ше шли слои кислорода, углерода и гелия. Звезда теперь достаточно разогрелась, чтобы завершить собственную эволюцию за несколько дней; пространственно-временной двигатель прекратил работу, и человеческий рой в искусственных мирах приготовился к прокладке маршрутов.
     Жизнь и смерть, смертежизнь.
     Железо не способно спонтанно превращаться в более тяжелые элементы, и поэтому ядро скоро выгорело дотла. Оно стало слишком массивным, слишком плотным. Без давления потока энергии, уравновешивавшего его гравитацию - на пределе Чандрасекара, - ядро обрушилось в себя. Меньше чем за секунду оно провалилось внутрь, как пустая яичная скорлупа. Жара была адова - восемь миллиардов градусов. Материя ядра, расщепляясь на протоны и нейтроны, достигла такой плотности, что обратила взрыв вспять. Колоссальная ударная волна прошла сквозь слои луковицы на поверхность, сокрушив оболочку звезды. На месте Геенны Люс клубилось облако водородной плазмы, гаммалучей и обжигающего света.
     Секрет жизни.
     Я так и не увидел, как ушли в свои окна десять тысяч миров, но мой корабль смоделировал мультиплекс, и стало видно, как тот корчится, словно поджаренный червяк, как разеваются пасти громадных окон поблизости от человекомиров. И миры исчезли, рассыпались по галактике, где ждали новые, девственные звезды.
     Ты спрашивал про секрет Эльдрии, но я не могу тебе его раскрыть, потому что я - то, от чего предостерегают вас высшие боги. Когда вернешься в Город, спроси своего Хранителя Времени, почему это так. Он очень стар и на свой лад мудрее, чем ты можешь себе представить. А пока до свидания, мой пилот.
     Я не стал ждать, когда световой ураган Геенны достигнет моего корабля. Я видел достаточно, и мне не терпелось отыскать моих братьев и сестер-пилотов, где бы они ни были, и не терпелось сделать многое другое, поэтому я нашел окно и проложил маршрут. Когда я ушел в мультиплекс, где времени нет, а единственный свет - это свет математики и сон-времени, Калинда, захлопав в ладоши, воскликнула: "А все-таки это очень красиво!" Потом она тоже исчезла, но я по-прежнему чувствовал запах ее цветов, и в воздухе звенели последние прочитанные ею стихи:

     Звезда упадет и другая,
     Но сколько б ни пало их впредь,
     На пологе неба, я знаю,
     Не станет их меньше гореть.

27

КЕЛЬКЕМЕШ

     Напрашивается вопрос, отчего твари, живущие по закону когтя, клюва и самых неотложных своих нужд, не пожирают одна другую вплоть до последнего червяка? Почему боги, даже преисполнившись священного гнева, не разбивают вдребезги миры? Почему проклятие войны лежит только на человеке? Ответ носит одновременно исторический и эволюционный характер: мы оказались на грани видового самоубийства потому, что достаточно умны, чтобы делать атомные бомбы, и достаточно глупы, чтобы ими пользоваться.
     Хорти Хостхох, "Реквием по хомо сапиенс"

     Глубоко в Тверди есть беспланетная звезда, известная ныне как Пилотская. Маленькая, желтая, она ничем не примечательна, кроме того, что топологически расположена ближе всех к Геенне Люс. Выйдя около нее, я обнаружил, что из всех участников гонки через мультиплекс сюда добрался только один. "Ворпальский клинок" Соли сверкал в звездном свете, как шпиль Старого Города зимней ночью.
     Я послал свое изображение в теплую, темную сферу его кабины, очень похожей на мою собственную.
     - Далеко ли летишь, пилот? - приветственно произнес он. - Помнишь состязания на следующий день после твоего посвящения в пилоты? Тогда я тоже всю дорогу лидировал. Но теперь уже никто из нас не пересечет финишную черту, верно? Звезда твоей богини слишком скоро стала сверхновой - деформация метрики превысила единицу, так что сомнений в этом нет. К той звезде уже никто не проложит маршрута, так ведь?
     - Только домой.
     - Наши гонки...
     - Гонки окончены, Соли. - Я рассказал ему, как присутствовал при смерти звезды, и рассказал о ста миллиардах бездомных людей, способствующих росту Экстра.
