ему
противостоять!
   Погода была великолепная, хотя воздух все еще оставался  холодным.  В
штате Иллинойс в первые дни апреля зимний период далеко еще не закончен,
и  навигация  по  озеру  Мичигану   и   реке   Чикаго   обыкновенно   не
возобновляется с начала декабря и до конца марта.
   Но хотя температура оставалась  еще  низкой,  воздух  был  так  чист,
солнце, совершая свой путь по безоблачному небу, лило такой яркий  свет,
очевидно тоже "принимая  участие  в  общем  празднике",  как  выражаются
репортеры официальной прессы, что нельзя было сомневаться, что до самого
вечера все будет идти так же удачно.
   Масса народа все еще не редела. Если среди них  теперь  отсутствовали
любопытные северных кварталов, то им на смену явились  любопытные  южных
кварталов, не менее оживленные, оглашавшие воздух  такими  же  громкими,
такими же восторженными криками "ура".
   Что касается различных групп этой процессии,  они  сохраняли  тот  же
порядок,  в  каком  они  были  в  самом  начале,  перед   особняком   на
Салль-стрнт, и в каком они, без сомнения,  останутся  вплоть  до  самого
последнего пункта своего длинного путешествия.
   Выйдя из Гайд-Парка, колесница направилась на восток  вдоль  бульвара
Гарфильда.
   В конце этого бульвара  развертывается  во  всем  своем  изумительном
великолепии  парк  Вашингтона,  покрывающий  собой  площадь   в   триста
семьдесят один акр. Его теперь  снова  наполняла  толпа,  как  это  было
несколько лет назад во время последней выставки.  От  четырех  часов  до
половины пятого опять была остановка, во  время  которой  хор  певческой
капеллы блестяще исполнил "In Praise of God" Бетховена, заслужив  бурные
аплодисменты всей аудитории.
   После этого  прогулка  совершалась  в  тени  аллей  парка  вплоть  до
громадной площади Джексон-Парка, у самого озера Мичигана.
   Не намеревалась ли  колесница  направиться  именно  к  этому  пункту,
пользующемуся с некоторых  пор  такой  славой?  Не  имелось  ли  в  виду
подобной церемонией воскресить воспоминание о славной  годовщине,  чтобы
ежегодно празднуемый день навсегда сохранился в памяти жителей Чикаго?
   Нет! Первые  ряды  милиции,  обогнув  Вашингтон-Парк  и  двигаясь  по
Грэв-авеню, подходили теперь к одному из  парков,  который  был  окружен
целой   сетью   стальных   рельсов,   что   объясняется   исключительной
населенностью этого квартала. Процессия  остановилась,  но,  прежде  чем
проникнуть под тень великолепнейших дубов,  музыканты  сыграли  один  из
самых увлекательных вальсов Штрауса.
   Не принадлежал ли этот парк какому-нибудь казино и  не  готовился  ли
его грандиозный холл принять всю эту толпу, приглашенную на какой-нибудь
ночной фестиваль?
   Ворота широко растворились, и полицейским агентам  с  большим  трудом
удалось сдержать толпу, еще более многочисленную и шумную,  чем  раньше.
Но проникнуть в парк она все  же  была  не  в  состоянии,  так  как  его
защищали несколько отрядов полиции, чтобы дать возможность проехать туда
колеснице и тем  закончить  "прогулку"  через  весь  громадный  город  в
пятнадцать с лишком миль.
   Но парк этот не был парком.  Это  было  Оксвудсское  кладбище,  самое
громадное  из  всех  одиннадцати  кладбищ  Чикаго.  А   колесница   была
погребальной и везла к последнему пристанищу  смертные  останки  Вильяма
Дж. Гиппербона, одного из членов Клуба Чудаков.
 
Глава II 
ВИЛЬЯМ ДЖ. ГИППЕРБОН 
 
   Тот факт, что Джемс Т. Дэвидсон, Гордон С. Аллен, Гарри  Б.  Андрыос,
Джон Аи. Дикинсон, Джордж Б. Хиггинботам и Томас Р. Карлейль  находились
среди почетных лиц, непосредственно следовавших за  колесницей,  еще  не
означал, что они были наиболее популярными членами Клуба Чудаков.
