но я чувствовал, что она  возрастает.  Я  падал  все  быстрее  и
быстрее в воронку энергии из другой вселенной, протянувшейся  от  С-Дорадуса
до нашей Галактики.
   Я падал сто сорок тысяч световых лет, и время стало совершенно  условным.
Возможно, я падал со все возрастающей скоростью и минуты, но это могли  быть
и месяцы, до тех пор пока не достиг скорости,  превышающей  скорость  любого
пульсара. Думаю, это были скорее минуты, чем месяцы, или, во всяком  случае,
часы, нежели месяцы, поскольку я  чувствовал,  что  мое  ускорение  было  не
просто постоянным, но и постоянно нарастающим. Я не мог измерить его обычным
образом, я только знал это,  поскольку  замером  занималась  какая-то  часть
моего мозга.
   В конце концов мне стало ясно, что я не увижу линзу до того,  как  пройду
через нее.  К  тому  времени,  когда  я  окажусь  достаточно  близко,  чтобы
различить темный круг насоса среди огней Малого Магелланова облака,  я  буду
на ничтожнейшую долю секунды от входа  в  тахионную  вселенную,  на  слишком
крошечный момент времени, чтобы успеть что-нибудь воспринять. Я расслабился,
позволяя себе нестись дальше...
   И это случилось.
   Я испытал шок, как  будто  субатомные  частицы  энергии,  образующие  мою
личность,  вдруг  что-то  разорвали  и  теперь  разлетаются  в   бесконечном
пространстве. А за этим наступила непостижимость.
   Я плавал в темноте, пронизанной световыми линиями, которые со всех сторон
окружали меня слишком быстро, чтобы я мог их видеть. Кроме этого,  здесь  не
было ничего. Но у темноты было значение, и у  огней  было  значение  -  даже
пусть я и  не  понимал  его.  Чувствуя  себя  пораженным  и  разорванным,  я
беспомощно плавал, глядя на мелькающие огни.
   Я не имел возможности двигаться. У меня не было выбора. Я  не  мог  найти
возможности измерять время, пространство или  что-нибудь  еще  вокруг  себя.
Если  я  действительно  проник  в  тахионную  вселенную,  то  оказался   там
совершенно беспомощным, чтобы узнать то, что мне нужно было узнать, и  не  в
состоянии унести отсюда с собой обретенное  знание.  Оглядевшись,  насколько
это было возможно, я не увидел для себя никакого иного выхода, как  сдаться,
и единственной причиной, почему я этого не сделал немедленно, было то, что я
не был уверен, что смогу сделать даже это.
   Я по-прежнему плавал, и постепенно, как после электрошока сердце начинает
биться снова, во мне снова проснулся мой древний странный инстинкт. Я не мог
сдаться, поскольку даже здесь я  был  лишен  обратного  хода,  без  которого
родился. Живой, мертвый или  состоящий  из  живых  кусочков  размером  менее
электрона, я по-прежнему должен был грызть прутья  любой  удерживающей  меня
клетки до тех пор, пока не прогрызу себе путь наружу.
   Но какой же путь существует здесь? С чего начинать, когда  нет  отправной
точки, на которую можно опереться? Путешествие протяженностью в тысячу  миль
может начаться с одного-единственного шага, но  с  чего  начать  -  если  не
стоишь неподвижно на месте, а несешься сквозь вечность в  полной  темноте  с
похожими на метеоры огоньками, мелькающими вокруг тебя?  Я  поискал  в  себе
что-нибудь, за что можно бы было зацепиться, и ничего  не  обнаружил.  Затем
мне на помощь пришла Эллен.
   "Помнишь? Когда ты нашел меня, я была точно так же потеряна,  и  я  нашла
дорогу назад".
   Она не говорила со мной вслух. Она даже не говорила у меня в  мозгу,  как
тогда, когда я висел в космосе, в нормальном космосе, перед  тем  как  попал
сюда. Это со мной говорила из дальнего уголка  меня  самого  Эллен,  которая
стала частью меня, как Санди большими прыжками примчался  из  смерти,  чтобы
обнять меня несуществующими лапами из того уголка моей памяти,  где  он  был
все это время, хотя я этого и не осознавал.
   "Если  мне  это  удалось,  то  и  ты  тоже  сможешь,  -   заверила   меня
Эллен-которая-была-мной. - Сделай это так же, как раньше сделала  я.  Возьми
что есть и начинай с этого".
