вающим взглядом.
   От этого необычайного звука, казалось, вздрогнула вся шахта, и даже гул и
рев, наполнявшие ее, сразу пропали, поглощенные им. Но звук сейчас же исчез,
пронесшись мгновенной бурей, и через секунду все в шахте  было  по-прежнему,
привычный ровный шум вновь плотно  встал  в  ней.  С  минуту  все  в  полном
молчании напряженно прислушивались, словно выжидая чего-то.
   - Что бы это могло быть? - спросил наконец Лавров.
   Гуревич пожал плечами.
   - Не понимаю, - ответил он не сразу. - Я даже не мог уловить, откуда  он,
этот грохот.
   - Мне показалось, - сказал Гоберти, которому передалось беспокойство  его
спутников, - мне показалось, что он несся отовсюду, как будто из самых  недр
земных, со всех сторон.
   - Но в нем было что-то металлическое, - задумчиво сказал Гуревич.
   - Совершенно верно, - живо подтвердил Лавров. - Значит, шум возник где-то
здесь, в шахте, среди механизмов и перекрытий.
   - Вот это меня и беспокоит, Сергей Петрович. Надо во что бы то  ни  стало
и, главное, поскорей установить место возникновения этого звука.
   Миновав последнюю галерею метаморфизации, кабина медленно приближалась ко
дну шахты. Огромный, чуть выпуклый стеклянный круг  покрывал  его,  узенькие
серые  полоски  лучеобразно  расходились  по  кругу  из  центральной  черной
площадки. Издалека  можно  было  различить  на  этой  площадке,  огороженной
решеткой, человека в скафандре,  стоявшего  перед  возвышением,  похожим  на
кафедру.
   Вскоре  кабина   остановилась.   Выйдя   из   нее,   все   очутились   на
стеклянно-стальной поверхности круга и вступили на серую дорожку, тянувшуюся
от лестницы к центру.
   Внизу, под ногами,  бешено  клокотала,  вскипая  желто-коричневой  пеной,
темная вода.
   Черные трубы, изогнувшись под прозрачно-стальным  потолком,  словно  ноги
гигантского паука, тянулись во все стороны, доходя до  таких  же  стеклянных
стен  шахты,  словно  образуя  собой  каркас  огромной  круглой  палатки   с
прозрачным сводом. От  каждой  трубы  отделялось  и  висело  вниз  множество
отростков - брандспойтов. Из их нижних отверстий вырывались, словно  толстые
металлические прутья, белые струи воды и с чудовищной силой били  в  илистую
массу на дне, вздымая кверху водяные холмы. Нижние концы  брандспойтов,  как
огромные  слоновые  хоботы,  медленно  описывали   круги,   и   в   какие-то
определенные моменты соседние струи воды как будто сливались вместе и били с
удвоенной силой. Гул и рев воды достигали здесь такой силы, что в них  тонул
шум работы других машин и механизмов, не слышен был  человеческий  голос,  а
стеклянно-стальной круг под ногами заметно дрожал.
   Гоберти опасливо поставил ногу на эту прозрачную вибрирующую поверхность.
Стараясь подавить инстинктивный  страх,  он  следовал  за  быстро  и  твердо
идущими впереди Гуревичем и Лавровым. Человек на  кафедре  приветствовал  их
кивком головы в прозрачном шлеме скафандра.  Перед  человеком  на  наклонной
доске  кафедры  были  небольшие  штурвальные  колеса,  рубильники,   кнопки,
рычажки. В правом углу доски зеленые лампочки,  образуя  квадрат,  светились
спокойным мягким огнем, но одна из средних потухла, а в  левом  углу,  среди
квадрата темных лампочек, одна светилась ярким красным светом.
   Гуревич  быстро  приблизился  к  человеку.  Неожиданно  громко  и   ясно,
перекрывая царивший здесь гул, прозвучали под всеми шлемами его слова:
   - Что тут случилось, Геннадий Семенович? Что за удар?
   Человек показал рукой на красную лампочку в левом углу пюпитра:
   - В пульпоотводной трубе двадцать четвертый насос прекратил  работу...  Я
уже вызвал аварийную команду.
   Гоберти, стоя позади Лаврова,  дотронулся  до  его  рукава.  Обернувшись,
Лавров увидел его вопросительный взгляд. Гоберти кивнул в сторону человека.
   Лавров коснулся незаметной кнопки на груди Гоберти и перевел ее на  новую
позицию.
