я с  петель  и
рушится дверь. На миг показался ковер на полу,  на  нем  -  лежащий  ничком,
облитый кровью человек с пистолетом в откинутой руке.  Хинский  врывается  в
комнату. За ним стремительно, с разбегу, как тяжелый артиллерийский  снаряд,
который невозможно остановить, вбегает майор. Еще миг - шевельнулся пистолет
в руке человека, приподнялась над ковром голова...
   - Хинский, прочь!..
   Тяжелый кулак майора обрушился сзади на  Хинского,  и  молодой  лейтенант
отлетел в сторону.
   Но пистолет уже поднят с  пола,  страшный  кровавый  глаз  взметнулся  со
злобой и ненавистью. Раздался пронзительный свист...
   Прикрыв лицо вскинутыми вверх руками и словно споткнувшись  на  бегу  обо
что-то невидимое, майор рухнул на пол, стремительно перевернулся, вздрогнул,
вытянулся и замер...

   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
   ОТКРЫТИЕ ТРАССЫ

   "Котовский" радировал, что погода  стоит  прекрасная,  что  он  уходит  и
сердечно поздравляет с предстоящим торжеством.
   Выключив аппарат и разгладив седые усы, Гуревич, начальник  строительства
шахты  номер  три,  подвинул  к  себе  стопку  газет,  привезенных  тем   же
"Котовским" еще два дня назад. В хлопотах  погрузки  некогда  было  заняться
ими. Теперь можно спокойно сесть в  удобное,  глубокое  кресло,  подтянуться
так, чтобы захрустели старые косточки, закурить трубку и  развернуть  первый
лист.
   Гуревич погрузился в чтение. За два года, пробежавшие после известных нам
событий, он мало изменился. Все та же плотная фигура, круглая седая  борода,
прокуренные жгуты седых усов, черные костистые брови над молодыми глазами.
   Вместо прежних уютных комнат в коттедже подводного поселка в распоряжении
начальника  строительства  шахты  осталась  лишь  крохотная   комнатушка   в
порт-тоннеле. Она теперь служила Гуревичу и кабинетом и спальней, а иногда и
столовой. Небольшое число оставшихся работников шахты  также  размещалось  в
порт-тоннеле - либо в таких же клетушках, либо просто на нарах в общежитии.
   За  прозрачной  стеной  порт-тоннеля,  раньше   выходившей   в   поселок,
простиралось изрытое морское дно. В неподвижной  светло-зеленой,  как  будто
стеклянной толще воды, пронизанной светом фонарей, поднимался высокий каркас
свода да кое-где остатки его стен. Ни коттеджей, ни  надшахтных  зданий,  ни
центральной башни уже не  было.  Виднелся  лишь  огромный  плоский  круг  из
квадратных плит. От него во все стороны лучеобразно  расходились  сверкающие
полосы рельсов. У  остатков  свода  светились  люди  в  скафандрах,  горели,
угасали и  вновь  вспыхивали  огни.  Высокие  краны  приподнимали  отдельные
стенные пластины, отводили их  в  сторону  и  складывали  в  штабели.  Между
ребрами каркаса люди укладывали теперь  поперечные  перекладины,  образующие
нечто вроде гигантской сетчатой шапки над  кругом  из  плит.  По  протянутым
тросам со дна то и дело поднимались со связками  этих  перекладин  воздушные
грузовые шары.
   Строительство шахты номер три было закончено, шли последние приготовления
к пуску воды в готовую шахту. Первая шахта советской гольфстримовской трассы
готовилась вступить в строй.
   Старый Гуревич начал ее строительство и довел до конца. Он был рад,  даже
счастлив, прощаясь с грузовым судном "Котовский",  который  увозил  с  шахты
последние материалы, машины, механизмы.
   Но сейчас, насупив мохнатые  брови,  Гуревич  недовольно,  ворчал,  читая
газету.
   В дверь постучали.
   В комнату вошел Субботин, заместитель Гуревича и начальник  строительства
шахты номер три бис, человек лет тридцати.
   - А! Андрей Игнатьевич! - воскликнул Гуревич. - Вот кстати! Садитесь, где
хотите или где можете.
   - Устроюсь как-нибудь,  Самуил  Лазаревич,  не  беспокойтесь,  -  говорил
Субботин, протискиваясь между книжным шкафом и креслом и опускаясь на диван.
   - Ну как, свертываетесь? - спросил Гуревич.
   - Да уже, можно сказать, свернулся. Решетка готова. С площадки почти  все
убрано.
   - Вчера на опробовании у вас  одну  плиту  перекрытия  в  секторе  Дельта
заело, плохо шла...
