половиной минуты позже другой. Я
понял  это  не  сразу,  а только когда обнаружил перерасход энергии. Попытался
связаться с вами, но с-связь оборвалась.
    Я застонал.
    - Ах ты, пьяный идиот! Значит, палец задрожал на кнопке? Да знаешь, что ты
сделал? Натравил меня на самого себя! Что теперь будет с тем телом?
    - Не в-волнуйтесь! Я уже отключил машину. Скоро труп исчезнет, а бластер я
з-заберу, когда буду там... вернее уже з-забрал. Ну как вам моя фо...
    Внезапно  взгляд  изобретателя  остановился,  и  Сапчук  стал заваливаться
набок.  Я  подхватил  его  и  уложил на диван, так как знал, что именно там он
вскоре будет созерцать себя спящим.
    В  любом  случае гениальный потомок грузина и марсианки вырубился вовремя,
иначе  бы я, не испугавшись темпорального парадокса, накостылял бы ему по шее.
Теперь  же  ограничился тем, что погрозил изобретателю кулаком и несколько раз
пнул хронокапсулу.
    Спустив  пар, я вышел на улицу. Погода, как почти всегда на Гандрене, была
мерзкой. Накрапывал дождь. Я поднял воротник куртки и отправился в гостиницу.


    ВОСПОМИНАНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ


    Недавно, когда я разбирал антресоли своей юпитерианской квартиры, то рядом
с  коллекцией  метеоритов,  старым  скафандром  и  пачкой  звездных карт нашел
пыльную тетрадь. Открыв е„, я обнаружил, что это корабельный журнал, который я
в„л  в первые годы космических странствий. Основные записи в журнале относятся
к  две  тысячи  четыреста  восемьдесят... (не помню уже точно к каким лохматым
годам).  Записи  в  журнале  нерегулярные,  с большими провалами между датами,
часть страниц съедена мышами, другую часть мои внуки извели за жаб, журавликов
и воздушных змеев.
    Впрочем,  уничтожено  не  вс„.  Примерно  треть  тетради уцелела. Наиболее
интересные записи я привожу здесь целиком.


    31  дек.  -  1 января. Впервые встречаю Новый год в космосе. Ещ„ несколько
дней назад отчетливо был виден Возничий, теперь же он отступил к востоку, зато
в  переднем  иллюминаторе хорошо различима цепочка звезд Персея, а в боковом -
мерцающая мешанина из Ковша Большой Медведицы, Малой Медведицы и Жирафа.
    Украсил  Мозг станиолем и натянул в каюте гирлянды. Настроение празничное,
и  вс„  бы  хорошо, если бы не насморк. Мозг перегрелся и несет полную ахинею.
Интересно,  кто  его  программировал?  Вот  сейчас я пишу дневник, а он вопит:
"Хэппи кристмас! Здоровеньки булы! Шоп мне не быть Санта-Клаусом!" Надо бы его
выключить,  но  лень вставать. Сейчас допишу журнал и открою шампанское - часы
вот-вот пробьют полночь.
    Пишу часом позже... уже в новом году.
    Роковое  невезение!  Шампанское  я  открыл  и даже с шиком. Пробка ударила
точно в окуляр и разбила оптику. Как, интересно, я теперь буду ориентироваться
во  Вселенной?  Показывать  в иллюминатор пальцем и говорить Мозгу: лети туды,
лети сюды?
    Короче говоря, с Новым годом, Тит Невезухин! Настроение испорчено.
    2  января. Заменил окуляр навигатора стеклом от старых очков, оставшихся в
ракете,  должно  быть,  от предыдущего владельца. Стекло минусовое, а зрение у
меня  плюсовое, но все равно кое-что видно. Пришлось прокладывать курс заново,
так как по какой-то причине "Блин" с него сбился.
    5   января.  Сегодня  по  моим  рассчетам  я  должен  был  достичь  Алголя
(переменная звезда бета, созвездие Персея), но, судя по его размеру в окуляре,
до него лететь не меньше недели. Странно, что я мог так сильно просчитаться.
    9  января.  Алголь  еще  далеко,  хотя  уже  отчетливо  виден.  Прочитал в
справочнике,  что  Алголь  по-арабски  означает "звезда дьявола". Ничего, я не
суеверен.
    10  января.  Алголь  занимает  примерно одну восьмую оккуляра. Визуально я
воспринимаю  его  как  две  звезды,  хотя в справочнике написано, что Алголь -
сложная  система  из  четырех  звезд.  Куда  же подевалась ещ„ пара? Думаю, ее
затмевают эти великаны.