   Она, конечно же, была права, и я стал черпать из нее силы.  Если  однажды
это ей удалось, она сможет сделать это и еще раз.  Следовательно,  пока  она
является  частью  меня,  я  тоже  смогу  это  сделать.  Я  черпал   из   нее
определенность и еще раз прикинул, чем располагаю.
   У меня была тьма и были огни. Огни  были  совершенно  непостижимы,  но  с
уверенностью Эллен, что я могу начать с них, я начал наблюдать за ними.  Они
были слишком быстролетными, чтобы образовывать какие-то конфигурации..,  или
нет?
   Я плавал, наблюдая,  и  наблюдение  превратилось  в  изучение.  Все,  что
подвергается изменениям, со временем образует  конфигурации  преобразования.
Они долго сопротивлялись моему пониманию, но в конце концов я  начал  видеть
элементы конфигураций в мелькающих огоньках. Получалось,  что  они  были  не
такими уж хаотичными.
   Если  они  и  образовывали  конфигурации,  то  являлись  частью   большей
индивидуальности, в которой могут содержаться подобные конфигурации, большей
индивидуальности,  которой  являлась  вселенная  их  среды  -  была  ли  эта
вселенная размером с атом атома или  больше,  чем  все  вселенные  вселенных
вместе взятые. Если так, то существовала связь между  вселенной,  в  которой
они находились, и конфигурациями, которые в ней существовали.
   То, что я узнал в своей собственной вселенной, могло  оказаться  ключевым
моментом и здесь. Насколько бы это  место  ни  было  непостижимым,  единство
любой ее части с целым, тождественность каждой ее части с целым могло  здесь
быть таким же определенным, как и там, откуда я появился.  Если  так,  то  я
должен был являться частью этой вселенной, и она также должна была  являться
частью меня - просто потому, что  сейчас  я  находился  в  ней.  Поэтому  ее
конфигурации  также  должны  были  являться  частью  меня,  быть  столь   же
понятными, как моя собственная физическая речь в действии,  когда  я  был  в
своем старом теле, поскольку, как я выяснил,  часть  целого  не  может  быть
странной или чуждой для целого.
   "Теперь ты понимаешь,  -  продолжала  Эллен-которая-была-мной.  -  А  раз
понимаешь, все, что тебе нужно сделать, - это потянуться и коснуться".
   Она снова была права.  Здесь  не  было  кардинала,  сидящего  на  птичьей
кормушке; золотистый свет затерялся и остался позади в другой бесконечности.
Но все равно она была права - ничто  не  могло  помешать  мне  потянуться  и
попытаться коснуться, соединиться с тем, частью чего я стал.
   Я потянулся. Я попытался ощутить свое тождество с  этим  окружающим  меня
местом так же, как я делал это в своей родной вселенной. Тождество приходило
медленно, но в конце концов оказалось, что мне требовалось сделать еще всего
на  один  шаг  больше,  чем  тогда,  когда  я  добивался  тождественности  с
Обсидианом и его товарищами.
   Я  коснулся  чего-то.  Это  было  нечто  или  какие-то  вещи,   способные
отзываться. После этого общение с ними  стало  всего  лишь  делом  выработки
необходимых конфигураций, и в этом они пошли мне  навстречу.  Очевидно  -  я
говорю очевидно, поскольку ситуацию не  так  легко,  если  вообще  возможно,
перевести в слова, - разница между живой и неживой материей в этой вселенной
не была такой значительной, как в  нашей.  Вместо  этого  граница  проходила
между теми или тем, что обладало конечными жизнями, и теми  или  тем,  жизнь
которых была бесконечна, и огоньки,  которые  я  видел,  каждый  были  одной
жизнью,  светящейся  с  самого  начала,  по-видимому,  краткого  момента  ее
зарождения до момента затухания в момент смерти.
   Но то, что казалось кратким, не обязательно было таковым. Глядя с  другой
точки зрения, то, что казалось мне  мимолетной  жизнью,  в  нашей  вселенной
могло существовать на протяжении эквивалента  миллиардов  лет.  Кроме  того,
жить здесь - значило общаться, так что в конце концов я  и  сам  жил,  чтобы
общаться, и общался, живя. Это для меня было долгим моментом, поскольку  мне
с большим трудом удалось заставить их понять, что я хочу, чтобы они знали  о
нас и о нашей ситуации.
