азумеется, для выражения изменений во  вселенной  и  осуществления  этих
изменений одного желания было недостаточно. С  одной  стороны,  все  монады,
вовлеченные в то или  иное  выражение  какой-то  части  вселенной  в  каждый
конкретный момент времени, помимо этого  еще  и  влияли  друг  на  друга,  а
следовательно, должны были приходить к согласию по любому изменению, которое
они хотели выразить. С другой стороны, изменение должно проистекать из точки
зрения монады, способной отражать всю физическую, а  не  только  философскую
вселенную, как вещь податливую и управляемую.
   Сам по себе шторм времени был явлением  физической  вселенной.  Используя
крайне ограниченный набор терминов, которым Порнярск  был  связан  в  рамках
нашего языка, он все же постарался объяснить мне, что  он  стал  результатом
энтропической анархии. Расширяющаяся  вселенная  продолжала  расширяться  до
момента, когда паутина образующих  пространственно-временную  ткань  сил  не
достигнет я не минует точки избыточного напряжения. Тут-то и начался распад.
Распадаться  начал  сам  пространственно-временной  пузырь.   Некоторые   из
разлетающихся в разные стороны друг от друга и от центра вселенной галактик,
которые, разбегаясь, способствовали уменьшению энтропии, теперь снова начали
сближаться, сжимая тем самым  вселенную  и  создавая  изолированные  участки
возрастающей энтропии.
   Конфликт между противоположными энтропическими состояниями и вызвал шторм
времени. Как следовало из сказанного Порнярском, в целом шторм был  явлением
слишком необъятным, чтобы можно было взять его под  контроль  силами  монад,
принадлежащих к нашему или даже к его времени.  Зато  вполне  возможно  было
предпринять определенные действия, чтобы оттянуть его. Силы, вырвавшиеся  на
свободу в результате конфликта энтропических состояний, кое-где  можно  было
уравновесить  и,  таким  образом,  замедлить  нарастание  всеобщего   хаоса,
выигрывая время на передышку. За это время разумы тех,  кто  занят  борьбой,
смогут ввести в игру через соединение  философской  и  физической  вселенных
куда более могущественные силы.
   Я представлял собой отдельную (хотя, конечно, и усиленную  другими  семью
за их переделанными  пультами)  и  в  принципе  не  особенно  могущественную
монаду. Но в то же время я был чем-то вроде уродца, удачливого  в  том,  что
мое уродство очевидно соответствовало нуждам момента. Именно поэтому я и мог
помышлять, чем и был занят сейчас, о создании внутри шторма времени анклава,
включающего не только всю Землю, но и ее естественный спутник, а  не  просто
крошечного анклава, занимающего всего несколько квадратных  миль  окружающей
нас территории, - максимум, на что надеялся Порнярск.
   - Мне потребуется еще один переделанный пульт, - заявил  я  Порнярску.  -
Впрочем, можешь не беспокоиться, я могу переделать его и сам.
   - Но за ним некому будет сидеть, - вмешался Билл.
   - Это верно, - терпеливо сказал Порнярск. - В вашей группе  всего  семеро
взрослых людей. Я в качестве монады  выступать  не  в  состоянии.  Маленькая
девчонка тоже.
   - Разве? - Я взглянул на аватару.
   - Нет.., вообще-то, - сказал он, в первый раз  проявив  неуверенность.  -
Монада должна обладать не только  живым  разумом  и  личностью.  Она  должна
обладать способностью отражать вселенную. Уэнди для этого  еще  недостаточно
зрелая личность. Если бы можно было ее спросить, а она в состоянии  бы  была
ответить, то она сказала бы что-нибудь вроде того, что для нее вселенная  не
есть что-то определенное. Она, с ее точки зрения,  аморфна,  непредсказуема,
способна изменяться и постоянно удивлять ее.  Для  нее  вселенная,  как  она
представляет ее сейчас, куда больше походит на  бога  или  дьявола,  чем  на
механизм, управляемый естественными законами, - это нечто такое, чего у  нее
нет надежды ни понять, ни тем более контролировать.
   - Хорошо, - сказал я. - Мне будет вполне достаточно и того, что она  хотя
бы отчасти является монадой.
   - Такого быть не может, - сказал Порнярск. - Монада либо  есть,  либо  ее
нет. Но в любом случае, даже будь она монадой отчасти, такая неполная монада
неспособна тебе помочь.
