меется,  лечение  за  наш  счет!  -  театрально  вставил появившийся
менеджер.  Хотя  он  и  вел  себя самоуверенно, вид у него был такой, будто он
давно  уже  прятался за дверью, набираясь храбрости, чтобы войти. Я понял, что
это и есть тот самый окликаемый сестрой Петя.
    Менеджер  был  молодой,  с  топорщащимися  как у галантерейного приказчика
усами.  Он  таращился  на  меня,  я  -  на  него. Внезапно словно мягкий молот
обрушился мне на затылок, в глазах потемнело, а лицо Пети начало расплываться.
Я  вдруг  понял,  что  сбылось уже второе предсказание оракула, и снова в этом
нельзя  было  усмотреть  злого  умысла.  Невозможно,  чтобы  предсказатель,  к
которому  я  попал  по  своей  воле, фирма мягких игрушек и робот, проливший в
бассейне  жидкое  мыло, были в сговоре, - значит, оракул каким-то непостижимым
образом  сумел  заглянуть  в  ближайшее  будущее.  Если сбылись первые два его
предсказания,  то  не  исключено,  что  вскоре  сбудется  третье,  а  за ним и
последнее,  самое  ужасное.  Едва  я  это  осознал,  как  мой мозг лихорадочно
заработал,  воскрешая все детали: я говорил с оракулом вчера вечером, а теперь
уже день, следовательно, ночь уже прошла, значит...
    Я облизал пересохшие губы.
    - Который час?
    - Что вы сказали? - откликнулся менеджер, наклоняясь ко мне. Поняв, что он
не слышит моего шепота, я с усилием приподнялся на локтях и повторил громче:
    - Сколько сейчас времени? Долго я здесь лежу?
    - Сейчас  шестнадцать  пятнадцать  -  начало  пятого.  А  попали  вы к нам
примерно в половину четвертого, - предупредительно сказал менеджер.
    Я торопливо считал. Скоро будет пять. У оракула я был вчера в одиннадцать.
Значит,  через  пять-шесть  часов  или,  возможно, даже раньше, если оракул не
ошибся,  я  буду  убит.  Нет, вначале ещ„ что-то должно произойти. О чем же он
говорил вчера?
    Внезапно   обострившимся  внутренним  зрением  заглянув  на  мгновение  за
приоткрывшиеся  кулисы  времени,  представившиеся  мне  потертыми, пыльными, с
тяжелой  золотистой бахромой, я почти увидел, даже не увидел, а почувствовал в
своей  груди  оплавленную  рану  и  услышал  тошнотворный запах паленого мяса.
Бластер, особенно если линзы у него широкие, омерзительное оружие. Быть убитым
из  бластера  весьма  неэстетично: вас хотя и мгновенно, но вс„ же поджаривают
заживо, и человек, полный надежд и планов, становится готовым мясным блюдом из
микроволновки.
    Бежать...  бежать...  в  госпитале я буду слишком легкой мишенью! Возможно
убийца  уже  вложил  в  бластер энергообойму и теперь, прищурившись, проверяет
настройку  линз...  Хотя,  скорее  всего, бластер не настроен, если, по словам
оракула, дыра такая огромная... Кто это будет? Уличный грабитель? Обознавшийся
охранник?  Спятивший  маньяк,  палящий  по  случайным  прохожим? Или, что хуже
всего,  наемный  убийца,  получившись  платный заказ на меня, Тита Невезухина?
Хотя какая разница кто, если финал предрешен.
    Я порывисто сел на кушетке. Голова закружилась, и я вынужден был опереться
о  колени.  Чувствуя  на  голове  какое-то  неудобство,  провел рукой по лбу и
наткнулся  ладонью  на  что-то  шероховатое.  Бинт.  Нечаянно я сдвинул его, и
теперь повязка пыталась сползти мне на глаза.
    Решительно  вытребовав  себе одежду, я кое-как натянул ее и, вырвавшись из
рук  зеленогубой  медсестры  и  суетящегося,  бормочущего  менеджера, кажется,
торжествующего  в  душе, что вместе со мной уходит и проблема, вышел на улицу.
Из ближайшей витрины на меня уставился бледный, потеряный тип в свитере одетом
наизнанку  и  с  белым восточным тюрбаном на голове. Вначале я походя подумал:
"Что  это  за  неудачный  манекен?"  -  и  лишь потом со стыдом сообразил, что
витрина зеркальная.
    Я  сошел  в подземку и, подхваченный воздухопотоком, спустился на станцию.
