да, так мне и было сказано! Из нее! Это невозможно, но это правда. Биллион инфракрасных лучей, исходящий из черной гравитационной пасти. Плесни мне, пожалуйста, еще виски, - добавил он, обращаясь к послушнику.
     - А дальше?
     - Дальше голоса. Корабельный компьютер, принимая полтриллиона битов в секунду, переводил информацию лазерных лучей в голоса. Голоса утверждали, что они - будем называть их Эльдрией... Знаком вам этот термин?
     - Нет, Главный Пилот.
     - Так эсхатологи именуют расу, засеявшую галактику своей ДНК.
     - Мифическую расу.
     - Теперь она перестала быть мифической. Они - многие отказываются в это верить - поместили свой коллективный разум, свое сознание, в черную дыру.
     - В черную дыру?! - повторил Бардо, теребя свои усы.
     Я вглядывался в Соли, стараясь понять, не разыгрывает ли он нас. Я ему не верил. На его руках не было перчаток. Этот надменный человек, видимо, не боялся инфекции или того, что враги могут воспользоваться его клетками. Костяшки пальцев, охватывающих бокал, побелели, черный алмаз пилотского кольца врезался в кожу мизинца.
     - Это было послание, - сказал он. - Белый свет сон-времени кристаллизовался, настали тишина и ясность, а затем прозвучало послание. "У человека есть надежда, - сказали они. - Запомни: секрет человеческого бессмертия лежит в вашем прошлом и в вашем будущем". Так они сказали. Мы должны найти этот секрет. Если мы будем искать, то разгадаем тайну жизни и спасемся - так сказали мне Эльдрия.
     Он, наверное, понимал, что мы ему не верим. Я кивал, как дурак, а Бардо не отрывал глаз от стойки, как будто завитушки розового дерева представляли для него особый интерес. Он обмакнул палец в пивную пену, сунул его в рот и громко чмокнул.
     - Глупые юнцы, - сказал Соли и добавил, что Эльдрия, зная цинизм и безверие человеческой натуры, позаботились о подтверждении, предсказав последовательность сверхновых, долженствующих взорваться в Экстре.
     - Разве это возможно - предсказать случайный процесс? - спросил я.
     - А разве звезды в Экстре взрываются спонтанно? - спросил, в свою очередь, Лионел.
     - Ну разумеется, - ответил Бардо.
     По правде сказать, никто не знал по-настоящему, что происходит в Экстре. И что такое сам Экстр. Отдельный участок галактики, расширяющийся во всех направлениях? Или совокупность нескольких таких участков, спонтанных карманов адского пламени, вспыхивающих один за другим и связанных непостижимым для наших астрономов образом? Никто этого не ведал, и никто не знал, скоро ли взорвется маленькое солнце Ледопада вместе со всеми остальными звездами, положив конец разнообразным эсхатологическим прогнозам.
     - Откуда вы знаете, что мы вообще что-то знаем? - осведомился Соли, глотнув виски. - Откуда известно, что моя память - реальность, а не галлюцинация, как утверждают некоторые дураки? Да, ты сомневаешься в моей истории, и ничто не докажет тебе ее правдивость, хотя ты и доводишься Жюстине племянником. Но вот что сказал мне Главный Акашик : он сказал, что блок аудиозаписи чист. Корабль подавал информацию непосредственно на мой слуховой нерв. По-твоему, мой корабль тоже галлюцинировал?
     - Нет, Главный Пилот. - Я начинал ему верить. На авторитет акашиков я полагаюсь полностью. Каких-нибудь полгода назад, завершив свое первое самостоятельное путешествие по мультиплексу, я сам предстал перед ними в студеный день глубокой зимы. Я помню, как сидел в затемненном кабинете Главного Акашика в шлеме депрограммирующего компьютера на голове, потел и ждал, когда подтвердится истинность моей памяти и моих маршрутов. У меня не было причин для страха, и все-таки я боялся. (Когда-то, во времена Тихо, мой страх был бы оправдан. Громоздкие старинные шлемы запускали протеиновые волокна сквозь череп испытуемого в мозг. Истое варварство! Современные шлемы - как утверждают акашики - моделируют коммуникации синапсов мозга голографически, "считывая" таким образом память и личные функции. Предполагается, что этот метод совершенно безопасен.)
     Бардо громко пукнул (это часто случалось с ним, когда он нервничал или трусил) и спросил:
     - И вы полагаете, что целью предстоящего поиска будет эта... тайна Эльдрии, не так ли. Главный Пилот?