   - А что, если она объединена с другой неполной монадой?
   - С какой другой неполной монадой? - спросил Билл.
   - Со Стариком из деревни.
   - Эта идея еще хуже, чем идея  использовать  Уэнди,  -  сказал  Порнярск.
Впервые с момента, как мы встретились с ним, в тоне его проскользнули нотки,
выдающие нечто близкое к раздражению. - Эксперименталы  под  горой  являются
искусственно созданными животными. Концепция  вселенной  вообще  выходит  за
пределы их разумения. Они выдрессированы и кое-чему обучены,  но  их  разумы
представляют собой просто наборы рефлексов.
   - Все кроме одного, - возразил я. - Порнярск, прошу тебя, не забывай -  с
помощью семи пультов я понимаю гораздо больше даже теперь, когда  к  ним  не
подключены монады. И в частности я понял, что Старик, возможно, и выведен  в
пробирке - или откуда они все там появились,  но  все  же  владеет  каким-то
представлением о "вселенной", пусть даже оно и ограничено  лишь  его  родной
деревней и квадратной милей или около того  окружающих  ее  скал.  Когда  мы
явились сюда и  прошли  испытание  нападением,  все  кроме  него  немедленно
приняли это как само собой разумеющееся. Но только не Старик. По замыслу или
случайно, но он обладает способностью оценивать все новое плюс, на основании
этой оценки, принимать новые решения. И вряд ли вы будете утверждать, что он
не взрослый.
   Несколько мгновений никто не произносил ни слова.
   - Не думаю, -  наконец  заговорил  Билл,  -  что  Мэри  понравится  мысль
объединить Уэнди с существом вроде Старика.
   - На  самом  деле  ничего  подобного  не  будет.  Просто  они  оба  будут
подключены к пультам вместе со всеми остальными. Во всяком случае Мэри я все
объясню.
   - А как вы заставите Старика сотрудничать?
   - А ему и не придется сотрудничать, -  сказал  я.  -  Приведу  его  сюда,
подключу к одному из пультов и привяжу к креслу цепью Санди. Затем  дам  ему
день или два привыкнуть к мысли о том, что он помогает, и  к  тому,  что  он
связан с моим мозгом. Стоит только ему почувствовать  преимущества,  которые
все это дает, держу пари - он быстро преодолеет свой страх и заинтересуется.
   - Если вы попытаетесь насильно притащишь его сюда, - сказал  Порнярск,  -
то определенно вызовете враждебность его приятелей-эксперименталов.
   - Думаю, что смогу обойтись без этого. У меня есть одна идея.
   С этим я оставил их и  спустился  обратно  в  разбитый  у  подножия  горы
лагерь. Там я отвязал Санди и отправился на поиски Мэри.  Санди  можно  было
отпускать с привязи только когда я сам там находился. За все то  время,  что
мы были вместе, он не проявлял  особой  тяги  охотиться,  но  его  почему-то
страшно заинтересовали эксперименталы. В первый же день после того,  как  мы
разбили лагерь у подножия горы, я застиг его подкрадывающимся  к  одному  из
обитателей деревни, который охотился среди скал, поэтому теперь, пока я  был
наверху, он сидел на привязи. Может,  он  и  не  собирался  причинять  вреда
эксперименталу, но слишком живо еще было воспоминание о том,  как  он  мягко
крадется вперед, практически волоча брюхо по земле и подергивая хвостом.
   Однако сейчас я отпустил его, и все время,  пока  я  искал  Мэри,  он  то
начинал тыкаться в меня головой, то терся о мои ноги. Занятую стиркой Мэри я
нашел вместе с Уэнди возле ручья у подножия горы.
   Было явно не время заводить разговор о том, что я собирался усадить Уэнди
за один из пультов. Малышка наконец научилась доверять  мне,  и  -  неважно,
насколько вы взрослый и одинокий человек, - если ребенок решает  привязаться
к вам, то вы не испытываете хоть какого-то  эмоционального  отклика,  только
если ваши собственные инстинкты находятся где-то  за  пределами  нормального
человеческого спектра. Все неожиданное или новое вообще, как правило, пугало
Уэнди, а стоило проявить хоть малейшую озабоченность или сомнение  по  этому
поводу еще и ее матери, как испуг малышки  становился  вполне  определенным.
Поэтому мою идею следовало представить Уэнди как можно мягче  и  только  при
посредстве Мэри. Пока же я заговорил с Мэри  на  совсем  другую,  хотя  тоже
достаточно важную тему.