Усевшись  в  прозрачный  вагон  -  нелепейший инженерный выпендреж, едешь и не
видишь  под  собой  пола,  а  только  мелькающие  шпалы,  - я ощутил полнейшую
беспомощность.  Легче  было  бы, охоться за мной наемный киллер, тогда бы я во
всяком  случае  имел  дело с человеком, а не с уже написанным и завизированным
сценарием  судьбы.  Что  бы  я  теперь  не  делал,  где бы не прятался: хоть в
бункере,  хоть  на  дне  океана,  -  я  все равно с каждым шагом приближаюсь к
мерзкому,  ухмыляющемуся  року в обличие древней старухи, скрывающей за спиной
липкую от крови косу.
    Состав  уже тронулся, и первые его вагоны медленно въезжали в тоннель, как
вдруг,  случайно  подняв  голову,  я  увидел на платформе своего институтского
приятеля,  с которым мы в свое время сачканули ни одну лекцию и выпили ни один
ящик  пива.  Приятель,  недавно  прибывший  на Гандрену, что было видно по его
путевому  скафандру  и  дорожной  сумке,  недоуменно разглядывал схему уровней
метро,  настолько запутанную, словно ее, не имея единого плана и досаждая друг
другу, прокапывали несколько роботизированных землеройных бригад.
    Я  вскочил  с  места,  застучал  по  прозрачной  стенке  и замахал руками,
привлекая  его внимание. Приятель оглянулся на меня, явно не узнавая, но вагон
уже  вдвинулся  в  тоннель.  Я хотел дернуть стоп-кран, по составу добежать до
платформы  и  выскочить  из поезда, но внезапно ноги стали ватными, а воротник
свитера,  прежде  никогда  не беспокоивший меня, показался тугим как удавка. Я
постиг,   что  приятель  на  платформе  -  уже  третье  сбывшееся  пророчество
дельфийского  оракула,  и снова здесь нельзя усмотреть никакой предварительной
срежессированности:  ведь ни оракул, ни приятель, даже действуй они в сговоре,
не могли знать, что я сбегу из медпункта и окажусь на станции подземки.
    Я был сбит с толку. Помню, даже подумал, не затем ли приятель явился сюда,
чтобы  пристрелить меня, хотя, с другой стороны, мы никогда с ним не ссорились
да  он  и не мог знать, что я на Гандрене. Впрочем эта гипотеза показалось мне
настолько  бредовой  и  притянутой за уши, что я осознал, что начинаю страдать
манией преследования.
    Я  рассудил, что главное продержаться ближайшие пять-шесть часов, и если в
течении   этого  времени  я  сумею  остаться  в  живых,  значит,  мне  удалось
перехитрить  судьбу и больше опасаться нечего. Первым побуждением было рвануть
во  Вселенную,  ибо  среди звезд крайне редко встречаются типы с бластерами. Я
видеофонировал  в  ангар  и  связался с бригадиром ремонтников, но моя ракета,
разумеется,  была  не  готова,  а  бригадир,  ещ„  не остывший после вчерашней
перепалки,  так  на  меня  наорал,  что  я  не исключил, что пальнет в меня из
бластера именно этот краснорожий псих, особенно если я сейчас к нему заявлюсь.
    Итак, прорыв во Вселенную отпадал, и ближайшие часы, быть может, последние
в  жизни,  мне  предстояло  провести  на  Гандрене.  Эта планета, изо всех сил
стремившаяся  стать  местом  моего  упокоения,  не  нравилась мне все больше и
больше.  Вдобавок  в  метро  у  меня  начала  развиваться  клаустрофобия, а от
созерцания  сквозь прозрачный пол проносящихся шпал желудок норовил сжаться до
размеров фасолины.
    Я  поспешил  выйти на первой же станции и всерьез задумался, где укрыться.
Разумеется,  судьбу не перехитришь, но вс„ же сдаваться не стоит. О том, чтобы
вернуться в гостиницу, не могло быть и речи: если кто-то постерегает меня, то,
разумеется, в первую очередь он установил наблюдение за номером.
    У  лекарственного  автомата  я  на  минуту остановился и стал отыскивать в
карманах  мелочь,  чтобы  купить  анальгин;  при этом выпала какая-то бумажка,
подняв  которую,  я увидел, что это визитная карточка вчерашнего изобретателя,
заснувшего под столом.
    "П.А.Сапчук-Махарадзе
    Т е х н и ч е с к и е к о н с у л ь т а ц и и
    линия А-452-отсек-89/2."
    - прочитал   я  и  невольно  улыбнулся,  вспомнив  забавного  красноносого
человечка.