   Справедливость требует сказать, что самым эксцентричным в  их  образе
жизни  было  то,  что  они  принадлежали  к  вышеназванному   клубу   на
Мохаук-стрит.  Возможно,  что  все  эти  почтенные  янки,  разбогатевшие
благодаря многочисленным удачным операциям с  земельными  участками,  по
разработке  нефти,  эксплоатации  железных  дорог,  рудников  и   лесных
участков, благодаря убою домашнего скота, имели намерение поразить своих
соотечественников пятидесяти одного штата Союза, а также  весь  Новый  и
Старый Свет своими  ультра-американскими  экстравагантностями.  Но  надо
сознаться, их общественная и частная жизнь не представляла собой  ничего
такого, что могло бы привлечь к ним внимание всего мира. Их было человек
пятьдесят. Они платили  огромные  налоги,  не  имели  прочных  связей  в
чикагском обществе, были  постоянными  посетителями  клубных  читален  и
игорных  залов,  просматривали  большое  количество  всяких  журналов  и
обозрений, вели более или  менее  крупную  игру,  как  водится  во  всех
клубах, и частенько делали заявления в прессе о том, что они  сделали  в
прошлом и что делают в настоящем.
   - Решительно мы совсем не... совсем не чудаки - говорили они.
   Но один из членов этого клуба был, по-видимому,  более  склонен,  чем
его коллеги, проявить некоторую долю оригинальности. Хотя он еще  ничего
не сделал такого эксцентричного, что могло бы обратить на него  всеобщее
внимание,  все  же  было  основание  думать,  что  он  сумеет  оправдать
название, может  быть  чересчур  преждевременно  присвоенное  себе  этим
знаменитым клубом.
   Но, к несчастью, Вильям  Гиппербон  умер,  и  справедливость  требует
признать, что то, чего он никогда не делал при жизни, он  сумел  сделать
после смерти, так как именно на  основании  его  определенно  выраженной
воли похороны совершались в этот день среди всеобщего веселья.
   Покойному Вильяму  Гиппербону  в  момент,  когда  он  так  неожиданно
окончил свое существование, не было еще пятидесяти лет. В этом  возрасте
он  был  красивым  мужчиной,  рослым,  широкоплечим,  довольно   полным,
державшимся прямо, что придавало некоторую деревянность его  фигуре,  не
лишенной в то  же  время  известной  элегантности  и  благородства.  Его
каштановые волосы были очень коротко подстрижены, а  в  его  шелковистой
бороде в форме веера виднелись среди золотистых и  несколько  серебряных
нитей. Глаза его были темно-синие, очень живые  и  горящие  под  густыми
бровями, а слегка  сжатые  и  чуть  приподнятые  в  углах  губы  и  рот,
сохранивший  полностью  все  зубы,  говорили  о  характере,  склонном  к
насмешливости  и  даже  презрению.  Этот  великолепный   тип   северного
американца обладал железным здоровьем. Никогда ни один доктор  не  щупал
его пульса, не смотрел его горла, не выстукивал его груди, не выслушивал
его сердца, не измерял термометром его температуры. А между тем в Чикаго
нет недостатка в докторах, - так же как  и  в  дантистах,  -  обладающих
большим  профессиональным  искусством,  но   ни   одному   из   них   не
представилось случая применить свое искусство к Вильяму Дж. Гиппербону.
   Можно было бы, однако, сказать, что никакая  машина,  -  обладай  она
даже силой ста докторов, - не была бы в состоянии  взять  его  из  этого
мира и перенести в другой.
   И тем не менее он умер! Умер без помощи  медицинского  факультета,  и
именно этот его уход из жизни и  был  причиной  того,  что  погребальная
колесница находилась теперь перед воротами Оксвудсского кладбища.
   Чтобы дополнить  внешний  портрет  этого  человека  моральным,  нужно
прибавить,  что   Вильям   Дж.   Гиппербон   был   человеком   холодного
темперамента, положительным и что во  всех  случаях  жизни  он  сохранял
полное самообладание. Если он считал, что жизнь представляет собой нечто
хорошее, то это потому, что он был философом, а  быть  философом  вообще
нетрудно, когда огромное состояние и отсутствие всяких забот о  здоровье
своем и семьи возволяют соединять благожелательность со щедростью.
   Вот  почему  невольно  хочется  спросить:  логично  ли   было   ждать
какого-нибудь эксцентричного поступка от  человека  такого  практичного,
такого  уравновешенного?  И  не  было  ли  в  прошлом  этого  американца
какого-нибудь факта, который давал бы основание этому поверить?
