ее, он должен бы был поднять ужасный
шум, пытаясь привлечь мое внимание, чтобы  я  подошел  и  выпустил  его.  Но
никакого шума я не слышал.
   Я проехал наверное еще ярдов двадцать или около того, прежде  чем  внутри
меня  внезапно  разлилось  какое-то  пустое,  неприятное  чувство.  Тогда  я
развернул джип и снова помчался вниз к лагерю.
   Чтобы все понять, мне даже не потребовалось выходить из  машины.  Картина
была совершенно ясной. С расстояния в двадцать футов я увидел,  что  лобовое
стекло пикапа лежит на капоте, издали похожее на  стекло  очков,  потерянное
каким-то великаном. Санди каким-то образом ухитрился выдавить его из рамы. И
убежал.
   Я точно знал, куда. Я вытащил  полевой  бинокль  и  принялся  осматривать
ведущий  к  круглому   дому   крутой   склон.   Крошечные   темные   фигурки
эксперименталов были уже больше чем на полпути к вершине. Ниже их я  сначала
ничего не заметил - но потом мне в глаза бросилось  какое-то  движение.  Это
был Санди, мчащийся вверх по склону, чтобы присоединиться  ко  мне  у  депо,
где, как он, должно быть, рассчитывал, находился я. Причем несся  он  не  по
более пологому, но и более длинному склону, по которому я спускался в джипе,
а прямо вверх по кратчайшему маршруту, так что его путь  вскоре  должен  был
пересечься с путем, по которому двигались обитатели деревни.
   И он продолжит взбираться  наверх.  Если  эксперименталы  не  станут  ему
препятствовать, он просто пробежит  мимо.  Но  если  только  они  попытаются
остановить его, он будет убивать их до тех пор, пока не убьют его самого.  И
все равно до последней минуты будет стремиться прорваться наверх.
   Верный мой дурачок! Там, куда он направляется, его не ждет ничего,  кроме
гибели, но, даже и знай он это, он все равно ни за что  не  остановится.  Но
сейчас я ничего не мог для него сделать. У меня не было времени даже  думать
о нем. Мне следовало думать о восьми людях и о судьбах целого мира.
   Я снова развернул джип и рванул  вверх  по  склону.  Лучшее,  что  я  мог
сделать.  Учитывая  отделяющее  меня   от   депо   расстояние,   становилось
проблематичным успеть туда раньше эксперименталов.
   Теперь мои мысли были полностью заняты  текущими  картинами  расположения
сил шторма времени. Я видел, что нужная  мне  картина  как  раз  и  начинает
формироваться.  Конечно,  пока  я  этого  наверняка  сказать  не   мог,   но
расположение было настолько близко к желаемому, насколько я мог рассчитывать
в такое ограниченное время, которым мы сейчас располагали. Картина полностью
сформируется буквально через считанные секунды после того, как я доберусь до
вершины.
   Пока же мне не оставалось ничего другого, кроме как мчаться к депо. В нем
все, даже Старик,  заключенный  в  гештальт,  по-прежнему  были  неподвижны.
Большую часть внимания мне приходилось уделять выбору дороги.
   Я вел машину как никогда в жизни. Я выжимал из  джипа  все  до  последней
капли, хотя мне только-то и требовалось, чтобы он дотянул до вершины. Да,  я
не потерял ни секунды, но и выиграл  максимум  того,  что  мог  выиграть,  -
считанные мгновения. Когда я в конце концов добрался до вершины,  то  понял,
что все же опередил эксперименталов.
   Я остановил джип возле открытой двери депо и забросил внутрь одно  ружье,
один дробовик и большую часть патронов. Затем я вытащил камень, удерживающий
дверь открытой, - все  это  время  мое  сознание  следило  за  формирующейся
картиной шторма, которой я дожидался, отступил внутрь - дверь  автоматически
закрылась. В хижинах эксперименталов дверей не было. Возможно, они  даже  не
знают, что такое дверь, и решат,  что  в  депо  нет  входа.  Если  же  дверь
случайно откроется, то  у  тех,  кто  находится  внутри,  будет  два  ружья,
которыми  они,  придя  в  себя,  смогут  воспользоваться,  поскольку   через
мгновение я либо выиграю, либо проиграю, и члены  гештальта  снова  окажутся
свободны.