     Пот выступил у него на лбу. Ему не хотелось верить, что я добрался до Геенны Люс раньше его.
     - Это невозможно, - сказал он. - Мои маршруты были легки и изящны. Твои никак не могли быть точнее.
     - Возможно, мне просто не понадобилось столько маршрутов.
     - Как так, пилот?
     Мне хотелось прокричать ему свое доказательство Гипотезы Континуума. Что, если известие о том, что я доказал теорему, над которой он тщетно бился три жизненных срока, убьет его? Очень хорошо - пусть убивает.
     - Что тебе сказать? Причина очень проста: между любыми двумя фокусами дискретных множеств Лави существует...
     - Ты доказал это!
     - ...прямой...
     - Ты доказал это, верно?
     - ...маршрут.
     - Да-да... Безумные мечты бастарда Рингесса на поверку оказались не такими уж безумными. - Он гордо выпятил подбородок. - Как ты доказал это, пилот? Познакомь меня со своим доказательством.
     Но я ничего не сказал. Мне не терпелось похвастаться, как я опроверг схему соответствия Лави, но я ничего не сказал. Впервые в жизни я начал понимать Хранителя Времени и его склонность к секретам.
     Соли, видя, что я не отвечаю, постучал пальцами по своему длинному носу.
     - Ты что, стыдишься своего доказательства? Возможно ли это? Да полностью ли оно твое? Что ж, пожалуй, тебе есть чего стыдиться - своего свихнутого подправленного мозга и всего, что ты делаешь. Тебе не позавидуешь, нет - скорее тебя следует пожалеть.
     - Твоя жалость мне без надобности.
     - А еще мне жаль этих заблудших людей из Экстра, - неожиданно сказал он. - По твоим словам, они потеряли чувство того, что хорошо и что плохо. Есть ли участь хуже этой? Потерять то, без чего невозможно жить счастливо в пределах...
     Он не закончил и закрыл глаза. Мне показалось, что он хочет сказать мне что-то о Жюстине, о жалости и о прощении, но он словно голоса лишился. Кадык у него ходил вверх-вниз - он пытался что-то вымолвить, но только впустую глотал воздух.
     Наконец он растер себе горло и сказал:
     - Твоя богиня действительно открыла тебе важные секреты. Когда вернемся в Город, надо будет объявить новый поиск. Поговорим с Хранителем и отправим миссию в Экстр, чтобы преподать этим бедным людям начала математики и правила цивилизации.
     - Хранитель Времени не станет больше объявлять поиск.
     - Ты говоришь это как скраер или как преступник, боящийся ответственности за свои преступления?
     - Соли, я должен рассказать тебе кое-что о Хранителе.
     - То, что сообщила тебе твоя богиня?
     - Правду.
     - Ну что ж, говори, если это правда.
     - Я расскажу то, что знаю, к чему пришел логическим путем. И то, что видел.
     Он открыл глаза, влажные и голубые, как ледяное море.
     - Расскажи мне, как продлить любовь. Не это ли главная тайна вселенной?
     Вскоре после этого - впрочем, в реальном времени прошло порядочно дней - около нас стали появляться другие легкие корабли. Ли Тош, Зондерваль, Аларк Утрадесский - хорошо, что хоть кто-то из моих старых друзей остался жив. Появились и пилоты Соли - Сальмалин и Чанок Чен Цицерон на своем "Прядильщике". Из ста двенадцати пилотов, которые отправились к Геенне Люс, у Пилотской звезды вышел сорок один. Остальные, как мы предполагали, погибли в бою или затерялись в мультиплексе. (Тогда никто еще не мог знать, что не все эти пилоты пытались дойти до Геенны. Пятеро - Керри Блэкстон, Гэйлорд Ной, Тоня Сэм, Катя и Сабри Дур ли Кадир - по каким-то своим безумным причинам вернулись к Пердидо Люс и продолжали биться, пока в живых не остался только Сабри Дур. Еще двадцать восемь пилотов, к стыду своему, убоялись причудливых пространств Тверди и бежали назад в Город.)
     Мы снова устроили совет, и Соли удивил меня, сообщив всем, что Великая Теорема доказана. Пилотов, помоему, это взволновало больше, чем открытие, касающееся Экстра.