     - Эсхатологи назвали эту тайну Старшей Эддой, - сказал Соли, отступив подальше от Бардо. - И поиск действительно будет объявлен. Завтра, во время нашего посвящения, Хранитель Времени огласит свою волю.
     Я поверил ему окончательно. Мой дядя. Главный Пилот, сказал, что будет поиск, и мое сердце забилось где-то
     В мозгу возникли самые дикие мечты и планы.
     - Если бы нам удалось доказать Гипотезу Континуума, - выпалил я, - поиск завершился бы успешно и мы нашли бы вашу Старшую Эдду.
     - Не называйте ее моей, - сказал Соли.
     Должен сознаться, я не понимал Главного Пилота. То он заявляет, что некоторые вещи человеку знать не положено, то с явной гордостью стремится проникнуть в величайшую тайну. А в следующий момент хмурится и сожалеет о своем открытии. Очень уж сложный он человек - я знал только одного, кто превосходил его сложностью характера.
     - Мэллори хотел только сказать, - вставил Бардо, - что он, как и все мы, воздает должное усилиям, которые вы затратили, стараясь доказать Великую Теорему.
     Я имел в виду совсем не это.
     Соли посмотрел на меня пристально и сказал:
     - Кто не мечтал доказать Гипотезу Континуума. Гипотеза Континуума (иначе Великая Теорема) - это недоказанное следствие теоремы фокусов Лави. Она гласит, что между любыми двумя точками входа дискретных множеств Лави существует взимооднозначное соответствие. Проще говоря, от одной звезды к другой можно попасть за один-единственный ход. Это величайшая проблема мультиплекса и нашего Ордена. Когда-то Соли, будучи ненамного старше меня, чуть было не доказал Гипотезу, но отвлекся, поспорив о чем-то с Жюстиной, и забыл (как уверял он) изящный ход своей мысли. Воспоминание об этом не давало ему покоя, и он накачивался своим ядовитым виски, стремясь к забвению. (Голова у пилотов, как часто напоминал мне Бардо, лучше всего работает в молодости. Затем мозговые клетки начинают отмирать, а омоложение, которому мы все периодически подвергаемся, в этом отношении несовершенно. С возрастом мы постепенно глупеем - отсюда виски, тоалач или публичные женщины.)
     - Возможно, Гипотеза Континуума вообще недоказуема, - продолжил Соли, крутя на стойке свой пустой бокал.
     - Вы в ней разочаровались, я знаю.
     - Ты тоже разочаруешься, если будешь стремиться к недостижимому.
     - Простите меня, Главный Пилот, но разве мы можем знать заранее, что достижимо, а что нет?
     - Мы начинаем понимать это с годами, когда становимся умнее.
     Я пнул носком ботинка металлическую окантовку стойки, и медь глухо зазвенела.
     - Я, конечно, молод, но не хотел бы показаться...
     - Опять ты хвастаешься, - вмешался Лионел.
     - Я считаю, что Гипотеза доказуема, и намерен доказать ее.
     - Ради знания или ради славы? - спросил Соли. - Я слышал, ты сам не прочь стать Главным Пилотом.
     - Каждый кадет мечтает когда-нибудь стать Главным Пилотом.
     - Юношеские мечты для взрослого мужчины часто оборачиваются кошмаром.
     Я снова задел ногой окантовку - нечаянно.
     - Я уже не юноша. Главный Пилот. Завтра я дам обет, обязывающий меня искать истину, - разве вы забыли?
     - Кто, я? - В запальчивости он нарушил свое табу, произнеся запретное местоимение, и поморщился. - Запомни, мой мальчик: я ничего не забываю.
     Слово "ничего" повисло в воздухе вместе с гулом потревоженной меди. Соли уставился на меня, а я на него. Потом с улицы донесся чей-то смех, слишком громкий, и дверь бара распахнулась. Трое высоких, кряжистых мужчин, все с бледно-желтыми волосами, висячими усами, в легких черных шубах, припорошенных снегом, отстегнули коньки и ввалились внутрь. Они обменялись рукопожатиями с Соли и Лионелом. Самый большой из них, мастерпилот, терроризировавший Бардо все наши послушнические годы в Борхе, заказал три кружки кваса.
     - Ну и холодина же на улице, - сказал он.
     Бардо, нагнувшись ко мне, прошептал:
     - Мне кажется, пора сматываться.
     Я потряс головой.
     Трое мастер-пилотов - их звали Нейт, Сет и Томот, и они были братьями - повернулись к нам спиной, делая вид, что нас не знают.
     - Я оплачу тебе шесть ночей с мастер-куртизанкой, - настаивал Бардо.
