прежних фаворитов.
    Видимо,   железному   тирану   доставляло   удовольствие   наблюдать,  как
неизвестный  никому  чужеземец,  прилетевший  с  неба  на  грохочущей  машине,
становится первым вельможей в государстве, возвышаясь над его свитой.
    Вместе  с  почестями  у меня появилось и немало обязанностей. По утрам как
хранитель   государственной  печати  я  без  разбору  ставил  штампы  на  всех
пергаментах,  которые  мне  приносили,  затем, надев мантию главного канцлера,
заглядывал  в  царскую  сокровищницу,  куда  каждый день стекалось все новое и
новое золото - дань с завоеванных земель, собираемая наместниками.
    Затем,  восседая  по  правую  руку от государя, я присутствовал на царском
завтраке,  где  восемь  слуг спешили упредить каждое движение моей руки. После
обеда  никаких  дел  уже  не  было  и начинались сплошные увеселения, которые,
сменяя друг друга, продолжались до глубокой ночи. Через несколько недель я уже
знал  толк  и в скачках на грифонах, и в турнирных правилах, разбирался, какую
рыбу предпочитают русалки и какую пику из семи нужно выбирать, когда охотишься
на равниного свинтуса.
    Неумеренная  роскошь  царского  двора и новое положение казались мне очень
привлекательными  и  неизвестно,  не  застрял  бы  я  на  Призии на всю жизнь,
пополнив  собой  и  своими потомками ряды местной знати, если бы не допущенная
оплошность, настолько серьезная, что жизнь моя повисла на волоске.
    Как-то  во  время  пира,  охмелев  от  вина, Иваниус обнял меня за плечи и
сказал:
    - Друг мой Тит! Ты уже в курсе всех моих дел, ты второй после меня человек
на планете, но ещ„ ни разу не видел моей жены. Эй, кто-нибудь, скажите госпоже
Маризии, что мы е„ ждем!
    Вскоре  двери отворились, и в сопровождении фрейлин вошла стройная женщина
в  белом платье, на шее у которой сверкала бриллиантовая диадема. Ее лицо было
скрыто вуалью.
    Маризия  была юной женой государя. Прежде я никогда ее не видел, но не раз
слышал  шепот придворных, что стареющий монарх безумно любит супругу и ревнует
настолько, что даже не разрешает на людях снимать вуаль.
    - Вот  он  -  главный  самоцвет моей короны! - с гордостью сказал Иваниус,
кивая  мне  на Маризию. - Хочешь, я велю ей открыть лицо, чтобы ты мог увидеть
его?
    - Как вам будет угодно, Ваше Величество, - отвечал я.
    За  прошедшие  месяцы я успел довольно прилично выучить призианский язык и
теперь легко обходился без переводчика.
    - Маризия,  голубка  моя,  откинь  вуаль, чтобы мой друг мог посмотреть на
тебя!  -  с  нежностью,  которую, честно говоря, трудно было ожидать от такого
солдафона, попросил царь.
    Поклонившись,  его  жена взялась за край вуали и легким движением откинула
ее.  Я  увидел  свежее  молодое лицо с большими глазами. Честно говоря, на мой
вкус  женщина  была  мила,  но не более того. Во всяком случае она ни шла ни в
какое  сравнение с той земной девушкой, с которой я повстречался в день, когда
Мозг не пустил меня внутрь собственного звездолета...
    - Ну, как тебе нравится моя жена? - услышал я голос Иваниуса.
    Почувствовав,  с  каким  нетерпением  он ждет моей оценки, и думая сделать
государю приятное, я произнес:
    - Она  удивительно  красива.  Вашему Величеству повезло. Уверен, что любой
мужчина, и я в том числе, желал бы иметь такую жену.
    Не  успел  я  доворить,  как  в  зале  повисла мертвая тишина. Взглянув на
государя,  я  заметил, как страшно изменилось его лицо. Оно вдруг вытянулось и
побагровело,  будто  Иваниус  задыхался.  Он схватился за меч, но, взяв себя в
руки, разжал ладонь и прохрипел:
    - Воля попросившего закон. Забирай ее, и будь ты проклят!
    Юная  царица  охнула  и, словно тряпичная кукла, упала в обморок. Шатаясь,
словно   пьяный,  Иваниус  прошел  мимо  нее  и  направился  к  дверям.  Свита
устремилась  за ним. Ничего не понимая, я попытался удержать государя, но он с
гневом оттолкнул меня и крикнул:
    - Пошел  прочь!  Ты  получил,  что  хотел! Я и так отдал тебе вс„! Неужели
этого было мало?