   - Уже исправлена. Сегодня к ночи все закончим.
   - Значит, сутки до прихода "Майора Комарова" будете  бездельничать...  Ну
ладно! Газеты просмотрели?
   - Нет еще...
   - Вот почитайте-ка, что пишут. Мы-то с вами впереди  плана  идем,  раньше
срока кончили Нам повезло... Да ведь коллектив какой у нас замечательный, да
близко к базам, да мягкое Баренцево  море  с  большим  сроком  навигации.  А
каково остальным? Особенно тем, кто в восточном секторе трассы, - Калганову,
Малинину и другим.
   - Что и говорить! - сочувственно произнес Субботин. - Нелегко, конечно...
Зато у них и флот лучше и ледоколов больше, да каких!
   - Значит, это еще не все... Посмотрите  сводку.  Некоторые  шахты  готовы
только на сорок процентов! На две трети плана. А тундровики, думаете,  ждать
будут? Провалимся мы в соревновании с ними... Они же  там  землю  роют  -  в
буквальном и переносном смысле!
   - Тундровики! - У Субботина разгорелись глаза, лицо осветилось улыбкой. -
Да, там, батенька, действительно работают. Во время отпуска я  облетел  чуть
не всю тундру - от Оби и Енисея до Колымы... Что они там только делают! Горы
взлетают на воздух, для того чтобы проложить дорогу новой реке или  завалить
долины для образования внутренних озер  и  морей!  Они  уже  спрямили  Лену.
Помните ее гигантскую дугу в среднем течении? Скоро закончат выпрямлять  Обь
через Таз. О более мелких реках я не говорю... Теперь, когда будет оттаивать
подпочвенная мерзлота, избытки воды пойдут по двум  руслам...  А  на  низких
берегах рек воздвигают валы... Они тянутся порою на сотни километров.
   - Ну, что же вы замолчали, - нетерпеливо спросил Гуревич.
   - Там есть машины, - мечтательно, закрыв  глаза,  продолжал  Субботин,  -
которые за сутки  прорывают  глубокий  и  широкий  канал  длиной  в  десятки
километров. Они ведут  за  собой  по  целине  поезда  гигантских  самоходных
дисковых ножей  и  вращающихся  плугов.  Ни  болото,  ни  лес  не  могут  их
остановить... Там есть машины, которые с невиданной быстротой пронизывают  в
десятках мест гору  для  закладки  в  нее  петровидола.  В  одну  ночь  гора
поднимается на воздух, открывается новое ущелье для стока будущих вод... Они
проделывает длиннейшие тоннели, размывают  горы,  вот  как  мы,  при  помощи
гидромониторов и георастворителя. В  хребте  Черского  при  этом  неожиданно
вскрыли богатейшие золотые жилы, на берегах Лены - золотые россыпи и  належи
великолепных  коксующихся  углей...  В  других  местах  -  залежи   графита,
железные, медные и полиметаллические1 руды. А тысячи геликоптеров летают над
тундрой, окуривают, опрыскивают, опыливают ее,  чтобы  укрепить  и  ускорить
рост  покрывающих  землю  мхов.  Это  одеяло  из  мхов  замедлит   и   будет
регулировать таяние подпочвенного льда,  чтобы  не  было  бурного  появления
подпочвенных вод на поверхности. До того мне там понравилось,  что  я  готов
был остаться!..
   - Ну-ну-ну! Дезертир! - погрозил пальцем Гуревич. - Вот и в газете пишут,
что работы в тундре идут точно, по плану. Нехорошо будет, если  наша  трасса
отстанет... Не знаю, как вы, Андрей Игнатьевич, а я  про  себя  решил:  буду
проситься на  какую-нибудь  из  отстающих  шахт.  Кем  угодно  -  помощником
начальника строительства,  гидромониторщиком,  начальником  склада...  А  вы
как?
   Субботин развел руками.
   - Еще не решил. Хотелось бы в тундру... А может быть, действительно здесь
нужнее...
   Гудок телевизефона прервал Субботина. Гуревич включил аппарат. На  экране
появилось лицо начальника охраны.
   - Товарищ начальник строительства,  -  сказал  он,  -  в  магнитном  поле
заграждения появилось небольшое надводное судно. Шло малым  ходом,  волочило
на глубине ста метров рыболовный трал. Я пустил направленный ток и остановил
машину судна. Послал к нему наряд для проверки документов.
   - Странно, - произнес Гуревич. - Какой тут  сейчас  промысел?..  Сообщите
мне о результатах проверки немедленно!
   - Есть!
