з  толпу.  Для  непривычного  обывателя  начала  XX  века
протиснуться сквозь такое скопище оказалось бы делом почти невозможным, однако
надо  учесть, что у меня за плечами имелся немалый опыт. Пять студенческих лет
я  ежедневно проводил по четыре часа в метро, и при этом ни разу - повторяю ни
разу!  -  не  проехал  своей  станции,  -  а это значит, что в умении работать
локтями я мог дать любому десять очков форы.
    Толпящиеся  зеваки  лишь  озадаченно похрюкивали и разлетались от меня как
кегли.  Прежде,  чем  очередной замешкавшийся франт, оправившись от внезапного
толчка плечом, успевал огреть меня тростью, я уже был далеко, и ему оставалось
только поливать меня бессильной руганью.
    Какой-то    бледный    юноша,   по   виду   студент,   вовремя   оценивший
профессионализм,   с   которым  я  прокладывал  себе  дорогу,  не  раздумывая,
пристроился  за моей спиной. Тогда я не обратил на это особого внимания, лишь,
помню, подумал, что он не дурак.
    За   несколько   минут   мне  удалось  пробиться  на  середину  площади  и
остановиться  сразу  за  полицейским  оцеплением.  Успел  я  как  раз к началу
торжества:  на  площадь  уже  въезжала  открытая  пролетка, в которой сразу за
кучером  сидели усатый мужчина в военном мундире и полная миловидная женщина в
шляпе  с  вуалеткой,  держащая  в  руках букет роз. Оба приветливо улыбались и
махали толпе.
    Я  был  порядком  разочарован:  ожидал  интересного  зрелища,  а  это  был
всего-навсего проезд каких-то важных шишек. Пока я пытался сообразить, кто это
такие,  студент, благодаря мне пробившийся сквозь толпу, проскочил под рукой у
полицейского  и  кинулся к пролетке. Вскочив на ее подножку, он вытянул вперед
руку, и что-то у него в ладони несколько раз негромко хлопнуло. Честно говоря,
я  не  сразу  сообразил, что произошло, потому что хлопки были заглушены шумом
толпы.  Только  когда  усатый мужчина обмяк в пролетке, а на молодого человека
навалились  со  всех  сторон  и  сбили его с ног, истина открылась мне во всей
своей неприглядности.
    Толпа  встревоженно  загудела  и,  прорвав оцепление, кинулась к пролетке.
Полицейские  размахивали  шашками,  слышался панический женский визг. Различив
среди  беспорядочных  криков  повторяющиеся  слова  "Австрия" и "Фердинанд", я
внезапно  вспомнил, что поводом к I Мировой войне послужило убийство в Сараево
наследника  австро-венгерского  престола  эрцгерцога  Франца  Фердинанда и его
жены...
    Вс„  померкло у меня перед глазами, когда же я вновь пришел в себя, то был
уже  в  своей ракете. Мерно гудел двигатель, и Мозг вполголоса бормотал что-то
ворчливое  и  недовольное.  В каюте веяло тишиной и покоем. О межгалактическом
омуте  не  было  ни  слуху,  ни  духу  -  вероятно,  он, как и обещал Господь,
захлопнулся ещ„ до нашего появления в этом секторе.
    Случайно бросив взгляд на навигационной компас, я увидел на нем координаты
Земли,  от которой мы были уже совсем близко - всего в каких-нибудь двух часах
полета.  Испытав  внезапный  ужас,  я  кинулся к рулю и, переложив штурвал так
резко,  что  с  полок  посыпалась  посуда,  поспешно  развернул ракету носом в
дальний  космос.  Мозг разворчался, что мне не мешает провериться у психиатра,
но я не слышал его слов, чувствуя, что боюсь даже протянуть руку и отключить у
Мозга звук, потому что для этого нужно совершить действие, а кто знает, к чему
оно привед„т?
    Я  выхлестал  два  стакана  самогона  из  подаренной Ю-ла-у бутыли, л„г на
кровать  и  уставился  в потолок. Как смотреть в глаза людям, зная, что трижды
становился  той  роковой  соломинкой,  которая  ломала  хребет земной истории.
Алкоголь  медленно  растекался  по  моему  телу, затуманивая сознание, пока не
преуспел в этом окончательно.
    Как  часто повторял мой мудрый дед Геннадий, спирт очищает клетки мозга от
лишней   информации.  Сомневаюсь,  что  дед  в  старости  страдал  от  избытка
информации  вообще  и  лишней  информации  в  частности, но в жизни мне не раз
предоставлялась возможность убедиться в верности его наблюдения.