    Вскоре,  подбежав  к  окну, я увидел, как Иваниус выскочил во двор, вырвав
поводья, прыгнул в седло боевого дракона и улетел.
    "И  что  я  такого  сказал,  я  ведь  только похвалил е„," - проворчал я с
недоумением и, предчувствуя беду, отправился к себе в покои. Я надеялся только
на  то,  что государь к утру протрезвеет и успокоится. Все, кого я встречал на
пути, шарахались от меня, словно я был прокаженным. Даже мои собственные слуги
разбежались, сообразив, что я попал в немилость.
    Минут  пять  спустя  несколько  рыцарей  внесли  царицу  ко мне в покои и,
положив  ее  на  мое ложе, удалились. Бедняжка вс„ ещ„ была без чувств. Лица у
рыцарей  были каменными, как если бы они едва сдерживались, чтобы не прирезать
меня.
    - Зачем  вы е„ принесли? Кто просил? Отнесите назад к фрейлинам! - крикнул
я рыцарям, но ни один из них даже не обернулся.
    Я  бросился  было  вдогонку,  но  тут заметил в углу своих покоев Терезия.
Переводчик прятался за балдахин кровати и мелко дрожал.
    - Ты  что-нибудь понимаешь, Терезий? - закричал я, побегая к нему. - Зачем
мне  эта женщина? Немедленно позови фрейлин: пускай унесут е„. Я уверен, утром
государь раздумает и все прояснится.
    - Это невозможно, господин, - дрожа, проговорил Терезий. - Теперь государь
уже не сможет е„ вернуть, даже если захочет. Слишком поздно.
    - Почему поздно? Он что думает, что у нас с ней сговор? Да я первый раз ее
вижу. Что за глупая ревность!
    - Ревность  тут  не  причем.  Таков древний обычай, господин. У нас нельзя
отказываться от подарка, который вы себе выпросили.
    - Я выпросил царицу? Что ты несешь?
    - Вы говорили, что вам хотелось бы иметь такую жену, не так ли?
    - Сказал, но я не имел в виду, что...
    - По  нашему обычаю, сказать, что вы хотите чего-то - значит выпросить это
себе  в  подарок.  Хозяин  не  имеет  права отказать гостю в его желании. Даже
хвалить  что-либо,  что  тебе  не  принадлежит, нужно с большой осторожностью.
Помните сапоги, которые отдал вам оруженосец и которые, между прочим, прислала
ему  мать?  Думаете,  пажу  очень  хотелось  с  ними  расставаться? - объяснил
Терезий.
    Я застонал. Просто невероятно, каким я был ослом! Уже после случая с пажом
я  мог бы обо всем догадаться: и где была моя голова?! Волей судьбы я оказался
в  одном  из  тех  средневековых воинственных обществ, где воля гостя является
законом  и  хозяева, какого бы высокого ранга они ни были, не в силах нарушить
традицию дарят гостю все, что он не попросит.
    Внезапно передо мной забрезжила надежда.
    - Послушай, Терезий, а если я подарю Иваниусу его жену? Как ты думаешь, он
согласится принять ее обратно?
    Переводчик в ужасе уставился на меня.
    - Чтобы  государь  принял подачку от своего слуги, после того, как женщина
провела  ночь  в  ваших  покоях?  Исключено.  Это  было  бы  для него страшным
унижением. Как бы сильно царь не любил Маризию, теперь ему придется забыть ее.
    - А если я объясню царю, что не знал местных традиций?
    - Это ничего не меняет. Знали вы обычай или нет, вс„ равно оскорбление уже
нанесено.
    Я ударил себя кулаком по лбу.
    - Чтоб  у меня язык отсох! И зачем я похвалил эту дуру! Послушай, Терезий,
а есть какой-нибудь способ вернуть царю жену, не ставя его в ложное положение?
    Переводчик  посмотрел  на  меня  и усмехнулся. Клянусь, это был едва ли не
первый случай, когда я видел на его кислой физиономии подобие улыбки:
    - Такой способ есть, но вряд ли он вам понравится.
    - Что я должен сделать? Говори! - рявкнул я.
    - Ничего.  Это не в вашей власти. Но по закону, если вы будете казнены, то
все ваше имущество перейдет в казну.
    - И Маризия тоже?
    - И  Маризия. И тогда государю уже не зазорно будет взять ее себе. Правда,
по  нашим  законам  ему придется жениться на ней вторично, но, я думаю, ему не
составит труда уговорить епископа.
