Арктику,  и  все  время  добродушно  улыбался,  похваливая  за  смелость   и
мужественную любовь к брату. Потом он горячо поддержал мысль Димы,  что  его
брат, вероятно, приземлился где-то на Северной Земле: не такие теперь машины
в Советском Союзе, чтобы падать,  разбиваться  и  губить  людей.  Дима,  без
сомнения,  найдет  брата,  если  будет  настойчив  и  смел.  Потом   Георгий
Николаевич сказал, что Дима должен переменить имя. В удостоверении,  которое
ему дадут перед отъездом, будет проставлена новая  фамилия  Димы  -  Антонов
Вадим Павлович. Если  его  будут  спрашивать,  куда  он  едет,  Дима  должен
отвечать, что едет к отцу, Павлу Николаевичу Антонову, в  подводный  поселок
шахты ј 6. Дима должен говорить, что Георгий Николаевич их хороший знакомый,
что его фамилия Коновалов. По просьбе отца, Коновалов везет Диму в  поселок,
чтобы он там жил и учился в школе. Но лучше всего, если Дима будет  поменьше
говорить о себе, чтобы случайно не проговориться. Ведь если узнают,  что  он
вовсе  не  Антонов,  его  могут  вернуть  обратно  в  Москву,  а  у  Георгия
Николаевича тоже будут большие неприятности.
   Дима обещал все это хорошенько запомнить, а у самого сердце  замирало  от
страха при мысли о таинственности, которая начинала окружать его.
   Георгию Николаевичу, видно, очень понравился Плутон. Правда, он  говорил,
что больше пригодилась бы в Арктике  простая  сибирская  лайка,  но,  вообще
говоря, Плутон замечательный пес.
   Новый знакомый погладил Плутона по голове и поиграл  его  мягкими  ушами.
Дима даже покраснел от удовольствия, с увлечением начал рассказывать об  уме
и силе  своего  друга  и  наконец  приказал  ему  поздороваться  с  Георгием
Николаевичем. Плутон исполнил приказание с обычной спокойной величавостью  и
достоинством, но, по-видимому, без особого энтузиазма, против обыкновения не
шевельнув даже хвостом. Это, вероятно, объяснялось непривычной  обстановкой,
новыми людьми и вообще всеми треволнениями этого дня.
   Дима ушел от Георгия Николаевича очень довольный,  но  больше  с  ним  не
встречался вплоть до посадки в геликоптер.
   Перед посадкой, уже ночью, Георгий Николаевич передал ему удостоверение с
фотопортретом Димы. В бумажке было сказано, что Вадим Павлович  Антонов,  14
лет, направляется в сопровождении грузового наблюдателя министерства Великих
арктических работ Г. Н. Коновалова к своему отцу П. Н. Антонову, в подводный
поселок при шахте ј 6, для проживания там и продолжения учения в  поселковой
школе.
   Эти спокойные официальные слова придали  Диме  уверенность,  и  он  смело
вошел в кабину геликоптера.
   В полете Георгий Николаевич был молчалив, все  время  курил,  то  и  дело
поднося к бритой верхней губе руку и сейчас же отдергивая ее. В начале  пути
он посоветовал Диме  поспать,  так  как  завтра  день  будет  хлопотливый  и
отдохнуть не удастся. Дима охотно последовал этому совету и быстро заснул  в
откидном кресле, чувствуя теплоту Плутона, который лежал у его ног на ковре,
положив тяжелую голову на вытянутые лапы....
   Ранним утром высадившись в Архангельске, они отправились  с  аэродрома  в
город,  позавтракали  в  большом  автоматизированном  ресторане  и  там   же
накормили Плутона. После  этого,  оставив  Диму  с  собакой  на  бульваре  у
фонтана, Георгин Николаевич пошел по делам. Он отсутствовал часа  четыре,  а
Дима ожидал его, читая взятую здесь же, в библиотечном павильоне, книжку  об
Арктике.
