Но сегодня у вас, кажется, особенно
плохое настроение.
   - Что вы, Ирина! - с добродушным видом защищался Березин. -  Наоборот,  я
шел к вам в самом лучшем настроении и с  самыми,  можно  сказать,  радужными
надеждами. Правда, меня немного расстроил Сергей, но это не  важно.  Я...  -
смущенно замялся он, - я хотел бы  поговорить  с  вами,  Ирина...  совсем  о
другом...
   - Вот как, - рассеянно ответила Ирина. - Ну что же, давайте. Дима,  пойди
с Плутоном в сад. Я потом приду к вам туда... Вот только поговорю с Николаем
Антоновичем.
   Дима, обрадовавшись, вскочил с  пола,  где  он  сидел  возле  Плутона,  и
побежал к двери вместе с собакой.
   - Говорите, Николай, я слушаю,- сказала Ирина.
   Лицо Березина покрылось красными пятнами. Видно было, что он не знает,  с
чего начать.
   - Ира, - проговорил он наконец каким-то сдавленным голосом,  не  поднимая
глаз, - пришла пора объясниться. Я хотел сказать... Вы, вероятно, уже не раз
имели случай убедиться, как вы мне дороги... И с каждым  днем  вы  делаетесь
мне все ближе, все милей... Ира... Я хотел сказать, что люблю вас...

   * * *

   Бледный, растерянный Березин спускался по эскалатору.
   Выйдя из подъезда, он оглянулся и не сразу понял, куда попал.  Перед  ним
оказалась внутренняя площадка дома с газонами,  клумбами  цветов,  фонтаном,
рассыпавшим радужную водяную пыль.
   Из дальнего угла площадки, где высились  шесты  для  лазания  и  сверкали
гимнастические  приборы,  слышались  детские  голоса,  смех,   плач,   порой
доносился громкий лай.
   Березин тяжело опустился на скамью возле фонтана, вытер лоб.
   Ясно; ясно... И тут Лавров стал поперек его  пути.  Она  этого  прямо  не
сказала, но нетрудно было понять... Иначе почему она так  смутилась,  когда,
получив ее отрицательный ответ, он вскользь упомянул имя Сергея?
   Он ударил себя кулаком по колену.
   Хорошо, хорошо, мой советский Ньютон... Вы знали, что я  люблю  Ирину,  я
вам говорил об этом не раз. А  вы  в  ответ  помалкивали.  Мировые  проекты?
Умопомрачительные масштабы? Посмотрим,  посмотрим...  Что  -  посмотрим?  Ты
можешь предложить что-нибудь лучше проекта Сергея или хотя бы такое же?  Ты,
Николай Березин, молодой ученый с блестящим будущим...
   А теплопроводность горных пород?
   Эта мысль пришла неожиданно.
   Теплопроводность... низкая теплопроводность...
   И сразу радость подступила к сердцу.
   Дурак! Дурак! Трижды дурак! Он, кажется, забыл об этом! Он, вероятно,  не
учел этого!
   Березин даже засмеялся.
   Два человека, разговаривая, прошли по дорожке мимо скамьи и с недоумением
посмотрели на него.
   Березин перехватил этот взгляд, встал и быстро зашагал к арке, выходившей
на набережную.

   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   СОБЫТИЯ РАЗВЕРТЫВАЮТСЯ

   Через два года после этих, казалось бы, ничем  не  примечательных,  можно
сказать, домашних событий огромный  Советский  Союз  был  охвачен  небывалым
волнением. Газеты были полны сообщений, статей, заметок о  проекте  Лаврова.
Невозможно было найти дом, даже квартиру, где бы равнодушно или  безразлично
относились к проекту. В ресторанах  и  кафе,  в  кабинах  стратопланов  и  в
вагонах метро, в театрах люди говорили и спорили о нем.
   Одни поддерживали проект, другие горячо осуждали.
   Несколько  месяцев  назад  Лавров  подал  правительству  Союза  докладную
записку, в которой подробно излагал сущность своего,  проекта.  Кроме  груды
материалов - чертежей, схем, выкладок, расчетов,  -  записка  сопровождалась
положительным заключением  двух  институтов,  с  помощью  которых  Лавров  в
течение года разрабатывал свою идею.
   Правительство признало проект заслуживающим внимания и передало в  печать
его основные принципы для предварительной общественной дискуссии.
