неожиданно взорвалась у меня  в  мозгу  однажды
вечером, когда я, лежа на спине, разглядывал сквозь прутья клетки незнакомые
созвездия, а плот  подо  мной  тихонько  покачивался  на  волнах.  Я  лежал,
обсасывая эту мысль и так и сяк. Стоило ей появиться, и неуемная часть  моей
души вцепилась в нее, как удав в жертву, которую  собирается  проглотить,  и
теперь я знал, что она не отпустит до тех пор, пока я либо не преуспею в  ее
осуществлении, либо не смогу убедиться в невыполнимости задачи.

Глава 8

   На десятое утро после этого дня мы наконец увидели  землю,  и  к  полудню
стало ясно, что вполне можем достигнуть ее сегодня же к вечеру.  Стоило  мне
заметить темную  полоску  у  самого  горизонта,  и  я  готов  был  буквально
расцеловать ее. Как мы с девочкой ни старались, все  равно  невозможно  было
насытить всех нас троих подводной мелочью, и  меня  неотвязно  грыз  острыми
зубами страх, что, когда выдастся случай сбежать, мы  будем  слишком  слабы,
чтобы им воспользоваться. Плот  направлялся  к  бухте,  где  к  воде  плавно
спускался широкий пляж; за пляжем высились окутанные дымкой холмы, а у входа
в бухту виднелись две большие скалы.
   Вскоре после полудня ящерицы  выстроились  вдоль  того  края  плота,  где
виднелся акулий плавник, и принялись скручивать листья, которые я видел  еще
в самом начале нашего путешествия. Они бросали маленькие  зеленые  шарики  в
акулу, и там, где эти растительные комочки касались воды,  тут  же  начинали
расползаться молочно-белые пятна, которые плыли вместе с  плотом,  напоминая
расцветающие в воде цветки. Ящерицы продолжали бросать в воду зеленые шарики
до тех пор, пока  вокруг  плавника  не  образовалось  внушительных  размеров
молочно-белое пятно.
   Неожиданно  плавник  дернулся,  изменил  направление  движения  и  быстро
двинулся прочь от нас, да так быстро, что вскоре  я  потерял  его  из  вида.
Оглянувшись, я увидел всплывающих брюшками вверх маленьких  рыбок  там,  где
вода побелела от зеленых шариков.
   В итоге мы полувплыли-полуврулили в бухту без нашего огромного попутчика.
Вода в бухте была спокойной, как в озере в безветренный день, и  удивительно
прозрачной. Я  видел  песчаное,  кое-где  поросшее  водорослями  и  усеянное
ракушками  дно.  Глубина  составляла  не  менее  пятидесяти  футов,  хотя  и
казалось, что дно значительно ближе.
   Глубину бухты я смог определить благодаря корням под днищем  плота,  ведь
своей длиной  они  приблизительно  соответствовали,  если  не  превосходили,
деревьям, росшим на плоту и заменявшим паруса. Мы  остановились  в  двухстах
или более ярдах от берега, поскольку "корни" зацепились за дно и  остановили
плот.
   Ящерицы тут  же  принялись  нырять;  мне  показалось,  что  за  какими-то
крупными устрицами. Раковины достигали фута в длину, и когда я  поднял  одну
из первых, оказавшихся на плоту, то был поражен ее весом. Эта штука,  должно
быть, весила никак не менее двадцати фунтов.
   Под действием солнца и воздуха  раковины  вскоре  начали  открываться,  и
ящерицы тут же принялись выковыривать моллюсков и заглатывать их чуть ли  не
целиком.
   Тем же самым занялись и девочка, и Санди, да  и  я  сам.  Вкус  мяса  был
просто превосходен, и мы едва не лопнули от переедания; я догадался  вовремя
остановиться сам и остановить девочку, которая ела сама и кормила  Санди.  Я
боялся, что у нас  после  продолжительного  полуголодного  периода  наступит
расстройство желудка.
   Но если не считать небольших неприятных  ощущений  через  час  или  около
того, ничего страшного со мной не произошло, а девочка и Санди вообще  никак
не  отреагировали  на  переедание.  Поэтому  я  позволил  им  поступать  как
вздумается - пусть едят сколько хотят. В итоге за несколько последующих дней
мы, в изобилии употребляя моллюсков,  наконец  "закормили"  наш  мучительный
голод.
