ню.
   Адмирал Келлерман не был склонен к панике. Не стал  паниковать  он  и
сейчас. На таком расстоянии точность невелика, и девять ракет из первого
залпа  явно  шли  мимо  цели.  Противоракетная  оборона   его   кораблей
проигнорировала их,  сосредоточив  огонь  на  оставшихся  тринадцати,  и
опытные расчеты сбили десять  из  них  в  непосредственной  близости  от
кораблей. Однако три ракеты прорвались,  и  ударный  авианосец  "Гектор"
исчез  в   ослепительном   огненном   шаре.   Келлерман,   встревоженный
невероятной мощью нового оружия, нахмурился и приказал  катапультировать
истребители из ангаров  авианосцев.  В  этот  момент  Антона  Келлермана
поджидал последний сюрприз.
   - Господин адмирал! - Оператор сканера застыл у монитора,  на  экране
которого наблюдал за приближением  новой  волны  тяжелых  стратегических
ракет. Он видел не только космическую битву и  теперь  почти  кричал  от
ужаса:
   - Господин адмирал! Ракеты, прошедшие мимо цели, возвращаются!
   Келлерман, не веря своим ушам, повернулся было  к  нему,  но  в  этот
момент и он, и оператор сканера, и  весь  ударный  авианосец  "Единорог"
весом сто восемьдесят тысяч тонн перестали существовать.
 
*** 
 
   Экипажи кораблей республиканской эскадры обуял  ужас.  В  отличие  от
обычных   ракет,   эти    невиданные    монстры,    промахнувшись,    не
самоуничтожались.  Вместо   этого   они   разворачивались,   и   система
самонаведения с дьявольской  настойчивостью  начинала  поиск  цели.  Так
продолжалось до тех пор, пока тяжелую стратегическую ракету  не  сбивали
или она не находила свою жертву.
   Гибель командующего стала последним и самым  страшным  сюрпризом  для
республиканской эскадры. Отчаянно защищавшиеся космические форты  и  так
собрали  слишком  кровавую  дань  среди  высших   офицеров.   Теперь   у
республиканцев остались  только  контр-адмиралы,  обезумевшие  от  ужаса
перед сверхмощным оружием Пограничных Миров.  Боевые  группы  нападавших
стали разваливаться, и авианосцы, линейные  крейсера,  эсминцы,  тяжелые
крейсера разворачивались и покидали поле битвы. Бегство стало  повальным
не сразу, но первые беглецы уподобились трещине в дамбе, а заразительная
паника, будто вода, прорвала эту дамбу. Ужас охватил капитанские мостики
республиканских кораблей, и даже самые мужественные люди  пали  жертвами
страха перед необъяснимым.
   Эскадра, направлявшаяся к Геенне, уже повернула вспять, и у нее  были
все шансы успеть добраться до Черного хода, куда вполне могли бы подойти
и самые быстроходные корабли из основной боевой группы. Однако  линкоры,
несколько мониторов и оставшиеся сверхдредноуты были слишком  тихоходны,
чтобы спастись бегством.
   Корабли Тревейна покинули орбиту Ксанаду, и началось нечто похожее на
традиционное  космическое  сражение.  Огромный  "Ортега"   величественно
двинулся вперед в сопровождении мониторов тридцать второй боевой группы.
Они вышли за пределы коммуникационной сети, связывавшей их с неподвижным
"Нельсоном", но сейчас это уже не имело значения. Вместе со  скрывшимися
авианосцами исчезла и угроза массированной атаки космических штурмовиков
с авианесущих кораблей. А именно такой  атаки  Тревейн  больше  всего  и
боялся. Среди обреченных  на  гибель  республиканских  тяжелых  кораблей
мужественно остались только два авианосца, а истребителей  на  них  было
слишком мало,  чтобы  противостоять  космическим  штурмовикам  Тревейна.
Лишившись поддержки космической авиации, республиканские тяжелые корабли
не могли противостоять огневой мощи кораблей Пограничных Миров,  которые
к тому же были оснащены усовершенствованными силовыми излучателями.
   Было  произведено  еще  несколько  залпов  тяжелыми   стратегическими
ракетами, расчетливо направленных на более  легкие  линейные  корабли  и
сверхдредноуты. Если республиканцы сдадутся,  Тревейн  решительно  хотел
захватить для Земной Федерации именно мониторы. Дистанция сокращалась. В
пространстве  летали  обломки  кораблей  и  куски  человеческих  тел,  а
командующий республиканскими кораблями упорно старался подойти  поближе,
чтобы  пустить  в  дело   свои   стратегические   ракеты.   Он   пытался
противостоять    личным    бесстрашием    смертоносному     техническому
превосходству противника, расчетливо уничтожавшего один  за  другим  его
корабли.