   - Говорите свободно, - сказал Лавров. - Я  привел  в  действие  усилитель
вашего радиотелефона. Что касается этого товарища, то он -  гидромониторщик.
Перед ним пульт управления.  Отсюда  он  дает  общее  направление  проходке,
ослабляет или усиливает  струю  воды  в  зависимости  от  твердости  грунта,
увеличивает или уменьшает дозу георастворителя...
   Он хотел еще что-то  сказать,  но  в  этот  момент  новый  громовой  удар
неожиданно потряс всю шахту до основания. В  следующий  момент,  сливаясь  с
оглушительными перекатами эха, раздался  неистовый  рев  прорвавшейся  воды.
Туча осколков стеклостали,  обломков  металла,  кусков  цемента  со  свистом
понеслась во все стороны.
   Подняв головы, окаменевшие от ужаса люди увидели на большой  высоте,  под
нижней галереей искусственной  метаморфизации,  гигантскую  темно-коричневую
дугу воды, устремившуюся из  огромного  отверстия  в  ближайшей  к  лестнице
пульпоотводной трубе.
   Громадная металлическая глыба, вырвавшаяся из трубы, ударила в  лестницу,
с визгом и скрежетом сорвала целый пролет ее и, пронесясь  вместе  с  ним  в
воздухе, вертясь,  ударяясь  о  встречные  трубы  и  отскакивая  от  них,  с
потрясающим  грохотом  свалилась  на  стеклянно-стальное   перекрытие   дна,
недалеко от пульта управления. Перекрытие дрогнуло, но  уцелело.  Сейчас  же
сверху обрушился мощный коричневый водопад, заливая стеклянное дно.
   Все произошло в одно мгновение, с неуловимой быстротой.
   Гидромониторщик схватился за грудь и упал в липки густой  поток,  который
подхватил его, протащил, перекатывая, под решеткой и начал уносить дальше, к
стене.
   Люди метались по  залитому  водой  стеклянному  дну  шахты,  хватаясь  за
решетки центральной площадки,  бежали,  скользя  и  спотыкаясь,  к  подножию
лестницы. Ослепленный  мутными  струями  стекавшей  по  шлему  воды,  Лавров
бросился к гидромониторщику. Он схватил его за руку на  полдороге  к  стене,
поскользнулся, упал на колено, но поднялся и, задыхаясь,  с  силой,  которую
трудно было предположить в нем, перебросил гидромо-ниторщика себе на  плечи.
Шатаясь, он побрел с ним, уже  почти  по  щиколотку  в  клокочущей  воде,  к
решетке площадки.
   Как раз в этот момент, покрывая рев  низвергающегося  водопада,  раздался
откуда-то сверху пронзительный, полный отчаяния крик:
   - Авария! Спасайте Лаврова!
   Под нижней галереей метаморфизации, мелко  семеня  ногами  по  ступенькам
лестницы, держа у груди портфель, бежал  Березин  и  что-то  кричал.  Далеко
впереди него, с горящими, почти безумными глазами и бледным, как мел, лицом,
летел вниз Красницкий. Он мчался прыжками через пять-шесть ступеней сразу  и
вдруг, встретив зияющую пропасть на месте сорванного пролета, ни на  секунду
не останавливаясь, взлетел, словно футбольный мяч,  пронесся  над  провалом,
мимо красного рубильника над уцелевшей нижней площадкой. На  лету  он  успел
ударить рукой по рубильнику сверху вниз, прижать его к мраморной доске  щита
управления, протянув одновременно другую руку к перилам  площадки  у  начала
следующего пролета лестницы.
   И сразу замолк оглушительный рев водопада, гигантская струя  взбесившейся
воды укоротилась  и  сжалась,  словно  втянувшись  обратно  в  трубу,  затих
непрерывный гул гидромониторов под стеклянным кругом  на  дне,  прекратилось
чмоканье невидимых насосов, остановилось движение лифтов.
   Но Красницкому не удалось схватиться за перила.
   Перелетев через всю площадку,  он  зацепился  ногой  за  верхнюю  ступень
лестницы, перевернулся в воздухе и упал головой вниз. В  наступившей  жуткой
тишине, глухо и мягко ударяясь телом о ступени лестницы, он покатился по ней
вниз, высоко подпрыгивая, словно туго набитый мешок  с  ватой.  В  несколько
секунд он пролетел первый пролет, перекатился  через  следующую  площадку  и
возобновил свой ужасный спуск по второму пролету.
   - Андрюша!.. - раздался под всеми шлемами крик, полный ужаса и боли.