    Выйдя  в  город,  я  взял  флаерс.  На этот раз мне попался так называемый
полуавтомат,  на  водительском  кресле которого сидел андроидный робот с двумя
лицами, одно из которых размещалось на затылке.
    - Куда   едем,   приятель?  -  продребезжал  он,  расплываясь  в  радушной
пластмассовой улыбке.
    - Линия А-452-отсек-89/2, - сказал я.
    Спускаясь в лифте на третий подвальный уровень приземистого блочного дома,
затерявшегося  в  квартале  таких  же  блочных  домов,  я подумал, что едва ли
кто-нибудь  догадается  искать  меня  здесь,  в  гуще жилых районов. У тяжелой
металлической  двери,  снабженной  пружинами  почти катапультного натяжения, я
позвонил, а когда никто не ответил, толкнул дверь и вошел.
    Огромный  сводчатый  подвал,  с  круглыми  окнами,  выходящими  -  вот  уж
архитектурное извращение! - на переплетение подземных труб, занимал весь этаж.
Я  и  сам,  признаться,  немалый  бардачник  и  никогда не могу заставить себя
избавиться  от старых вещей, но вид этого подвала поразил и меня. Лаборатория,
в  которой  Сапчук-Махарадзе  давал  "технические  консультации",  походила на
свалку  механического и компьютерного лома разной степени древности. Весь этот
хлам,  большая часть которого была выпотрошена и избавлена от всех более-менее
ценных  узлов,  громоздился  в  несколько рядов так, что между ними оставались
узкие  проходы.  Я  вспомнил Регул и усмехнулся, представив, что бы произошло,
если  бы его посетил Махарадзе и устроил там такой же подвальчик: изобретателя
мигом казнили бы как изращеннейшего киберманьяка.
    - Эй!  Есть  здесь  кто?  -  крикнул  я, но крик утонул в грудах железного
хлама. Пришлось позвать ещ„ два или три раза, прежде чем я услышал из дальнего
угла   голос,   приглашающий   меня   пройти.   Пробравшись  сквозь  лабиринты
технического  мусора, я оказался в относительно незахламленной части подвала и
снова окликнул.
    - Простите,  что  заставил  ждать.  Одну  минутку,  сейчас  выйду! - вновь
услышал я тот же голос и повернулся в сторону, откуда он доносился.
    Из-за  перегородки  показался  гномообразный мужчина в замасленном рабочем
халате, в котором я узнал вчерашнего знакомца. Сегодня он выглядел деловитым и
сосредоточенным.  Мне  стало  неловко,  когда я понял, что накануне поспешил с
выводами, приняв его за попрошайку. Подойдя ближе, мужчина уставился на меня с
вежливым ожиданием.
    Я замялся, не зная, чем объяснить свой визит.
    - Меня  зовут  Тит  Невезухин... вчера в баре вы дали мне свою карточку...
Посчитал  долгом  продолжить  столь  удачно начатое знакомство, тем более, что
вы... э-э... рассказывали о своих работах... - сказал я, машинально протягивая
ему визитку.
    Изобретатель взял ее у меня и повертел в пальцах.
    - Да,  это  действительно моя, - сказал он задумчиво. - Я вас не помню, но
это  ничего не значит. Со мной так бывает... наберусь, а потом словно какой-то
провал...  Бываю  неизвестно  где,  прихожу  в себя в незнакомых местах. У вас
такое случается?
    - Один  раз  даже длилось целый месяц, - сказал я, вспомнив свою шпионскую
одиссею на Молюскии.
    Хозяин подвала взглянул на меня с большим интересом.
    - Ого,  в таком случае вы меня поймете. Вот и сегодня утром я проснулся на
каких-то картонных ящиках под навесом... Это не вы меня на них положили?
    - Нет.  Я расстался с вами раньше, - ответил я, испытывая запоздалый стыд,
что не взял вчера флаерс, чтобы довезти его домой.
    Сачук-Махарадзе вздохнул с проницательной укоризной.
    - Жаль, а то я хотел вас поблагодарить. Все-таки племя добрых самаритян не
совсем  ещ„ перевелось во Вселенной. Увидели, что я лежу на земле и переложили
на ящики. Разумеется, в них был мусор и костюм пришлось выбрасывать, зато я не
застудил  себе  почки  да и выспался сравнительно неплохо... А где я ещ„ вчера
был вы не помните?
    - К  сожалению,  я  был  с вами не весь вечер. Когда мы расстались, вы ещ„
находились в баре, - сказал я, едва не добавив "под столом".
    Изобретатель  уныло  закивал,  и  на  несколько  секунд его лицо приобрело
плаксиво-восточное выражение.