   Нам позволяли набивать животы круглые  сутки  -  Санди,  девочку  и  меня
выпустили из клеток незадолго до того, как мы встали  на  якорь,  и  с  того
момента ни одна из ящериц не побеспокоилась загнать нас обратно.  Когда  мой
голод наконец утих, я все чаще стал раздумывать  над  тем,  как  убежать.  Я
подолгу стоял на краю плота и смотрел на песчаный пляж. Как я  уже  говорил,
он был всего в паре сотен ярдов от нас, но с таким же успехом мог бы быть  и
в паре сотен миль. Иного способа, кроме  как  вплавь  добраться  до  берега,
просто не существовало. Но даже если бы девочка и  смогла  преодолеть  такое
расстояние,  а  Санди  доплыл  бы  до  берега  с  моей  помощью,  любой   из
людей-ящериц наверняка мог дать нам девять десятых расстояния форы и все  же
успеть вернуть нас до того, как  мы  достигли  бы  берега.  Они  мелькали  в
прозрачной воде, как зеленые ракеты.
   Но я не сомневался, что способ сбежать все же существует. Хотя  придумать
его для себя одного по-прежнему не мог, а  когда  включал  в  уравнение  еще
двоих "неизвестных" -  голова  отвечала  по-настоящему  зверской  болью.  Но
теперь я просто не мог их бросить.  Ни  леопард,  ни  девочка  без  меня  не
способны выжить. Так что бежать мы должны втроем.
   Я стоял и смотрел, как мелькают под водой зеленые тени.  Я  даже  немного
завидовал им, но тут краем глаза заметил быстро движущуюся  темную  тень,  и
тут же люди-ящерицы начали стремительно выпрыгивать из воды на плот.  Успели
все, кроме одной. В прозрачной глубине она была мгновенно проглочена  то  ли
той самой акулой,  что  сопровождала  нас  все  это  время,  то  ли  другой,
приплывшей ей на смену, - как бы то ни было, у нас снова появился смертельно
опасный компаньон.
   Ящерицы стояли на палубе  и  смотрели  на  акулу.  В  прозрачной  глубине
огромный морской хищник напоминал  атомную  подводную  лодку.  Теперь  акула
курсировала вокруг плота, проплывала  мимо,  круто  разворачиваясь  и  снова
возвращаясь к нам, с явным нетерпением ожидая следующую жертву.
   Я бросил взгляд на внушительную кучу зеленых листьев на плоту. Но ни одна
из ящериц даже не попыталась подойти  к  ней,  и  через  мгновение  я  понял
почему. Было совершенно ясно, что выделяющееся из листьев  в  воду  вещество
было сильным ядом. Они могли абсолютно безбоязненно  бросать  его  за  борт,
пока плот двигался вперед, уходя от отравленного места. Но здесь,  в  бухте,
отравив воду, они очень нескоро смогут вновь нырять за устрицами.
   Я ждал. Акула продолжала кружить вокруг плота. Ящерицы  ждали.  Я  просто
кипел от злости. Появление акулы являлось еще одним препятствием для  нашего
побега. В то же время я  был  удивлен  очевидной  беспомощностью  ящериц.  Я
считал, что у них должен быть план на случай подобной ситуации. Но  никакого
плана не было. Видимо, они  просто  ждали,  когда  акуле  надоест  бесцельно
кружить и она уберется туда, откуда приплыла.
   Однако если это была та же самая акула или  даже  просто  хищник  той  же
породы и темперамента, что и  акула,  преследовавшая  плот  во  время  всего
плавания, она едва ли вот так сразу возьмет да  уплывет.  Ведь  я  видел  ее
следовавшей за плотом много дней подряд.
   Самым мрачным во всей этой истории было то, что ящерицы даже не  пытались
обсудить сложившееся положение. Хотя  мне  до  сего  момента  и  не  удалось
заметить, чтобы они общались между собой, я все это  время  полагал,  что  в
случае необходимости они все  же  как-то  смогут  обмениваться  информацией,
чтобы решить неотложные вопросы. Теперь же  мое  предположение  развалилось,
как песочный замок. Ящерицы еще некоторое  время  наблюдали  за  акулой,  но
потом  вновь  стали  вести  себя  так,  будто  находятся  в  открытом  море:
разлеглись на  бревнах  и  принялись  шарить  руками  под  водой  в  поисках
крошечной  морской  живности.  Единственным  свидетельством  нестандартности
ситуации стало то, что никто из них  так  и  не  побеспокоился  загнать  нас
обратно в клетки.
   Пришла ночь, но ничего не изменилось. На следующий день акула по-прежнему
кружила вокруг плота, а ящерицы оставались на палубе. На третий день,  около
полудня, ситуация начала меняться.