   Я  несколько  мгновений  наблюдал,  как  закрывается  дверь,   и,   когда
повернулся, увидел первую обезьяноподобную голову, появившуюся краем  склона
ярдах в сорока от меня. Я схватил ружье и уже  почти  поднес  его  к  плечу,
когда понял, что не смогу стрелять. У меня не оставалось времени на выстрел.
Нужный момент и расположение линий, которых я дожидался, уже обрушивались на
меня.  Я  просто  не  мог  терять  времени  на  убийство.  Все  еще  стоя  с
полувскинутым  к  плечу  ружьем,  я  мысленно  вернулся  обратно  в  картину
переплетения вселенских сил, в то же время продолжая видеть происходящее как
будто  сквозь  обратный  конец  телескопа.  Я  видел,  как   темная   фигура
поднимается во весь рост и приближается, а за ней одна за другой  появляются
другие, и вот в мою сторону направляются уже четверо, не замахиваясь  ножами
для броска, а держа их в руках, как бы желая прикончить меня наверняка.
   Это был последний момент.  Расположение,  которого  я  дожидался,  готово
сформироваться. Я почувствовал силу своего гештальта монад, и  наконец  меня
пронзило чувство  уверенности  в  том,  что  задуманное  получится.  Четверо
эксперименталов были уже на полпути ко мне, и теперь  я  ясно  понимал,  что
правильно понял картину расположения линий.  Я  смогу  осуществить  то,  что
собирался, а буря, которая поднимется вслед за исчезновением туманных  стен,
приведет эксперименталов в панику, и они разбегутся. Но  ценой  всего  этого
будет моя жизнь. Я ждал этого и был готов.
   Я стоял в ожидании эксперименталов, а тем временем нужная картина всецело
захватила меня. В последнюю секунду  из-за  края  обрыва  показалась  совсем
другая голова и ко мне метнулось другое тело. Это был Санди, но подоспел  он
слишком поздно.
   Картина, которую я ждал, наконец  взорвалась  в  моей  голове,  и  момент
настал. Я нанес удар, подкрепленный силой всего стоящего за мной  гештальта.
Ткань шторма времени содрогнулась, затрепетала и наконец стала единым  целым
- сомкнутая воедино равновесием сил. В тот же миг  все  происходящее  вокруг
вдруг потухло подобно перегоревшей лампочке.

Глава 21

   Мир возвращался постепенно, капля  за  каплей.  Я  чувствовал,  как  меня
овевает теплый ветер. Я чувствовал его на лице и руках, чувствовал,  как  он
шевелит мою одежду. Ветер был довольно сильным, но не  ураганным.  Я  открыл
глаза и увидел, как  по  голубому  небу  несутся  клочья  изорванных  ветром
облаков. Я почувствовал  спиной  и  затылком  твердую,  усыпанную  камешками
землю, а на правое мое бедро тяжело, как гиря, давил какой-то груз.
   Я сел. Я был жив - и невредим. Вдали  за  краем  обрыва,  из-за  которого
появились эксперименталы, больше не было туманной  стены  -  только  небо  и
бескрайние просторы. Я огляделся и  увидел  на  земле  четыре  черных  тела,
лежащие практически в ряд. Ни одно из них не подавало  признаков  жизни,  и,
приглядевшись, я понял, насколько сильно они изорваны когтями и  клыками.  И
наконец я опустил глаза и увидел Санди.
   Он лежал, вытянув голову так, что она лежала на моей ноге,  и  из-за  его
плеча торчал один из листовидных  ножей.  По  земле  тянулся,  должно  быть,
пятнадцатифутовый    кровавый    след,    оставленный    им,    когда     он
полуполз-полутащился ко  мне.  Челюсти  было  приоткрыты,  а  зубы  и  десны
вымазаны кровью, причем явно не его. Глаза леопарда были  закрыты.  Веки  не
шевелились, челюсти тоже. Он лежал совершенно неподвижно.
   - Санди! - позвал я. Но, поскольку его уже не было, он меня не услышал.
   Я ничего не мог сделать,  но  все  же  как-то  ухитрился  приподнять  его
израненную голову и прижать к себе. Я был  совершенно  обессилен.  Я  закрыл
глаза и некоторое  время  сидел,  обняв  его  голову.  Наконец  вокруг  меня
послышались какие-то звуки. Я открыл глаза и увидел,  что  остальные,  когда
гештальт распался, вышли из депо и стоят, разглядывая новый мир. Мэри стояла
рядом со мной.