   К  тому  времени  Советская  страна  достигла  необычайного  расцвета   и
могущества. Тяжелые раны, нанесенные ей когда-то войной с немецким фашизмом,
давно были залечены. Разгромив  своих  смертельных  врагов,  Советский  Союз
вновь принялся за прерванное войной мирное  строительство.  Из  года  в  год
страна цвела, росла и ширилась. Уже давно Большая Волга каналами и обширными
водохранилищами соединилась с Доном,  Печорой  и  Северной  Двиной,  получая
избыток их вод, чтобы напоить засушливое Заволжье, поднять уровень мелевшего
Каспийского моря, лечь просторным, глубоким и легким путем от края  до  края
Советской земли.
   Древняя Аму-Дарья была направлена по старому ее руслу - вместо Аральского
к Каспийскому морю, и там, где когда-то передвигались с места на  место,  по
воле ветров, сыпучие волны мертвого, сухого песка, былая  пустыня  покрылась
белоснежными хлопковыми полями, бахчами и кудрявым руном фруктовых садов.
   Кавказский хребет  был  прорезан  тоннелями.  В  гигантские  ожерелья  из
гидростанций превратили  советские  люди  Волгу,  Каму,  Амур,  Обь,  Иртыш,
Енисей, Лену и, наконец, суровую красавицу Ангару. Энергия этих рек снабдила
электричеством огромные области необъятной Страны Советов.
   В станциях подземной газификации,  разбросанных  по  всему  Союзу,  горел
неугасимым огнем низкосортный уголь, превращаясь под землей  в  теплотворный
газ. Сотни тысяч гигантских ветровых  электростанций  покрыли  поля  страны,
улавливая "голубую" энергию воздушного океана; крупные и мелкие гелиостанции
на Кавказе, в Крыму, в республиках Средней Азии превращали солнечное тепло в
электрическую энергию. Приливно-отливные  и  прибойные  станции  на  берегах
советских  морей,  электростанции,  построенные  на  принципе  использования
разности температур  в  Арктике,  -  весь  этот  океан  энергии,  непрерывно
вырабатываемой и хранимой в огромных электроаккумуляторных батареях,  был  в
распоряжении советских людей, готов был выполнять для них любую работу,

   * * *

   "Проблему Лаврова" встретили с восторгом. Удивлялись, почему до  сих  пор
эта грандиозная и, казалось, такая простая идея никому не пришла в голову.
   Северный морской путь - важнейшая морская магистраль Советского  Союза  -
оказывается, действительно полноценно работал  только  три-четыре  месяца  в
году!
   Как можно было мириться с этим фактом? Как его не замечали до сих пор?
   Миллионы тонн самых разнообразных грузов торопливо перебрасывались в  эти
три-четыре месяца из богатейших областей  советского  Дальнего  Востока,  из
Маньчжурии, Китая, из Японии и западных портов  Северной  Америки  навстречу
грузовому потоку из северных и центральных областей страны, из  Скандинавии,
из портов Великобритании и северо-западной Европы.
   Этот морской путь уже давно стал широкой международной дорогой, прекрасно
изученной советскими учеными и моряками-полярниками.
   Еще  задолго  до  начала  навигации   советские   метеорологи-полярники27
предсказывали сроки весеннего вскрытия льдов в советских арктических  морях,
направление к силу ожидаемых ветров. Воздушная разведка  на  каждом  участке
пути непрерывно держала радиосвязь с судами, заранее сообщая им  о  наиболее
чистом от льдов пути. Самые мощные в  мире  ледоколы  стояли  в  арктических
портах, готовые помочь судам, встретившим неожиданные ледовые затруднения.
   Давно уже стали историей героические рекорды  "Сибирякова",  "Челюскина",
"Литке", ходивших почти вслепую и все же сумевших в тяжелой борьбе со льдами
в одну навигацию пройти весь путь от Мурманска до Владивостока или  обратно.
Теперь  же  транспортные  суда,  приспособленные  к  арктическим   условиям,
проделывали такие рейсы в один месяц, почти в полной безопасности.
   Но этот путь был открыт и  свободен  только  три-четыре  месяца  в  году!
Десятки миллионов тонн грузов должны  были  идти  по  железным  дорогам  или
кружить вокруг  Европы  и  Азии,  по  южным  и  тропическим  морям.  Решение
"проблемы Лаврова" должно было покончить с таким положением вещей.