   Незадолго до того как солнце достигло зенита,  одна  из  ящериц,  лежащих
возле того  самого  края  плота,  около  которого  находилась  акула,  вдруг
поднялась на ноги. Человек-ящерица несколько секунд просто стоял  и  смотрел
на рыскающую в воде акулу, а потом вдруг начал  подпрыгивать  на  месте.  Он
слегка сгибал ноги в коленях и чуть подпрыгивал вверх и вниз,  как  человек,
стоящий на доске и готовящийся нырнуть с вышки.
   Он подпрыгивал без  остановки  и  с  какой-то  задумчивой  монотонностью.
Другие ящерицы вроде бы не обращали на него никакого внимания,  но  примерно
через полчаса или  около  того,  когда  я  снова  взглянул  в  его  сторону,
отвлекшись на некоторое время, я увидел, что теперь  подпрыгивает  еще  одна
ящерица, до этого лежавшая футах в десяти от первой. Они двигались в  едином
ритме, одновременно подпрыгивая и опускаясь, как будто  их  обоих  методично
выталкивала в воздух одна и та же невидимая пружина.
   Через  час  подпрыгивали  уже  четверо.  Постепенно  к  их  безмолвным  и
непрекращающимся движениям присоединялись остальные, и к  середине  дня  все
ящерицы влились в этот беззвучный танец.
   Тем временем акула, то ли заметив их на краю  плота,  то  ли,  что  более
вероятно, привлеченная вызванной их движениями и передавшейся сквозь  бревна
в воду вибрацией, теперь буквально металась  вдоль  самого  края  плота  так
близко, что казалось - до нее можно дотронуться рукой.
   Внезапно, когда акула в очередной раз проносилась мимо,  одна  из  ящериц
вдруг бросилась в воду прямо акуле на спину, и.., в мгновение ока в  воздухе
оказалась целая толпа сигающих за борт ящериц.
   Я подбежал к краю плота и заглянул вниз. Теперь акула была у  самого  дна
бухты  и  быстро  удалялась  от  плота.  Но  ящерицы,  похожие  на  покрытых
зеленоватой чешуей псов, повисших на быке, буквально облепили ее. Их  мощные
челюсти вырывали целые куски невероятно прочной акульей кожи,  и  под  водой
расплывалось большое прозрачное облако крови. Правда, не только  акульей.  Я
видел, как огромный ходящеперый хищник  ухватил  одну  из  ящериц  зубами  и
буквально перекусил пополам.
   Затем битва сместилась в сторону открытого моря,  и  я  потерял  акулу  и
ящериц из вида. Очевидно, рефлексы погнали гигантскую хищницу туда, где было
глубже.
   Несколько мгновений я просто стоял и смотрел им вслед, затем в  голове  у
меня промелькнули все выгоды возникшей ситуации.  Я  подбежал  к  девочке  и
схватил ее за руку.
   - Пошли, - сказал я. - Пошли, нам нельзя упускать шанс! Сейчас,  пока  их
нет, мы можем доплыть до берега.
   Она не ответила, просто смотрела на меня. Я взглянул на Санди.
   - Санди, пошли!
   Он пошел. Девочка тоже. Она  вроде  бы  и  не  отставала,  но,  с  другой
стороны, всего лишь позволяла мне тянуть ее за собой к обращенному к  берегу
краю плота, то есть к носовой его части.
   - Нам нужно доплыть до берега! - крикнул я ей. - Если не умеешь плавать -
держись за меня. Поняла?
   Последнее слово я проорал ей прямо в ухо так, будто она была  глухой,  но
она опять лишь взглянула на меня. Она не задерживала меня, но и не помогала.
Меня вдруг пронзила ледяная мысль,  что  я  в  очередной  раз  оказываюсь  в
ситуации, когда хочу проявить заботу о ком-то. Почему, если на то пошло, мне
просто не нырнуть в воду и не бросить ее - ее, а заодно и леопарда? Важно не
то, что я спасу чьи-то жизни, а то, что выживу сам.
   Но я не мог так поступить. Мне даже  думать  не  хотелось  о  том,  чтобы
уплыть на берег одному, а их оставить здесь. Но в таком случае  ей  придется
кое-что сделать, а не просто стоять, не пытаясь предпринять активных попыток
добраться до  берега.  Я  постарался  объяснить  ей  это,  но  мои  старания
напоминали разговор с глухонемой, не желающей задуматься о своем будущем.