     - Это все меняет, - сказал Ли Тош остальным. Он откинул каштановые волосы со лба, и я прочел на его лице нечто вроде почтения. - Мы должны воздать честь Рингессу за его блестящие открытия.
     - Да, вот только как? - отозвался Соли и снова удивил меня, сказав: - Никогда больше пилот не должен выступать против пилота. Война умаляет нас, не так ли? И если, чтобы закончить эту войну, я должен буду сложить с себя полномочия Главного Пилота, то да будет так. - Он посмотрел на своего старого друга Сальмалина - тот пощипывал бородавки на подбородке, переводя взгляд с Соли на меня, и в его глазах тоже сквозило почтение. - Если таково будет ваше решение, пусть Главным Пилотом станет Рингесс.
     Сальмалин надул свои старые сморщенные щеки, изумленный благородным жестом Соли, и на всех лицах отразился тот же почтительный трепет, отнимающий у людей здравый смысл. Никогда я не понимал природы этого вируса раболепия. Почти все пилоты преклонялись передо мной, и меня это злило. Они проецировали на меня собственные мечты и желания. Непонятным для меня образом я должен был стать носителем их коллективной воли. Я вдруг понял - и от этого сознания мне стало тошно, - что отныне я для них не просто человек, а нечто большее, вернее, многое сразу. Вдохновитель, первопроходец, вождь. Они склонили передо мной головы, и тридцать пять из них, в том числе и Соли, проголосовали за избрание меня Главным Пилотом. Я смотрел на их полные почтения лица с той противоречивой смесью эмоций, которую, должно быть, все лидеры испытывают по отношению к ведомым: с любовью, презрением, иронией и гордостью.
     Позже, когда мы с Соли остались наедине, он сказал мне:
     - Поздравляю... Главный Пилот. Ты всегда хотел этого, правда?
     - Зачем, Соли? Я тебя не понимаю. К чему это внезапное смирение?
     В его глазах почтения не наблюдалось - только печаль и изнеможение.
     - Забег окончен, но гонки продолжаются. Да, ты теперь Главный Пилот. Хочешь знать почему? Сказать тебе? Да, это должно быть сказано, потому что вскоре ты узнаешь сам: нет никакой доблести в том, чтобы возвышаться, подобно богу, над другими пилотами. Это только раздувает твое самомнение. И нужно же было всю жизнь обманывать себя, чтобы под конец испытать некое... трудно произнести это слово... просветление. Да, самомнение - худший из грехов. Вот почему я голосовал за тебя. Это моя месть.
     Вот таким-то образом, над желтым водородным факелом Пилотской звезды, я и стал Главным Пилотом нашего Ордена. Этому событию надлежало бы стать величайшим моментом моей жизни, мне следовало бы испытать счастье, гордость и ликование. Но этот момент был горек, как плод дерева йау. Я наконец-то сделался Главным Пилотом по праву, но Бардо погиб, и мне предстояло сдержать данное мной обещание.
     Я вернулся в Город на второй день глубокой зимы 2934 года. Прошел почти год после моего бегства из тюрьмы Хранителя Времени, а по личному времени я, должно быть, состарился лет на десять. Я чувствовал себя старым, запятнанным преступлениями, изменившимся. В своем Городе я тоже подсознательно ожидал найти перемены, но меня встретил все тот же вечный холодный его лик, который я знал всегда. Каменный лик, припорошенный снегом, пронизанный красными и пурпурными жилами улиц. Год выдался на редкость студеный - даже историки это признавали. Некоторые из них именовали его Жестоким, будто бы потому, что жестокие морозы глубокой зимы начались раньше обычного. Но мы все знали истинную причину: на шестой день Пилотская Коллегия вынесла решение выбить имена всех погибших и пропавших пилотов на Памятнике Пилоту, что стоит у подножия Аттакеля под красивым природным изваянием из гранита, известным как Горная Мадонна.