   - Не из компании ли барона  Раммери  эти  незваные  гости?  -  усмехнулся
Субботин. -  Я  думаю,  что  после  того  международного  скандала,  который
получился на процессе Березина, руки у барона сейчас парализованы.
   - Кто знает? - с сомнением покачал головой Гуревич. - Во  всяком  случае,
процесс Березина нас многому научил.  И  прежде  всего  потому,  что  нельзя
походить на старинных лошадей в шорах...
   - Что вы хотите этим сказать, Самуил Лазаревич?
   - А то, - с каким-то раздражением ответил Гуревич, - что  надо  уметь  не
только строить, но охранять и сохранять построенное. Ведь все мы видели, что
на строительстве происходят какие-то ненормальности, перебои. И я сам видел!
Но я скользил глазами по поверхности, не старался взглянуть глубже, подумать
серьезнее. Мое, дескать, дело строить, а об остальном пусть думают другие  -
майор Комаров, лейтенант Хинский, капитан Светлов... Но что толку  из  того,
что я построю самую чудесную вещь, если, пользуясь моей слепотой и глухотой,
к этой вещи подберется враг и разрушит ее?.. Чем не лошадь в шорах!
   - Да... - задумчиво сказал Субботин. - Самое обидное в ваших  словах  то,
что это правда.
   Опять  прозвучал  гудок  телевизефона,  и  на   экране   снова   появился
Тарновский, начальник охраны.
   - Командир наряда только что по радио доложил мне, что задержанное  судно
является китобойцем и тралером  "Скот  Янсен"  из  Фольштадта.  При  осмотре
ничего подозрительного не замечено. По объяснениям капитана, не найдя в этих
широтах китов, он занялся тралением... Как прикажете поступить?
   - Вызовите по радио ближайший патрульный геликоптер, поручите ему вывести
этого "Скота" из наших вод и, по закону, оштрафовать.
   - Есть, товарищ начальник...

   * * *

   Кремлевские куранты пробили полночь,  и  репродукторы  разнесли  по  всей
стране торжественные звуки народного гимна. Великолепное летнее солнце сияло
в светло-голубом чистом небе. Сонное море тихо дышало, легкий, едва ощутимый
ветерок покрывал морщинками его  спокойною  поверхность.  Короткое  северное
лето было в полном разгаре.
   Огромный, сверкающий  стеклом  и  металлом  электроход  "Майор  Комаров",
вздымая форштевнем высокие седые буруны, несся на север. Все палубы  корабля
были открыты, толпы празднично одетых пассажиров заполняли их. Люди  бродили
по палубам,  сидели  в  легких  креслах,  беседуя  или  любуясь  безбрежными
морскими просторами.
   Все это были гости, спешившие на открытие первой вступавшей в строй шахты
гольфстримовской трассы.
   На самой верхней палубе, под прозрачной крышей, разместились наши  давние
знакомые  -  Лавров,  Ирина,  Хинский,  Иван  Павлович   и   Дима.   Изредка
перебрасываясь короткими тихими фразами, они смотрели на широкую гладь моря,
на крикливых чаек, неотступно сопровождавших корабль,  на  далекий  дымчатый
горизонт...
   За два года Дима вытянулся и  стал  почти  неузнаваем.  Тонкое,  покрытое
загаром лицо, высокая стройная фигура, спокойные, немного задумчивые  темные
глаза. Лишь черные  вьющиеся  волосы,  буйно  вырывавшиеся  из-под  фуражки,
напоминали прежнего Диму. На груди у мальчика висел на ремнях большой футляр
с биноклем. Его  мечта  -  стать  полярным  моряком  -  месяц  назад  начала
осуществляться: он поступил в морское  училище  в  Архангельске.  Осенью,  к
началу учебного года, он переедет туда, поселится в общежитии училища или  в
семье Ивана Павловича.
   Сейчас, проездом через Архангельск, Дима с сестрой и ее мужем  (уже  год,
как Ирина и Лавров поженились) побывали в чудесном, полном света  и  воздуха
здании училища. Особенно понравились Диме навигационный  кабинет,  небольшие
удобные спальни и зал для работ с кабинками для каждого ученика.
   Потом все обедали у Ивана Павловича. Диме очень  понравилась  и  веселая,
дружная семья Карцевых и уютная их квартира. У Ивана Павловича дочь  Надя  и
сын Толя, одногодок с Димой. Зимой Иван Павлович привозил Толю  в  Москву  к
Денисовым, и  ребята  сразу  подружились.  Толя  -  художник  и  поступил  в
Архангельское художественное училище. Как Дима ни  убеждал  его,  что  лучше
жизни моряка, да еще полярного, ничего на свете быть не может, что они будут
вместе плавать, делать открытия, бороться  с  ураганами  и  льдами,  -  Толя
все-таки сделал по-своему.  Уж  очень  он  хорошо  рисует!  В  один  присест
набросал замечательный портрет Димы. И Дима простил другу эту "измену".