   Тек и Эллен находились футах в тридцати от круглого дома. По-видимому, он
развернул джип и уже немного отъехал, собираясь вернуться в лагерь. Но потом
почему-то снова остановился и сейчас вылезал из машины, с  правой  руки  его
небрежно, дулом вниз, свисало ружье, возможно, одно из тех, что я забросил в
депо. Эллен уже вылезла из джипа и стояла в нескольких футах поодаль,  глядя
на него.
   - Уходи, - говорила она ему в этот момент. - А я пока не могу.  Теперь  у
него нет даже Санди.
   Я вспомнил, насколько много для нее значил Санди  в  первое  время  после
того, как я нашел ее. И насколько больше, чем можно было ожидать, он от  нее
терпел. Но она всегда любила его. А я  -  я  воспринимал  его  как  должное.
Потому что он был полоумный.  Безумный,  безумный  котяра.  Но  какое  имеет
значение, почему тебя любят, если тебя действительно  любят?  Вот  только  я
никогда не осознавал, сколь большую часть своей души, до этого дня и часа, я
отдавал ему.
   Тем временем Эллен пошла прочь от Тека и джипа.
   - Вернись, - сказал Тек.
   Она не ответила. Она  прошла  мимо  меня  в  депо  через  дверь,  которая
открылась перед ней. В сравнительно неярко освещенном пространстве зала  она
будто растворилась.
   Губы Тека искривились, а лицо приобрело дикое выражение.
   - Только без глупостей, - послышался напряженный голос Билла.
   Я повернул голову и увидел его. Он был бледен, но решителен,  а  в  руках
держал один из дробовиков. Расстояние для дробовика было, пожалуй,  чересчур
большим, но сомневаться в серьезности намерений Билла не приходилось.
   - Если хочешь, уходи, - сказал он Теку. - Но только без глупостей.
   Тек,  казалось,  как-то  съежился.  Плечи  его  бессильно  повисли,   вся
нарочитая  дикость  разом  покинула  его,  и  теперь  он  выглядел   страшно
беззащитным.
   - Хорошо, - бесцветным голосом произнес он.
   Сказав это, он начал  поворачиваться  к  джипу.  Билл  вздохнул,  опустил
дробовик, поставив его прикладом на землю, и устало оперся на него. Тут  Тек
неожиданно резко развернулся, поднимая ружье, ствол которого уставился прямо
на меня.
   Билл попытался было снова вскинуть дробовик, хотя движения его были  явно
чересчур медленными. Но в ту же секунду из депо послышался грохот выстрелов,
и в дверном проеме появилась Эллен, держа перед собой автомат и  стреляя  на
ходу. Отброшенный назад ударами пуль Тек налетел на крыло джипа и  сполз  на
землю, выронив ружье.
   Эллен прошла еще с дюжину шагов, но потом замедлила шаг  и  остановилась.
Тек был мертв. Она уронила автомат так, будто ее руки уже забыли, что вообще
держали его, повернулась и направилась ко мне.
   Все это время Мэри неподвижно стояла возле меня. Но, когда Эллен была уже
всего в одном-двух шагах, Мэри попятилась и исчезла из  моего  поля  зрения.
Эллен опустилась рядом  со  мной  на  колени  и  обняла  руками  и  меня,  и
безмолвную голову, которую я все еще прижимал к себе.
   - Все будет хорошо, - сказала она. - Все будет просто  замечательно.  Вот
подожди, сам увидишь.

Глава 22

   Мы  выиграли.  Впрочем,  в  сущности,   выиграл   весь   мир,   поскольку
замораживание движения линий времени в  положении  динамического  равновесия
было завершено для всей планеты. Что же касается  лично  меня,  то  за  этим
последовал довольно странный период, во время которого я частично был  не  в
себе, а потом совершенно искренне старался сойти с ума.
   Учиться жить в новых условиях и переживать период приспособления к новому
физическому положению вещей выпало на долю остальных, чем они и  занимались.
Отчетливых  воспоминаний  о  месяцах,   последовавших   непосредственно   за
изменением положения, у меня не сохранилось. Это был  период,  когда  дни  и
ночи переключались вокруг меня, как по воле электровыключателя: свет - тьма,
свет - тьма, свет - тьма. Весна сменилась летом, лето - осенью,  а  осень  -
зимой, но все это не имело для меня никакого значения. Когда настали холода,
я все равно сидел на улице в джинсах и куртке, если только девчонка или Мэри
не одевали меня сообразно погоде, не давая замерзнуть и не  дать  умереть  с
голоду, - ставили передо мной еду и следили, чтобы я ее съел.