   Четвертый флот уже предвкушал победу, Тревейн не  позволял  вражеским
кораблям приближаться к себе на дистанцию действия стратегических ракет,
производя по ним все новые и  новые  залпы  из  своих  чудовищно  мощных
ракетных установок. Он уже готовился  дать  новый  залп,  когда  наконец
поступил сигнал о сдаче.  Йошинака  радостно  обернулся  к  сидевшему  в
полном молчании Тревейну.
   Команды прекратить  огонь  не  поступило,  и  гравитационные  приводы
выплеснули в сторону противника очередной град ракет.
   Сигнал  о  сдаче  лихорадочно  повторяли  снова  и  снова.  Мятежники
забивали коммуникационные  каналы  визжащими  помехами.  Ни  у  кого  не
осталось сомнений в их намерении сдаться.
   Офицеры штаба не отрываясь смотрели на Тревейна. Выражение его  лица,
превратившееся в стальную маску, невозможно было описать. Он по-прежнему
молча изучал дисплей.
   Тяжелые стратегические  ракеты  мчались  к  флагману  республиканской
эскадры - монитору "Да Сильва".
   "Господи! Что же сейчас чувствуют эти бедняги?!" - подумал Йошинака.
   Тревейн смотрел и смотрел на  дисплей,  где  ему  предстояло  увидеть
гибель монитора со  всем  экипажем,  но  вместо  него  видел  счастливую
маленькую девочку с каштановыми волосами,  играющую  на  белом  песке  у
залитого солнцем моря.
   Йошинака почти физически чувствовал, что все находящиеся  на  мостике
безмолвно молят его вмешаться.
   Он вздохнул и протянул руку к плечу Тревейна, хотелось сказать: "Иан!
Сейчас ты герой! Подумай о  своей  репутации!  Подумай  о  добром  имени
Федерации Пограничных Миров..."
   Разумеется, он не стал этого говорить, а тронул своего друга за плечо
и произнес решительным голосом:
   - Господин адмирал, они сдались! Тревейн поднял голову, и его  взгляд
вдруг снова стал осмысленным.
   - Ну да, конечно! - сказал он как ни в чем не  бывало.  -  Прекратить
огонь! Взять полет ракет под контроль и нацелить на мятежные  корабли...
Свяжите меня с их командующим!
   Расстояние между сражающимися  было  так  велико,  что  прошла  почти
минута, прежде чем экран большого коммуникационного монитора  загорелся.
На нем появилось лицо офицера, которого Тревейн когда-то знал. Казалось,
это было в какой-то другой жизни!
   -  Говорит  адмирал  флота  Тревейн,   временный   генерал-губернатор
Пограничных Миров. Со мной на связи командир мятежников?
   Между вопросом и ответом прошло пятьдесят бесконечных секунд.
   - Как старшая по званию среди оставшихся  в  живых  офицеров  ударной
группы, я хочу вступить в пере...
   Лицо маленькой женщины, появившейся на экране, выглядело потрясенным.
Говорила она глухо, но, когда до нее дошло, как к ней обратился Тревейн,
она внезапно осеклась и  в  ее  черных,  как  маслины,  раскосых  глазах
загорелся огонь непримиримости и гордости.
   - Я  контр-адмирал  Военно-космического  флота  Республики  Свободных
Землян Ли Хан! - резко ответила она.
   Тревейн не стал повышать голоса, но его  слова  прозвучали  как  удар
грома:
   - Не валяйте дурака, капитан Ли Хан! Мы с  вами  не  в  цирке!  Я  не
собираюсь вести с вами никаких переговоров. Ваши корабли должны опустить
щиты и остановиться. К вам поднимутся офицеры, которые возьмут  на  себя
командование от имени законного правительства Земной Федерации. В случае
малейшего сопротивления нашим абордажным  командам  на  любом  из  ваших
кораблей я немедленно открываю огонь. Понятно?