   "Пожалуй, лучше жить у Ивана Павловича, - думал  сейчас  Дима,  следя  за
акробатическим полетом чайки впереди корабля. - Будем всегда  с  Толей...  и
Надя славная девочка. Озорная только. Иван Павлович - совсем как родной... И
Мария Ивановна, жена его, - добрая, милая... Нет, лучше у них..."
   Дима  встал  с  кресла,  пристально  всмотрелся  в  темное  пятнышко   на
горизонте.
   - А вот и мыс Флора открывается, -  произнес  он  ломающимся  голосом.  -
Правда, Иван Павлович?
   - Правильно! - подтвердил Иван Павлович, - Мыс Флора и есть.
   - Где, Дима? - спросила Ирина, подходя к брату. - Покажи.
   - Вон, прямо по носу... Да нет же,  Ира!  Куда  ты  смотришь?  Возьми  на
десять румбов к весту...
   Все рассмеялись.
   - Помилосердствуй, Дима! - произнес Хинский. - Скоро мы, сухопутные люди,
понимать тебя перестанем. Что это значит - "на десять румбов к весту"?
   Не поворачиваясь,  Дима  медленно  поднял  руку,  погладил  подбородок  и
вдумчиво ответил:
   - Это значит: на  десять  делений  картушки  компаса  к  западу...  А  на
картушке тридцать два деления, указывающие на все стороны света и промежутки
между ними... Вон куда Ира смотрела - на десять румбов в сторону! Кто же так
смотрит?
   Он извлек огромный морской бинокль из футляра и с достоинством направился
к носовой части палубы.
   Иван Павлович тихонько подтолкнул локтем Хинского и  наклонился  к  нему,
движением бровей указывая на Диму.
   - Каков жест? А? - тихо сказал на  ухо  Хинскому.  -  Обратили  внимание?
Совсем как у покойного Дмитрия Александровича...
   Хинский молча кивнул головой.
   - Оно и понятно, - продолжал Иван Павлович. - Привязался к  нему  мальчик
тогда... На "Чапаеве" и потом, во время наших скитаний... Все  в  глаза  ему
смотрел, каждое слово ловил...
   - А кто не любил его? - прошептал Хинский. - Он мне вместо  отца  был.  И
тогда, в  последний  момент,  отбросил  меня  в  сторону,  перехватил  пулю,
предназначенную мне...
   - Да... - вздохнул Иван Павлович. - Что за человек был! Уж я много  видел
смертей, сам не раз бывал на волосок от гибели, а когда узнал о  катастрофе,
мне показалось, что пуля негодяя Акимова поразила не  только  майора,  но  и
меня заодно.
   - Он вел меня вперед при жизни... Ведет и сейчас на торжество того  дела,
за которое отдал жизнь, - тихо произнес Хинский.
   - Электроход "Майор Комаров"... -  медленно  произнес  Иван  Павлович.  -
Знатный электроход! Уж я-то в этом деле кое-что понимаю. Он пронесет это имя
по всем морям и океанам мира.
   -  Кстати,  -  сказал  Лавров,  бросив  взгляд  на  тяжело  задумавшегося
Хинского, - вы  слышали,  что  шахте  номер  три  правительство  постановило
присвоить имя Андрея Красницкого?
   Ирина отошла от борта и села в свое кресло рядом с Лавровым.
   - Свежеет что-то, - сказала она, зябко поеживаясь и  прижимаясь  к  плечу
Лаврова.
   - Накинь пальто, Иринушка, - произнес Лавров, заботливо укутывая жену.  -
Арктика - пока еще Арктика, со всеми ее капризами.
   - Это ледники Франца-Иосифа дают себя знать, - сказал Иван Павлович. - Да
и в проливах там, наверное, держится  еще  лед.  Лето  хотя  и  на  редкость
прекрасное и год не ледовый, но "Красин" не зря, видно,  ждет  нас  в  бухте
Тихой...  Придется  ему  поработать,  пока  проведет  он  "Майора  Комарова"
Британским каналом до острова Рудольфа.
   Ирина задумчиво смотрела в  морскую  даль,  на  выраставшее  вдали  пятно
острова Нордбрук с его знаменитым мысом  Флора,  местом  встречи  Нансена  с
английской  экспедицией  Джексона.  Лицо  Ирины  заметно  похудело,   взгляд
выпуклых серых глаз стал тверже и решительнее, но нежный румянец на щеках  и
доброе выражение остались прежними.