    11  января.  Алголь  уже близко! Ура! Наконец-то можно паковать чемоданы и
готовиться к высадке на пятой по счету планете.
    Р.S.  Надеюсь,  что  мой  работодатель, назначивший мне встречу (он издает
атласы   отдаленных   миров   и   ему  нужен  разъездной  агент,  занимающийся
статистикой),  ещ„  не  передумал и вакансия не занята. Завтра утром я буду на
месте. Опоздание не так уж и велико - всего неделя.
    12  января.  Я  идиот!  Это  не  Алголь!!!  Пульсирующая двойная звезда, к
которой  я  летел  все  эти дни - дельта-Цефея, а это означает, что я сбился с
курса  и  вместо  Персея  меня  занесло совсем в другое созвездие, находящееся
несколькими  парсеками  левее!  Будь проклят этот минусовый окуляр, исказивший
всю  картину  звездного  неба! И как я раньше не обратил внимания на то, что я
изображение в иллюминаторе противоречит тому, что в окуляре?
    Делать  нечего.  Придется высадиться на седьмой по счету планете в системе
Цефея,   которая,  как  утверждает  карта,  тоже  обитаема  и  послать  оттуда
лазерограмму  моему  работодателю, сославшись на форс-мажорные обстоятельства.
Жаль, лазерограф на "Блине" не работает.
    13  января.  Я  на  Гуманаде - так называется это населенная человечеством
планета.   Целый  день  заполнял  зануднейшие  многостраничные  декларации,  в
которых,  среди  прочего  содержалось  требование составить подробнейшую опись
своего  тела,  включая заусенцы, мозоли, шрамы, белые пятнышки на ногтях (!) и
т.д.  и  т.п.  Идиотское буквоедство! Местные службы объясняют его сложившимся
обычаем,  и  от  более  подробных  разъяснений  отказываются. Зато таможенного
досмотра  не  было,  и  въездная  пошлина чисто номинальная - всего один рубль
двадцать копеек. Служащий космопорта взял мои деньги пинцетом (!) и положил их
в  специальную емкость. Это очень странно, тем более, что никаких заболеваний,
кроме сильного насморка, у меня нет. Прививок мне тоже никто не делал, если не
считать небольшого соскоба кожи с ладони.
    Устроился  в  гостинице.  Она,  хотя  и пятизвездочная, внутри удивительно
грязная,  и, хотя я не поборник сверхчистоты, когда в лифте грязи по щиколотку
и  помои  в  кухне  выплескиваются  прямо на пол, это слишком! Наш„л бы другую
гостиницу,  но,  честно  говоря,  лень:  все равно скоро улетать, только пошлю
лазерограмму издателю и мельком посмотрю планету.
    Ах  да,  вот  еще  забавная  деталь!  Нигде не могу купить мыла. Девушка в
магазине,  к которой я обратился с вопросом, демонстративно повернулась ко мне
спиной,  то  же самое повторилось и в другом отделе. Я решился пожаловаться на
продавщиц управляющему. Он вначале искренне возмутился их поведением, но когда
уяснил,  что  мне требуется именно мыло, то побагровел и стал кричать, чтобы я
убирался.
    Впрочем,  обойдусь  без  мыла, вс„ равно водопровода в номере нет, так как
назвать  водопроводом  тот  маленький краник в стене, из которого вода сочится
такими  редкими  каплями,  что  едва  можно  напиться, язык не поворачивается.
Странно,  что  они  так  экономят  воду,  ведь на планете два огромных океана,
занимающих три пятых суши и кроме этого еще дюжина морей.
    14  января.  Невероятное  вымогательство! На телеграфе, сообразив, как это
для  меня  важно,  заявили,  что  моя лазерограмма не дойдет, так как ей якобы
помешает газопылевая туманность, расположенная между Дельтой-Цефеей и Алголем.
Я  хотел  уже уйти, но догадался сунуть телеграфистке десятку, задвинув ее под
бланк.  Тотчас газопылевая туманность отодвинулась в неизвестном направлении и
перестала  мешать,  а  моя  лазерограмма  была отправлена - притом даже прежде
других.
    15  января.  За ночь насморк катастрофически усилился, и к нему добавилось
ещ„  чихание.  Уже  обчихал весь журнал (видите пятно в этом месте?) и стены в
номере.  Из  носа течет, как из водосточной трубы, и платка хватает не больше,
чем  на  пять  минут. Насморк так досаждает, что я решился обратиться к врачу,
чего  обычно  избегаю  делать,  предпочитая  лечиться водкой с перцем, луком и
чесноком.