    - Грустно,  очень грустно. Я думал, может, у вас спрошу, а то у меня вчера
вытащили  карту,  бумажник  да  и вообще много чего... - неожиданно он хлопнул
себя по лбу. - Простите, я опять забыл, как вас зовут... проклятая память...
    Я  вновь  представился. Сунув жилистую ладонь, Махарадзе крепко потряс мне
руку, а затем с некоторым смущением спросил:
    - Послушайте,  мне  не совсем удобно спрашивать, но я у вас денег вчера не
занимал?
    - Нет,  не  занимали,  - сказал я, решив не упоминать о двух кружках пива,
чтобы не ставить ни его, ни себя в неловкое положение.
    - М-м...  - задумчиво замычал изобретатель. - И голову, простите, не я вам
разбил? Ну, может, ножкой от стула приложил или ещ„ чем-нибудь?
    - И это не вы. Несчастный случай - поскользнулся на ступеньке.
    Сапчук-Махарадзе с облегчением пригладил редкие волосы.
    - А  то  я  думал,  вы  из-за  этого  пришли.  Требовать  компенсации  или
что-нибудь  ещ„. Со мной всякое бывает. Решено, с этого дня больше ни-ни... Ну
разве что пару глотков по какому-нибудь случаю, - заявил он.
    Сказав  это  и  задумавшись  над  своими словами, изобретатель мечтательно
почесал  щеку,  заросшую щетиной почти до самых скул. Кончик носа у него вдруг
запунцовел, вероятно, сигнализируя, что "какой-нибудь случай" уже подвернулся.
    - Послушайте, Тит, не хотите выпить? - предложил он.
    - Честно говоря, нет.
    Махарадзе укоризненно взмахнул ручками.
    - Как это нет? Надо себя пересилить! Прошу сюда!
    Он  подошел к хромированному разливному автомату и, отодвинув прислоненную
к  нему  табличку:  "Не  трогать,  серная  кислота!", наполнил стоявшие тут же
рюмки.
    - Ну,  ахнем  за  встречу,  друже Тит! - провозгласил он и, широко разинув
рот, с выдохом опрокинул в него рюмку.
    Вытерев  губы,  Махарадзе  заметил  мой удивленный взгляд, направленный на
табличку, и пояснил:
    - Не  смущайтесь! Это я написал, чтобы посторонние не лакали, но все равно
не помогает. Пьется легко, как родниковая вода, а похмелья никакого.
    Я  выпил, подумав, что в любом случае погибнуть мне предстоит не от серной
кислоты, разве только из бластера в меня пальнут уже после, для отвода глаз. К
моему удивлению, в рюмке оказался французский коньяк и притом очень приличный.
    - Ну  как? - поинтересовался изобретатель, с любопытством изучая мое лицо.
-  Согласитесь,  сложно  догадаться,  что  я  синтезирую  его  из  отбросов  и
перегнивших  фруктов.  Если  не  видеть, какую дрянь я кидаю вон в тот бак, то
результат впечатляет. Тройная молекулярная очистка и контроль брожения на всех
стадиях. Будь я тщеславен, только на этой машине заработал бы целое состояние.
    Я  был  уверен,  что  после первой рюмки немедленно последует и вторая, но
ошибся.  Махарадзе  вновь  навесил  на  свой  прибор  табличку  и  вернулся  в
расчищенную часть подвала, туда, где я обнаружил его вначале.
    Гостеприимным  жестом  он  указал  мне на пневмодиван, тряпкой вытер с рук
смазку и, уютно устроившись рядом со мной, сказал:
    - Теперь  о  делах.  Вы  сказали,  что  вчера  я  рассказывал  вам о своих
изобретениях? Не напомните о каких именно?
    Я  растерялся.  Честно  говоря,  вс„,  что  он  н„с  вчера  в баре, успело
выветриться у меня из головы.
    - Признаться,  я успел немного подзабыть суть нашего разговора. Мне сложно
было  сосредоточиться:  вы употребляли слишком много научных терминов, - начал
я.
    Махарадзе удивленно приподнял брови.
    - Наверное я упоминал об антигравитационной платформе? - спросил он.
    - Именно  о ней! - ухватился я за подсказку. - Вы говорили, что вас всегда
занимал механизм гравитации, и что вначале вы изготовили чертежи, а потом...
    Сапчук-Марарадзе вскочил с дивана, выпятив тощую грудь.
