.
Разве это животное не чувствовало себя вполне удовлетворенным, когда ему
были гарантированы шесть кормежек в день? И  сколько  еще  недель  Джону
Мильнеру предстояло бы оставаться запертым в "тюрьме" Сент-Луиса! Но  на
следующий же день выяснилось, что  партия  окончена,  и  ему  оставалось
только вернуться в свой дом на Калюмет-стрит, в Чикаго.
   То же самое сделал и Герман Титбюри. Вот  уже  пятнадцать  дней,  как
чета   занимала   комнаты,   оставленные   для    партнера    матча    в
Эксельсиор-Отеле, в Новом Орлеане, две недели, во время которых  супруги
Титбюри хорошо ели, хорошо пили, имели в  своем  распоряжении  экипаж  и
яхту, ложу в театре, одним  словом,  вели  образ  жизни  богатых  людей,
умеющих тратить свое богатство.
   Правда, эта жизнь обходилась им в двести долларов ежедневно, и  когда
им подали отдельный счет,  они  почувствовали  точно  удар  дубинкой  по
голове. Этот счет вырос за две недели в колоссальную сумму, в две тысячи
восемьсот долларов, а если прибавить к нему  штрафы  в  штате  Луизиана,
денежное взыскание в штате Мэн, воровство в штате Юта и все  необходимые
расходы,  связанные  с  долгими  и  дорогими  переездами,  то  в   итоге
получалась сумма около восьми тысяч долларов!
   Раненные в самое сердце, другими словами, в свой  кошелек,  мистер  и
миссис  Титбюри  сразу  отрезвились,  и   по   возвращении   домой,   на
Робей-стрит, между ними происходили бурные сцены, во время которых  жена
укоряла мужа в том, что он  пустился  в  такую  разорительную  авантюру,
якобы не послушавшись ее предостережений, и доказывала ему, что во  всем
виноват он. Мистер Титбюри кончил тем, что, по обыкновению, скоро и  сам
в этом убедился, тем более что их ужасная служанка  взяла,  как  всегда,
сторону своей госпожи. Было решено, что с этого дня расходы по хозяйству
будут еще сокращены. Но супругов долго еще преследовали  воспоминания  о
восхитительной жизни в Эксельсиор-Отеле, и какое разочарование  испытали
они, когда попали  из  заоблачной  сферы  этиx  воспоминаний  в  мрачную
пропасть окружавшей их действительности!
   - Чудовище этот Гиппербон, отвратительное чудовище!.. - восклицала по
временам миссис Титбюри.
   - Нужно было или  выиграть  его  миллионы,  или  уж  в  это  дело  не
вмешиваться, - прибавляла служанка.
   - Да, в это не вмешиваться! - кричала матрона. - Это-именно то самое,
что я постоянно повторяла  мистеру  Титбюри!  Но  попробуйте  убедить  в
чем-нибудь такого...
   Никто никогда не узнает, какими эпитетами был награжден в  этот  день
супруг миссис Титбюри.
   А Гарри Кембэл? Что ж,  Гарри  Кембэл  благополучно  выкарабкался  из
этого   преднамеренного   столкновения   поездов   в   честь    открытия
железнодорожного  сообщения  между  Медари  и  Сиу-Фолс-Сити.  Он  успел
выпрыгнуть на дорогу и так сильно ударился о насыпь, что отскочил, точно
был сделан из каучука, и, потеряв сознание, оставался лежать  под  одним
из кустов, что спасло его при взрыве двух паровозов. Разумеется, даже  и
в Америке происходят столкновения поездов, разрушая  целые  составы,  но
очень редко случается, чтобы об этом предупреждали заранее. На этот  раз
зрители, помещавшиеся на очень большом  расстоянии  от  железнодорожного
пути, могли доставить себе это ни с чем не сравнимое удовольствие.
   К несчастью, Гарри Кембэл в том состоянии, в каком  он  в  это  время
находился, насладиться этим зрелищем не мог.