     Одна перемена в Городе все-таки произошла: Хранитель Времени больше не правил единовластно. Когда мы, пилоты, бились при Пердидо Люс, главные специалисты Ордена вели в холодных башнях и залах Академии битву иного рода. Николос Старший наконец-то убедил Коллегию ограничить власть Хранителя. Со временем академики изменили некоторые из старейших канонов Ордена. Седьмой канон упразднили дней за тридцать до моего возвращения, и Хранитель, должно быть, догадался, что его самого тоже скоро упразднят. Академики, нарушив тысячелетнюю традицию, решили, что правитель Ордена может уйти в отставку при жизни. Более того: отныне любой главный специалист, даже скромный Главный Фантаст, мог быть избран правителем. Произошли и другие перемены. Так, Хранитель Времени не мог больше возвращать пилотов из космоса, лишать кого-либо из мастеров его степени, и было объявлено, что ни ему, ни кому-либо из Главных не позволят больше держать личную армию роботов.
     Когда мы, оставшиеся в живых пилоты, посадили свои корабли в Пещерах, нас встречала вся Академия (а также множество пришельцев и инопланетян). Состоялся парад, словно в праздник; трубили рога, айсвайн и пиво лились рекой, и шелковые флаги развевались на ветру. Раскольники-специалисты на большом корабле вернулись вместе с нами и тут же покатили залечивать раны Ордена. Различные коллегии провели в заседаниях несколько бурных, тревожных дней. В недрах некоторых профессий еще продолжали бушевать старые страсти, особенно у эсхатологов и академиков. Но когда специалисты и академики узнали, чем окончился бой у Пердидо Люс, на них нашла оторопь, сменившаяся при известии о происхождении Экстра откровенным ужасом. Старые соперники примирились и решили предоставить Коллегии Главных Специалистов выработать, как выразился историк Бургос Харша, "новый порядок". Хранитель Времени сделал очень рискованный ход, послав Соли взять в плен или убить мятежных пилотов, - и проиграл. Вместо того чтобы выиграть время, за которое он мог бы победить академиков, он оттолкнул их от себя. Николос Старший назначил следствие по делу о покушении на Соли, а также о причинах Пилотской войны и потребовал низложения Хранителя Времени.
     Ясным морозным утром десятого числа даже наиболее вздорные и замшелые мастера и академики поняли, что грядут великие перемены. Мы, главные специалисты (мне было странно причислять себя к ним), собрались у себя в Коллегии, величественном здании из зернистого гранита. На расстоянии оно казалось сверкающей белой коробкой, аккуратно поставленной среди голубовато-белых складок почвы под Садами Эльфов, и напоминало огромную квадратную снежную хижину. Нас, облаченных в парадные одежды, сотрясала дрожь в этом пронизанном сквозняками святилище. Луннолицая Колония, Главный Акашик, Главный Цефик - здесь присутствовали все, за исключением Главного Горолога. Мы заняли места за холодным, ничем не украшенным столом. Любопытно, какую большую роль климат и дискомфорт играют в делах человека. Попивая горячий кофе и потирая руки, мы приняли решение быстро и на холодную голову. Хранитель Времени больше не будет Хранителем Времени, решили мы. Некоторое время у Ордена вообще не будет правителя. Затем мы встали и вышли на улицу, чтобы объявить эту весть собравшимся там мастерам, кадетам и послушникам.
     Лорд Харша, подойдя ко мне на скользких ступенях Коллегии, учтиво склонил голову и сказал:
     - Поздравляю, Мэллори. Я всегда ожидал от тебя великих свершений. - И он задал мне вопрос, волновавший, видимо, всех: - Но кто сообщит об этом Хранителю? Не хотелось бы мне быть там, когда он это услышит.
     - Я скажу. И лучше, если главные специалисты будут при этом присутствовать.
     - Полно, Мэллори, - сказал лорд Харша, выковыривая лед из носа (тот самый Бургос Харша, который распоряжался знаменитыми пилотскими гонками пять лет назад, друг моей матери. Он стал Главным Историком, когда старая Туту Ли, всегда бывшая в числе самых преданных поклонников Хранителя Времени, поскользнулась на льду, разбила себе голову и умерла). - Это ты из-за того, что он посадил тебя в тюрьму? Знаю, знаю, это неприятно, но в то скверное время у него просто не было иного...
     - Должен же кто-то сказать ему.
     На следующий день академики явились в башню Хранителя Времени. На церемонию, которой мы собирались "почтить" Хранителя за долгие годы службы, приглашены были также выдающиеся пилоты и специалисты. По моей просьбе пришли Зондерваль и Ли Тош. Я не думал, что Соли захочет подвергнуться этому финальному унижению, но он, к моему удивлению, объявил, что тоже придет. Около башни меня ждал еще один сюрприз. Когда я остановил свои сани у ее арочного входа, из толпы любопытных специалистов, курсирующих вокруг башни, вышла моя мать.