   Расталкивая окружающих, задыхаясь и всхлипывая, Гуревич бросился к  лифту
и, пустив его по аварийной цепи, понесся вверх. Смертельно  бледный  Лавров,
уложивший гидромониторщика на площадку, Гоберти и  все  другие  бросились  в
следующую кабину и устремились вслед за Гуревичем.
   - Доктора!.. Доктора!.. Скорее доктора!.. - кричал между тем  Гуревич.  -
Герасимов,  вызвать  врача!  Калмыков,  примите  аварийную  гидротехническую
команду! Андрюша... родной мой... мальчик мой...
   Красницкий неподвижно лежал на площадке. Врач уже бежал  сверху,  нагоняя
Березина. На последней, висевшей  над  пропастью  площадке  оба  вскочили  в
спускающуюся кабину лифта. Из  верхнего  люка  бежали  по  лестнице  люди  с
испуганными лицами. По тросам, протянутым  вдоль  толстых  труб,  в  люльках
летели вниз монтеры с инструментами.
   В тишине замолкнувшей шахты слышались  гулкие,  перебивающие  друг  друга
крики, возгласы, распоряжения.
   Через минуту вокруг Красницкого образовалась толпа. Вид его  был  ужасен.
Сквозь уцелевший прозрачный шлем было видно его лицо, залитое кровью. Вокруг
губ вскипала кровавая пена.  Из  груди  со  свистом  вырывалось  прерывистое
хрипение.
   Но вот затрепетали веки,  приоткрылись  глаза,  сначала  словно  мертвые,
потом в них мелькнул отблеск сознания. С  усилием  разжались  и  искривились
губы, чуть слышно, сквозь хрип  и  свист  дыхания,  послышались  прерывистые
слова:
   - Люди... Лавров...
   Стоящий на коленях перед ним врач, просунув руку под резиновым воротником
скафандра в шлем Красницкого и вытирая ватой кровавую пену с  губ,  поспешно
ответил:
   - Молчите, молчите... все благополучно...
   Едва заметная улыбка прошла по губам Красницкого.
   - Хорошо... - прошептал он и закрыл глаза.
   Врач  поднялся  с  колен.  Окаменевшее  лицо  его  не  предвещало  ничего
хорошего.
   - Ко мне, в кабинет первой помощи, - произнес он.
   Красницкого осторожно подняли, положили на  появившееся  уже  возле  него
кресло-носилки и внесли в кабину лифта. Кабина быстро поползла кверху.
   В кабинет никого не впустили, кроме двух других  врачей,  прибежавших  из
поселка. Вскоре туда привели  гидромониторщика.  Он  шел,  пошатываясь,  но,
видимо, ничего угрожающего жизни с ним не произошло.
   Лавров стоял, прислонившись к перилам площадки, бледный и молчаливый. Все
проходило перед ним словно в тумане. В душе нарастало  чувство  необъяснимой
тревоги, ожидания нового непоправимого несчастья.  Шум  раскрывшихся  вблизи
дверей привел его в себя.
   Возле площадки остановилась другая кабина лифта, в  ней  были  видны  два
человека и какой-то огромный кусок металла.
   - Сергей Петрович, посмотрите на этот сектор  поршневого  круга,  который
наделал столько бед, - услышал Лавров голос Гуревича.
   Лавров с трудом отошел от перил и вошел в кабину.
   - Посмотрите на излом,  Сергей  Петрович,  -  сказал  Гуревич,  снимая  с
головы, шлем и вытирая платком покрасневшие глаза.
   Лавров наклонился к металлической глыбе и сейчас же отшатнулся. Его лицо,
и без того бледное, казалось побледнело еще больше.
   - Пустоты... Раковины... - пробормотал он. - Совершенно дефектная деталь.
   Он заставил себя внимательно рассмотреть излом. Испарина стала  покрывать
его лоб. Он медленно выпрямился.
   - Это из поршня насоса? - спросил он Гуревича.
   - Да, Сергей Петрович, - ответил Гуревич.
   Минуту Лавров простоял неподвижно, закрыв глаза. Потом, ничего не замечая
вокруг, двинулся сквозь расступившуюся толпу к лестнице.
   - Ирина... Ирина... - беззвучно шептал он, поднимаясь по ступеням.
   Гуревич печальными глазами проводил Лаврова. Затем, вздохнув и сокрушенно
покачав головой, быстро направился вниз, отдавая нужные распоряжения.
   Началась работа по ликвидации аварии.

