Код  интеллекта - 23423Р-34534S. Вид
рассудка: поверхностный, неуглубленный, с внезапными прозрениями. Неуправляемо
деятелен.    Способен    формировать   абсурдные   обстоятельства.   Усиливает
отрицательную вероятность путем принятия последовательно неверных решений.
    Смысл  создания  -  (дальше строка много раз перечеркнута и разобрать было
невозможно).
    Бытийное назначение: гений нелепости.


    В  графах  "наследственность"  и "внешность" вообще стояли прочерки, и это
было красноречивее любых характеристик. Ощутив в горле необыкновенную сухость,
я  сглотнул  и, не задав ни единого вопроса, положил каталог на стол. Теперь я
был убежден, что Всевышний дал мне эту книгу не случайно, тем более что он сам
незадолго  до этого упомянул, что случайностям в мироздании нет места. Господь
на мгновение с проницательной иронией взглянул на меня, и сказал:
    -Я  слишком  долго  держу фигуру в руке, не делая хода. Ещ„ немного, и мой
оппонент поднимет шум.
    - Пора... возвращаться?
    Всевышний кивнул.
    - Именно.  К  сожалению, как следует из расчетов, я не смогу сразу вернуть
тебя в твою эпоху, не нарушив нормальной последовательности линейного времени,
поэтому  придется  вначале отправить тебя в прошлое. Кстати, это и должно было
произойти  сразу  после  того,  как ты попал в омут. Я лишь ненадолго задержал
этот необратимый процесс.
    Мне стало жутко, и я спросил, не застряну ли в прошлом.
    - Это  исключено.  Ты  сделаешь  несколько остановок, и в конце пути вновь
окажешься  на  борту своей ракеты за несколько минут до того, как она угодит в
омут. Только на этот раз омут захлопнется раньше.
    - А омут, это...
    - Нечто  вроде служебного входа, который я открываю для себя. Одновременно
это  и клапан в скороварке, через который уходит пар. Через омут улетучиваются
лишние  кванты  и  происходит  равномерное  распределение вещества между моими
мирами... Впрочем, вс„ равно не поймешь. Ты готов?
    Я  кивнул,  ощущая  себя  по меньшей мере на краю эшафота с петлей на шее.
Всевышний наклонился и сострадательно посмотрел на меня.
    - Ты  не  о  чем  не хочешь меня попросить? Теперь мы долго не увидимся, -
сказал он ласково.
    Я пробормотал, что постараюсь не делать глупостей, во всяком случае ничего
такого,  что  нарушило  бы  общий  замысел  мироздания. Выслушав меня, Господь
грустно улыбнулся в седую бороду.
    - Твое  стремление  весьма  утешительно,  но невыполнимо, - сказал он, и в
следующую секунду что-то ослепительное вспыхнуло у меня перед глазами.
    Мне  почудилось,  что на мгновение, невероятно расширившись, я занял собой
всю  Вселенную,  вобрав в себя планетарные орбиты, затемненные звезды, шаровые
скопления  галактик,  созвездия,  квазары и туманности. Не успел я испугаться,
что  рассеюсь  на атомы, как в следующий миг оказался на совсем молодой Земле,
такой  юной,  что  она  не  разделилась  ещ„  на  континенты  и  имела  единый
праматерик.
    Праматерик  был покрыт чахлой травой и голосеменными растениями - от всего
этого  так  и  веяло незавершенностью и унынием. К счастью, я провел там всего
несколько  минут  и  не  успел  заразиться  окружающей  тоской.  Затем энергия
межгалактического  омута  сорвала  меня  с  места  и  переместила  на  орбиту,
сомкнувшись   вокруг  моего  тела  плотным  коконом.  Планета  завертелась  со
скоростью  нескольких  тысячелетий  в  секунду.  Я  видел,  как  трескается  и
расползается  в  разные стороны праматерик, а посреди океана, образуя острова,
поднимается  из  трещин  в  коре  лава.  Очевидно,  где-то  внизу  происходило
многократно описанное в учебниках зарождение жизни - моллюски, морские звезды,
двоякодышашие, амфибии, динозавры, - но, увы, с орбиты мне всего этого было не
разглядеть.