   Но пришло время, когда я справился с этим, и после этого  времени  больше
не требовалось. Я остался с законченной миссией, но изолированный.
   Единственное, по чему я мог понять, что мое послание дошло  до  них,  так
это по изменению конфигураций. Поскольку, само собой,  они  никак  не  могли
разговаривать со мной непосредственно - не в  большей  степени,  чем  я  мог
разговаривать с ними. На самом деле я только  и  мог,  что  посылать  грубые
сигналы в их направлении, как человек на вершине холма,  махающий  флажками,
чтобы его увидели в долине у подножия,  для  того  чтобы  привлечь  внимание
живущих там людей к приближающейся  опасности.  Между  нами  не  хватало  не
только  механизма  общения  -  слишком  уж  разными  были  не  только   наши
мыслительные процессы, но и само наше существование.
   Так что я преуспел в  своем  начинании,  но  оказался  в  затруднительном
положении. У меня не было  представления  о  том,  что  мне  делать  дальше,
поскольку у меня не было представления о том, что я собой представляю  здесь
в этой, столь отличной от нашей, вселенной. Было вполне возможно, что  здесь
меня ждет невероятно долгая жизнь,  медленный,  почти  незаметный  упадок  и
исчезновение, как у какого-то радиоактивного элемента с периодом полураспада
в миллионы лет. Могло оказаться и так, что я лишь в нескольких  секундах  от
конца, но что совершенно иное восприятие времени  превратит  этот  ничтожный
срок практически в вечность. Могло быть  и  так,  что  здесь  я  практически
бессмертен  и  буду  существовать  вечно,  наблюдая  и  будучи  отделен   от
вселенной, наполненной жизнью, для которой "чужой" было ничего  не  значащим
неуместным словом.
   Забавно, но ни одна из этих перспектив не беспокоила меня. Я  сделал  то,
что собирался сделать, и, по большому счету, был удовлетворен. Единственное,
что меня печалило, так это то, что я не  мог  сообщить  своим,  что  передал
сообщение, что битва выиграна.  Мне  даже  следовало  бы  сказать  -  битвы,
поскольку уже одним тем, что я пришел сюда, что передал послание  обитателям
этого места, я наконец вышел за пределы самого себя, наконец увидел  себя  в
полном отражении и пришел к внутреннему пониманию, которое я  пытался  найти
все это время.
   Моя  охота  была  не  чем  иным,  как  человеческими  поисками"!   любви.
Оказывается, я искал ее, но на самом деле боялся найти. Поэтому я сделал все
для того, чтобы создать маски для всех тех, с кем сводила меня жизнь, с  тем
чтобы не привязаться ни к кому из них, чтобы моя привязанность была к маске,
а не к существу, скрывающемуся под ней. В этом случае, если человек предавал
меня, это не имело никакого значения, поскольку я никогда  по-настоящему  их
не знал.  У  человека  под  маской  не  было  реальной  возможности  всадить
эмоциональные крючья в мою душу, потому что я был привязан только к маске. В
далеком прошлом я наделил масками свою мать и сестру.  Я  нацепил  маски  на
Свонни, Мэри и Полу. Тем  же,  кого  я  боялся  полюбить,  я  надевал  самые
несимпатичные маски. И наоборот - только тех, кто - я абсолютно в  этом  был
уверен - не сможет полюбить меня, я наделял масками, которые мог полюбить.
   Система действовала безотказно. Только тогда, когда я забыл применить ее,
я провалился. Полоумный кот  и  идиотка-девчонка  -  кто  же  в  начале  мог
подозревать, что кто-нибудь из них сможет  тронуть  меня  и  разорвать  меня
изнутри?  Верно,  я  дал  слабину  в  отношении  опасности,   представляемой
девчонкой, и попытался надеть на нее маску, но к тому времени  было  слишком
поздно. Тем временем полоумный кот уже добрался до меня.  Когда  его  убили,
мне впервые за много лет стало больно, и в боли я вернулся к жизни, хотел  я
того или нет.
   Теперь я был благодарен за это возвращение к жизни, поскольку все, что  я
делал, было не правильным. Это шло против инстинкта и в конце  концов  могло
никуда меня не привести, кроме как в высушенный ад  отчаянного  одиночества,
которое находилось на другом конце спектра от  удовольственной  изоляции,  в
которой я сейчас завис. Таким образом - я был жив. В противном случае я  был
бы мертв. Золотистое свечение первым дало мне ответ,  но  тогда  я  все  еще
боролся против него.