   - У тебя не осталось того бренди? - спросил я. Она положила в таз  джинсы
Уэнди, которые как раз выжимала, и стряхнула с рук воду.  Брюки  она,  чтобы
иметь возможность зайти в ручей,  закатала  до  колен.  От  работы  лицо  ее
раскраснелось, а волосы разлохматились. От этого она выглядела не  то  чтобы
моложе, но какой-то более расслабленной  и  счастливой,  чем  обычно,  и  на
секунду я почувствовал сожаление от того,  что  в  конечном  итоге  не  могу
любить вместо Эллен ее.
   - А по какому случаю? - спросила она.
   - Ни по какому, - сказал я. - Надеюсь выманить Старика из  деревни  сюда,
чтобы затащить его в депо. Хотим попробовать его  за  пультом.  Так  у  тебя
остался бренди или нет?
   - Да, - сказала она. - Сколько тебе нужно?
   - Думаю, одной полной бутылки будет более чем достаточно, - сказал  я.  -
Столько есть?
   - У меня несколько полных бутылок, - сказала  она.  -  Тебе  нужно  прямо
сейчас, или я могу закончить стирку?
   - Я хотел сходить в деревню до того, как стемнеет.
   - Тогда я буду готова через пять минут.
   - Отлично, - сказал я, уселся на камень  и  стал  ждать.  Как  оказалось,
закончила она минут через пятнадцать, а не через пять, но до  захода  солнца
оставалось еще не меньше часа. Мы отправились к трейлеру,  она  вынесла  мне
неоткупоренную бутылку бренди, и я отправился в деревню.
   Вся затея была обычной азартной игрой. Я не имел ни малейшего  понятия  о
химии обменных процессов в организмах эксперименталов.  Судя  по  тому,  что
говорил Порнярск, скорее всего, они были выведены людьми будущего из крупных
обезьян,  предположительно  шимпанзе.  Большую  часть  их   диеты,   похоже,
составляли какие-то искусственно приготовленные  съедобные  кубики,  которые
появлялись изнутри одного из куполообразных домов. Но поскольку дом  с  виду
был относительно небольшим, а запас кубиков  -  практически  неистощимым,  я
склонялся к мысли, что там имеется нечто вроде подземного склада,  а  здание
является просто входом в него. Однако дополнением к кубикам служила и другая
пища. Эксперименталы были, по крайней  мере  отчасти,  хищниками.  Днем  они
уходили в скалы вокруг деревни, чтобы  с  помощью  своих  метательных  ножей
охотиться на маленьких, похожих на грызунов зверьков, а потом  либо  ели  их
сырыми прямо на месте, либо приносили  домой  в  деревню,  чтобы  съесть  на
досуге.
   Все это  лишь  подтверждало  возможность  того,  что  их  пищеварительная
система и обмен веществ сильно напоминают человеческие. Но я не был твердо в
этом уверен. Единственное, что я мог, - попытаться.
   Когда я вошел в деревню. Старика на улице не было, но не успел я  сделать
и дюжины шагов по главной улице, как он появился из своего жилища, уселся  у
входа и уставился на меня. По пути я сделал небольшой крюк и прихватил  пару
то ли чашек без ручек, то  ли  небольших  мисочек,  которые  делал  один  из
здешних ремесленников. Сначала я подумывал прихватить с собой пару чашек  из
лагеря, но потом решил, что Старик скорее предпочтет знакомую ему посуду.  Я
остановился на расстоянии около десяти футов от него, сел скрестив  ноги  на
плотно утрамбованную каменистую  землю  и  вытащил  из  внутреннего  кармана
куртки бутылку.
   Я поставил обе чашки перед собой, налил  в  обе  немного  бренди,  поднял
одну, отхлебнул из нее и уставился на него.
   Пожалуй, это был не самый удачный из званых коктейлей. Я делал  вид,  что
пью, наливая себе в чашку как можно меньше, а в его - немного больше, и  она
постепенно начала наполняться. Старик продолжал глазеть на  меня,  очевидно,
он был способен смотреть не мигая до тех пор, пока не станет  совсем  темно.