    Больницу  нашел  почти  сразу: это низкое приземистое знание, правое крыло
которого  -  морг, а левое - операционная, из которой доносятся ужасные вопли,
так как наркоз здесь, судя по всему, не практикуется.
    Я  поднялся на второй этаж и, постучав в дверь кабинета, на котором висела
табличка   "Доктор   В.А.Астров.   Терапевт",   вошел.   Приемные   часы   уже
заканчивались, и я был единственным пациентом.
    Доктор  Астров оказался здоровенным, упитанным мужчиной, покрытым грязью с
головы  до  ног.  Немытым  телом  и  потом  от него разило так, что можно было
задохнуться. Когда я вошел, доктор, ни смущаясь окружающей обстановкой, уминал
бутерброд  с  жареной  колбасой.  Увидев  меня,  он  сильно смутился и спрятал
бутерброд в карман халата, и без того покрытого жирными пятнами.
    "Ничего  себе  санитария!  А  ещ„  медицинское учреждение!" - с омерзением
подумал  я,  озирая  позеленевшие  колбы в шкафу, паутину на потолке и полы, к
которым прилипали подошвы.
    Наконец доктор сделал вид, что меня заметил.
    - Что у вас? - спросил он.
    - Насморк!
    Я оглушительно высморкался в платок. Доктор вскочил и потряс мне руку.
    - Замечательно!  Обратившись к нам, вы проявили похвальную сознательность.
Не  сомневайтесь, ваши выделения мы соберем в специальную баночку и сопроводим
их  в  биологический  банк,  где  для них будут созданы все условия. Вам же мы
закапаем  препарат,  раздражающий  слизистую,  с  тем,  чтобы  ваш  насморк не
прекращался и дальше.
    Мне  было  не  до  шуток. Поэтому я очень сухо сказал, что мой насморк мне
досаждает, и я хочу поскорее от него избавиться.
    Доктор, мигом перестав улыбаться, пристально уставился на меня.
    - Как?  Разве  вы  пришли  не  для  того  , чтобы... э-э... закрепить свое
теперешнее состояние?
    - Издеваетесь?  Я  пришел  как  раз затем, чтобы вы помогли мне прикончить
сопли! - едва не завопил я.
    От ужаса эскулап уронил со стола банку с карандашами.
    - Давайте  сделаем  вид,  что  вы ничего не говорили. Я не преступник и не
пойду на очевидное нарушение клятвы Гиппократа, - испуганно сказал он.
    Едва  сдержавшись, чтобы не вспылить, я повернулся и пошел к двери. Доктор
догнал меня.
    - Обождите! Можно задать вопрос?
    - Нельзя!
    - Вы ведь не местный, не с Гуманады?
    - Нет.
    Доктор удовлетворенно кивнул.
    - Так  я  и  подумал.  Вы  мне  с  самого начала показались странным. И об
истории нашей цивилизации вы, разумеется, ничего не знаете?
    - Абсолютно.
    Неожиданно доктор выглянув в коридор и запер дверь на ключ.
    - Не возражаете? Не хочу, чтобы нас потревожили.
    Я пожал плечами. Доктор снова прошел за свой стол и сел.
    - Моя фамилия Астров, как у чеховского героя, - сказал он.
    - Знаю, - кивнул я.
    - И  как  тот  доктор,  я  идеалист.  Верю,  что  история  человечества не
прервется,  что  оно не уничтожит само себя и будет плодотворно и созидательно
существовать  во  Вселенной. Что люди перестанут быть бичом галактик, вырубать
леса,  стрелять  в  животных,  выращивать  скот на убой, высверливать планеты,
грабить ископаемые, и вообще научатся жить по иным принципам, более гуманным и
справедливым  по  отношению  ко всему, что нас окружает. Я понимаю, что говорю
лозунгами, но это мое искреннее убеждение.
    - Не понимаю, какая связь между насморком, который вы не желаете лечить, и
вашими принципами, - сказал я.
    - Связь  здесь  самая  прямая.  Ведь я не просто так спросил, знаете ли вы
историю нашей планеты. Хотите послушать?
    Я взглянул на часы и присел на клеенчатую кушетку. Доктор Астров, чумазый,
потный, ходил мимо меня по кабинету и, оживленно жестикулируя, говорил:
    - Когда  мы сто двадцать лет назад заселили Гуманаду, здесь Бог знает, что
стало  твориться.  Хищения, коррупция, произвол. Хапали все, что плохо лежало.