   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   ВСЕНАРОДНАЯ ДИСКУССИЯ

   Прошел месяц со дня обнародования проекта. Им восхищались, увлекались, но
слышались и голоса, призывавшие к осторожности и благоразумию.
   Высказывались сомнения, сможет  ли  страна  осилить  такие  работы.  Ведь
потребуются миллионы тонн высококачественных новых  материалов,  потребуются
новые рудники, металлургические и  машиностроительные  заводы,  для  которых
нужно новое специальное оборудование.
   Как представляет себе автор проекта, спрашивал известный  горный  инженер
Нурахметов, процесс удаления выработанных пород из шахт глубиной в несколько
километров? Ведь самый прочный  металлический  трос28  при  такой  длине  не
выдержит собственной тяжести и оборвется, не  говоря  уже  о  дополнительной
нагрузке в виде землечерпательных снарядов и удаляемой породы.
   Океанограф   Бахметьев   в   большой   статье   под   заголовком   "Будем
благоразумны!" обрушился на проект Лаврова. Он писал, что никто  в  мире,  в
том числе  и  Советский  Союз,  не  имеет  достаточного  опыта  в  подводном
строительстве. Строение дна Северного Ледовитого  океана  еще  слишком  мало
известно. Для предохранения подводных шахт  от  затопления  в  период  работ
должны быть созданы какие-то гигантские  перекрытия.  Но  если  самые  шахты
будут иметь огромный диаметр, каких же размеров должны быть эти  перекрытия?
Смогут ли наши конструкторы спроектировать их, а наши строители - построить?
Не рухнут ли эти гигантские конструкции под двойным  воздействием  огромного
давления водных масс и собственного веса?
   Радиогазета "Мурманское радиоутро"  передала  в  эфир  статью  известного
ученого-полярника,  профессора  гласиологии29  С.  М.  Радецкого.  Профессор
считал проект Лаврова вообще ненужным и  излишним.  Естественное  потепление
климата всего земного шара, а вместе с ним и Арктики, идет  своим  путем,  и
человечеству нет смысла заниматься проблемой, которая  разрешится  рано  или
поздно сама собой.
   Решающее  значение  имел  доклад  известного  метеоролога  и   не   менее
известного художника-пейзажиста профессора Грацианова.  Доклад  состоялся  в
Москве, перед двадцатитысячкой аудиторией Дворца Советов, и  передавался  по
всей стране по телевизефонной сети30. Последствия доклада оказались, однако,
совершенно неожиданными для самого докладчика.
   Профессор начал с того, что выразил свое восхищение проектом Лаврова.
   -  Проект,  -  сказал  он,  -  научно  и   технически   обоснован   почти
безукоризненно.  Такие   идеи,   имеющие   огромное   значение   для   судеб
человечества, заключающие в себе все достижения своей эпохи, появляются лишь
раз в столетие. Но, к сожалению, одна область науки не может еще поспеть  за
проектом Лаврова. Это - климатогия31. Конечно, мы и в  этой  области  далеко
ушли  от  прошлого,  узнали  много  нового,  установили  неизвестные   ранее
закономерности, но этого мало. Кто из климатологов возьмет на себя  смелость
исчерпывающе  предсказать  все  последствия,  которые  внесет  новое  теплое
течение в климатический порядок, установившийся в нашей стране?
   Мы можем лишь в самой общей форме сказать, что  теплый  воздушный  поток,
постоянно  возникая  над  этим  течением,  будет  уходить  в  верхние   слои
атмосферы, а в нижние, разреженные слои устремится холодный воздух с  севера
и  с  юга.  Северное  направление,  как  менее  важное,  можно   сейчас   не
рассматривать. Займемся южным течением. Здесь на место поднимающихся  кверху
воздушных масс, в образовавшееся разрежение, ринется  с  юга  нижний,  более
холодный воздух. Первыми придут в  движение  холодные  воздушные  массы  над
прибрежными полярными морями, за ними последуют воздушные массы, лежащие над
тундрами, затем - над тайгой, далее -  над  среднероссийскими  и  казахскими
степями и, наконец, еще южнее - над остатками пустынь Средней Азии.