   Только через три часа, когда железнодорожные рабочие пришли  очистить
путь, они нашли у одного из кустов  человека,  лежавшего  на  земле  без
сознания. Его подняли, перенесли в ближайший дом и  послали  за  врачом,
который констатировал, что этот неизвестный ранен не  смертельно.  Когда
его привели в чувство и стали расспрашивать,  то  узнали,  что  это  был
четвертый партнер матча Гиппербона, узнали, как он проник в этот  поезд,
заранее обреченный на верную  гибель,  сделали  ему  вполне  заслуженный
выговор  и  заставили   уплатить   стоимость   проездного   билета   (на
американских железных дорогах можно оплачивать билеты во время пути  или
по прибытии в тот или  другой  пункт).  Потом  телеграфировали  об  этом
случае директору газеты Трибуна и отправили  неосторожного  репортера  с
первым прямым поездом в Чикаго, куда он прибыл  25-го  числа  в  дом  на
Милуоки-авеню и по приезде тотчас объявил, - это вполне  соответствовало
его бесстрашному характеру, - что готов снова отправиться путешествовать
и даже по воле игральных костей перенестись с одной окраины  Соединенных
штатов на другую. Когда же он узнал, что партия накануне  закончилась  в
пользу X. К. Z., то ему не оставалось ничего другого, как успокоиться  и
писать интересные заметки о последних приключениях,  в  которых  он  сам
принимал участие. Во всяком случае, он не потерял  зря  ни  времени,  ни
сил, а какие неизгладимые впечатления  сохранил  он  о  своих  переездах
через Нью-Мексико, Южную  Каролину,  штаты  Небраска,  Вашингтон,  Южную
Дакоту и о том оригинальном способе,  которым  он  отпразновал  открытие
железнодорожной ветки между Медари и Сиу-Фолс-Сити!
   С самолюбием хорошо осведомленного репортера  он  почувствовал  себя,
однако, уязвленным, когда обнаружилось (и это дало пищу насмешкам мелкой
прессы), что черный гризли, осенивший себя крестом, "Урсус  Кристианус",
которому он придумал  такое  подходящее  название,  был  просто-напросто
одним из местных жителей, который нес от меховщика  шкуру  великолепного
зверя, и так как в это время полил сильнейший дождь, то он  этой  шкурой
укрылся.  Испугавшись  же  страшной  грозы,  он   в   качестве   доброго
христианина при каждом блеске молнии осенял себя крестом.
   В общем, Гарри Кембэл кончил тем, что  сам  стал  смеяться  над  этим
приключением, но смех его скорее соответствовал ощущениям Джовиты Фолей,
которой так и не удалось победно водрузить  желтый  флаг  на  шестьдесят
третьей клетке.
   Что касается пятой партнерши, то известно, при каких  обстоятельствах
она вернулась вместе со своей подругой, Максом Реалем и Томми, не  менее
удрученным неудачей, постигшей его хозяина, чем Джовита Фолей огорчалась
неудачей Лисси Вэг.
   - Но примирись же с этим наконец, бедная  моя  Джовита!  -  повторяла
Лисси Вэг. - Ты ведь прекрасно знаешь, что я никогда не рассчитывала...
   - Но я рассчитывала!
   - И совершенно напрасно.
   - В конце концов, тебя жалеть нечего.
   - Да я себя и не жалею... - ответила, улыбаясь, Лисси Вэг.
   - Если наследство Гиппербона тебе не досталось, то, во всяком случае,
ты теперь уже не бедная бесприданница.
   - Но почему?
   - Ну, конечно же, Лисси! Ведь после X. К. Z., который первым прибыл к
цели, ты была к ней ближе всех других, и потому вся сумма,  составленная
из штрафов, принадлежит всецело тебе.
   - Даю тебе слово, Джовита, что я об этом совсем не подумала.
   - Зато я думала за тебя, моя беззаботная Лисси, и знаю, что  из  этих
штрафов  составилась  порядочная  сумма  и  ты  являешься  ее   законной
владелицей.
   Действительно, тысяча долларов - уплата за Ниагару, две тысячи  -  за
пребывание в "гостинице" Нового Орлеана,  две  тысячи  -  в  "лабиринте"
Небраски, три тысячи - в Долине Смерти  в  Калифорнии  и  девять  тысяч,
последовательно внесенные  в  "тюрьму"  Миссури,  -  все  это  составило
семнадцать тысяч долларов, принадлежавших по закону второму  прибывшему,
то есть пятой партнерше.
   Существовал, однако, один человек, к которому Макс Реаль ревновать не
мог, но о котором  часто  думала  его  невеста  (излишне  говорить,  что
свадьба молодого художника  и  молодой  девушки  была  решена),  и  этот
человек, как вы, вероятно, догадываетесь, был не кто иной, как почтенный
Гемфри Уэлдон, который навестил больную  Лисси  Вэг  в  ее  квартире  на
Шеридан-стрит, а потом послал ей три тысячи долларов в  уплату  тройного
штрафа в "тюрьме" Миссури. Если это и  было  поступком  держателя  пари,
который заботился о своем собственном кармане,  как  это  говорили,  все
равно, он оказал ценную услугу заключенной, которая, со  своей  стороны,
надеялась когда-нибудь с ним расплатиться.