   Тревейн стоял, выпрямившись во весь рост, наблюдал за экраном и ждал,
когда его  слова  долетят  до  мостика,  который  он  видел.  Когда  это
произошло,  женщина,  командовавшая  эскадрой  мятежников,   вздрогнула,
словно ее ударили по  лицу.  Ее  глаза  яростно  засверкали,  когда  она
вспомнила, как с ней однажды уже разговаривали в подобном  тоне.  Однако
сегодня от ее решения зависела судьба не одного лишь линейного крейсера.
Кроме того, сейчас она была совсем в другом положении. Из числа экипажей
республиканской эскадры в тот день уже погибли тысячи человек, и гибелью
оставшихся кораблей она бы ничего не добилась. Тревейн понял, что она  в
ярости, и подался вперед, жестоко улыбаясь.
   - Советую вам меня понять, капитан, - прошептал он негромко, но почти
кровожадно.
   Не очень приятно смотреть в лицо побежденному человеку, не привыкшему
к поражениям. Большинство из находившихся на мостике "Ортеги" испытывали
что-то вроде смущения и отвернулись, пока  слова  Тревейна  преодолевали
световые  секунды,  отделявшие  их  от  кораблей   мятежников.   Офицеры
разглядывали свои приборы и ждали. Наконец  Ли  Хан,  взглянув  прямо  в
глаза адмиралу, заставила себя произнести "понятно!", чем  спасла  жизнь
своим людям.
   Тревейн отключил связь и сказал измученным, еле слышным голосом:
   - Коммодор Йошинака, прошу вас заняться  капитуляцией  противника.  Я
буду у себя. - С этими словами он повернулся кругом и удалился  широкими
шагами.
   Не успел он  уйти  с  адмиральского  мостика,  как  корабль  охватило
всеобщее ликование, которое становилось все громче  и  громче,  пока  от
него не начала сотрясаться вся летающая космическая крепость. Но Тревейн
этого не слышал.
 
   На войне сражаются люди.
   Генерал Карл фон Клаузевиц. О войне
 
21 
 
Незримый контакт 
 
   Прескотт-Сити, ставший фактической  столицей  Пограничных  Миров,  по
стандартам Внутренних Миров был небольшим городом, тем  не  менее  самым
крупным на Ксанаду; по крайней мере  достаточно  большим,  чтобы  в  нем
возникали  транспортные  пробки.  С  наземным  транспортом  было   много
проблем,  а  с  воздушным  -  еще  больше,  несмотря   на   все   усилия
перегруженных работой регулировщиков и их автоматических помощников.
   Возможно, этих проблем и не было  бы,  если  бы  в  Прескотт-Сити  не
обосновалось временное правительство. Население города сразу  выросло  в
полтора  раза,  а  заполонившие  город  военные  аэромобили   превратили
воздушное движение в настоящий хаос, расчищая себе  путь  пронзительными
сиренами среди чинно  движущегося  гражданского  воздушного  транспорта.
Поэтому для регулировщиков аэромобиль Миротворческих  сил,  мчавшийся  к
Дому правительства, был лишь очередной деталью мучительной  головоломки,
которую им приходилось ежедневно складывать.
   Дом правительства, самое  помпезное  здание  во  всем  Прескотт-Сити,
стоял на вершине холма, которая два года назад была городской  окраиной.
Его силуэт выделялся на фоне оживленного движения  на  Поле  Абу-Саид  и
казался особенно  величественным,  когда  в  космопорте  стояли  корабли
Военно-космического флота. В отличие от окружавших его новых зданий  Дом
правительства был построен еще во времена Четвертой  межзвездной  войны,
когда на Ксанаду начали возводить первые сооружения. Перед его  фасадом,
изготовленным из природных материалов, стояла  монументальная  бронзовая
колонна коммодора Прескотта. Дом правительства был,  казалось,  построен
на века, причем гораздо помпезнее, чем это было нужно, - ведь  это  была
всего лишь штаб-квартира правительства вновь  колонизированной  планеты.
На  самом  деле  это  был  наглядный  вызов,   брошенный   паукообразным
арахнидам, обитавшим по ту сторону соседнего узла пространства.
   Иан Тревейн  как-то  сказал  Мириам  Ортеге,  что  Дом  правительства
напоминает ему творение рук древнего императора по имени  Петр  Великий,
построившего свою новую столицу на тех землях, за обладание которыми  он
в тот момент только сражался. Мириам же использовала устаревшее слово из
лексикона своей покойной матери, сказав, что в Доме  правительства  есть
"кураж".