   Именно эти последние горячие и теплые воздушные струи, проходя с юга  над
тайгой, тундрой и полярными морями, будут отдавать им большую  часть  своего
тепла, прогревать мерзлую почву, расплавлять тысячелетний подпочвенный  лед,
согревать воду полярных морей и препятствовать  образованию  льда.  Но  этим
дело  не  ограничится.  Эти  пришедшие  с  юга  воздушные   струи,   сначала
охладившиеся  над  полярными  областями  и   затем   вновь   обогретые   над
возродившимся Гольфстримом, поднимутся в верхние слои атмосферы и устремятся
обратно  на  юг,  чтобы  заполнить  разреженность,  образовавшуюся   там   в
атмосфере. Проходя в верхних, холодных, слоях  атмосферы,  воздушные  потоки
снова охладятся, водяные пары, насыщающие их, превратятся в воду, и обильные
дожди прольются над тундрами, тайгой, степью и  над  полумертвыми  остатками
пустынь Кара-Кумов и Кызыл-Кумов, оживляя их. Но  образовавшиеся  от  таяния
подпочвенного льда и  обильных  дождей  гигантские  массы  подпочвенных  вод
хлынут на поверхность земли, переполнят реки и озера,  затопят  всю  сушу  и
превратят ее в необозримое болото с подымающимися  кое-где  плоскогорьями  и
вершинами холмов  и  гор.  Что  станет  тогда  с  нашими  субарктическими  и
арктическими городами и поселками? Что станет с нашими заводами,  рудниками,
копями, железными дорогами? Что станет с единственной  в  мире  по  ценности
тайгой, на благоустройство которой наше поколение затратило  столько  сил  и
средств? Кто знает, как отразится эта перемена климата  на  здоровье  людей,
как повлияет на приспособившиеся к  существующему  климату  наши  культурные
растения, которые со времен Мичурина мы выводили с такой заботой!
   - Долой проект Лаврова! - прервал докладчика чей-то резкий голос.
   - Не долой, мой уважаемый, но  слишком  экспансивный  товарищ,  -  быстро
возразил профессор, - а отложить! Вот, по-моему, самое  правильное  решение.
Отложить до того времени, когда климатология сможет сказать свое решительное
слово о реализации проекта.
   Профессор начал собирать свои заметки, намереваясь сойти с  трибуны,  но,
прежде чем он  успел  это  сделать,  из  зала  через  десятки  репродукторов
прозвучал спокойный звучный голос:
   - Вы запугали нас своими  картинами  гибели  мира,  Иван  Афанасьевич.  И
совершенно напрасно! Товарищ председатель, позвольте мне  сказать  несколько
слов.
   - Кто просит слова?
   - Академик Карелин.
   Академика встретили бурными аплодисментами. Ученый с  мировым  именем,  в
молодости геолог, затем климатолог, он дал человечеству, среди многих других
открытий, теорию формирования и строения климата и поразительно точный метод
прогноза погоды. В науку этот метод вошел под  названием  "метод  Карелина".
Молодежь любила Тихона Ивановича за прямоту  и  простоту,  за  редкий  ум  и
лукавое добродушие. С тех пор как климатология стала обязательным  предметом
изучения в средней школе, Тихон Иванович изъявил желание сам  читать  лекции
школьникам Советского Союза, занимающимся по московскому  времени.  В  точно
определенный час в этих школах  перед  миллионами  советских  школьников  на
экранах телевизефонов32 появлялась характерная фигура Тихона Ивановича.
   - Так вот, друзья мои,  -  сказал  Тихон  Иванович,  когда  немного  утих
приветственный шум, - по-моему,  профессор  Грацианов  немного  преувеличил.
Должен признаться, что проект уважаемого товарища Лаврова мне  пришлось,  по
просьбе самого Сергея Петровича, проконсультировать. Начал я с консультации,
а кончил тем, что сам  увлекся  этой  замечательной  идеей  и  продолжал  ее
разрабатывать под руководством моего молодого друга уже более детально. Ночи
просиживали напролет... И выводы у нас получились совсем не похожие  на  те,
которые здесь изложил Иван Афанасьевич.