За  несколько лет продали весь газ, все леса, всю нефть, даже плодородный слой
почвы  и тот срыли и толканули на сторону. Украли даже целое море - превратили
в  химический порошок, погрузили на ракеты и увезли куда-то. Стали смотреть по
бумагам,  а  там  сплошные приписки и ничего не понятно: люди помнят, что море
было, а по реестру выходит, что не было.
    Я  вспомнил,  как  неважно  планета  выглядела  с  орбиты и поверил своему
собеседнику.
    - Да,  зрелище  удручающее.  Конечно,  дальше  вы  расскажете, как крупные
монополисты,  отвечающие  за  газ,  нефть  и  руды  грызлись с правительством,
которое в свою очередь думало лишь о том, чтобы набить карман? - спросил я.
    - Вс„-таки читали нашу историю? - с подозрением спросил доктор.
    - Нет, просто везде одно и то же.
    Астров задумчиво кивнул.
    - Действительно,  корпорации  грызлись  друг  с другом и с правительством.
Законы перемалывали в своей мясорубке невиновных или мелких воришек, зато были
снисходительны к настоящим преступникам. Насилие стало нормой жизни, и на него
смотрели  как  на  нечто  обыденное. Киллера найти было проще простого: стоило
послать  анонимное  сообщение  по  электронной  почте  и об остальном можно не
беспокоиться - плата была невысокой, а многие киллеры работали и даром, просто
из  любви  к  искусству.  Более того, появилась даже киллерская специализация:
одни  работали  по мафиози, другие - по зажившимся на свете старикам, третьи -
по  домохозяйкам,  четвертые  - по людям богемы и искусства, пятые - по членам
правительства,  шестые  -  по  главам  монопольных корпораций и так далее. И у
каждого,  разумеется,  были  свои  тарифы  и  свой  электронный  адрес.  Кроме
киллеров,    для   которых   это   было   профессией,   вскоре   появились   и
дилетанты-любители.  Для  них  даже  придумали  слово  "уничтоженцы". Вы о них
слышали?
    - Нет.
    - Ничего  особенного.  Это  были  самые обычные обыватели, у которых крыша
поехала  на почве насилия и общего произвола. В один прекрасный день они брали
бластер,  выходили  на  улицу  и  открывали  беспорядочную пальбу по прохожим.
Прежде,  чем  их  обезвреживали,  успевали  убить  десять,  двадцать, тридцать
человек.  Вскоре  волна  насилия  превратилась  почти в эпидемию: из бластеров
палили  практически  все  -  даже  подростки  и  женщины: первые насмотревшись
гипнофильмов,  вторые  -  из  мнительности, когда им мерещилось, что случайный
человек, вошедший вместе с ними в лифт, решил на них напасть. Хотя после шести
вечера  из  дома  никто  уже  не  выходил, все равно морги были переполнены, а
средняя  продолжительность  жизни  сократилась  до  тридцати пяти лет. Наконец
правительство  запретило  бластеры,  но  это  мало  что  изменило. Люди быстро
обнаружили,  что  даже  самым  обычным кирпичом можно вышибить мозги ничуть не
хуже, чем из бластера. Вы со мной согласны, что можно?
    - Вполне.
    Я  с  опаской  смотрел на брызжущего слюной здоровяка, кометой носившегося
мимо  меня,  и, пожалуй, не очень удивился бы, если бы он извлек откуда-нибудь
этот  самый  кирпич и решил поставить эксперимент на мне. Пробежав по кабинету
еще кругов десять, доктор Астров продолжал:
    - Наконец  наступил  момент,  когда  цивилизация  на Гуманаде оказалась на
грани  самоуничтожения.  Всеми  умами овладела безысходность. Казалось, выхода
нет, но тут появился он, Евлогий Зачатьевский, самый светлый и бескорыстный ум
во  Вселенной,  -  на глаза доктора навернулись слезы, которые он быстро вытер
ладонью,  -  В юности Евлогий учился в семинарии, занимался философией, вел на
телевидении  популярную  дискуссионную передачу, а, став главой правительства,
решительно  разогнал  всю  коррумпированную верхушку и сумел воплотить в жизнь
уникальную  систему,  существование  которой доказал прежде теоретически и под
которую подвел философскую базу евлогианства.
    - Как,  как?  Евлогианства?  - переспросил я с иронией, но тотчас прикусил
язык, увидев, какой взгляд бросил на меня доктор.