    Я  заметался.  Мне  уже  мерещились  шаги палача. Вс„ стало вдруг ясно как
белый  день.  Значит  и  тот,  прежний  фаворит,  попросил себе слишком много.
Государь  выполнил  его  волю, а потом велел бросить в колодец. Нет человека -
нет проблемы.
    - Я  уже почти покойник! - мой голос дрожал. - Наверняка Иваниус уже отдал
приказ.  Что  ты  тут  стоишь, Терезий? Беги, спасайся, а то и тебя казнят под
горячую руку.
    - Вс„  не  так просто, - пояснил переводчик. - Чтобы казнить вас, государю
нужен  очень веский повод. Ведь вы не просто его фаворит, вы спасли ему жизнь,
и слух об этом уже распространился по стране.
    - Подумаешь, повод! Он может объявить, что я устоил против него заговор.
    - Нет,  не  может.  Если  государь  обвинит  вас  в заговоре, народ станет
шептаться.  Никто  не  поверит, что вчера вы спасли ему жизнь, рискуя своей, а
сегодня вдруг ни с того ни с сего устроили заговор. Нелогично.
    - Тогда  обвинит  меня в казнокрадстве! Устроит ревизию и сделает вид, что
не  досчитался  нескольких  бриллиантов,  тем  более,  что они и вправду могли
затеряться.
    - Тоже  исключено.  Никто  не  поверит,  что  вы  стали  бы  красть, когда
достаточно было просто попросить, и вы получили бы в подарок хоть всю казну.
    - Чтоб меня черти слопали, а ведь ты прав! И что же он станет делать?
    Терезий передернул узенькими плечиками и сострадательно посмотрел на меня.
    - Не  знаю,  господин,  но  поверьте,  что мне очень не хотелось бы сейчас
оказаться на вашем месте.


    Прошло  несколько  дней. Внешне вс„ было как будто по-прежнему. Я сохранил
все  свои  титулы,  оставался  и казночеем, и хранителем печати, но придворные
теперь обходили меня стороной как зачумленного.
    Все  попытки  объясниться  с  Иваниусом  II  ни к чему не приводили. Он не
удостаивал  меня  аудиенции, а за столом, когда мы сидели с ним рядом, смотрел
так,  будто  я  был  дохлой  жабой.  Царские пиры, прежде такие шумные, теперь
больше  напоминали поминки: в зале висело гробовое молчание и лишь слуги молча
обносили всех блюдами.
    Выпрошенная мною царица продолжала жить у меня в покоях, тихая и скорбная.
Всякий  раз,  когда  я  подходил  к ней, она начинала дрожать и, кажется, даже
глохла от ужаса.
    Я  ощущал,  как  день  ото  дня надо мной вс„ сильнее сгущаются тучи и ещ„
немного  -  ударит гром. Однажды ночью я попытался сбежать, надеясь, что смогу
добраться  до  корабля  и  покинуть  эту негостеприимную планету, но стража не
открыла  мне  ворот,  заявив,  что повелением государя никто не может выйти из
замка.
    А  на  другой день утром, после того как завтрак прошел в гнетущей тишине,
государь поднялся со своего места. В тот же миг вс„ замерло. Слышно было даже,
как на дальнем конце стола с перепугу подавился какой-то пожилой придворный.
    - Чужеземец, я уже давно не делал тебе никаких даров, - отчетливо произнес
Иваниус II.
    Не понимая, к чему он клонит, я растерянно пробормотал, что всем доволен.
    - И  вот  сегодня  я  решил исправить эту досадную оплошность, - не слушая
меня,  продолжал  государь.  - За то, что чужеземец спас мне на охоте жизнь, я
решил сделать ему самый дорогой подарок, который может преподнести благодарный
монарх.  Я  дарю  ему  всех  своих  придворных  - фрейлин, копейщиков, егерей,
арбалетчиков,  короче всех, кто есть у меня во дворце! Отныне вы собственность
моего   канцлера,   князя   Шеремятьевского,  Зацепского  и  Змейского,  графа
Колюбакинского  и  Ухоцапского,  Герцога  Карбонийского,  адмирала  Океании  и
маршала Поднебесии! Он ваш господин!
    С  этими  словами  государь  повернулся  и тяжелой поступью вышел из зала.
Вопреки обыкновению, никто не последовал за ним. Все, от вельмож до последнего
поваренка,  стояли  как истуканы и смотрели на меня, а в дверях появлялись вс„
новые  и  новые  слуги, до которых, очевидно, уже дошла весть об их дарении. Я
чувствовал,  что  в  "великодушном" подарке государя таится какая-то неведомая
угроза, но вот откуда ждать беды - я не понимал.