   Георгии Николаевич вернулся довольный  и  веселый  и  сказал,  что  нужно
поехать на Соломбалу - остров  возле  Архангельска,  на  Северной  Двине,  у
которого  стоит  их  электроход.  Там  они  пообедают,  после  чего  Георгий
Николаевич пойдет еще кое-куда по делам, а вечером можно  будет  перейти  на
корабль. У Димы тревожно и радостно забилось сердце.
   В большом поместительном электробусе71 они через полчаса достигли речного
порта и поехали  вдоль  набережной.  Глаза  у  Димы  разбежались.  Тут  были
огромные океанские многопалубные электроходы, совершавшие пассажирские рейсы
до Мурманска, Шпицбергена, до советских портов Черного и Балтийского морей и
далеко  за  границу.  Они  были  нарядно  окрашены,   сверкали   на   солнце
металлическими частями, стеклами больших иллюминаторов. У самых быстроходных
экспрессов носовые и кормовые части, вплоть до самой  верхней  палубы,  были
наглухо закрыты  прозрачной  обшивкой  безукоризненно  обтекаемой  формы.  В
далеком пути такая же обшивка укрывала весь  электроход,  и  он  походил  на
торпеду  -  гладкую,  без  единого  выступа,  кроме  невысокого  прозрачного
колокола над рубкой. Были здесь и большие старинные теплоходы72.
   Дальше, вверх по реке, за длинным  мостом,  красивой  дугой  перелетавшим
через нее, виднелось, словно стадо огромных лебедей, множество белых  речных
электроходов..  От  устья  Северной  Двины,  через  систему   ее   притоков,
соединительных каналов и озер,  затем  по  Неве,  Волге,  Днепру,  Дону  они
совершали рейсы до Ленинграда, Москвы, Астрахани, Ростова-на-Дону, Херсона.
   По спокойной зеленовато-голубой воде, сверкавшей под солнцем, сновали  по
всех направлениях катера, буксиры, яхты под высокими белоснежными  парусами.
С верховьев реки, сверкая иллюминаторами и окнами кают, приближался  большой
трехпалубный электроход, наполненный пестрой толпой пассажиров.
   Над всей рекой стоял гул кипучей жизни, работы людей и  машин.  Слышались
тягучий вой сирены и тонкие вскрики судовых гудков.
   Электробус шел вдоль портовых складов, от которых  по  рельсам  ходили  к
пристаням и обратно огромные портальные краны с тяжелыми грузами. Внизу,  из
подземных галерей, и вверху, по узким мосткам эстакад, из амбаров и  складов
к раскрытым бортам кораблей непрерывно ползли ленты конвейеров и  передавали
груз в трюмные лифты. Даже Московский порт показался теперь Диме маленьким и
тихим по сравнению с этими "воротами Арктики", которым словно не было конца.
   В электробус входили пассажиры - энергичные, загорелые моряки,  полярники
с дальних  зимовок,  спокойные,  вдумчивые  люди  из  таежных  чащ,  ведущие
огромное лесное хозяйство страны, и строители арктических подводных поселков
и шахт. Это были веселые, говорливые люди, они узнавали друг друга, вступали
в оживленные разговоры, расспрашивали - кто, куда и на  какую  работу  едет,
рассказывали новичкам о чудесах подводной жизни и работы.
   Из окна электробуса Дима увидел на рейде  и  у  причалов  не  похожие  на
другие корабли  с  голубыми  вымпелами,  трепавшимися  на  тонких  невысоких
мачтах. Эти суда сидели низко, казались широкими,  грузными.  У  Димы  сразу
екнуло сердце. По голубым вымпелам он сразу понял, что это полярные суда.
   Электробус остановился у портового клуба, и  Георгий  Николаевич  сказал,
что пора выходить.
   Они пообедали в тихом  зимнем  саду  клубного  ресторана.  Потом  Георгий
Николаевич отвел Диму в комнату отдыха, а сам  ушел,  сказав,  что  вернется
часа через три.