   Да, был, один единственный. Когда Вильяму Гиппербону было  уже  сорок
лет, ему пришла фантазия сочетаться законным браком  с  одной  столетней
гражданкой Нового Света, родившейся в 1781 году, в тот самый день, когда
во время Великой войны капитуляция лорда  Корнваллиса  заставила  Англию
признать независимость Соединенных штатов. Но в  тот  момент,  когда  он
собрался сделать ей предложение, достойная мисс Антония Бэргойн покинула
этот мир в припадке острого детского коклюша,  и  таким  образом  Вильям
Гиппербон запоздал со своим предложением! Тем не  менее,  верный  памяти
почтенной девицы, он остался холостяком,  и  это,  конечно,  может  быть
сочтено за несомненное с его стороны чудачество.
   С тех пор ничто уж не тревожило его  существования,  так  как  он  не
принадлежал к школе того великого поэта,  который  в  своем  бесподобном
стихотворении говорит:
 
   О Смерть, богиня мрака, в который  возвращается  все  и  растворяется
все,
   Прими детей в свою звездную глубину!
   Освободи их от оков времени, чисел и пространства
   И верни им покой, нарушенный жизнью.
 
   И действительно, для чего Вильям Гиппербон стал бы призывать "мрачную
богиню"? Разве "время", "числа" и "пространство" его здесь  когда-нибудь
беспокоили? Разве не все удавалось ему в этом  мире;  Разве  не  был  он
исключительным любимцем случая, который везде и всегда осыпал его своими
милостями? В двадцать пять лет обладая  уже  порядочным  состоянием,  он
сумел его удвоить, удесятерить, увеличить в сто и тыссячу раз  благодаря
счастливым  операциям,  не  подвергая  себя  при  этом  никакому  риску.
Уроженцу  Чикаго,  ему  достаточно   было   только   не   отставать   от
изумительного роста этого города, в котором сорок семь  тысяч  гектаров,
стоивших в 1823  году,  по  свидетельству  одного  путешественника,  две
тысячи пятьсот долларов стоили теперь восемь миллиардов. Таким  образом,
покупая по низкой цене и продавая по высокой участки земли  (из  которых
некоторые привлекали покупателей,  дававших  по  две  и  по  три  тысячи
долларов за один ярд для постройки на этой площади двадцативосьмиэтажных
домов)  и  помещая  часть  полученной   прибыли   в   различные   акции:
железнодорожные, нефтяные,  акции  золотых  приисков,  Вильям  Гиппербон
разбогател в такой  мере,  что  мог  оставить  после  себя  колоссальное
состояние. Без сомнения, мисс Антония Бэогойн  сделала  большую  ошибку,
игнорируя такое блестящее замужество.
   Но если нельзя удивляться тому, что безжалостная  смерть  унесла  эту
столетнюю особу, то поводов для удивления  оказалось  достаточно,  когда
стало известно, что Вильям Гиппербон, не достигший  еще  и  половины  ее
возраста, в полном расцвете сил отправился в иной мир, причем у него  не
было никакого основания считать его лучше того, в котором он жил до  сих
пор.
   Кому же должны были достаться все  миллионы  почтенного  члена  Клуба
Чудаков!
   Вначале  все  спрашивали,  не  будет  ли   клуб   назначен   законным
наследником того, который первым со дня основания клуба  ушел  из  этого
мира, что могло бы побудить его коллег последoвать такому же примеру?
   Нужно знать, что Вильям Гиппербон большую часть жизни проводил  не  в
своем особняке на Салль-стрит,  но  в  клубе  на  Мохаук-стрит.  Он  там
завтракал, обедал, ужинал, отдыхал и развлекался, причем  самым  большим
его удовольствием, - это нужно отметить, - была игра. Но не шахматы,  не
триктрак, не карты, не баккара или  тридцать  и  сорок,  не  ландскнехт,
поккер, пикет, экарте или вист, а та игра,  которую  именно  он  ввел  в
своем клубе и которую особенно любил.
   Дело идет об  игре  в  "гусек",  благородной  игре  заимствованной  у
греков. Невозможно сказать, до чего Вильям Дж. Гиппербон  ею  увлекался!