Глава 39

   Я был в своей спальне летнего дворца. На мгновение мне  в  голову  пришла
ужасная мысль, что все это было чем-то вроде сна. Но потом я понял, что  это
не так.
   Я огляделся и увидел Эллен, стоящую около моей  постели  с  Порнярском  и
Занудой.
   - Привет, - сказал я Эллен, и мой собственный физический голос  отозвался
странным эхом. - Я вернулся.
   - Да, - ответила она.
   Именно такого ответа от нее и можно было ожидать.  Я  лежал,  наслаждаясь
знакомой обстановкой, чувствуя тепло и уют, а эти трое стояли и смотрели  на
меня с осторожной заботой, как  будто  я  был  аккуратно  высиженным  яйцом,
которое вот-вот должно было проклюнуться  и  из  него  могло  вылезти  нечто
странное. Я перебрал в голове не меньше дюжины фраз, которые можно  бы  было
им сказать, потом отбросил и протянул руки к Эллен, которая подошла и обняла
меня.
   - Как я сюда вернулся? - спросил  я,  когда  она  отпустила  меня.  Кроме
сильной слабости, я, кажется, чувствовал себя вполне удовлетворительно.
   - Мы сразу переправили ваше тело, - сказала Зануда  на  английском  языке
двадцатого столетия ничуть не хуже Обсидиана. - Как только поймали  вас.  Мы
едва успели поймать вашу личность, прежде чем она успела отправиться  сквозь
линзу.
   Я уставился на нее.
   - Быть того не может!
   Услышав это. Зануда явно смутилась, как человек, которого поймали на лжи,
что очень меня удивило. Мне и  в  голову  не  приходило,  что  она  способна
выказывать такое чувство, как смущение, и я не ожидал, что смогу  распознать
его, если бы это случилось. Но то, что я видел сейчас, не оставляло  никаких
сомнений.
   - Как бы то ни было, - сказала она, почти оправдываясь, - мы поймали вашу
конфигурацию мысленной энергии как раз перед тем, как она собиралась  пройти
сквозь линзу. Возможно, что-то еще и могло пройти туда, что было частью вас,
хотя что это такое - сказать невозможно.
   - Его душа, - твердо и отчетливо произнес Порнярск.
   - Что ж, если хотите, можете пока  называть  это  и  так,  -  согласилась
Зануда. - В любом случае, с тех пор здесь прошло восемь локальных дней.
   - Восемь дней? Всего?
   - Это много, - сказала Эллен.
   - А мне показалось... - начал было я, но у меня не хватило слов.
   - Темпоральная разница, - оживленно  сказала  Зануда,  -  или,  возможно,
разница  в  темпоральном   восприятии?   Это   потребует   самых   серьезных
исследований.
   - Но ты сделал это, Марк, - сообщила Эллен. - Кто бы они там  ни  были  в
этой другой вселенной, они посылают через линзу  послания.  Теперь  инженеры
все понимают. Они перекрывают поток дифференциальной энергии и вместо  этого
что-то делают с обратной тягой. Это должно сработать. Все должно получиться.
   - Прежде всего, Марк, вы оказались  правы,  -  сказала  Зануда.  -  Мы  в
слишком значительной степени стали частью шторма времени, чтобы понять силы,
которые накапливались все это время.
   - Интересно, - вставил Порнярск. - Когда начинаешь вникать  во  все  это,
оказывается, что ничего не существует в неисчерпаемом количестве и  ни  один
контейнер не бывает таким большим, чтобы его нельзя было наполнить.
   - Это относится не только к ящикам, мешкам, океанам и галактикам, но и ко
вселенной, - подытожила Эллен.
   - Однако должен сказать, - поправил себя Порнярск, - вполне возможно, что
человеческий дух неисчерпаем. Время и работа покажут.
   - Как я уже сказала, вы оказались правы, Марк, -  повторила  Зануда.  Она
явно решила принести извинения или договорить свою речь, уж не знаю  что.  -
Мы были слишком близки к проблеме, чтобы видеть  ее  в  должном  свете.  Вас
интересуют детали?
   - А вы как думаете? - спросил я, подсунул  под  спину  подушки  и  принял
полусидячее положение. Было немного неудобно, поэтому Эллен поправила их.