   Началось томительное и беспокойное ожидание. Совсем вплотную  приблизился
час отъезда в неведомую влекущую даль, и Димой овладевали  тоска  и  боязнь.
Порой ему  казалось,  что  вот-вот  человек,  читающий  газету  за  соседним
столиком, встанет, подойдет и спросит: "Откуда ты мальчик? Зачем ты  здесь?"
И Диме хотелось убежать, скрыться куда-нибудь в уголок, где бы его никто  не
мог заметить. Он взял со стола какую то книгу, пытался читать, но  ничто  не
шло в голову, и он тупо смотрел на раскрытую страницу, боясь поднять глаза.
   Человек ушел, и Дима вздохнул свободнее, но  вскоре  его  охватило  новое
беспокойство: а что если Георгий Николаевич  раздумает,  не  придет  сюда  и
оставит Диму здесь одного?
   На одну минуту Диму даже обрадовала эта мысль.  Все  уладится,  и  он  не
будет виноват, если вся  эта  поездка  расстроится.  Он  вернется  домой,  в
Москву, опять будет дома, с Ириной, с Лавровым, с товарищами. А  Валя?  Надо
спасать Валю! Он погибает! Нет, нельзя возвращаться! Надо скорее попасть  на
мыс - сколько уж дней напрасно прошло! И как там идут поиски? Приготовят  ли
собак? Хорошо, что он Плутона с собой захватил. В крайнем случае Плутон один
сможет потащить Димины нарты. Вдруг сердце у Димы сжалось: а что если его не
возьмут в экспедицию, прогонят? Нет, нет, ни за что! Он докажет им...
   При мысли об этом Дима нахмурился,  резко  повернулся  на  стуле,  упрямо
перебросил ногу на ногу, задев Плутона, лежавшего на ковре. Плутон  вскочил,
со скорбным недоумением посмотрел на Диму из-под желтых пятнышек над глазами
и положил свою тяжелую голову ему на колени.  Диме  стало  неловко  под  его
пристальным взглядом. Он словно прочел в преданных  глазах  собаки  немой  и
тоскливый вопрос: зачем мы здесь? Почему мы не  идем  домой?  Дима  погладил
друга, почесал за ухом, потом вдруг нагнулся, прижал к  себе  его  голову  и
прошептал:
   - Плутоня... Это ради Вали... Мы не бросим его, мы его будем искать..
   А Георгия Николаевича нет и нет. Солнце, опускаясь  все  ниже,  протянуло
сквозь окна широкие золотые полотнища.
   Плутон, шумно вздохнув, опять улегся. Дима задремал.
   Лишь "ночью", когда солнце, спрятавшись под горизонт на несколько  часов,
залило кровавым пожаром половину неба, вернулся Георгий  Николаевич.  Вскоре
очи все втроем, минуя мост, взошли  на  огромный  двухэтажный  паром,  чтобы
переправиться через реку на  остров,  где  готовились  к  отплытию  суда  их
каравана.  Во  время  переправы  Георгий  Николаевич,  сумрачный  и   чем-то
недовольный,  сказал,  что  "Чапаев"  не  готов,  погрузка  задерживается  и
придется еще несколько дней торчать в Архангельске. Диму это сообщение очень
огорчило.

   * * *

   Со стапелей  Мурманского  судостроительного  завода  "Чапаев"  сошел  лет
двадцать назад. Он был построен специально для плавания в полярных  водах  и
снабжен всеми современными техническими средствами для борьбы со льдами. Его
сварной, без заклепок корпус был сделан  из  специальной  прочной  и  легкой
стали, толстый "ледовый" пояс из той же стали окаймлял его с  обоих  бортов,
предохраняя от опасного  натиска  льдов.  Подводная  часть  корпуса  была  с
двойной обшивкой. Удвоенное против обычного количество стальных ребер  судна
- шпангоутов и бимсов - поперечных балок, связывающих  под  палубами  каждую
пару шпангоутов, должно было усилить сопротивление судна при сжатиях.  Днище
у "Чапаева" было закругленное, и благодаря этому при особо  сильных  сжатиях
льда корабль выжимался кверху, как бы выскальзывая  из  смертельных  ледовых
объятий. Кроме того, нос под  водой  был  срезан,  и  "Чапаев"  мог  с  ходу
налезать на лед и всей тяжестью ломать его, прокладывая себе путь.