   Вот почему она сохранила к нему  чувство  искренней  благодарности  и
была бы счастлива с ним встретиться. Но, к сожалению, его нигде  еще  не
встречали.
   Чтобы покончить с обзором создавшегося положения  вещей,  надо  будет
сказать еще о Годже Уррикане.
   22 июня имел место тираж в его пользу, и это было в тот  день,  когда
он сам находился в Висконсине. Читатель, может быть,  помнит,  что  пять
очков, из одного и четырех, отослали его в тридцать первую клетку,  штат
Невада. Таким образом, ему предстояло новое путешествие в тысячу  двести
миль, но туда его должен был доставить поезд  Центральной  Тихоокеанской
железной дороги, так как штат Невада, один  из  наименее  населенных  во
всей Конфедерации, занимает, однако, по размерам  своей  площади  шестое
место в Союзе, находясь между штатами Орегон, Айдахо,^  Юта,  Аризона  и
Калифорния. Но, к довершению преследовавших его  несчастий,  как  раз  в
этот штат Вильям Гиппербон  поместил  клетку  с  "колодцем",  в  глубину
которого злополучному игроку приходилось ринуться вниз головой.
   Негодование командора не знало предела. Он решил, что за  это  должен
будет ответить нотариус Торнброк, - по окончании партии он  воздаст  ему
должное. А Тюрк, в свою очередь, заявил, что  он  схватит  нотариуса  за
горло, задушит его, разрежет ему живот и съест его печонку!
   Со свойственной ему поспешностью во всех  делах  Годж  Уррикан  22-го
числа покинул Милуоки, вскочил  в  поезд  вместе  со  своим  неразлучным
компаньоном, послав нотариусу три тысячи долларов, сумму, в которую  ему
обошелся этот последний удар игральных костей, и на всех парах  помчался
в штат Невада.
   В Карсон-Сити, столицу этого штата, оранжевый флаг должен был прибыть
к 6 июля.
   Нужно заметить, что если покойный  избрал  именно  этот  штат,  чтобы
поместить в нем  "колодец",  то  это  потому,  что  штат  Невада  вообще
изобилует колодцами - шахтными колодцами, конечно. С точки зрения добычи
серебра и золота он занимает  четвертое  место  в  Союзе.  Не  правильно
названный по имени горной цепи Невада, так как эта  последняя  находится
вне его территории, он насчитывает  среди  своих  городов  три  главных:
Виргиния-Сити,  Голд-Хилл  (Золотой  холм)  и  Сильвер-Сити  (Серебряный
город), названия которых  легко  объяснимы.  Эти  города  построены  над
сереброносными жилами, и в них есть шахты, углубленные более чем на  две
тысячи семьсот футов.  Колодцы  серебра,  если  хотите,  но,  во  всяком
случае, это были колодцы, которые оправдывают выбор завещателя, а  также
справедливое негодование того, кто был направлен туда судьбой.
   Но он туда не доехал!
   В  Гэйт-Солт-Лейк-Сити  утром  24  июня  до  него  дошла  потрясающая
новость:  партия  закончена  в  пользу  X.  К.  Z.,   победителя   матча
Гиппербона!
   И командор Уррикан вернулся в Чикаго, - в каком состоянии, это  легче
себе представить, чем описать!
   Не будет преувеличением сказать, что как по эту, так и по ту  сторону
Атлантики  все  вздохнули  наконец  свободно.  В  агентствах   наступило
спокойствие. Биржевые маклеры могли перевести дух.  Что  касается  пари,
точность урегулирования их делала честь  всем  участникам  спекулятивной
игры.
   Но для всех, кто интересовался  этой  национальной  партией  хотя  бы
только платонически,  известная  доля  любопытства  оставалась  все  еще
неудовлетворенной.
   Кто же, наконец, был этот X. К. Z. и откроет ли он свое инкогнито?
   Никаких сомнений по этому поводу быть не могло.  Когда  дело  идет  о
том, чтобы положить  в  свой  портфель  шестьдесят  миллионов  долларов,
сохранять  свое  инкогнито  нельзя.  Нельзя   прятать   свое   имя   под
инициалами!.. Тот, кому  посчастливилось  выиграть,  должен  будет  себя
назвать, и он это сделает.