   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   ПУТАНИЦА

   Следствие  по   делу   Вишнякова,   старшего   радиогеолога   на   "Марии
Прончищевой", подвигалось очень медленно.
   За полтора месяца следственным властям удалось выяснить  лишь  обстановку
преступления, но свое участие в нем Вишняков упорно  отрицал.  Он  продолжал
настаивать, что обе георадиограммы - рабочая и контрольная -  были  искажены
неизвестным ему лицом, которому удалось подобрать электроключ к несгораемому
шкафу.
   Кто же  мог  это  сделать?  И  с  какой  целью  преступник  произвел  эту
предательскую работу?
   На все эти вопросы в материалах следствия не было ответа.
   Между тем выяснилось, что Вишняков был давно известен среди радиогеологов
как добросовестный, методичный работник.
   Это  подтвердили  директоры  научных  институтов,  бывшие  начальники   и
участники геологоразведочных экспедиций и многие другие научные  деятели,  в
том числе и Березин. Правда, Березин отрицал личное знакомство с Вишняковым,
заявив, что он знал его лишь по опубликованным в печати научным трудам.  При
этом Березин выразил следователю некоторое удивление и даже возмущение  тем,
что Вишняков ссылается именно на него, в то время как  многие  другие  знают
его гораздо лучше.  Березин  так  расстроился  и  разволновался,  давая  эти
показания, что следователю пришлось даже успокаивать его,  указав  на  право
каждого гражданина Союза искать  помощи  у  любого  другого  гражданина  для
установления истины во всяком запутанном деле.
   Таким образом, дальше того, что удалось  установить  относительно  самого
факта преступного искажения георадиограмм и биографии Вишякова. следствию не
удалось продвинуться.
   Совсем по-иному шло следствие об аварии "Пахтусова" в  восточном  секторе
строительства. В первый же день работ  следственной  комиссии  она  получила
письменное заявление электрика первого разряда Ходжаева о том, что в  аварии
виноват только он один. Зная о распоряжении главного электрика выключать ток
из ледорезного  форштевня66  корабля  во  время  его  переходов  по  чистой,
свободной от льдов воде, он забыл это сделать - вернее, ему показалось,  что
он это сделал.
   Главный электрик "Пахтусова" был снят с судна за отсутствие контроля  над
работой своих  сотрудников,  а  Ходжаева  лишили  звания  электрика  первого
разряда и права работать в течение двух лет где-либо на ответственных постах
у агрегатов67.
   Гораздо сложнее  обстояло  дело  на  Московском  заводе  гидротехнических
сооружений.  Для  назначения  следствия  по   поводу   выпущенного   заводом
пульпоотводного насоса с дефектным поршнем, вызвавшим аварию на шахте  ј  3,
ждали лишь приезда Лаврова.
   Никто никогда не видел Лаврова таким суровым и сосредоточенным, как после
его возвращения  из  инспекторской  поездки  по  фронту  арктических  работ.
Исчезла  его  юношеская  доверчивость,  он  утратил   обычную   мягкость   и
жизнерадостность. Оказалось, что открытая, радостная, вдохновенная борьба  с
природой  осложнилась  так,  как  он  и  не  предполагал,  когда  начиналось
строительство.
   При воспоминании о  погибшем  Красницком  Лавров  терял  всякий  покой  и
самообладание.
   Как могла Ирина допустить такую непростительную беспечность, недоглядеть,
послать  туда,  где  самоотверженно   работают   героические   люди,   такой
смертоносный снаряд?
   Их первый разговор, сейчас же по возвращении Лаврова в Москву, был гневен
и горек. Впрочем, говорил один лишь Лавров Ирина молчала.
   О том,  что  произошло  на  шахте  ј  3,  ока  уже  знала  из  газет,  от
многочисленных комиссий, ревизовавшнх работу завода. Она  знала,  в  чем  ее
лично обвиняют, знала, что ждали только приезда Лаврова и его доклада, чтобы
дело перешло в руки следственных органов...
   И вот он приехал, и поток горьких и гневных слов льется  из  его  уст,  и
синие любимые глаза то вспыхивают огнем возмущения, то туманятся жалостью  и
скорбью. Потому что больше всего он говорит о Красницком, о чудесном  юноше,
так самозабвенно бросившемся навстречу гибели для  спасения  других.  И  это
ранит сердце больше самых обидных слов и подозрений. Как хотела бы она  быть
тогда на месте Красницкого!