    Когда  на  другой  день  я протрезвел, чувствуя себя так скверно, словно у
меня  в  желудке была на постое целая дивизия, то не был уже уверен, произошло
ли  все  описанное в этом воспоминании на самом деле или было лишь результатом
воздействия   паров   эфира,   которым   и   я   надышался,  когда  испортился
молекуляризатор...


    ВОСПОМИНАНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ


    Как-то, пролетая через Большое Магелланово Облако, я стоял у иллюминатора,
поэтически  любовался  россыпью  созвездий  и  размышлял о том, какую таблетку
принять  от несварения желудка. Внезапно одна из трех расположенных неподалеку
звезд ярко вспыхнула и взорвалась, сбросив газовую оболочку. Думаю, старушонка
давно  дожидалась  хоть какого-нибудь зрителя, чтобы покончить с собой, и была
счастлива обнаружить его в моем лице.
    Это   зрелище,   когда   казавшаяся   вполне  благополучной  звезда  вдруг
разлетается  в  клочья,  явно  противопоказано впечатлительным ранимым людям с
чувствительной   психикой,   к  которым  я  себя,  к  счастью,  не  отношу.  В
ослепительной   вспышке  большая  часть  звезды  расплавилась  в  термоядерной
реакции,  остаток коллапсировал в сверхплотную нейтронную звезду, а сброшенное
вещество,  получившее чудовищное ускорение, стало разлетаться во все стороны с
колоссальной скоростью.
    Несколько  секунд  я  простоял  истуканом, затем с громким воплем повис на
рулях,  и  мой  "Блин"  стремительно  помчался  прочь,  преследуемый  по пятам
раскаленным газом, облако которого занимало уже все иллюминаторы.
    Расстояние  между  нами все сокращалось, и смертоносный поток почти окутал
мою  ракету,  но  тут  я  бульдожьей  хваткой  повис  на форсаже. Двигатель, к
счастью,  усовершенствованный некогда ленивым инопланетянином Эром и с тех пор
серьезно не ломавшийся, взревел на полную мощь и оставил далеко позади кипящий
шлейф сверхновой.
    Попытавшись  включить компьютер, чтобы вернуться на прежний курс, обогнув,
однако,   опасный   участок,   я   обнаружил,  что  на  "Блине"  полетели  все
навигационные  приборы,  весьма  чувствительные  к  яркости,  а  Мозг, схватив
изрядную  дозу  гамма-  и  рентгеновского излучения, перегрелся, впал в полную
прострацию,  на  вопросы  не отвечал и лишь изредка принимался бормотать рубаи
Омара  Хаяма,  причем  словно  нарочно  выбирал из них наиболее сомнительные в
отношении нравственности.
    Отключив  этому  развратнику  звук,  я  плюхнулся  в  кресло  и задумался.
Положение  представлялось  мне  весьма  незавидным. Хотя двигатель, рули и все
основные механизмы ракеты работали, без навигационных приборов невозможно было
произвести ни один из расчетов, а прокладывание курса, даже посчитай я его без
компьютера в столбик, превратится теперь в гадание на кофейной гуще. Максимум,
что  мне  оставалось,  это,  ориентируясь  на знакомые кучки звезд, показывать
самому себе пальцем в иллюминатор, куда лететь.
    Этим   я  вскоре  и  занялся.  Поначалу  дело  пошло  бойко,  но  я  забыл
элементарную  истину,  что  из  космоса,  где  угол  наблюдения совсем другой,
скопления  созвездий  выглядят  иначе,  чем с Земли. Это привело к тому, что я
спутал  Крабовидную  туманность  с  Малым  Псом,  а  Волопаса  -  с Цефеем, и,
упорствуя  в  своей  ошибке,  вскоре оказался в такой звездной глухомани, куда
даже метеориты предпочитали лишний раз не залетать.
    Галактики  здесь были все какие-то дремучие, замшелые и до того мельтешили
в  иллюминаторах,  что  я  окончательно запутался и представления не имел, как
выбраться  на  какую-нибудь  межзвезную  трассу.  А тут ещ„ как на грех, стали
заканчиваться  молекулы  в  топливной  камере,  и  пришлось  бросить в нее тот
скафандровый  ботинок,  который  оказался  непарным.  Все равно, что от одного
ботинка толку[7]?
    Решив  не  паниковать  и  хорошенько  обдумать свое положение, я остановил
ракету  неподалеку  от  какой-то  двойной  звезды  и погрузился в размышления.