    Я  попятился  к  дверям и быстро, не оглядываясь, отправился в свои покои.
Худшие  опасения  подтвердились:  все придворные до одного повалили за мной. Я
надеялся,  что  хотя  бы  в  моих  покоях  они  отстанут,  но  не тут-то было:
"подаренные"  набились внутрь и заняли все комнаты. Их было так много, что мне
приходилось проталкиваться сквозь толпу.
    - Зачем  они сюда пришли? Разве у них нет никаких дел? - шепотом спросил я
у Терезия, отыскав его за занавеской.
    - Таков  древний  обычай.  Все  подарки  обязаны  всюду следовать за своим
господином, - отвечал он.
    - А от них никак нельзя отделаться?
    - Невозможно, ведь они подарены вам самим государем.
    С  этой  минуты  моя  жизнь  превратилась  в  кошмар. Куда бы я ни шел: на
пиршество  ли,  в  сокровищницу,  в  баню  или в отхожее место - всюду за мной
следовала  огромная толпа. Я ни на секунду не мог остаться в одиночестве. Даже
ночью,  когда  я  лежал  в  кровати, совсем рядом, из-за балдахина, доносилось
горячее  дыхание  ненавидящих меня людей. Я не понимал, когда они спят и едят:
должно быть, незаметно отлучались по очереди.
    Хотя  у  меня  теперь было больше свиты, чем у кого-либо в королевстве, за
столом  мне  никто  не  прислуживал,  никто  не чистил моей одежды, не взбивал
перин,  не  седлал  варагана  и  не  оказывал  ни одной из тех услуг, что я во
множестве получал прежде.
    Как-то,  ощутив  жажду  и  не зная, где мне самому найти воду, я отыскал в
толпе  одного  из своих прежних слуг и велел ему принести мне напиться. Прежде
это  был  услужливый  и  веселый  парень,  теперь  же  он  стоял как истукан и
таращился на меня. Сколько я не повторял своей просьбы, он даже не сдвинулся с
места.
    - Что  он  стоит  и  глазеет на меня? Забыл, как прислуживают? - по-русски
крикнул я Терезию.
    - То,  что  было раньше, не имеет значения. Теперь он больше не слуга, как
остальные  больше  не  егери,  не латники и не повара, - спокойно объяснил мне
переводчик.
    - Что? А кто они теперь такие?
    - Они  ваши  подарки, а подарки не выполняют поручений. Они не имеют права
заниматься  ничем,  кроме того, чтобы быть подарками. По нашему обычаю, нельзя
даже  пользоваться выпрошенными предметами. Другими словами, если бы вы надели
сапоги пажа и стали их носить - это было бы грубейшее нарушение традиции.
    - Хм... А какие-нибудь просьбы эти люди выполняют? Есть мне от них хотя бы
минимальная польза или сплошные неудобства?
    - Польза  только  та,  господин  Тит, что они всюду следуют за вами. Вы же
должны следить, чтобы они всегда были сыты и довольны.
    - Но почему?
    - Так  для  вас будет лучше. Если кто-то из подаренных умрет, заболеет или
хотя  бы  пожалуется на вас, вы будете казнены. Помните того фаворита, который
был брошен в колодец? Он всего-то и выпросил себе сокола, а тот на другой день
возьми да издохни. А ведь он был царским подарком!
    - Черт бы вас всех побрал! Но почему так?
    Скорчив кислую физиономию, Терезий развел руками.
    - Таков  обычай. Неуважение или плохое обращение с подарком - самое тяжкое
преступление у нас в государстве. А ваше преступление было бы вдвойне тяжким -
ведь подарок сделан самим государем.
    План  мести Иваниуса II открылся во всем своем дьявольском коварстве. Этим
подарком  царь  буквально  затянул  петлю  у  меня  на  шее.  Стоит  одному из
бесчисленной оравы тунеядцев прищемить дверью палец или несколько раз чихнуть,
симулировав  простуду,  как  я немедленно буду казнен за неуважение к царскому
подарку.
    После  этого  открытия  мое  положение  ещ„  более  осложнилось.  Теперь я
вынужден был целыми днями сновать между придворных и собственноручно раздавать
им еду, которую мне самому же приходилось и готовить: ведь повара-то тоже были
мне  подарены!  Вечером  я  раздавал им все свои подушки и одеяла, а под конец
уступил и саму кровать, которую заняла подаренная мне раньше всех Маризия.