   Ирина молчала и слушала, подбородок ее  порой  едва  заметно  вздрагивал,
чуть выпуклые, воспаленные бессонницей глаза тоскливо глядели с похудевшего,
измученного лица.
   Внезапно Лавров взглянул на Ирину и умолк.
   Он молча прошелся два раза по комнате, постоял с  минуту  у  окна.  Потом
нерешительно подошел к дивану, на котором сидела Ирина,  и  опустился  возле
нее.
   - Моя бедная Ирочка... - тихо сказал он. - Тебе  тоже  нелегко  было  эти
дни...
   Ирина ничего не ответила, только кивнула опущенной головой, и  подбородок
задрожал сильней.
   - Как же это могло у вас случиться? Как это прошло мимо  тебя?  Расскажи,
Иринушка.
   Ирина отрицательно покачала головой.
   - Не надо, Сережа... - Потом, помолчав,  спросила:  -  Когда  ты  думаешь
передать дело следственным властям?
   - Завтра, - глядя на носки ботинок, едва слышно произнес Лавров.
   - Скорее бы... Не для себя хочу - для завода,  для  товарищей.  Завод  не
виноват, и никто... никто не виноват... формально...  Только  я...  Это  мне
говорит сердце... моя совесть...
   Крупные слезы покатились по ее похудевшим  щекам,  вздрогнули  плечи,  и,
закрыв лицо платком, Ирина опустила голову на плечо Лаврова...
   Уже на второй день после приезда Лаврова следственная комиссия приступила
к работе.
   С  первого  взгляда  было  нетрудно  установить  виновников.  Наблюдатель
литейного цеха инженер  Кантор  допустил  выпуск  из  находившейся  под  его
наблюдением и неправильно отрегулированной машины бракованных поршней. Чтобы
скрыть размеры неполадок в своей  работе,  а  может  быть  с  другой,  более
преступной целью, он направил один из этих поршней в производство. Начальник
же  производства  завода,  временно   исполнявшая   обязанности   начальника
фасоннолитейного цеха инженер Ирина Денисова, зная  недостаточную  опытность
своих помощников по цеху - Кантора и Лебедева, зная о неисправности литейной
машины, не пришла немедленно на помощь  цеху,  не  помогла  Кантору  тут  же
отрегулировать машину, а целиком положилась на него.
   Однако Ирина категорически возражала против такой формулировки  обвинения
Кантора. Она потребовала проверки показаний счетчика машины и  рентгеновских
снимков дефектоскопа со всех выпущенных цехом поршней. Экспертиза убедилась,
что показания счетчика о количестве выпущенных машиной  бракованных  поршней
точно совпадают с показаниями счетчика на транспортере склада  о  количестве
этих поршней, поступивших туда. Следовательно, все бракованные  поршни  были
отправлены на склад, и  каким  образом  в  производстве  оказался  еще  один
дефектный поршень - неизвестно.
   И снимки дефектоскопа подтвердили показания счетчика машины.  В  этом  не
было ничего удивительного, так как счетчик и  выводной  аппарат  работали  в
строгой согласованности с дефектоскопом.
   Лишь  четыре  снимка  показались  комиссии  смутными,  неразборчивыми,  и
экспертиза не могла  достаточно  уверенно  судить,  был  ли  этими  снимками
обнаружен какой-нибудь  дефект  в  поршнях.  Очевидно,  или  дефектоскоп  по
какой-либо причине тогда испортился, или дефекты  были  настолько  ничтожны,
что даже дефектоскоп не послал тревожных импульсов к  выводному  аппарату  и
счетчику.
   Экспертиза пришла к заключению, что, вероятно, именно среди этих  четырех
сомнительных поршней оказался тот,  который  впоследствии  вызвал  аварию  в
шахте ј 3. Винить людей, наблюдавших  за  машиной,  следственные  власти  не
решились, так как если даже чувствительнейшие приборы  не  получили  или  не
поняли сигналов дефектоскопа, то  человек  тем  более  не  мог  бы  заметить
дефектов на его смутных снимках.
   С Ирины и Кантора было снято обвинение в сознательном выпуске бракованных
поршней. Следственные власти прекратили дело об этом.
   Оставалось решить, как быть с остальными тремя поршнями, снимки с которых
казались столь сомнительными.
   Экспертиза  и  дирекция  завода  пришли  к  заключению,  что   необходимо
проверить еще раз переносными дефектоскопами все насосы и поршни на  складах
и в шахтах и даже в готовых пульпоотводных трубах.
   Руководство ВАРа