    - Не  осуждайте  то,  чего не понимаете! Евлогий рассуждал так: отчего мы,
люди,  портим  вс„,  к чему не прикоснемся? Что в нашей природе уподобляет нас
расползающемуся мазутному пятну и с чем в первую очередь нужно бороться? Каким
образом  человечество,  популяция  в  общем-то  во  вселенских масштабах очень
небольшая,  даже  крошечная,  ухитряется  замусоривать,  портить и приводить в
негодность  целые  галактики?  Почему там, где прошли мы, нарушается гармония,
кажущаяся  такой  устойчивой?  В  чем,  наконец, состоит главная причина нашей
порочности - биологической, моральной и популяционной? Вот вы как думаете?
    - Ну  и  в чем же? - нетерпеливо спросил я, не желая затевать ненужный мне
диспут.
    При  закрытых  окнах  и  дверях  трудно было выносить исходящий от доктора
запах, к тому же я вдруг сообразил, что таможню могут запереть на ночь и тогда
снова придется ночевать в гостинице, о которой и вспоминать было неприятно.
    Доктор Астров перестал бегать и вперил в меня проницательный взгляд.
    - Евлогий доказал, что причина нашей вселенской порочности... - тут доктор
сделал  внушительную  паузу и поднял вверх палец: - в том, что люди не уважают
живое!
    - В каком смысле? - удивился я.
    - Во  всех.  И  как процесс, и как явление, и как обобщающую категорию. Мы
потребительски  относимся  к  другим  видам  биологических существ и средам их
обитания,  а  в  конечном счете презираем и человеческую жизнь. Как следствие,
наша  цивилизация держится на убийстве, разрушении и насилии, а это вс„ верные
спутники  смерти,  влекущие  человечество  к самоуничтожению. Вот, собственно,
основная доктрина его философии, упрощенная, разумеется.
    - Ну и как же ваш Евлогий Зачатьевский боролся с глобальным неуважением? -
спросил я.
    - Я  знал,  что вы заинтересуетесь! - восторженно воскликнул доктор. - Его
метод  был  гениально прост! Евлогий отменил на нашей планете все христианские
заповеди,  все  гражданские  законы,  предписания  морали,  всю  эту ненужную,
изжившую себя рутину - и вместо нее подарил миру ТАУЖ!
    - Что? - спросил я.
    - ТАУЖ  -  Тезис Абсолютного Уважения к Жизни. Ко всякой жизни. Внешне это
заключается в полном запрете на убийство.
    - Ну это везде запрещено, - возразил я.
    - Ничего  подобного.  В  других мирах, по судебной терминологии, убийством
считается  лишь сознательное преднамеренное уничтожение человека или мыслящего
гуманоида.  А  у  нас убийство - это любой процесс, связанный с лишением жизни
всего,  что ей наделено. Нельзя убивать не только существо наделенное разумом,
что  само  собой разумеется, но и животное, птицу, рыбу, гусеницу, вообще вс„,
что  входит  в  понятие  живого. Нельзя даже сорвать лист с дерева, ибо, делая
это, мы совершаем в отношении растения убийство отдельной его части.
    - То  есть  между убийством человека, дождевого червя или сломанным кустом
нет никакой разницы? - удивился я.
    - Абсолютно.  Убийство есть убийство вне зависимости от объекта, насилие в
отношении  которого совершается. Даже микробов у нас запрещено истреблять, так
как научно доказано, что они тоже являются живыми биологическими существами.
    - Так вот почему я не мог купить мыла! - воскликнул я.
    - Вы  очень  рисковали.  Вас  могли  привлечь  за оскорбление общественной
нравственности.  Только  подумайте,  что,  мыля  руки или принимая аспирин, мы
убиваем  разом  миллиарды  живых  существ.  По  той  же  причине  мы перестали
убираться  в  наших  жилищах, и мыть полы - ведь на каждом сантиметре пола или
стен  кипит  микроскопическая  жизнь,  для  которой  тряпка с хлоркой стала бы
трагедией.   Встократ  лучше  страдать  от  грязи  (к  этому,  кстати,  быстро
привыкаешь), чем ощущать себя убийцей невинных биологических созданий.
    - Как  же  вы  ухитряетесь  так  жить?  -  ужаснулся  я.  - Неужели вам не
случалось  прихлопнуть сгоряча муху или разжевать вместе с яблоком гусеницу? И
что же, вас теперь считают убийцей?
    - Вы  правы.  Такое  порой  происходит, - угрюмо признался доктор. -Каждый
провинившийся,  даже  если  поступок  его  не  заме