   Я был близок к отчаянию. Я уже готов был просто столкнуть девочку в воду,
когда на плот взобралась первая из ящериц и наш шанс сбежать был упущен.
   Я сдался и, повернувшись, принялся смотреть, как они выбираются  из  воды
на бревна. Первыми  вернулись  те,  кто  в  схватке  получили  ранения.  Они
поодиночке вылезали из воды и тут же ничком падали  на  палубу  и  замирали,
будто кто-то их оглушил.
   Ящерицы возвращались на протяжении получаса. Последняя дюжина вернувшихся
на плот были очень сильно изранены. Трое из них чуть позже умерли, и их тела
просто столкнули в воду. Во второй половине дня их подхватил прилив и к утру
унес  в  неизвестном  направлении.  Наверняка  в  воде   обитало   множество
пожирателей падали.
   На  следующее  утро  ящерицы  не  сразу  приступили  к   ловле   раковин.
Несомненно, что они выиграли сражение с огромной акулой,  хотя  при  этом  и
погибло не меньше десятка их  сородичей.  Но,  похоже,  схватка  изрядно  их
утомила. Когда взошло солнце, я увидел в  прозрачной  воде  бухты  множество
небольших акул длиной не более  двух-трех  футов,  бешено  шныряющих  вокруг
плота и все еще  взбудораженных  кровью  и  клочьями  мяса,  оставшимися  от
сражения предыдущего дня. Санди, девочка и я все еще оставались вне  клеток,
и я уже начал надеяться, что, возможно, теперь мы все время будем оставаться
на свободе. Меня это вполне устраивало, хотя, конечно, я в любой момент  мог
бы выбраться из клетки с помощью своего складного ножа, а  потом  освободить
девочку и Санди.
   Мне было совершенно непонятно, что  так  долго  удерживает  вокруг  плота
маленьких акул. Кормиться им здесь явно  было  нечем.  Позже  той  же  ночью
разразился первый из виденных мной на этом море штормов  -  самый  настоящий
взрыв атмосферной энергии, очень похожий на тропическую  бурю  с  ливнем.  И
тогда я понял, почему они все еще с нами.
   Ветер поднялся  в  середине  дня,  и  небо  постепенно  заволокло  белыми
облаками, которые все густели и темнели до тех пор,  пока  дневной  свет  не
сменился неурочными сумерками. Затем ветер стих и вода под нами вдруг  стала
какой-то очень вязкой и  плотной.  Плот  качнулся,  царапая  по  дну  своими
корнями, едва не опрокинутый дошедшим до  нас  откуда-то  из  водных  глубин
толчком, хотя мы не чувствовали ни малейшего дуновения ветра.
   Затем начали сверкать и грохотать молнии и гром - где-то в облаках высоко
над нашими головами, но в то же время и далеко, над открытым морем. Внезапно
поднялся неизвестно откуда взявшийся холодный ветер,  дующий  в  направлении
берега и усиливающийся по мере того, как сгущался сумрак. Шум и ярость  бури
нарастали, она  приближалась  к  нам,  опускаясь  все  ниже  и  все  плотнее
прижимаясь к поверхности моря. Когда исчезли последние проблески  солнечного
света, оставив нас в непроглядной тьме, буря  обрушилась  на  нас  в  полную
силу, и мы во мраке припали к бешено подпрыгивающему и  раскачивающемуся  на
волнах плоту.
   Я нашел себе место между служащими нам "парусом"  деревьями  и  втиснулся
между ними, одной рукой обняв девочку, а другой придерживая  Санди.  Девочка
дрожала от страха и тряслась от холода, поскольку сверху на  нас  непрерывно
изливались потоки  холодного  дождя.  Леопард  же  переносил  все  испытания
стоически, плотно прижимаясь ко мне, но ни на  дюйм  не  двигаясь  с  места.
Неподалеку от нас, также  закрепившись  между  деревьями,  стояли  несколько
ящериц. Куда подевались остальные, я не имел ни малейшего понятия. В  полной
темноте можно было разглядеть только того, кто находился прямо перед носом.
   Вспышки молний напоминали взрывы, причем в голове. После того как угасало
ослепительное сияние  очередной  вспышки,  сцена,  которую  она  только  что
осветила перед тем как исчезнуть, еще с секунду сохранялась на сетчатке и  в
памяти. Я продолжал видеть дикие рывки отчаянно упирающегося плота -  и  еще
более дикие волны в бухте; видна была не только поверхность воды, но и  дно,
поскольку временами  плот  вставал  почти  вертикально,  и  тогда  мы  могли
смотреть на бушующую пучину сверху вниз.