     Послушник принес три кружки с дымящимся черным напитком. Томот подошел поближе к огню и отряхнул шубу от снега. Глаза у него, как у многих пилотов, ослепших от старости, были блестящие, искусственные. Он только что вернулся с окраины Экстра.
     - Твои Эльдрия были правы, дружище, - сказал он Соли. - Двойная Галливара и Сериза Люс взорвались. От них ничего не осталось, кроме пыли и света.
     - Пыль и свет, - повторил его брат Нейт, обжег себе рот горячим квасом и выругался.
     - Пыль и свет, - подхватил Сет. - Содервальд с двадцатью миллионами жителей попал в смерч радиоактивной пыли и света. Мы попытались эвакуировать их, но опоздали.
     Солнцем Содервальда была Энола Люс, ближайшая к Двойной Галливара звезда. Сет сказал, что сверхновая сожгла поверхность Содервальда, уничтожила на планете всю жизнь, кроме земляных червей. Маленький пилотский бар вдруг показался мне удушающе тесным. Я вспомнил, что Содервальд - родная планета братьев.
     - За нашу мать, - сказал Сет, чокнувшись с Соли, Лионелом и своими братьями.
     - За нашего отца, - сказал Томот.
     - Freyd, - завершил Нейт, едва заметно склонив голову - быть может, это была просто игра пламени в очаге? - За Юлет и Элат.
     - Пошли, - сказал я Бардо.
     Мы приготовились уйти, но тут Нейт, рыдая, припал к Томоту, а тот, поддерживая брата, повернулся в нашу сторону и устремил на нас свои мерцающие глаза.
     - А это еще что такое?
     - Что эти кадеты делают в нашем баре? - подхватил Сет. Нейт отвел мокрые волосы от заплаканных глаз и заявил:
     - Бог мой, да это же бастард со своим толстым дружком - как, бишь, его звать? Бурпо? Лардо?
     - Бардо, - сказал Бардо.
     - Они как раз собрались уходить, - сказал Соли. Мне вдруг расхотелось уходить. Во рту пересохло и на глаза изнутри что-то давило.
     - Какой там Бардо, - сказал Нейт. - В Борхе его звали Ссыкун Лал, потому что он каждую ночь ссал в постель.
     Это была правда. При рождении Бардо получил имя Пешевал Лал. Первое время в Городе это был тощий, запуганный, тоскующий по дому мальчишка, который читал романтические стихи и по ночам мочился в постель. Одна половина послушников и мастеров звала его Бардо от слова "бард", а другая - Ссыкун. Но когда он стал заниматься тяжелой атлетикой, проводить ночи с женщинами и орошать постель жидкостью другого рода, мало кто осмеливался называть его иначе чем Бардо.
     - Ладно. - Томот хлопнул в ладоши, подзывая послушника. - Пусть Бастард и Ссыкун выпьют с нами перед уходом.
     Послушник налил им. Бардо посмотрел на меня. Не знаю, слышал ли он, как пульсирует кровь у меня в висках, видел ли выступившие у меня на глазах слезы.
     - Freyd, - сказал Томот. - За погибших на Содервальде.
     Я боялся, что сейчас заплачу от стыда и ярости, поэтому поднял бокал, глядя прямо в гнусные металлические глаза Томота, и попытался проглотить огненную жидкость залпом. Это было ошибкой с моей стороны. Я закашлялся и выплюнул виски, забрызгав лицо и желтые усы Томота. Он, должно быть, счел это насмешкой и оскорблением памяти его родных, потому что тут же, без лишних слов, одной рукой заехал мне в глаз, а другой вцепился в горло. Под бровью у меня вспыхнул огонь. Два прочих брата тоже обрушились на меня, как лавина. Замелькали кулаки, локти, и кровь потекла ручьем. Я лежал на холодном твердом полу, что-то твердое норовило мне выбить зубы, чьи-то твердые ногти раздирали веко. Вслепую я двинул Томота по морде, думая, что трусливый Бардо удрал и бросил меня. Но тут он взревел, вспомнив, должно быть, что он Бардо, а не Ссыкун. Раздались звучные удары кулаков по телу, и я освободился. Поднявшись, я приложил Томоту по голове коварным хуком, которому научил меня Хранитель Времени. Я разбил себе костяшки, и боль прошила руку до плеча. Томот схватился за голову и припал на одно колено.
     - Сын Мойры. - Подоспевший Соли сгреб Томота за ворот шубы, не дав ему упасть. И тут я допустил ошибку, вторую по масштабам роко