   В чем его ошибка? Прежде всего в том,  что  он  требует  подождать,  пока
климатология станет наукой, чуть ли  не  математически  точно  решающей  все
стоящие перед ней вопросы. Но это значит вообще отказаться от помощи  науки,
потому что ни одна наука своего развития до сих пор не закончила и закончить
не может. Природа всегда и  непрерывно  ставит  перед  нами  новые  и  новые
вопросы.  Проблема,  решенная  сегодня,  в  свою  очередь,  выдвигает  новые
загадки. И в этом счастье нашей жизни, нашей  научной  деятельности,  дающее
нам возможность бесконечного прогресса, движения вперед. Ведь если стать  на
точку  зрения  Ивана  Афанасьевича,  ни  один  шаг  в   нашей   человеческой
деятельности, при желании обосновать его данными  науки,  никогда  не  может
быть сделан, так  как  всестороннего,  абсолютно  точного  и  исчерпывающего
обоснования его наука дать не сможет. В  этих  условиях  доля  риска  всегда
остается, и ждать, пока она совершенно исчезнет, значит отказаться от  живой
практической деятельности.  Люди  ведь  отваживались  плавать  на  просторах
океана даже тогда, когда еще  не  знали  ни  компаса,  ни  хронометра33,  ни
секстана34.
   Вторая  ошибка  Ивана  Афанасьевича  заключается  в  том,  что   по   его
представлению, действие отепленной струи Гольфстрима  будет  иметь  характер
катаклизма35, чего-то внезапного, словно извержение  вулкана.  Между  тем  и
сущность и влияние морских течений на климат достаточно уже известны,  чтобы
иметь суждение о влиянии отепленной струи  Гольфстрима  на  климат  северной
части Евразийского континента.
   И   Тихон   Иванович    рассказал    слушателям,    что    даже    мощное
североатлантическое  теплое  течение,  продолжение  Гольфстрима,  подходя  к
берегам Западной Европы, несмотря на сравнительно высокую температуру  своих
вод, посылает на континент вполне  умеренные  осадки  и  не  превратило  его
климат в тропический. Температура вод на севере  будет  находиться  в  руках
человека. Диаметр шахт, а следовательно, и мощность пропускаемого через  них
потока воды, а также глубина этих шахт, определяющая  количество  подаваемой
из подземных недр теплоты, рассчитаны в проекте  так,  чтобы  разогрев  всей
полярной струи арктических вод шел постепенно. Это произойдет в тот срок и с
такой быстротой, какие нам желательны, примерно - в три-четыре года.
   - Кстати, - заметил Тихон Иванович, -  я  хотел  бы  мимоходом  коснуться
замечаний профессора Радецкого,  переданных  на  днях  по  радио.  Профессор
Радецкий полагает, что в проекте Лаврова нет никакой необходимости, так  как
естественное потепление  Арктики  идет  само  по  себе.  Профессор  Радецкий
рекомендует нам ждать сложа руки, пока в награду за наше терпение с неба  не
придет полное потепление Арктики. А ведь профессору Радецкому известно,  что
это процесс очень длительный и медленный, что здесь счет идет на столетия, и
нам неизвестно еще, когда и на какой ступени потепление остановится.  Почему
же нашему поколению уклоняться от решения такой грандиозной задачи?  Но  это
между прочим. Вернемся к докладу профессора Грацианова. Мы  установили,  что
действие отепленной струи атлантических вод в Полярном бассейне  будет  лишь
постепенно сказываться на климате континента. Профессор Грацианов пугает нас
результатами потепления и растаивания подпочвенного льда  в  области  вечной
мерзлоты. Но если в атмосферных массах процесс этот будет происходить совсем
не  с  такой  катастрофической  быстротой,  как   это   кажется   уважаемому
докладчику, то  тем  более  следует  ожидать  замедления  этого  процесса  в
почвенной среде. Необходимо иметь в виду,  что  подпочвенный  лед  покрыт  в
области вечной мерзлоты толстым, иногда в несколько десятков  метров,  слоем
теплоизолирующей  почвенной  и  мшистой  подушки.  В   долгие   летние   дни
среднеиюльская температура, например,  а  Верхоянске  -  "полюсе  холода"  -
достигает 15-16 градусов выше нуля,  а  максимальная  -  плюс  34,  даже  38
градусов жары! И все же горячее летнее солнце не  может  там  сколько-нибудь
заметно  повлиять  на  состояние  подпочвенного  льда.  Ясно,  значит,   что
медленное и  сравнительно  незначительное  повышение  зимних  температур  во
всяком случае  не  приведет  к  тем  катастрофическим  наводнениям,  которых
опасается докладчик. Процесс  растаивания  подпочвенного  льда  под  охраной
теплоизолирующей почвенной подушки будет медленным  и  длит