   Аэромобиль  Миротворческих  сил  мягко  приземлился  на  крышу   Дома
правительства на закате.  (По  крайней  мере,  в  тот  момент  к  закату
клонилась звезда Зефрейн-А. Звезда Зефрейн-В по-прежнему висела в  небе,
и, в зависимости от настроения, ее можно  было  воспринимать  как  очень
маленькое  солнце  или  как  очень  яркую  звезду.)  Майор  космического
десанта, в темно-зеленых брюках от полевой формы и черном кителе,  вышел
на крышу к высыпавшим из аэромобиля миротворцам в  коричневых  мундирах.
Ведя себя безукоризненно вежливо и  в  тоже  время  сухо  -  космические
десантники и миротворцы недолюбливали друг друга, -  он  принял  от  них
военнопленную,  которую  нейтрально   называл   "мадам".   Майор   решил
предоставить другим, старшим по  званию,  более  мудрым  и  более  щедро
оплачиваемым людям решать, в каком чине состоит Ли  Хан  -  адмирал  или
капитан, - и вообще, имеет ли право закоренелая бунтовщица  и  мятежница
носить какое-либо воинское звание.
   Между двумя рослыми  конвоирами  Ли  Хан  казалась  еще  меньше,  чем
обычно. Они на целую голову возвышались над ней, а совокупная  масса  их
тел превышала ее вес почти в пять раз. Щеки Ли  Хан  впали,  подчеркивая
изящную форму ее  головы.  Благодаря  постоянным  изнуряющим  физическим
упражнениям,  которые  она  заставляла  себя  делать,  она  двигалась  с
привычной грацией,  но  в  серой  одежде  военнопленной  не  по  размеру
выглядела  как  ребенок,  нарядившийся  в  родительскую  пижаму.   Майор
рассматривал ее невзрачную фигурку с любопытством и презрением.  Кого-то
менее похожего на адмирала Военно-космического флота трудно было себе  и
представить.
   Так казалось, пока женщина не заговорила.
   - Добрый вечер, майор, - резко произнесла она. - Немедленно проводите
меня к генерал-губернатору.
   Майор поймал себя на том, что  чуть  не  отдал  ей  честь.  Он  сумел
сохранить бравый вид, но ему потребовалось  несколько  мгновений,  чтобы
прийти в себя и пробормотать: "Следуйте за мной, мадам".  Он  повернулся
кругом  и  повел  маленькую  женщину  к  лифту,  свирепо  поглядывая  на
ухмылявшихся подчиненных.
   В войне с инопланетянами, а именно с ними  Военно-космическому  флоту
Земной Федерации обычно и приходилось  сражаться,  пленных  берут  очень
редко. Столкновения  космических  кораблей,  как  правило,  приводили  к
уничтожению одного из них со всей  командой,  а  редкие  пленники  сразу
попадали  в  руки  специалистам  по  экзотическим   существам   (или   к
аналогичным специалистам среди этих  экзотических  существ).  Поэтому  у
Военно-космического  флота  Земной   Федерации   практически   не   было
выработано норм обращения с военнопленными и правил  их  содержания.  Ли
Хан,  оказавшейся   старшей   по   званию   среди   плененных   экипажей
республиканских кораблей, пришлось практически  заново  создать  правила
лагеря для военнопленных.
   Ей, как адмиралу, предложили предоставить под честное  слово  свободу
перемещения по планете, но она  отказалась,  решив  остаться  со  своими
товарищами по несчастью. Им  было  очень  нелегко  смириться  с  горечью
поражения и - что было еще страшнее - с позорным бегством  своих  бывших
товарищей с поля боя. Остро переживая предательство, они  пали  духом  и
начали испытывать раздражение не только по отношению к дезертирам, но  и
по отношению к своим собственным офицерам, сдавшим их врагу. Для Ли Хан,
не привыкшей к поражениям и совершенно не  способной  на  предательство,
сдача в плен была особенно горькой. Ситуация усугублялась еще и тем, что
ее боевую группу совсем недавно передали в распоряжение Келлермана, и ее
лично не знал почти никто из военнопленных. Для них она была ненавистной
незнакомкой, сдавшей их Пограничным Мирам. Но все-таки  она  взялась  за
решение их проблем с состраданием и неистощимой энергией. Теперь, девять
месяцев спустя, плененные члены экипажей республиканских кораблей  вновь
воспрянули духом.