   Но когда и при каких условиях? Никакого срока  в  завещании  не  было
указано. Во всяком случае, долго это тянуться не могло,  несколько  дней
самое большее. Неизвестный X. К.  Z.  находился  в  штате  Миннесота,  в
городе  Миннеаполисе,  когда  он  получил   телеграмму,   извещавшую   о
результате последнего  тиража,  и  одного  дня  было  достаточно,  чтобы
приехать оттуда в Чикаго.
   А между тем прошла неделя, потом другая, и  никаких  вестей  об  этом
неизвестном!
   Одной из самых нетерпеливых в этом случае была,  разумеется,  Джовита
Фолей. Это нервная особа хотела, чтобы Макс Реаль по десять раз  в  день
отправлялся за сведениями и чтобы он не  выходил  из  зала  Аудиториума,
куда самый счастливый из "семи" должен был, без сомнения, явиться прежде
всего. Но ум Макса Реаля был занят вопросами совершенно другого рода.
   - О, если бы только он мне попался,  этот  победитель!  -  восклицала
Джовита Фолей.
   - Успокойся же, моя дорогая! - говорила Лисси Вэг.
   - Нет, я и не подумаю успокоиться, Лисси, и если бы он мне попался, я
спросила бы его, по какому  праву  он  позволил  себе  выиграть  партию!
Субъект, которого не знают даже по имени...
   - Но, милая Джовита, - ответил Макс Реаль, - если бы вы  это  у  него
спросили, это означало бы, что он сюда явился. И емууже не надо было  бы
объявлять, кто он.
   Никого не должно удивлять, что обе подруги еще не вернулись в магазин
Маршалла Фильда. Лисси Вэг должна была найти себе заместительницу, а что
касается Джовиты Фолей,  то  она  ждала,  чтобы  вся  эта  история  была
окончательно ликвидирована, прежде чем возвратиться к своим обязанностям
главной продавщицы; голова ее была занята теперь совсем другим.
   В общем, нетерпение, которое она испытывала,  вполне  точно  выражало
общественное настроение  как  в  Соединенных  штатах,  так  и  в  других
странах. По мере  того  как  время  шло,  воображение  разыгрывалось,  и
пресса,  в  особенности  спортивная  пресса,  обезумела.  Масса   народу
являлась в контору нотариуса Торнброка, и все получали  один  и  тот  же
ответ. Нотариус утверждал, что он ничего не знает о  владельце  красного
флага. Он его никогда не видел... Он не мог сказать, куда  он  уехал  из
Миннеаполиса, где телеграмма была доставлена ему в собственные руки... И
когда к нему приставали, когда настаивали:
   - Он приедет, когда ему этого захочется, -  кратко  отвечал  нотариус
Торнброк.
   Тогда все партнеры, за исключением Лисси Вэг  и  Макса  Реаля,  нашли
нужным  вмешаться  в  эту  историю,  и  не  без  некоторого   основания.
Действительно, если победитель не желал появляться, разве  им  не  могло
прийти в голову, что партия не должна считаться выигранной, что ее нужно
начать сызнова и продолжать?
   Командор Уррикан, Герман Титбюри  и  Джон  Мильнер,  доверенный  Тома
Крабба,  объявили,  что  они  подают  в  суд  на  исполнителя  завещания
покойного Вильяма Гиппербона. Газеты, которые поддерживали их  во  время
матча, держали их сторону и теперь.  В  Трибуне  Гарри  Кембэл  поместил
резкую статью против X. К. Z., в самом существовании  которого  начинали
уже сомневаться. Чикаго Геральд, Чикаго Интер-Ошен,
   Дейт Нью-Рекорд, Чикаго Мэйл и  Фрейе  Прессе  -  все  с  невероятной
горячностью заступались за партнеров. Вся Америка пришла в  волнение.  К
тому же невозможно было урегулировать пари, пока не установили  личность
выигравшего судом, и до тех пор, пока не было полной уверенности в  том,
что матч действительно закончен. Не могло быть двух мнений, и был поднят
вопрос об  организации  митинга  в  зале  Аудиториума  и  о  грандиозной
манифестации. Если бы X. К. Z. не  открыл  своего  инкогнито  в  течение
такого-то срока, то... к нотариусу Торнброку обратились бы с требованием
исполнить возложенные на него обязанности возобновить партию. Том Крабб,
Герман Титбюри,  командор  Уррикан,  даже  Джовита  Фолей,  если  бы  ей
разрешили заменить Лисси Вэг,  были  готовы  отправиться  безразлично  в
какие штаты Союза, куда бы их ни послала судьба.