Постепенно даже те небольшие порции  спиртного,  которыми  я  едва  смачивал
язык, начали  оказывать  свое  действие.  Я  понял,  что  начал  болтать.  Я
рассказывал Старику, какую  замечательную  штуку  я  пью,  и  приглашал  его
присоединиться ко мне. Я размышлял вслух о тех интересных открытиях, которые
он для себя сделает, если присоединится ко мне и мы станем друзьями.
   Он лишь продолжал таращить глаза.
   Постепенно вторая чашка наполнилась почти до краев, а солнце почти зашло.
Больше я ничего сделать не  мог.  Я  оставил  чашки  и  открытую  бутылку  и
поднялся с земли.
   - Приятных сновидений, - сказал я и ушел. Снова оказавшись среди скал  на
безопасном расстоянии от деревни, я вытащил полевой бинокль и направил его в
сторону хижины Старика. Было уже почти темно, а единственное, чего не было в
деревне эксперименталов, так это искусственного освещения.  В  сумерках  его
обитатели просто расходились  по  хижинам  и  появлялись  только  утром.  Но
сейчас, изо всех сил напрягая зрение,  я  по-прежнему  смутно  видел  фигуру
Старика перед хижиной. От напряжения у меня начали слезиться глаза, и  когда
я уже совсем готов был сдаться, то заметил слабый отблеск  света  на  чем-то
движущемся.
   Это была бутылка, запрокинутая над головой Старика.  Я  издал  безмолвный
радостный вопль. Если только Старик не использовал бренди вместо шампуня или
если его организм не отреагирует на алкоголь, как на речную воду, то он мой.
   Я ждал до тех пор, пока не взошла луна, затем сел в пикап  и  при  лунном
свете доехал по главной улице деревни до жилища Старика. Прихватив  с  собой
фонарик, я вошел в хижину. Оказавшись внутри, я  включил  фонарик  и  увидел
Старика. Он свернулся калачиком на чем-то вроде  толстой  циновки  в  уголке
единственной комнаты, занимавшей  все  внутреннее  пространство  хижины.  От
спящего буквально разило бренди - он был мертвецки пьян.
   Оказалось,  что  он  не  такой  уж  и  легкий.  Все   эксперименталы   по
человеческим меркам выглядели мелкими и худыми. Но, очевидно,  они  состояли
из одних костей и мышц. Тем не менее я все же ухитрился оттащить его в пикап
и уложить в кузов. Затем я сел за руль и поехал обратно в лагерь.
   В лагере я вытащил его из пикапа, снял с Санди цепь и загнал  леопарда  в
кабину пикапа. Потом надел на Старика ошейник, цепь  и  перенес  в  один  из
джипов. К этому времени меня уже  окружили  люди,  желающие  узнать,  что  я
делаю.
   - Хочу проверить на нем  оборудовании  в  депо.  Он  выпил  почти  полную
бутылку бренди и скорее всего проспит до утра, но если вы будете так шуметь,
то разбудите его. Так что позвольте мне сначала отвезти его на гору, а потом
я вернусь и все вам объясню.
   - А мы уже поужинали, - доложила Уэнди.
   - Шшш, -  сказала  Мэри.  -  Марк  поужинает,  когда  вернется.  Ты  ведь
ненадолго?
   - Вернусь максимум через двадцать минут, - ответил я.
   Я включил дальний свет и медленно поехал  вверх  по  склону.  Перегородки
между пультами были укреплены на уходящих в бетонный пол опорах, к одной  из
которых я и привязал спящего  Старика.  Потом  спохватился,  взял  из  джипа
фляжку с питьевой водой, которые мы всегда держали  в  каждой  из  машин,  и
оставил ее возле него. Если он напился,  как  человек,  то  скорее  всего  и
похмелье у него будет, как у людей.
   Затем я снова вернулся в  лагерь,  чтобы  выпустить  Санди,  ответить  на
вопросы и поужинать.
   Всем, кроме Порнярска и Билла, которые уже знали, что у меня на  уме,  по
поводу похищения Старика я сказал полуправду,  что,  мол,  хочу  посмотреть,
нельзя  ли  послезавтра,  когда  мы  собирались  попробовать   задействовать
аппаратуру депо, использовать его как  частичную  монаду.  И  только  поздно
вечером в трейлере, когда Уэнди наконец заснула, я рассказал Мэри о том, что
хочу  попробовать  использовать  девчонку  за  одним  из  пультов.  К  моему
удивлению, по мнению Мэри, это очень хорошая идея. Она  сказала,  что  Уэнди
совсем не с кем играть, кроме собак, и ей очень хотелось бы поучаствовать  в
делах взрослых.