    - Послушайте,  Тит,  -  сказал  он,  отчеканивая  каждое слово, - хоть я и
напиваюсь  иногда  до  потери  памяти,  а  дед  мой  был  наполовину грузином,
наполовину  марсианином, но я совсем не дурак. Скажу вам по секрету, я никогда
не работал над антигравиационной платформой и, следовательно, не мог вам о ней
рассказывать.
    - Но вы же сами...
    - Стоп!  Мои изобретения вас, не притворяйтесь, не интересуют, а если так,
то  я  совершенно  не  понимаю,  чем обязан чести принимать вас у себя. Или вы
немедленно  признаетесь  мне,  какого черта вам здесь нужно, или убирайтесь на
все четыре стороны!
    Лицо  маленького  человечка  кипело таким справедливым негодованием, что я
встал и сказал:
    - Не надо меня выставлять. Я и сам не знаю, зачем заявился. Просто нашел в
кармане вашу карточку. Прощайте!
    Я сунул Сапчуку-Махарадзе руку и, повернувшись, стал пробираться к выходу.
Я  двигался  как во сне, лавируя между завалами технохлама. Про изобретателя я
почти сразу забыл, и даже удивился, когда он догнал меня и схватил за рукав.
    - Обождите! Уйдете, а я не найду себе места, буду думать, зачем приходили.
Вы же не просто так заявились?
    - Не  позже,  чем через три-четыре часа я буду мертв. Мне прострелят грудь
из  бластера. К вам я пришел, потому что думал отсидеться эти несколько часов,
- с внезапным равнодушием к собственной судьбе произнес я.
    Сам не знаю, что заставило меня открыться: возможно, жаждал сочувствия или
сказалась  тяга к театральным эффектам. Изобретатель с любопытством наклонился
ко мне.
    - Почему  вы так уверены? Вы связаны с мафией? У вас враги? И откуда такие
точные  сроки?  Почему  именно сегодня, ведь формально говоря, вас могут убить
завтра, послезавтра или через неделю?
    - Нет,  именно  сегодня.  Сегодня до одиннадцати я буду мертв и это так же
верно,  как  болтливый  кибермех  во  флаерсе,  приятель в метро или ступенька
бассейна, на которую какой-то идиот-робот пролил жидкое мыло.
    На лице Махарадзе что-то мелькнуло.
    - Вы  меня  заинтриговали.  Давайте, пожалуй, вернемся к нашему коньячному
аппарату, и вы мне вс„ расскажете. После пары стаканчиков голова варит намного
лучше.
    Мы  вернулись,  и  я  незаметно  выложил  ему  всю историю, начиная с того
момента,  как  он  сполз  в  баре  под  стол,  а  я забрел в магический салон.
Махарадзе  слушал  меня  внимательно, задавал вопросы и выпытывал подробности,
главным образом касающиеся разговора в салоне и последовательности событий.
    - Это  поразительно!  -  воскликнул  он,  когда  я закончил. - Ваш рассказ
досконально   подтверждает   мою  гипотезу  о  возможности  непродолжительного
хронообмена без нарушения структуры пространственной ткани!
    - В самом деле? - вяло поинтересовался я.
    - Мое  последнее  изобретение служит как раз для этого. Беда только в том,
что я ни разу не получал ещ„ фактических подтверждений, что оно работает.
    Честно говоря, это меня не удивило.
    - А что вы изобрели?
    - Синхронизированный  двусторонний  рассеиватель  хроноволн, - с гордостью
произнес маленький человечек.
    - А-а, - вежливо протянул я.
    - Вы  меня,  кажется,  не поняли: ведь рассеиватель хроноволн - это машина
времени! - нетерпеливо воскликнул Махарадзе.
    Если у меня не отвисла челюсть, то лишь потому, что я ему не поверил.
    - Именно,  машину времени, - повторил Махарадзе. - Разумеется, возможности
у нее ограничены плотностью спиралей самого времени и его малой способностью к
сжатию.  Амплитуда волновых колебаний в максимальном разрыве не превышает двух
дней,  считая  от  настоящего  момента.  Ну,  и  наконец,  пребывание в другом
пространственном  полюсе может продолжаться лишь считанные минуты, которые тем
короче,  чем  больше  масса перемещаемого тела и чем дальше момент перемещения
отстоит от настоящего.
    - Жаль,  что  в вашей машине нельзя сбежать от бластерного луча. А то бы я
перенесся куда-нибудь в прошлое или в будущее - и оставил свою судьбу с носом,
-  мечтательно  сказал  я,  ощущая как коньячное тепло медленно поднимается по
артериям к моему мозгу.
    Хотя я сболтнул это наобум, Сапчук-Махарадзе задумчиво уставился на меня и
вдруг так взмахнул рукой, ч