Эта страсть и увлечение  в  конце  концов  заразили  и  его  коллег.  Он
волновался, перескакивая, по капризу игральных костей, из одной клетки в
другую  в  погоне  за  гусями,  стремясь  догнать  последнего  из   этих
обитателей  птичьего  двора.   Он   волновался,   попадая   на   "мост",
задерживаясь в "гостинице", теряясь в "лабиринте",  падая  в  "колодец",
застревая в "тюрьме", наталкиваясь на "мертвую голову, попадая в клетки:
"матрос",  "рыбак",  "порт",  "олень",  "мельница",  "змея",   "солнце",
"шлем", "лев", "заяц", "цветочный горшок" и т. д.
   Если мы припомним, что у богатых членов Клуба Чудаков штрафы, которые
полагалось платить по условиям игры, были не маленькие  и  выражались  в
нескольких тысячах долларов, то станет ясно, что играющий, как бы  богат
он ни был, все же не мог не испытывать  удовольствия,  пряча  выигрыш  в
карман. В течение десяти лет Вильям Гиппербон почти все дни  проводил  в
клубе, только изредка совершая небольшие прогулки на пароходе  по  озеру
Мичигану. Не разделяя любви американцев к заграничным  путешествиям,  он
все свои поездки ограничивал только Соединенными штатами. Так отчего  же
в таком случае его коллегам, с  которыми  он  был  всегда  в  прекрасных
отношениях,  не  сделаться  его  наследниками?  Не  были  ли  разве  они
единственными из всех людей, с которыми он был связан узами  симпатии  и
дружбы? Не разделяли  ли  они  ежед  невно  его  безудержную  страсть  к
благородной игре в "гусек", не сражались ли они  с  ним  на  арене,  где
случай дарит играющим столько сюрпризов?  И  разве  не  могла  прийти  в
голову Вильяму Гиппербону  мысль  назначить  ежегодную  премию  тому  из
партнеров, кто выиграет большее число партий в "гусек"  за  время  от  1
января до 31 декабря?
   Пора уже сообщить, что у покойного  не  было  ни  семьи,  ни  прямого
наследника - вообще никого из родных, кто имел бы право рассчитывать  на
его  наследство.  Поэтому  умри  он,  не  сделав  никаких   распоряжений
относительно своего состояния, оно естественным  образом  перешло  бы  к
Соединенным  штатам,  которые,  так  же  как   и   любое   монархическое
государство, воспользовались бы им, не заставив себя долго просить.
   Впрочем, чтобы  узнать  последнюю  волю  покойного,  достаточно  было
отправиться на Шелдон-стрит, N 17 к нотариусу  Торнброку  и  спросить  у
него, во-первых, существовало ли вообще завещание Вильяма Гиппербона,  а
во-вторых, каково было его содержание.
   - Господа, - сказал  нотариус  Торнброк  председателю  Клуба  Чудаков
Джорджу Б. Хиггинботаму и одному  из  его  членов  Томасу  Р.  Карлейлю,
которые были выбраны делегатами для выяснения этого серьезного  вопроса,
- я ждал вашего визита, который считаю большой для себя честью...
   - Это такая же честь и для нас, - ответили, раскланиваясь, оба  члена
клуба.
   - Но, - прибавил нотариус, - прежде чем говорить о  завещании,  нужно
заняться похоронами покойного.
   - Мне кажется, -  сказал  Джордж  Б.  Хиггинботам,  -  что  их  нужно
организовать с блеском, достойным нашего покойного коллеги.
   - Необходимо строго следовать инструкциям моего клиента, запечатанным
в этом конверте, - ответил нотариус, ломая печать конверта.
   - Это значит, что похороны будут... - начал было Томас Карлейль.
   - ...торжественными и веселыми в одно и то  же  время,  господа,  под
аккомпанемент оркестра и хора певческой капеллы,  при  участии  публики,
которая  не  откажется,  конечно,  прокричать  веселое  "ура"  в   честь
Гиппербона!
   - Я ничего другого и не ожидал от члена нашего  клуба,  -  проговорил
председатель, наклоняя  одобрительно  голову.  -  Он  не  мог,  конечно,
допустить, чтобы его хоронили, как простого смертного.
   - Поэтому, - продолжал нотариус Торнброк, - Вильям Гиппербон  выразил
желание,  чтобы  все  население  Чикаго  представительствовало  на   его
похоронах в лице шести делегатов, избранных  по  жребию  при  совершенно
исключительных условиях. Он давно уже  задумал  этот  план  и  несколько
месяцев назад собрал в одну большую урну фамилии  всех  своих  сограждан
обоих полов в возрасте от двадцати до шестидесяти лет.  Вчера,  согласно
его инструкциям, я в присутствии мэра города и его  помощников  произвел
жеребьевку, и первым шести гражданам, чьи фамилии я вынул из урны, я дал
знать в заказных письмах о воле покойного, приглашая их занять места  во
главе процессии и прося их не отказаться от этого  возложенного  на  них
долга...