   В конце концов  возбуждение  публики  достигло  такого  предела,  что
власти начали беспокоиться, особенно в Чикаго, где приходилось  защищать
членов Клуба Чудаков и нотариуса, которых считали ответственными за все,
что случилось.
   Но 15 июля,  три  недели  спустя  после  последнего  удара  игральных
костей, сделавшего "Человека в маске"  победителем  в  матче,  произошел
совершенно исключительный по своей неожиданности случай.
   В этот день в десять  часов  семнадцать  минут  утра  распространился
слух,  что  на  Оксвудсском  кладбище  в  мавзолее  Вильяма   Гиппербона
беспрерывно звонит колокол!
 
Глава XV 
ПОСЛЕДНЕЕ ЧУДАЧЕСТВО 
 
   Нельзя себе  представить,  с  какой  быстротой  распространилась  эта
новость! Если бы все дома в Чикаго были снабжены телефонными звонками  и
находились в постоянном  соприкосновении  с  аппаратом,  поставленным  у
оксвудсского сторожа, жители крупнейшего города штата Иллинойс не  могли
бы узнать ее быстрее.
   Началось с того, что за несколько минут  все  кладбище  переполнилось
обитателями соседних кварталов. Но постепенно публика стала прибывать из
всех других частей города,  и  через  полчаса  экипажное  движение  было
абсолютно прервано, начиная с Вашингтонского парка. Спешно извещенный об
этом губернатор штата  сэр  Гамильтон  послал  сильные  отрады  милиции,
которые не без труда проникли на кладбище и выпроводили оттуда множество
любопытных, чтобы оставить вход свободным.
   А колокол все звонил и звонил на колоколенке  великолепного  мавзолея
Вильяма Гиппербона!
   Понятно, что  Джордж  Хиггинботам,  председатель  Клуба  Чудское,  со
своими коллегами и с нотариусом Торнброком первыми  проникли  за  ограду
кладбища. Но как могли они пройти через колоссальную шумную толпу,  если
только они не были предупреждены раньше? Факт тот, что все они были там,
едва только раздались первые удары  колокола,  приведенного  в  движение
оксвудсским сторожем.
   Через полчаса туда явились и шестеро партнеров матча  Гиппербона.  Не
было, конечно, ничего удивительного в том, что туда  поспешили  командор
Уррикан, Том Крабб с Джоном Мильнером, Герман Титбюри с миссис Титбюри и
Гарри Кембэл. Появление же  Макса  Реаля,  Лисси  Вэг  и  Джовиты  Фолей
объясняется  тем,  что  эта  последняя  так  энергично  настаивала,  что
пришлось ей подчиниться. Все партнеры находились, таким  образом,  перед
мавзолеем, охраняемым тройным рядом солдат милиции штата.
   Наконец колокол замолк, и двери мавзолея широко раскрылись.
   Внутренний холл сверкал ослепительным  светом  электрических  ламп  и
люстр. Окруженный зажжеными канделябрами, стоял  великолепный  катафалк,
точь-в-точь такой, какой он был три с половиной месяца назад, когда  эти
двери закрылись по  окончании  погребального  обряда  с  участием  всего
города.
   Члены Клуба Чудаков с председателем во главе проникли в холл.
   Нотариус Торнброк, в черном фраке и белом галстуке и, как  всегда,  в
очках в алюминиевой  оправе,  вошел  после  них.  За  ним  прошли  шесть
партнеров и те из находившихся на кладбище, кто только мог поместиться в
холле мавзолея.
   Глубокое молчание как внутри, так и вне здания  свидетельствовало  об
охватившем всех  волнении.  Джовита  Фолей  была  взволнована  не  менее
других. Все смутно чувствовали, что  загадка,  отгадать  которую  тщетно
старались после тиража 24-го числа, будет наконец разгадана  и  что  для
этого достаточно будет одного только  слова  и  словом  этим  будет  имя
победителя матча Гиппербона.
   Было  тридцать  три  минуты  двенадцатого,  когда  в  глубине   холла
послышался какой-то шум. Этот  шум  исходил  из  катафалка,  с  которого
погребальный  покров  соскользнул  на  пол,  точно   сдернутый   чьей-то
невидимой рукой. И тогда  -  о,  чудо!  -  в  то  время  как  Лисси  Вэг
прижималась к плечу Макса Реаля, крышка гроба  медленно  приподнялась  и
лежавшее в нем тело привстало... А в следующую минуту все присутствующие
увидели перед собой не  мертвеца  -  нет,  но  ч