    Эта  бабенка  уже  вполне  освоилась  и день напролет кокетничала со всеми
мужчинами  подряд.  О чем тут говорить, когда она даже переодевалась у всех на
глазах,  не  завешивая  кровать  балдахином!  Видимо,  прав был Иваниус, когда
держал ее в ежовых рукавицах. Единственным, кого Маризия терпеть не могла, был
я, и она всякий раз поднимала ужасный визг, стоило мне приблизиться к ней хотя
бы  на  три  метра. "Умная баба! Когда меня казнят, всякий сможет подтвердить,
что  она была Иваниусу верной женой, а уж о том, что весь двор видел ее голой,
никто и не заикнется!" - думал я с раздражением.
    Заботясь  о том, чтобы никто из моих "подарков" не простудился, я перестал
открывать  окна  и вздрагивал от всякого случайного чиха, который доносился из
толпы. Подарки это вскоре заметили и стали чихать и сморкаться нарочно.
    Вскоре,   впрочем,  я  придумал  неплохой  способ,  как  улучшить  с  ними
отношения:  пользуясь  своим  положением  казночея,  утащил  из  сокровищницы,
которая  никем  теперь не охранялась, пару мешков с драгоценностями и рассовал
их по ладоням своих подарков. Чихание и кашель мигом прекратились - и, клянусь
вам,  не  было  ни одной ладони, которая бы не сжалась, когда в ней оказывался
изумруд! Вот и доверяй после этого людям!
    Два  дня  и  две  ночи  прошли  относительно  спокойно.  Подарки старались
особенно  не  отравлять  мне  жизнь  в  надежде на новые подношения, которые я
каждый  вечер  регулярно  рассовывал  им  по  карманам.  Даже  когда  какой-то
старикан, живший при дворе ещ„ со времен деда нынешнего государя, в самом деле
раскапустился  (он стоял слишком близко от окна и его продуло в щель), бедняга
изо  всех  сил  крепился  и, кашляя, даже заталкивал себе в рот рукав камзола,
чтобы  его не было слышно. Я же каждый час, поддерживая сражающийся с болезнью
организм, выдавал ему по золотой монете.
    Но  как-то  ночью  гроза все же разразилась. Две дряхлые фрейлины от скуки
стали вспоминать былые времена, и первая вспомнила, что другая когда-то отбила
у  нее  кавалера.  Слово  за  слово, полоумные старухи раскричались и дошли до
того,  что одна толкнула другую. Ее противница с грохотом обрушилась на пол и,
ударившись головой, вскричала на весь зал:
    - Ах, умираю! И зачем только государь подарил нас этому деспоту?
    Я схватился руками за голову. Мне почудилось, что крик старухи разнесся по
самым  отдаленным  уголкам  дворца. Все придворные пришли в движение. Двое или
трое  бросились  вон  из  моих покоев, вероятно, спеша известить государя, что
долгожданный момент наступил. Стало ясно, что вскоре, спутанный точно барашек,
я полечу в колодец вниз головой.
    Не  давая  ужасу  овладеть  собой,  я метнулся к окну и, разбив его старой
алебардой,  вскочил  на  подоконник.  Кто-то из придворных попытался задержать
меня,  но  я  швырнул  в  него  мешочек  с алмазами, а сам, выпрыгнув из окна,
побежал  по  крыше. Прыгая из стороны в сторону, как заяц, я бежал и слышал за
собой  шум  погони.  Совсем близко от моего уха пронеслась арбалетная стрела -
стрелявший  не  промахнулся бы, не будь так темно. Не раздумывая, я подбежал к
той части крыши, которая выступом выходила в океан, и с громким воплем кинулся
вниз.
    До  сих  пор  не  пойму, как мне удалось остаться в живых. Пролетев метров
пятнадцать,  я  с  плеском  обрушился  в  волны,  нахлебавшись  воды,  кое-как
вынырнул,  выбрался  на  сушу  и побежал вдоль берега. Уже рассветало, когда я
встретил  вдрызг  пьяного  крестьянина,  который  неторопливо  ехал куда-то на
тележке,  запряженной  добродушным  ушастым  животным, слегка похожим на осла.
Подбежав к крестьянину, я сунул ему в руку свой адмиральский орден, ограненный
бесценными  бриллиантами,  и,  вскочив  в тележку, погнал осла к своей ракете.
Сидя  на  земле, крестьянин что-то мычал мне вслед, но был слишком пьян, чтобы
даже встать.
    Звездолет  по-прежнему  охраняли солдаты с боевыми драконами. Увидев меня,
они выставили перед собой пики.
    - Стойте! Вы мои подарк