     - Главный Пилот, - сказала она и потрогала мою голову в том месте, где ее пробил камень Сейва. - Вот ты и стал им, сын.
     - Мама! Ты жива!
     Двери башни раскрылись. В них показались Ли Тош и Родриго Диас, Главный Механик. Были сумерки, и братья и сестры Ордена выстроились вдоль дорожки между световыми шарами. Их меха - цвета различать становилось трудно - колыхались на ветру. Мне казалось, что все они смотрят на меня.
     - Я беспокоился, что тебя убили.
     - Разве я не учила тебя беспокоиться только о том, что достойно беспокойства? Никакой причины для беспокойства нет.
     Но я все-таки беспокоился, ужасно беспокоился. Я искал на лице матери признаки страха, но их не было. В определенном смысле эта женщина, которая, держась за мое плечо, снимала коньки, не была моей матерью; мою мать в определенном смысле убили, как только она встретилась с воином-поэтом.
     - Поднимешься со мной в башню? - спросил я.
     - Конечно. - Она спокойно улыбалась. Нервный тик, которым она всегда страдала, прошел. - Разве я не готовилась к этому моменту всю свою жизнь?
     Это верно - она готовилась, и даже усиленно. Чуть позже до меня дошли слухи, что мать весь последний год активно убеждала отдельных специалистов сместить Хранителя Времени. Средством убеждения ей служили угрозы смерти. Многие думали, что старая Туту Ли поскользнулась не случайно. Ведь Главным Историком после нее стал Бургос Харша, друг матери. Но как я мог обвинить ее в убийстве? Я же знал, что часть ее мозга - а может быть, и весь мозг от мозжечка до коры - подвергли мимированию. Поэтому она мне больше не мать, твердил я снова и снова. Она мне не мать.
     Подкатил Соли, одетый легко, в одном форменном черном балахоне. Когда Сальмилин спросил его, не забыл ли он надеть шубу. Соли, сбив лед с коньков, ответил:
     - Мне нужно привыкать к холоду. - Ни на меня, ни на мать он старался не смотреть, а потом вовсе отвернулся, чтобы поздороваться с Главным Механиком и другими своими друзьями.
     Мороз был слишком сильный, чтобы задерживаться снаружи, и мы поднялись в башню. Хранитель приветствовал нас благосклонным кивком и пригласил разместиться у закругленных стеклянных переплетов южных окон. Я протиснулся между матерью и Кнутом Озеном Эмансипированным, Главным Экологом. Нас было двенадцать главных специалистов и мастеров, и все мы смотрели на Хранителя, который расхаживал по белому ковру в центре комнаты.
     - Итак?
     Хранитель в своих просторных одеждах выглядел беспокойным и отощавшим, как голодный волк. Его белая грива стала реже, чем мне помнилось. Натянутые жилы на шее вибрировали, как струны арфы. Хмурое, составленное из острых углов лицо стало немного другим. Возможно, причиной этому были глаза, черные мраморные шарики, которые он, глядя на нас, переводил то вправо, то влево. Глаза были холодные, бездушные и мирные. Одно это должно было вызвать у меня подозрение. Я не мог ничего прочесть ни по глазам его, ни по лицу. Были, конечно, определенные знаки в том, как он пробурчал свое приветствие, и в быстрых взглядах, которые он бросал в окно на поблескивающие вдали Крышечные Поля. Но я неверно истолковал эти знаки. Он конченый человек, сказал я себе, а конченые люди начинают руководствоваться новыми, отчаянными программами. Возможно, в крови у него сейчас бродит непентес или какой-нибудь другой эйфоретик. Я наблюдал за ним, как деваки за тюленьей аклией, и мысленно клялся, что не спущу с него глаз, пока нахожусь у него в башне.
     Он остановился рядом с одними из своих древних часов, то поглядывая на трясущееся брюшко Николоса Старшего, то угрюмо улыбаясь Соли. Медный маятник часов раскачивался туда-сюда, и я слышал, как они тикают. Комнату, как всегда, наполняло тиканье. Вертелись колесики, качались маят