   Реальностью для меня все это время являлось то, что было сосредоточено  у
меня в голове, во вселенной, где  серый  туман  безразличия  ко  всему  лишь
изредка поднимался, чтобы дать мне ощутить физическое страдание  и  испытать
чувство вины. Ведь Санди любил меня - единственное в мире существо,  которое
когда-либо по-настоящему меня любило, - а я его убил.
   Порнярск на основе существующих в его родном времени и месте знаний почти
сразу же сотворил самое настоящее техническое чудо, хотя  от  этого  мне  не
стало легче. Он создал  нечто  вроде  силового  пузыря,  внутри  которого  в
стасисе хранилось исколотое ножами изуродованное тело  Санди,  что-то  вроде
некриогенной анабиозной камеры. Порнярск сказал мне, что  не  может  вернуть
Санди  к  жизни,  но,  поскольку  теперь  время  стало  для  нас  переменной
величиной, всегда существует вероятность,  что  со  временем  мы  вступим  в
контакт с кем-то, кто будет знать, как это сделать. Он говорил мне это много
раз, терпеливо повторяя одно и то же,  чтобы  информация,  преодолев  завесу
тумана, все же достигла моего  сознания.  Но  я  не  верил  ему  и,  однажды
взглянув на его творение, отказывался даже близко подходить  к  стекловидной
энергоскорлупе, в которой покоилось мохнатое неподвижное тело.
   Источником моего чувства вины, хотя никто об  этом  не  подозревал,  было
ощущение ответственности за смерть Санди. И еще  частичное  осознание  того,
что мне всегда не везло с теми, кто пытался со мной сблизиться. В этом я уже
имел возможность убедиться на опыте, но в глубине моей души притаилось  куда
более мрачное подозрение, что в тех случаях, когда  я  не  в  состоянии  был
оттолкнуть чью-то любовь, я всегда ухитрялся по крайней мере  уничтожить  ее
источник. И сейчас осознание  ответственности  за  смерть  Санди  такое  мое
подозрение только подтверждало.
   Это подтверждение было моим личным чистилищем. Никто, даже Порнярск,  как
будто не подозревал, что я способен подсознательно воспользоваться  моментом
обуздания  шторма  времени,  чтобы  избавиться  от  единственного  существа,
раздражавшего меня своей преданностью, ответить на которую у меня не хватало
душевных сил. Но сам-то я знал правду. Знал - и каждое утро  снова  и  снова
просыпался с этим знанием. Я проводил с ним долгие дни длинных последовавших
за победой над штормом времени месяцев и каждую ночь засыпал с ним.
   В моем понимании, я допустил не простой, а заранее  рассчитанный  промах.
Что  делало  его  заранее  задуманным  грехом.  Это  убийственное  обвинение
виделось мне написанным  в  облаках  над  моей  головой  днем  и  светилось,
невидимое ни для кого, кроме меня, на  темном  потолке  ночью.  Если  я  был
способен учитывать все факторы шторма времени, а это было именно так,  сразу
вставал вопрос, почему же я не уделил хоть малую  толику  времени  выяснению
влияния факторов взаимодействия человека и  животного,  приведших  к  гибели
Тека и Санди.
   А не сделал я этого потому, денно и нощно шепотом твердил мой  внутренний
голос, что желал их смерти. Особенно смерти Санди, поскольку,  продолжай  он
жить и повсюду следовать за мной по пятам, со временем и  другие  смогли  бы
обнаружить, что у меня там, где у всех  остальных  людей  находится  сердце,
царит полнейшая пустота. И тогда их осенит, что на  них  мне  так  же  точно
наплевать, и они отвернутся от меня, поскольку с подобным человеком никто не
может чувствовать себя в безопасности.