    В  какой-то  момент, пытаясь завязать шнурок, я уронил с ноги скафандровый
ботинок  и  опасливо  подумал,  уж не этим ли нарушу земную историю, к примеру
внеся  какой-нибудь  затаившийся  в  носке  вирус  (промокший в болоте носок я
уронил  вместе  с  ботинком),  но  потом  я  решил, что едва ли, говоря о моей
разрушительной  роли,  Всевышний  имел  в виду это. К тому же ботинок, падение
которого  заняло едва ли не миллион земных лет, скорее всего, сгинул где-то на
океанском дне.
    Пока  я  размышлял  об исторической роли моего носка, движение континентов
стало  замедляться,  и  я  стало  понятно,  что  сейчас  произойдет  очередная
остановка...
    * * *
    В  храме  морского  бога Посейдониуса царила полутьма. Горел лишь тяжелый,
подвешенный  на  цепях светильник. За большим каменным столом, служившим и для
жертвоприношений,  сидел  очень  старый  жрец  в пурпурной мантии. Только он -
глава  совета  и  верховный  командующий объединенными силами Атлантиды - имел
право  сидеть в храме: все прочие за совершение подобного святотатства угодили
бы в кипящее масло. Порой чадящий светильник внезапно вспыхивал - и выхватывал
из  темноты  пористое,  похожее  на  резиновую маску старое лицо со множеством
морщин и большим искривленным носом.
    Жрец  был  не  один.  Рядом с ним стоял молодой атлант в одеянии храмового
прислужника.  Однако двигался молодой человек куда решительнее и вел себя куда
увереннее,  чем  пристало  бы  прислужнику, да и тога на нем сидела плохо, как
если  бы была с чужого плеча - что наводило на мысль о несоответствии одежды и
истинного положения этого атланта.
    Жрец  пытался  разглядеть  лицо  юноши, чтобы составить о нем определенное
впечатление,  но  вместо  лица  он видел лишь светлое пятно - мешала полутьма,
губительная для его слабеющего зрения. Тогда старый жрец сказал:
    - Галлий, слова ничего не стоят, если они не подкреплены делом. Покажи мне
сво„ изобретение!
    Ни слова не говоря молодой человек подошел к столу и сдернул с него т„мное
покрывало.  Открылись  несколько бронзовых и медных полушарий, последовательно
скрепленных в единую конструкцию. Сверху располагался маятник.
    Нефтяное  масло  в  гаснущем  светильнике  вспыхнуло,  и  старый  жрец  на
мгновение увидел то, что лежало на столе.
    - Это оно, Галлий?
    - Да, мудрейший.
    - И  ты хочешь сказать, что в этом маленьком механизме, похожем неизвестно
на  что,  заключено  достаточно магии, чтобы раз и навсегда покончить с нашими
врагами критянами? - недоверчиво спросил жрец.
    Его собеседник поклонился.
    - Так  и  есть, мудрейший. Но только магия здесь не причем, я построил эту
машину,  наблюдая  тайные  силы  природы.  Мой  колебатель,  так я назвал его,
способен  пробудить  силу  земли.  Сперва  она  покроется  трещинами, затем на
поверхность  вырвется  раскаленная  лава  и  выжжет  все  вокруг, наконец весь
участок  суши  провалится в морскую пучину, - и крупный остров, даже такой как
Крит, исчезнет в гигантской воронке.
    Внимательно слушая, старый жрец чуть склонил голову набок.
    - Хм... Значит, ты утверждаешь, что в этих бронзовых полушариях содержится
нечто  такое,  что способно разгневать Посейдониуса, и он поглотит остров, где
эти шары будут лежать? А критский флот, что станет с ним?
    Изобретатель сделал презрительный жест.
    - Ту  часть флота, что находится в гавани, скорее всего затянет в воронку.
Корабли  в  открытом  море  вероятнее всего уцелеют. Но едва ли, оставшись без
гавани,  эти  несколько  десятков  жалких триер смогут представлять угрозу для
могучей Атлантиды.
    Старый жрец пожевал пустыми губами. Его слезящиеся, почти бесцветные глаза
испытующе смотрели на бронзовые шары.
    - Не  иначе,  Галлий,  как  тебе  помогли  сам  Аидус и коварная Гера. Уже
несколько  столетий великий народ атлантов ничего не может поделать с мятежным
Критом,  успевшим  позабыть,  что  он был когда-то нашей колонией. Год от года
критяне  становятся  вс„  могущественнее  и  наглей. Поговоривают, что они уже
строят лабиринт, в котором будут приносить жертвы человеку-быку. Уверен ли ты,
что не ошибаешься, и Крит действительно поглотит океанская пучина?
    Изобретатель постарался, чтобы его голос звучал тверже.