   - В основном, - продолжала Зануда, - вы были правы, предположив, что было
ошибкой импортировать энергию в эту вселенную из  другой.  Эллен  рассказала
нам, что вы ей сообщили перед тем, как прошли сквозь линзу.
   -  Можно  выпустить  энергию,  уже  запасенную  в  возрастании  энтропии,
материей  падающей  самое  на  себя,  -  сказал  я,  -  вместо  того   чтобы
использовать поток энергии из другой вселенной.
   - Значит, они вам сказали об этом там? - спросила Зануда.
   - Ничего они мне не говорили. Просто, когда  видишь  обе  вселенные,  это
становится  самоочевидным.  Их  вселенная  -  противоположность  нашей.  Там
что-либо перемещающееся со скоростью света является  неподвижным.  Когда  вы
начали перекачивать дифференциал энергии между  их  вселенной  и  нашей,  вы
запустили эквивалент уменьшения энтропии в их  вселенной,  где  обычно  была
постоянно возрастающая энтропия и сжимающаяся вселенная.
   - Ага! - воскликнула Зануда. - Это все объясняет!
   - Объясняет то, почему вы должны работать с ними, чтобы закачать  обратно
энергию, которую забрали у них? - спросил я.
   - Нет, - сказала Зануда, - мы,  разумеется,  уже  так  и  поступаем.  Это
становится возможным, если пользоваться обратной тягой,  как  триггером  для
выпуска энергии, запасенной на этой стороне, как  вы  уже  сказали.  Нет.  Я
говорю о послании, которое мы от них получили. Они благодарят нас за решение
их проблемы.
   - Ого!
   - Очевидно, - продолжала Зануда, -  они  не  понимают,  что  вы  не  были
специально посланы к ним в качестве нашего представителя и что вы в основном
старались решить нашу проблему, а не их. Они считают, что мы  из  альтруизма
предложили им помощь в решении их собственной проблемы.
   - Понятно, - кивнул я.
   - Все это очень смущает нас, - говорила  Зануда.  -  Мы  мало  что  можем
сделать, чтобы прояснить с ними все вопросы, - по крайней мере до  тех  пор,
пока связь между двумя нашими вселенными не станет более  сложной  и  мы  не
поймем более полно их концептуальные процессы. Несомненно,  со  временем  мы
сможем объяснить им, что не заслуживаем их благодарности. Но это  не  мешает
нам считать, что мы очень вам обязаны.
   - Даже и не знаю, что вы с этим можете  поделать,  -  улыбнулся  я.  -  Я
только хотел спасти вселенную для себя и для тех, кто, как  я  теперь  знаю,
мне небезразличен. Подождите-ка...
   - Что? - спросила Зануда.
   - У меня к вам дело. Вернее, решение проблемы, на которое мы с Порнярском
надеялись с самого начала.  Вы  сможете  что-нибудь  сделать  для  леопарда,
который был моим другом? Он был убит, и Порнярск поместил  его  в  состояние
безвременья, надеясь, что здесь, в нашем будущем, вы уже будете  знать,  как
запустить для него время вспять, до того момента, когда он был убит. Если бы
вы могли сделать это для меня...
   - Эллен и Порнярск говорили мне  об  этом,  и  мы  осмотрели  тело  этого
существа. Боюсь, мы абсолютно ничем не можем помочь.
   - Понимаю, - кивнул я.
   - Жизнь  нельзя  создать  простым  изменением  темпоральной  матрицы.  Вы
наверняка заметили, что, проходя через линию времени - туманную  стену,  как
вы назвали ее в прошлом, - и через линии  времени  во  время  путешествия  с
Обсидианом для тестирования, что ваше движение в другом времени не  изменяет
вашего биологического возраста или состояния здоровья...
   - Да, я понимаю. Не будем больше об этом.
   - Но вот что я хотела сказать, - продолжала Зануда, -  так  это  то,  что
жизнь, очевидно, является концепцией,  а  при  наличии  концепции  остальное
совсем не сложно. Как вы обнаружили и сами во время разговора с Эллен,  там,
в пространстве, перед тем как прошли через линзу...
   - Ради Бога! - раздраженно сказала Эллен. Она подошла  к  двери  спальни,
открыла ее и высунула голову в коридор.
   - Док! - позвала она.
   - ..вы смогли вызвать полный