   - Знаешь, Сережа... - мягко сказала она мужу, - как  только  ты  произнес
имя Красницкого, я вспомнила Грабина. Наверное, шестая  шахта  будет  носить
его имя?
   - Думаю, да...
   Ирина помолчала, уютно поежилась под теплым пальто, с ногами забравшись в
широкое кресло, потом вдруг спросила:
   - Ты не слыхал, Сережа, ничего о Березине? Где он сейчас?
   - Месяца два назад, - не сразу ответил  Лавров,  -  начальник  Управления
реконструкции тундры говорил мне, что видел  Березина  в  отдаленном  районе
Якутской республики. Он работает над реконструкцией рек и озер этого района.
Он ведь потамолог, большой специалист по рекам.
   - Вот как! - удивилась Ирина. - Ведь он был осужден как социально опасный
человек...
   - Я не расспрашивал о подробностях, - поморщился Лавров, видимо не  очень
довольный новой темой разговора. - Я еще до сих пор не  оправился  от  раны,
которую нанес нам этот человек...
   - Я знаю эту историю, - вмешался Хинский.
   - Расскажите, Лев Маркович, - попросила Ирина. - Пожалуйста.
   - Да стоит ли, право, интересоваться этой личностью? - ворчливо  произнес
Иван Павлович. - Как будто больше не о чем разговаривать...
   - Ну, если Ирина  Васильевна  просит...  -  сказал  Хинский,  улыбаясь  и
дружелюбно глядя на молодую женщину. -  История  вот  какая.  Березин  писал
какой-то труд по своей специальности. Через год после его осуждения он  стал
просить об  отправке  его  на  работу  по  реконструкции  тундры.  Такие  же
заявления поступили от  других  осужденных.  Им  отвели  глухой,  отдаленный
участок тундры, где они и работают. Говорят, что Березин усердно трудится...
   Рассказ Хинского продолжала Ирина:
   - Ревность и зависть к успехам Сережи толкнули Березина на  этот  ужасный
путь. И я не постеснялась  открыто  сказать  на  процессе,  что  именно  эти
отвратительные чувства отдали его во власть Гоберти. Но все же, если  Акимов
был последышем фашизма, непримиримым врагом, то  Березин,  может  быть,  еще
сделается человеком...
   - Не верю, что он когда-нибудь будет человеком, - проворчал, насупившись,
Иван Павлович. - Трусы и завистники - самые поганые люди и  навсегда  такими
останутся...
   - Вы правы, Иван Павлович, - сказал Лавров. -  Пока  эти  низкие  чувства
владеют человеком, доверяться ему нельзя. Ну, будет об этом!  Не  забывайте,
что уже два часа пополуночи, а  солнце  здесь  не  пересидишь.  Спать  пора,
Иринушка! Пойдем в каюту, ты уже и теперь озябла, а дальше холоднее будет.
   - Дима! - позвала Ирина поднимаясь. - Пойдем вниз!
   - Ну, Ирочка...- отозвался  мальчик,  опуская  свой  огромный  бинокль  и
приближаясь к сестре. - Сейчас самое интересное начинается,  а  ты  уходишь!
Скоро бухта Тихая покажется...
   - Правда, Ирина Васильевна, - присоединился к Диме Иван Павлович, - пусть
посмотрит, успеет еще отоспаться. Я с ним тут  побуду.  Да  и  Лев  Маркович
останется. Холодок будущему полярнику не вреден.
   Ирина не возражала и, наказав Диме, если холод  усилится,  сойти  вниз  и
одеться потеплее, ушла с палубы вместе с Лавровым.
   С земли потянул холодный ветер. Вскоре на зеленой воде  океана  появились
сначала в одиночку, потом редкими стаями гладкие, обмытые морем льдины.
   Все ясней и ясней становилась земля - пустынная, безлюдная. Черные  скалы
хранили еще кое-где в своих морщинах и впадинах белые пятна снега. Отвесными
стенами, у самой воды,  обрывались  высокие  голубые  ледники.  Тысячи  птиц
ютились на карнизах и уступах высоких прибрежных утесов и тучами взлетали  с
них, пронзительно крича.
   Оставив мыс Флора справа, "Майор Комаров" углубился в  проливы  и  каналы
ледяного  архипелага.  Из  воды   поднимались   высокие,   гладкие,   словно
отшлифованные стены ледников. Солнце отражалось в них  миллиардами