    - Клянусь  вам  своей  головой,  мудрейший.  Ошибки  быть  не  может. Крит
перестанет  существовать  спустя  четверть  часа  после  того,  как моя машина
заработает.
    Жрец  поманил молодого человека к себе и ребром дряхлой руки провел по его
шее,   словно   проверял,   крепко  ли  его  голова  прикреплена  к  туловищу.
Изобретатель  инстинктивно вздрогнул, и жрец, почувствовав это, удовлетворенно
кивнул, как если бы получил наконец нужное подтверждение.
    - Теперь я тебе верю, Галлий. Ты не похож на человека, который не ценил бы
собственной  жизни  -  следовательно,  в  известных  пределах  на  тебя  можно
положиться.  Но  я  хочу  услышать твои условия. Что ты хочешь за свою машину?
Золота, прекрасных рабынь, скакунов, пряностей? Вс„-таки золота? Что ж, мудро,
у  кого  есть золото - есть и все остальное. Сколько именно этого металла тебе
нужно? Триеру, две триеры, три? - спросил он.
    Молодой  человек  нервно  облизал  губы, очевидно опасаясь, что дрогнувший
голос выдаст его алчность. Но жреца было непросто провести, и его сухой смешок
разнесся по храму.
    - Разумеется,  деньги  ты получишь после того, как Крит исчезнет в морской
пучине...  Но  знаешь  ли  ты,  что  произойдет, если ты не сумеешь разгневать
Посейдониуса?.. Я, пожалуй, расскажу тебе одну историю. Несколько лет назад ко
мне  уже  приходил один ученый муж, поначалу внушивший мне доверие. Он клялся,
что  разработанный им новый тип парусной галеры отправит весь критский флот на
дно.  И  что  же?  Тараны его кораблей не пробивали даже бортов неприятельских
триер.   Я  примерно  наказал  этого  лжеца,  хотя  он  и  кричал  что-то  про
металлическую  окантовку  носов и треугольные паруса, которые смогут исправить
положение.  Но  у  меня правило не верить тем, кто однажды меня подвел. Прежде
чем умереть, этот человек ещ„ увидел свое сердце...
    Изобретатель чуть побледнел, но голос его прозвучал с прежней твердостью.
    - Мудрейший,  я  отлично  знаю,  чем  рискую.  Верьте,  мой  колебатель не
подвед„т.  К  тому же он уже готов и не требует никаких дополнительных затрат.
Нужно,  чтобы  верные  люди  доставили  мою  машину  на  остров,  поставили е„
где-нибудь  рядом  с  трещиной  или  у  кратера  вулкана  и запустили маятник.
Разумеется,   лазутчикам  не  следует  говорить  о  том,  зачем  это  нужно...
Извержение  начнется  столь  быстро,  что  сами  ваши  посланцы  скорее  всего
погибнут.
    Прищурившись, жрец потянулся к цилиндру высохшей рукой.
    - Занятно... Какой маятник? Этот?
    Молодой человек испуганно схватил его за запястье.
    - Осторожно, мудрейший! Не трогайте маятник, или вы погубите Атлантиду!
    - Что!  А  ну  отпусти, или я велю тебя казнить! - вспылил старик, пытаясь
вырвать  свою  руку.  - Не хочешь ли ты сказать, жалкий червь, что Посейдониус
разгневается  на  нас,  как  и  на  критян?  Народ  Атлантиды  живет  в мире с
Посейдониусом и приносит ему обильные жертвы!
    - Прошу  вас!  Не  трогайте  маятник!  -  бормотал изобретатель, борясь со
жрецом.
    В  этот момент я, Тит Невезухин, слепой волей случая перенесенный в храм и
прятавшийся  за колонной, громко чихнул, настолько неожиданно для себя, что не
успел  даже  зажать  рот  ладонью.  Великолепная аккустика разнесла мой чих по
всему храму Посейдониуса, раздробив его на эхо.
    Последствия были ужасны... Изобретатель, вздрогнув, выпустил руку жреца, и
потерявший  равновесие  старик  задел  маятник. Тот, с сухим стуком поочередно
зацепив все пять бронзовых пластин, гулко ударился в большую полукруглую чашу,
и  по храму разнесся высокий, ни на что не похожий звук. Прежде, чем этот звук
растаял,  молодой  человек  в  ужасе  прыгнул  животом  на стол и схватился за
маятник, остановив его.
    На  несколько  секунд  колоссальное здание погрузилось в такую тишину, что
слышно  было,  как  где-то  капает  вода.  По  лицу  старца начало разливаться
недоверие.