Глава 19

   Ночью я вроде бы спал, но совсем не отдохнул. Стоило мне  закрыть  глаза,
как я снова оказывался среди нитей паутины,  управляя  переменчивыми  силами
шторма времени в нашем мире.
   Я перемещался по ним, изучая их. Я  уже  знал,  что  мне  нужно  сделать.
Довольно часто силы в выбранном мной  районе  на  какой-то  недолгий  момент
приближались к состоянию внутреннего равновесия. И если в  нужный  момент  я
буду готов бросить все силы, контролируемые другими восемью монадами  против
клубка противоборствующих сил,  которые  представляет  собой  шторм,  я  бы,
возможно,  смог  привести  этот  крошечный  участок   шторма   в   состояние
динамического равновесия.
   Почему я говорю "возможно"? Я знал, что сделаю это, если только  Уэнди  и
Старик с помощью  устройства  смогут  достаточно  усилить  меня  в  качестве
восьмой монады. Потому что мне нужна была не мощь, а  понимание.  Хотя  я  и
теперь видел все задействованные силы очень ясно, мне нужно было  видеть  их
еще яснее и в гораздо более мелких подробностях. Сейчас, когда я фокусировал
внимание лишь на небольшом районе, который, по мнению  Порнярска,  только  и
должен был привести в равновесие, то я видел все достаточно отчетливо. Когда
же я вглядывался в шторм времени в целом, мелкие  детали  терялись.  Но  еще
одна монада, и я смогу прояснить для  себя  и  эти  отдаленные  расплывчатые
силы.
   Наконец я сказал себе,  что  мне  всего-то  и  нужно  дождаться  утра,  и
постарался выкинуть всю эту проблему из головы. На сей раз это мне  удалось,
хотя еще неделю назад подобная проблема ни за что  не  оставила  бы  меня  в
покое. Но тут же мне в сознание  подобно  черному  ворону  ворвалась  другая
мысль.
   Я прекрасно сознавал, что никогда  не  относился  к  тем  людям,  которых
принято  называть  высокоморальными  или,  как  сказал   бы   мой   дедушка,
"хорошими". Я всегда позволял себе делать то, что мне хотелось,  разумеется,
в определенных пределах, и никогда особенно не задумывался о  судьбе  других
людей и ни за кого не тревожился. Но этические законы являются частью  любой
философской вселенной - иначе просто и быть не может. Согласовывалось  ли  с
этими законами то, что сейчас я собирался вовлечь  восьмерых  людей  -  даже
девятерых,  если  относить  к  человеческой  категории   и   Старика   -   в
противоборство   с   таким   чудовищным   явлением,   как   шторм   времени,
руководствуясь исключительно своим собственным  желанием  все  знать  и  все
мочь?
   Допустим, по моему мнению, ничего плохого с  ними  случиться  не  должно.
Насколько  мне  было  известно,  единственным,  кто   подвергался   реальной
опасности,  был  я  сам.  Но  бывает  понимание,  находящееся  за  пределами
понимания. Возможно, существовала какая-то информация, которой я  просто  не
располагал.
   С другой стороны, не это беспокоило меня на самом деле. Я заглянул в себя
немного глубже и обнаружил застрявший у меня в совести настоящий  рыболовный
крючок - не получивший ответа вопрос  о  том,  что,  знай  я  об  опасности,
грозящей  остальным,  оказалось   бы   это   достаточной   причиной,   чтобы
остановиться? Может, я все равно продолжил бы начатое, готовый принести их в
жертву собственным желаниям?
   Подобный  вопрос  выкинуть  из  головы  оказалось  гораздо  труднее,  чем
проблему шторма времени, но в конце концов мне  это  удалось.  Я  неподвижно
лежал с открытыми глазами до  тех  пор,  пока  рассвет  не  окрасил  розовым
занавеску, которой было задернуто окно напротив нашей с Мэри койки.
   Я встал и тихо оделся. Мэри по-прежнему спала, зато  Уэнди  проснулась  и
смотрела на меня.
   - Спи, спи, - сказал я, и  она  безропотно  закрыла  глаза.  Одевшись,  я
бросил взгляд на Мэри. Меня так и подмывало разбудить ее и сказать  ей  хоть
несколько слов на прощание. Сказать и оставить ее в  тяжелых  раздумьях  над
какой-нибудь загадочной,