   В воде кишмя кишела всяческая видимая  при  вспышках  молний  и  отчаянно
мечущаяся туда-сюда морская живность. До сих пор я никак не мог понять,  что
привело в бухту мелких акул уже после  того,  как  битва  с  большой  акулой
закончилась. Теперь же я неожиданно понял, что именно. Похожая  на  какую-то
гигантскую разбухшую от воды, перекатывающуюся туда-сюда по дну бухты массу,
терзаемая бурей и  роем  более  мелких  вгрызающихся  в  остатки  туши  рыб,
огромная акула, теперь уже мертвая, снова была с нами.
   Погибла она не в тот момент, когда ящерицы закончили свою схватку с  ней,
иначе скелет акулы уже давно был бы обглодан дочиста. Должно быть,  она  еще
некоторое время жила, слабо отбиваясь от своих, готовых  сожрать  ее  заживо
сородичей, и лишь несколько часов назад наконец издохла от  потери  крови  и
сил.
   И теперь, как покойник, вернувшийся на место преступления, она  благодаря
буре и дующему с моря ветру снова присоединилась к нам. По прихоти стихий ее
не просто принесло обратно в бухту, но  еще  и  прибило  прямо  к  подводным
корням нашего плота. Теперь я, вцепившись в стволы деревьев слева  и  справа
от меня и вглядываясь в воду при каждой вспышке молнии,  находился  всего  в
каких-нибудь пятидесяти футах по прямой от того места, где  рвали  на  части
то, что осталось от мертвой туши, другие  акулы  и  прочие  рыбы  длиной  по
пятнадцать, а то и  двадцать  футов,  которые,  по  сравнению  с  гигантской
акулой, казались просто крошечными, но на мой взгляд были очень крупными. Их
присутствие просто выводило меня из себя. Даже если бы у нас и появился шанс
бежать, когда на плоту не останется ящериц, надежды на то, что  нам  удастся
доплыть  до  берега  сквозь  этот  плотный  частокол  акульих  челюстей,  не
оставалось ни малейшей.
   Затем все вокруг вдруг осветила очередная вспышка молнии, и я увидел, что
подводные стервятники исчезли. До этого полуобглоданная туша огромной  акулы
перекатывалась по дну под воздействием волн  и  рывков  пожирателей  падали,
теперь же  она  лежала  на  дне  бухты  совершенно  неподвижно  и  в  полном
одиночестве. Я недоуменно заморгал и стал ждать следующей вспышки. Я  просто
глазам своим не верил.
   Со следующей вспышкой наконец наступило прозрение, а с ним  пришел  конец
акульей туше, плоту, ящерицам и всему остальному. При  следующей  вспышке  я
увидел, как тушу акулы заслоняет темный силуэт как минимум вдвое больше ее -
темная, похожая на подводное облако туша А еще стало видно  высунувшееся  из
воды и кажущееся белым на фоне черных волн сероватое и  толстое  как  канат,
которыми швартуют суперлайнеры, щупальце. Оно взметнулось высоко вверх,  как
телефонный столб, футов на двадцать возвышаясь над  дальним  от  нас  концом
плота.  Мгновение  спустя  плот  содрогнулся  словно  под  ударом  какого-то
исполинского топора, и тот его конец, где находились мы, начал подниматься в
воздух.
   При очередной вспышке молнии стало видно, как огромное щупальце, обхватив
дальний конец плота, тянет его за собой под воду.
   Ждать времени не было, не было его и на то, чтобы уговаривать этих  двоих
следовать за мной. Я крикнул Санди в ухо, чтобы он следовал за мной,  дернул
девочку вслед за собой и прыгнул в воду. Вода сомкнулась надо мной, и я едва
не захлебнулся, но вскоре вынырнул,  по-прежнему  сжимая  руку  девочки,  и,
увидев при следующей вспышке полоску пляжа, погреб к берегу.
   Совершенно не помню, как добрался до берега. Казалось, я плыву уже  целую
вечность, таща за собой девочку. Но в конце концов окружающая мокрая чернота
швырнула нас вперед, в темноту,  и  через  долю  секунды  мы  шлепнулись  на
твердый ровный песок. Даже несмотря на то, что от удара у  меня  перехватило
дыхание, я все же догадался проползти как можно  дальше  вперед,  волоча  за
собой девочку. И только отползя от воды на приличное расстояние,  я  наконец
сломался и позволил себе упасть на песок,  одной  рукой  по-прежнему  сжимая
запяс