    - Ты обманул меня, мерзавец. Ты же говорил, что... - начал он.
    Но  не  успел  жрец  закончить  фразу,  как пол храма дрогнул, а в глубине
острова  зародилась мерная дрожь, похожая на движение пробуждающегося гиганта.
Отпустив  маятник,  изобретатель испуганным зайцем метнулся к дверям храма и в
панике  стал  бить  в  них плечом, стараясь любой ценой вырваться, но храм был
заперт снаружи - так велел жрец.
    - Посейдониус! - охнул старик.
    В  следующую  минуту  посреди  храма образовалась глубокая трещина, со дна
которой  поднималась  темная  лава,  и  колонны  задрожали, едва удерживая вес
массивной  крыши.  Прежде,  чем  многотонное  каменное украшение, составлявшее
часть  барельефа  потолка,  обрушилось  вниз,  я  безо  всякого перехода вновь
оказался  на орбите, а Земля вертелась внизу как ужаленная: мгновения для меня
- века для нее.
    Я  не видел, как развивались события дальше, но печальная судьба Атлантиды
известна  уже,  по-моему,  всем. В свое оправдание скажу только одно: я чихнул
безо  всякого  на то коварного умысла, а лишь потому, что моя босая левая нога
окоченела, стоя на каменном полу храма.


    Следующая промежуточная остановка произошла в окрестностях Рима в 455 году
после  Рождества  Христова.  Если  вы  хоть  немного  знаете историю, дальше в
принципе  можете  не читать - а сразу обрушивать на мою голову горы проклятий.
Для   остальных   же   напомню,   что  в  тот  год  Рим  осадили  вандалы  под
предводительством  Гейзериха,  который  вошел  в учебники как жестокосердный и
кровожадный  полководец,  способный  не моргнув глазом превратить процветающий
город  в  груду  развалин,  а его жителей - в фарш. Римляне, по своей привычке
сперва  попытались  откупиться,  чтобы он снял осаду, но Гейзерих высказался в
том  роде,  чтобы  они  не  утруждали себя: он де захватит Рим и вс„ ему и так
достанется, так как покойникам золото уже ни к чему.
    Тогда,  видя,  что  снисхождения  не  будет,  горожане  от  мала до велика
поднялись  на  стены  и с такой отчаянностью стали отбиваться от вандалов, что
те,  настроившиеся  было  на легкую победу, порядком озадачились. Все приступы
были  отбиты, осада затянулась, и захватчики, не обладавшие большим терпением,
стали склоняться к тому, чтобы отступить от города.
    Как  всегда,  когда  нужно было свалить с себя ответственность за принятие
какого  бы  то  ни  было  решения,  вандалы всей толпой собрались на равнине и
терпеливо стали дожидаться знамения, чтобы, по ситуации истолковав его, решить
откатиться ли им назад в степи или пойти на отчаянный штурм.
    Гейзерих,  важный  как  истукан  сидел  в  седле и, сложив рупором ладони,
препирался  с  небом,  требуя  явить  чудо. Но, увы, ничего примечательного не
происходило, а все трюки, которые Гейзерих, как предусмотрительный полководец,
приготовил заранее, проваливались один за другим. Так, к примеру, белая цапля,
которую  на  глазах  у  всего  войска  должен был убить в небе серый сокол, не
пожелала  вылетать  из  клетки,  равно  как  не  захотели сами собой вспыхнуть
сложенные  магической  фигурой дрова, и разгневанный Гейзерих шепотом приказал
слугам посадить греческого пиротехника на кол.
    Так  из-за всевозможных накладок сорвались все чудесные знамения, и войско
удрученно  переминалось с ноги на ногу, почесывая плоские лбы боевыми топорами
и все больше склоняясь к тому, чтобы отступить.
    И  тут, когда Гейзерих в очередной раз принялся выбивать у богов знамение,
посреди  его войска материализовался я в скафандре, разогревшемся от трения об
атмосферу.  Армия  вандалов  была довольно разношерстной. К ней в предвкушении
добычи  приблудилось  много греческих наемников, фракийцев, германцев и вообще
всякого  праздношатающегося  сброда,  облаченного  в самые диковинные доспехи,
поэтому  первоначально  на  меня  никто  не  обратил внимания, кроме какого-то
молодого воина, почти мальчишки, на повозку которого я обрушился.