   Однако, решив насущные проблемы, Ли Хан  обнаружила,  что  ей  больше
нечего делать. Лагерь для военнопленных напоминал эскадру или эскадрилью
с дисциплинированными экипажами. Им  теперь  мог  управлять  ее  старший
помощник,  а  ей  самой  оставалось  только  стоять  у  незаметного,  но
послушного руля.  Она  поняла,  что  "главнокомандующий"  в  лагере  для
военнопленных еще более одинок, чем командир боевой группы ВКФ.
   Осень  уже  сменилась  мягкой  зимой,  характерной   для   умеренного
климатического пояса Ксанаду, когда Ли  Хан  поняла  всю  иронию  своего
положения, в котором ей следовало бы чувствовать  себя  победительницей.
Она помогла своим  подчиненным  вновь  обрести  смысл  жизни  и  чувство
товарищества, а сама билась как птица в клетке,  изнывая  от  унылого  и
смертельно  однообразного  тюремного  существования.   Лишь   один   раз
произошло из ряда вон выходящее событие, хоть как-то скрасившее царившую
в лагере нестерпимую скуку.
   Ли Хан никогда не любила правительство вообще и  в  особенности  тех,
кто служил интересам Индустриальных Миров. Поэтому, когда  ей  приказали
явиться для беседы с какой-то госпожой Ортегой, членом Верховного Совета
временного  правительства  Пограничных  Миров,  занимающейся   вопросами
внутренней  безопасности,  она  мысленно  приготовилась  ко  встрече   с
очередным скучающим бесчувственным бюрократом.
   Однако госпожа Ортега начала с того, что попросила коменданта  лагеря
удалиться, тем самым  придав  беседе  неформальный  характер,  что  было
совершенно нетипично для бюрократов, больше похожих на механизмы.
   Ли  Хан  сочла  этот  шаг  разумным  и  великодушным   и   сразу   же
почувствовала симпатию  к  Мириам  Ортеге.  Она  еще  больше  прониклась
симпатией к Мириам, когда беседа началась с обсуждения условий  жизни  в
лагере и нужд его  обитателей.  Как  здорово  было  поговорить  с  новым
человеком после бесконечных месяцев, на протяжении которых  Ли  Хан  все
время окружали одни и те же  лица!  Особенно  с  такой  умной  женщиной,
обладающей прекрасным чувством юмора! Ли Хан всегда  руководило  чувство
долга, которое она не выпячивала, но много и упорно работала,  существуя
при этом в полном одиночестве. Теперь, беседуя  с  Мириам  Ортегой,  она
испытывала нечто вроде притяжения, подобного притяжению  противоположных
зарядов, и даже время от времени забывала, что формально  она  и  Ортега
враги.
   Когда  разговор  закончился,  Ли  Хан  поднялась,  испытывая  чувство
сожаления.  Но  прежде  чем  удалиться,  она  попыталась   задать   один
интересовавший ее вопрос, хотя  и  опасалась,  что  он  может  разрушить
непрочную связь, возникшую между ней и Мириам.
   - Госпожа Ортега!.. Я вот все  думаю  о  вашей  фамилии  и...  Мириам
Ортега перебила Ли Хан еще до того, как та успела задать вопрос.
   - Адмирал Ортега был моим отцом, - без обиняков сказала она.
   Ли Хан уже пожалела, что  решилась  на  такой  болезненный  в  данных
обстоятельствах вопрос, но ее собеседница продолжала:
   -  Он  был  человеком  строгих  принципов  и  погиб,  решив  ими   не
поступаться. Думаю, это не самая плохая смерть.  -  Потом  она  еще  раз
улыбнулась и добавила:
   - Я слышала, что и вы несколько раз были на пороге гибели.
   После этих слов они больше не испытывали стеснения друг перед другом,
и их отношения стали совершенно непринужденными.
   Позднее Ли Хан была  страшно  удивлена,  узнав  из  сплетен  лагерной
охраны, с которой она  старалась  поддерживать  хорошие  отношения,  что
Мириам Ортега и Иан Тревейн - любовники. Разумеется, с последней встречи
адмирала и его погибшей жены прошло уже больше трех земных  лет,  и  все
же!..
   Ли Хан никогда не встречалась с Натальей Николаевной Тревейн,  но  ее
фантастическая  красота  часто  с  завистью  обсуждалась  офицерами  ВКФ
мужского пола и являлась предметом  намеренно  равнодушных  комментариев
офицеров женского пола. Но никто даже шепотом  не  намекал  на  то,  что
адмирал склонен к супружеским изменам. Какой  бы  яркой  и  своеобразной
личностью ни б