Вспомнив  про магнитный компас, стрелка которого всегда показывает направление
на  Южный  Крест,  я  обрадовался  было, что выход найден, но оказалось, что и
компас разделил судьбу остального навигационного оборудования.
    Я  хотел  уже  отойти от иллюминатора, чтобы в спокойной обстановке, ни на
что  не  отвлекаясь,  рвать  на себе волосы и биться головой о стену, но вдруг
увидел, что к моей ракете стремительно приближается загадочное небесное тело.
    Решив,  что  это  взбесившийся  астероид, один из тех, которыми кишат даже
медвежьи  углы  Вселенной,  я  постарался  поскорее убраться с его пути, но не
успел  разогнаться, как космический скиталец оказался совсем рядом с "Блином".
Я  ждал  страшного удара, но внезапно астероид изменил направление полета, лег
на  параллельный курс, а в следующий миг мою ракету опутали длинные коричневые
щупальца с присосками.
    Прежде чем я очнулся от изумления, шлюзовой люк слетел с петель, и в каюту
ввалились два очень странных существа. Их огромные головы напоминали капустные
кочаны  и  были  покрыты  листьями,  нос,  рот  и глаза отсутствовали вовсе, а
конечности представляли собой длинные корявые корни.
    Я бросился к столу и достал из ящика бластер, но одно из существ хлестнуло
корнем  по  моей  руке и, вырвав оружие, отбросило его в сторону, а другое тем
временем  обвило  меня  своими конечностями с такой силой, что я услышал треск
собственных  ребер.  Затем  меня  швырнули  в кресло и крепко привязали к нему
длинным  гибким  прутом,  который,  как  живой, впивался мне в тело при всякой
попытке освободиться.
    Не  обращая  внимания  на  ругань,  которой  я  осыпал  их, капустоголовые
обыскивали  каюту:  вытряхивали из шкафа вещи и одежду и даже отдирали от стен
обшивку,  засовывая  за нее свои отростки. Вскоре, видя, что это бесполезно, я
перестал ругаться и стал разглядывать напавших на меня агрессоров.
    Если  поначалу  пришельцы  представлялись  мне  одинаковыми,  то  теперь я
обнаруживал  между ними и отличия. Первый из инопланетян был уже мужем зрелым,
перевалившим  далеко  за  середину жизни. Его корни одревеснели и скрипели при
ходьбе,  ствол  был  тяжелее  и  массивнее, чем у спутника, а листва на голове
основательно  поредела, образовав впечатляющие проплешины. Второй, видимо, был
ещ„  молод  -  побеги его были зеленее, корни гибче, и сквозь листья кочана не
проглядывала кочерыжка.
    Я  догадался,  что столкнулся с одной из форм разумной растительной жизни,
теоретическую  возможность существования которой предсказывал ещ„ космофилософ
Ортопега   в   своей  работе  "Ботанические  цивилизации."  Такие  цивилизации
преимущественно  возможны  в  системах  двойных звезд. Постепенно развиваясь и
мутируя  под  воздействием  сложноспекторного  излучения двух светил, растения
образуют   вс„   более   сложные  формы,  под  конец  приобретают  собственный
независимый   интеллект,   выкапываются  из  земли,  обучаются  передвигаться,
последовательно переставляя корни, выращивают себе маневренные корабли-теплицы
и   начинают   осваивать   Вселенную.  Причем,  утверждал  Ортопега,  так  как
представление  о  морали  у  растений  напрочь  отсутствует,  они без зазрения
совести захватывают все подходящие им по природным условиям миры, истребляя их
исконных обитателей.
    По свойственному мне невезению, я залетел именно в ту часть Вселенной, где
обитала  умозрительно  предсказанная ботаническая цивилизация и даже остановил
свою  ракету  неподалеку  от  е„  двойной  звезды.  Неудивительно,  что ко мне
наперехват был немедленно направлен военно-исследовательский корабль[8].
    Закончив  громить  каюту,  которая  после  обыска приобрела кошмарный вид,
пришельцы  взялись  за меня. Старший капустоголовый наклонился надо мной и так
обвил шею своим отростком, что я захрипел.
    Одновременно,  услышав  у  себя  в  сознании  грозный  голос, я понял, что
столкнулся с телепатами.
    - Отвечай,  тыквенный,  где  ты  спрятал  куколок  гусениц?  Ты ведь хотел
сорвать  нам  опыление,  не так ли? Лучше говори по-хорошему или я тебе пестик
оторву!