    Испуганный  сопляк,  решивший,  очевидно, что я под шумок покушаюсь на его
сено,  стал  вопить  и  замахиваться  копьем.  Я  показал  жестами,  чтобы  он
успокоился,  спрыгнул  с  повозки  и  случайно  прикоснулся раскаленным плечом
скафандра  к  боку  обозной  клячи,  до  того мирно щипавшей траву. Безмозглое
непарнокопытное  встало  на дыбы и понесло. Колесный таран, в который она была
впряжена,  оторвался от упряжи и сам собой покатился с холма в сторону Римских
стен.
    Шум  от  катящегося  тарана  привлек  всеобщее  внимание.  Гейзерих, решив
воспользоваться ситуацией, привстал на стременах.
    - Видите,  таран возвращается к стенам? Боги обещают нам богатую добычу! -
завопил он и первым поскакал к стенам Вечного города.
    За  ним  с  яростными  криками  хлынуло  многотысячное  войско, не обращая
внимания на стрелы, камни и смолу. Вскоре ворота, не выдержав напора, рухнули,
и  бой  закипел  уже внутри укреплений. А ещ„ минут через десять огни пожарищ,
вспыхнувшие  сразу в нескольких частях города, сообщили мне, что сражение идет
уже на улицах.
    Дальше  я  не  смотрел:  печальный  конец  Рима слишком хорошо известен. Я
присел  на  край  телеги  -  молодой вандал давно уже умчался грабить - и стал
ждать,  пока  вновь  окажусь  на  орбите. Было ясно, что в какой бы эпохе я не
очутился  - всюду от меня будут одни лишь неприятности. Самой судьбой мне была
уготована  роль того самого стрелочника, который, оказываясь в ненужный момент
в  ненужном  месте, заворачивает поезд истории под откос. Я с горечью думал об
этом,  и с каждой минутой мне становилось все понятнее, отчего так печален был
прощальный взгляд Всевышнего.


    Материализовавшись  в следующий раз, я был готов к самому неблагоприятному
раскладу.  И,  чтобы  по  возможности  преуменьшить  исходящий  от  меня вред,
поклялся  не предпринимать совершенно ничего: не чихать, не кашлять, не пугать
лошадей, а просто стоять на одном месте, осторожно дышать носом и даже моргать
лишь по большой необходимости.
    Меня   бы  не  удивило,  окажись  я  на  поле  брани,  или  в  лаборатории
средневекового  алхимика,  который  с  перепугу  изобретет  порох,  или даже в
спальне  стареющей  нервной  императрицы,  которая,  увидя меня, откинет концы
раньше  положенного  ей  срока,  но  нет... в этот раз, что странно, ничего не
предвещало   переломного  момента  истории.  Я  стоял  на  городской  площади,
запруженной  гуляющими  обывателями.  Мужчины все были в серых и черных шляпах
или на худой конец в кепках, а их дамы носили длинные одноцветные платья и при
ходьбе  томно  опирались  на  длинные  зонты, а у кого не было зонта - на руку
спутника. Между извозчицкими пролетками попадались простейшие автомобили, и по
этому  признаку  я  определил,  что переместился в конец XIX - начало XX века.
Речь, звучавшая вокруг, была как будто славянской.
    Первые  две  минуты  я  честно стоял на месте, позволяя себе лишь моргать,
однако  моя  неподвижность  вместе  с  непривычным  для  окружающих скафандром
оказывала  воздействие  противоположное  желаемому - лишь привлекала внимание.
Гуляющие  обыватели  то  и  дело  оглядывались, а некоторые останавливались и,
уставившись  на  меня, с усилием размышляли, кто я - маскарадный или приказчик
из  мясной лавки, посланный стоять здесь для привлечения покупателей. Заметив,
что в мою сторону, с явным намерением задать мне какой-то вопрос, направляются
двое  франтов  с  любопытными  физиономиями,  а  к  ним  вот-вот присоединится
скучающий  полицейский,  торчащий  у  фонарного  столба,  я,  напустив на себя
сосредоточенный  вид,  поспешно нырнул в толпу. Теперь на меня обращали меньше
внимания,  и  вскоре  я  совершенно  успокоился,  поверив,  что в этот раз вс„
обойдется.
    С  каждой  минутой  толпа становилась все гуще, волнами прибывая с боковых
улиц.  Прохожие  сосредоточенно толкались, пытаясь пробиться к центру площади.
Догадавшись, что там сейчас произойдет какое-то знаменательное событие, я стал
проталкиваться   чере