   Вот так я и повторял сам себе все это на протяжении  полутора  лет  после
шторма времени и, повторяя, постоянно балансировал на  сером  краю  безумия,
потому что теперь, наконец познав себя, я стал самому себе невыносим.  Какая
мрачная шутка судьбы, отправившей меня в жизнь без единственной необходимой,
невидимой части, которая только и могла бы  сделать  меня  человеком,  а  не
роботом из плоти и крови. Внутренне я бешено кидался на стены своего разума,
громкими  воплями  возмущаясь   несправедливостью   обстоятельств,   сначала
благополучно выведших меня из  сложнейшего  положения,  когда  я  просто  не
сознавал, каким же эмоциональным калекой я был, а потом сведших меня с  этим
фактом лицом к лицу.
   А именно это и произошло. Со времени внутреннего взрыва в моем  сознании,
происшедшего, когда я наконец понял, что Свонни больше нет -  она  умерла  и
исчезла, исчезла совсем, - последовала  цепочка  сравнительно  более  мелких
озарений. Серия небольших поворотов, постепенно  развернувших  меня  на  сто
восемьдесят градусов и наконец позволивших  мне  увидеть  себя  в  мысленном
зеркале во весь рост  и  разглядеть  проступающие  из-под  пластиковой  кожи
металлические кости, увидеть тусклый свет  лампочек,  освещающих  мертвенным
искусственным светом полированные впадины моих глазниц.
   И только тогда я осознал, что происходило  в  моем  подсознании  все  это
время.
   Только Свонни смогла понять, насколько мало во  мне  было  человеческого.
Поначалу мне казалось, что те двое, которых я подобрал, сумасшедшая девчонка
и полоумный кот, не представляют для меня угрозы и моя тайна  останется  при
мне. Никто бы не  смог  потребовать  от  меня  проявлять  к  ним  какие-либо
чувства. Но потом появилась Мэри, а вместе с ней и  смутное,  но  навязчивое
подозрение, что она ощущает мой недостаток. Потом появился Билл -  еще  один
нормальный человек, наблюдавший за мной и  делавший  свои  выводы.  Потом  -
Порнярск, который, возможно, тоже - пусть не по-человечески  -  почувствовал
это. А после  того,  как  мы  столкнулись  с  эксперименталами,  которые  по
определению также должны были быть существами без душ, любой  из  окружающих
меня настоящих людей в любой момент мог вдруг сказать себе:  смотри  как  он
относится к Санди! Разве не кажется тебе, что такие проявления привязанности
и доброты характерны для эксперименталов?
   Но самая большая опасность исходила от переросшей свое безумие  девчонки.
Слишком долгое время она знала и меня, и Санди. Судя по некоторым признакам,
она знала меня даже лучше, чем можно было предположить. С одной стороны, мне
хотелось, чтобы она всегда была рядом,  но  если  я  чего-то  не  предприму,
скорее всего именно она и окажется тем человеком, который, наблюдая за  мной
и Санди, в один прекрасный день сложит два и два, после чего я стану  ей  не
нужен и потеряю ее навсегда.
   Конечно, в принципе Тек и так грозился увести ее, тем самым решив бы  все
проблемы, пусть и не  совсем  желательным  для  меня  образом.  Внутренне  я
сознавал, что Тек мне не соперник. Он никогда не представлял собой настоящей
угрозы. Была целая  дюжина  способов,  как  я  мог  исключить  его  из  этой
ситуации, вплоть до выслеживания, его убийства и ее насильного  возвращения.
Нет, единственным, кого следовало убрать, был  Санди,  и  я  позаботился  об
этом. Просиживая наедине со своими мыслями дни и ночи напролет, я скорбел  -
нет, не по нему, а скорее  по  себе  самому:  насколько  же  тяжело  наконец
осознать, что я представляю собой на самом деле,  после  того  как  я  столь
долго и успешно это от себя скрывал!
   Остальные относились ко мне с бесконечным терпением. На их  месте  я  бы,
наверное, пристрелил себя, вырыл могилу, закопал тело и тем самым  избавился
от лишнего рта, который нужно кормить, и от  лишней  одежды,  которую  нужно
стирать. Но ведь они были не такими и терпели меня, позволяя мне делать  все
что угодно и приходя за мной только когда наставала пора есть  или  ложиться
спать. Благодаря этому у меня было уединение, которого я жаждал.
   Или, по крайней мере, оно было у меня очень долго.  Но  потом  его  стали
нарушать. Даже не знаю, когда я впервые заметил это, возможно,  я  и  прежде
видел невдалеке темную поджарую фигуру, но некоторое время просто не обращал
на нее внимания. Однако настал день, когда я заметил,  что  Старик  сидит  в
тени большого валуна, тогда уже