    Вначале  способность растений к телепатии поразила меня, но потом я понял,
что  это  единственно  возможная  форма общения между видами, которые по своей
природе  лишены  голосовых  связок  и  барабанных  перепонок.  Что же касается
зрения,   то   его,   видимо,   успешно   замещало  отражение  световых  волн,
воспринимаемых поверхностью листьев.
    - Вы меня придушите! Я не тыквенный и никогда им не был! - прохрипел я.
    Услышав мой голос, капустоголовый убрал свой корень и даже отступил на шаг
назад.
    - Гыриус,  клянусь  своими  тычинками, он и правда не тыквенный! Тыквенные
телепатируют  на других частотах! К тому же, я только что ощутил, как у него в
стволе  что-то  булькало и вибрировало! - пораженно воскликнул он, обращаясь к
своему спутнику.
    - Значит,  вы  думаете,  магистр  Аскольдис,  что он не шпион? Выходит, мы
напрасно  тут все перерыли? - растерянно отвечал юный капустоголовый, ощупывая
меня своими отростками.
    - Ах,  Гыриус,  Гыриус!  Не заставляй меня жалеть о том, что я взял тебя в
аспиранты!  Разумеется,  он  шпион,  но, скорее всего, шпион одуванчиковых или
тополиных.  Видишь  пух  у  него  на  кочерыжке?  Это  свидетельствует, что он
находится в стадии цветения. Вот посмотри сюда!
    Магистр  Аскольдис протянул отросток и решительно вырывал у меня из головы
клок волос. Я взвыл, но старый болван отнесся к этому с полнейшим равнодушием.
    - Ты видел, Гыриус, что вместе с пухом у него вырываются и семена? Да, так
и  есть,  это  одуванчиковый.  Он  прилетел сюда, чтобы, когда настанет время,
распылиться у нас на планете и размножиться.
    - Коварный  негодяй! Можно подумать, мы для того возделываем грядки, чтобы
всякие  развратники-размноженцы  из  отряда  одуванчиковых  сеяли  в  них свои
семена! Ну и засвечу же я сейчас этому сорняку!
    И  юный  Гыриус  с  патриотичной  горячностью размахнулся отростком, чтобы
заехать мне в глаз.
    - Стой! Не смей меня бить! Я не одуванчиковый! - завопил я.
    Юный Гыриус озадаченно опустил отросток.
    - Магистр  Аскольдис, а что если он и, правда, не одуванчиковый? Вдруг это
кто-то из наших союзников, например, реповый или помидорный?
    Его научный руководитель придирчиво оглядел меня.
    - Чушь!  Это  не реповый. Я знаю реповых и помидорных тоже. Вообще, должен
признать,  что  это  очень  странное  и нелепое создание. Если мне не изменяет
память,  скорее  всего,  это  кто-то  из многочисленного отряда сухофруктовых,
например,  вырожденец  вишневый или клен склизколиственный. Обрати внимание, у
что него из отверстий в стебле течет окрашенный хлорофил.
    - Никакой  я  не  вырожденец!  Это кровь: вы своими отростками разбили мне
нос.  Неужели  не  видно,  что  я  вообще  не  растение?  - крикнул я, потеряв
терпение!
    - А  кто  ты  тогда  такой?  Может  быть,  пучок синезеленых водорослей? -
издевательски  спросил  магистр Аскольдис, почесывая отростком свой облысевший
кочан.
    - Я человек!
    - Что   за  бессмысленный  набор  звуков?  Это  твой  сорт,  что  ли,  так
называется? Впрочем, мы сейчас узнаем вс„ точно. Гыриус, пилу!
    Капустоголовый  взял  у  своего  спутника пилу, проверил достаточно ли она
острая,  и,  схватив  меня  за  запястье, приготовился отхватить руку у самого
плеча.
    - Потерпи  малость,  вырожденец!  Я  возьму  у тебя черенок. Мы изучим его
строение,    затем    разработаем    нужный    тип    ядохимихатов,   разведем
гусениц-вредителей  и  вытравим  вас из вашего мира. Не обижайся, приятель, но
нам, капустникам, давно пора расширить территорию засева, а то молодым кочанам
и так уже приходится заниматься фотосинтезом по очереди.
    Пока  он  разглагольствовал,  мне  удалось согнуть ногу и хорошенько пнуть
его, так что капустоголовый даже запрыгал на отшибленном корне.
    - Перестань  меня  пилить, тупоумный болван! Никакой это не черенок, а моя
рука!   Я   человек!   Понятно   тебе?   Гуманоидное  существо,  состоящее  из
бесхлорофильных клеток! - взвизгнул я.