   - О, они, конечно, его исполнят, - воскликнул Томас Карлейль,  -  так
как есть все основания думать, что они будут хорошо награждены покойным,
если даже и не окажутся его единственными наследниками.
   - Это возможно, - сказал нотариус, - и с своей  стороны  я  бы  этому
вовсе не удивился.
   - А каким условиям должны отвечать лица, на которых выпал  жребий?  -
захотел узнать Джордж Хиггинботам.
   - Только одному, - отвечал нотариус:
   - чтобы они были уроженцами и жителями Чикаго.
   - Как... никакому другому?
   - Никакому другому.
   - Все понятно, - ответил Карлейль. - А теперь, мистер Торнброк, когда
же вы должны будете распечатать завещание?
   - Спустя две недели после кончины.
   - Только спустя две недели?
   - Да, так указано в записке, приложенной к завещанию,  следовательно,
пятнадцатого апреля.
   - Но почему такая отсрочка?
   - Потому что мой клиент желал, чтобы прежде, чем ознакомить публику с
его последней волей, факт его смерти был твердо установлен.
   - Наш друг Гиппербон очень практичный человек,  -  заявил  Джордж  Б.
Хиггинботам.
   - Нельзя быть слишком практичным в таких серьезных обстоятельствах, -
прибавил Карлейль, - и если только не дать себя сжечь...
   - А притом еще, - прибавил поспешно нотариус, -  вы  всегда  рискуете
быть сожженным заживо...
   - Разумеется, - согласился председатель, - но раз это сделано, то вы,
по крайней мере, можете быть уже вполне уверены,  что  вы  действительно
умерли.
   Как бы то ни было, вопрос о кремации тела Вильяма  Гиппербона  больше
не поднимался, и покойный был положен в гроб, скрытый  под  драпировками
погребальной колесницы.
   Само собой разумеется, что  когда  распространилась  весть  о  смерти
Вильяма Гиппербона, она произвела в городе необычайное впечатление.
   Вот те сведения, которые тотчас же стали известны.
   30 марта после полудня почтенный член Клуба  Чудаков  сидел  с  двумя
своими коллегами за карточным столом и играл в благородную игру "гусек".
Он успел сделать первый ход, получив девять очков, составленных из  трех
и шести, - одно из самых удачных начал, так как это отсылало его сразу в
пятьдесят шестую клетку.
   Внезапно лицо его багровеет, руки и ноги деревянеют. Он хочет встать,
поднимается с трудом,  протягивает  вперед  руки,  шатается  и  едва  не
падает. Джон Аи. Дикинсон и Гарри Б. Андрьюс его поддерживают и на руках
доносят до дивана. Немедленно вызывают врача. Явились  двое,  которые  и
констатировали у Вильяма Гиппербона смерть от кровоизлияния в  мозг.  По
их словам, все было кончено, а уж им-то можно было верить:  одному  богу
известно, сколько смертей перевидали доктор Бернгам с  Кливленд-авеню  и
доктор Бюханен с Франклин-стрит!
   Час спустя покойник был перевезен в  его  особняк,  куда  моментально
прибежал нотариус Торнброк.
   Первой заботой  нотариуса  было  распечатать  один  из  конвертов,  в
котором лежало распоряжение покойного, касавшееся  его  похорон.  Прежде
всего  нотариус  должен  был  выбрать  по  жребию  шесть  участников   в
процессии, чьи фамилии  вместе  с  сотнями  тысяч  других  находились  в
колоссальной урне, помещавшейся в центре холла.
   Когда  это  странное  условие  стало  известно,  легко   можно   себе
представить,  какая  толпа  журналистов  и  репортеров  набросилась   на
нотариуса Торнброка! Тут были и репортеры газет  Чикаго  Трибюн,  Чикаго
Интер-Ошен,   Чикаго   Ивнинг   Джерналь,   газет   республиканских    и
консервативных; и репортеры Чикаго Глоб, Чикаго Геральд,  Чикаго  Тайме,
Чикаго Мейл, Чикаго Ивнинг Пост, газет демократических и либеральных;  и
репортеры  Чикаго  Дейли  Ньюс,  Дейли  Ньюс   Рекор