    Аскольдис и юный аспирант переглянулись. Магистр опустил отросток с пилой.
    - Магистр,  а  вдруг  это правда? - страшась собственной дерзости, спросил
Гыриус.
    Научный  руководитель  завибрировал от возмущения, и его головные листья в
ужасе свернулись в трубочки.
    - Ах,  Гыриус,  Гыриус!  Вот  уж  не предполагал, что какой-то вырожденец,
выдвигающий  нелепые  теории,  с  такой легкостью введет тебя в заблуждение! -
забрюзжал  он.  -  По всему видно, что ты только недавно сменил свой двадцатый
комплект  листьев!  Разве  наши  ученые,  и  я  в  их  числе,  многократно  не
доказывали,  что  разумная  жизнь  может  иметь исключительно ботанические, но
никак   не   зоологические   формы?  Тебе  нужны  доказательства?  Пожалуйста!
Во-первых,  разве  животным  присущ  такой  сложный одухотворяющий процесс как
фотосинтез?  А  ведь  только при фотосинтезе может происходить сложный процесс
лиственно-кочерыжного  мышления,  во  всех  остальных случаях это невозможно -
данный  тезис  был  доказан  ещ„  Спаржарусом Великим. Что вы возразите против
этого,  юноша? Во-вторых, у зоологических существ должен отсутствовать корень,
а без него как клетки смогут подпитываться необходимыми веществами? В-третьих,
если  бы  такое  безобразное  существо  все же существовало, оно, в силу своей
природы,  не  поглощало  бы удобрения с чувством глубокой признательности, как
это  делаем мы, а, напротив, выделяло бы их из себя. А разве можно представить
себе нечто более противоестественное?
    Под  действием этих убийственных доводов юный Аскольдис завядал на глазах,
опуская свою кочерыжку вс„ ниже, но все же осмелился робко возразить:
    - Магистр,  я понимаю, что это нелепо. Ну, а если вс„ же предположить, что
разумная    биологическая    жизнь   возможна?   Что   если   перед   нами   -
эволюционировавшая инфузория-туфелька или мутировавший дождевой червь?
    Услышав такое кощунство, старец возмущенно замахал на него отростками.
    - Что  ты  говоришь?  Зоологическим  существам никогда не эволюционировать
дальше  жгутиковых  или  ам„б-туфелек  -  это  предел их развития. Неужели мне
придется  повторять  тебе  азы, Гыриус? Размеры животной клетки так малы, что,
дабы  составить такой объем, - тут старец ткнул мне в грудь одним из корней, -
их  должно собраться вместе несколько сот миллиардов, а разве можно допустить,
чтобы  сотни  миллиардов  инфузорий  имели бы единую организацию и действовали
сообща?  Только  представь  себе  этот  клеточный  рой,  и  ты  задохнешься от
омерзения!..  А  ты,  жалкий  вырожденец,  сейчас  лишишься  вершины ствола. Я
раздумал  брать у тебя черенок - вершина будет вернее. Ну-ка, Гыриус, придержи
ему корни, чтобы не брыкался!
    С  этими  словами  магистр  Аскольдис  решительно  поднял  пилу  и всерьез
нацелился на мою шею.
    Отчаянно вырываясь, я закричал:
    - Погодите!  Обезглавить  меня вы всегда успеете! Почему бы вам вначале не
взять  у  меня немного крови на анализ? Прошу вас, дайте мне последний шанс, а
потом рубите меня хоть в капусту[9]!
    Пила с острыми как бритва зубцами замерла в нескольких миллиметрах от моей
шеи. Магистр Аскольдис пытливо покосился на своего аспиранта и рявкнул:
    - Что стоишь? Думаешь, я не вижу, чего ты хочешь? Так и быть, принеси сюда
микроскоп! Я раз и навсегда докажу тебе, что разумных зоологических существ не
бывает.
    Гыриус  выскользнул  из  каюты и почти сразу вернулся. Грубо пошевелив мой
нос, он добился того, что из него вновь хлынула кровь. Собрав несколько капель
на   стеклышко,   любознательный   аспирант  сунул  его  в  мерцающий  зеленый
параллелепипед,  сильно  смахивающий  на  дохлую  медузу,  и  поднес  к  своим
зрительным листьям. На миг он оцепенел, а потом пораженно воскликнул:
    - Посмотрите, магистр! Это нечто невероятное! Плазма... мельчайшие