   Однако "Чапаев" не был настоящим современным ледоколом. Это  был  обычный
полярный электроход для перевозки грузов и  людей  в  арктических  условиях.
Палубы   "Чапаева"   были   герметически   укрыты   сверху   и    с    боков
прозрачно-стальной обшивкой. Люди, защищенные от всех  капризов  арктической
погоды, могли спокойно работать на палубах. Сквозь прозрачное,  но  надежное
прикрытие они могли и  в  ненастье  следить  за  состоянием  моря  и  льдов,
наблюдать за бушующей снаружи стихией.
   Электричество приводило в движение все машины на корабле, вращало  винты,
обогревало все помещения, начиная от капитанской рубки и  пассажирских  кают
до самого глухого закоулка. На электричестве готовили пищу,  оно  доставляло
во все уголки  чистый  подогретый  воздух,  питало  радио  и  телевизефонные
установки,  радиопеленгаторы73,   эхолот74,   ультразвуковые   прожекторы75,
предупреждавшие  водителей  судна  о  подводных  и  надводных  препятствиях,
возникающих на пути, радиолокационные установки76.
   Сердцем  этой  системы  были  батареи  аккумуляторов,  распределенные  из
предосторожности в трех различных местах: на носу, в середине корабля  и  на
корме.
   В этих маленьких,  легких  и  чрезвычайно  емких  аккумуляторах  хранился
огромный запас законсервированной электроэнергии, способный  обеспечить  все
нужды корабля на полтора-два года.  Это  стало  возможным  с  тех  пор,  как
Московским институтом физических проблем был открыт новый сплав  электродий,
который обладал способностью накапливать огромное количество  электроэнергии
в низкой температуре жидкого воздуха, долгое время сохранять ее и  потом  по
мере надобности отдавать.
   Эти   портативные   аккумуляторы   произвели   настоящую   революцию    в
промышленности и быту. Электромоторы, не связанные теперь  громоздкой  сетью
проводов с дальними источниками энергии, повсюду вытесняли другие двигатели.
Вместо огромных складов угля, котельных установок  на  заводах,  фабриках  и
паровозах,  вместо  сложной  сети  электропроводов   для   поездов,   вместо
бензиновых  баков,  тяжелых  баллонов  со  сжатым  газом  на   тракторах   и
автомашинах  повсюду  ставились  небольшие  батареи  электроаккумуляторов  с
легкими, компактными  электромоторами.  Крохотные  аккумуляторы  помещали  в
электроплитки и утюги, в днища кастрюль и сковород, в нагревательные приборы
в лампы, в электробритвы, в аппараты микрорадио,  часы,  электрифицированные
одежды - всюду, где нужен был независимый, автономный источник света, тепла,
работы. Использованные и истощенные аккумуляторы быстро  заменялись  новыми.
Перезарядка их легко производилась на любой электростанции или у придорожных
электроколонок.
   "Чапаев" же для этой цели имел две ветробашни - на баке  и  на  корме.  В
свежую погоду они выдвигались из трюмов корабля над его верхней  палубой,  и
эти  походные  ветроэлектростанции,  используя  постоянный  ветер   полярных
областей, могли пополнять запасы электроэнергии по  мере  истощения  судовых
аккумуляторов.

   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
   НА "ЧАПАЕВЕ"

   Разину красную пасть, огромный белый медведь с ревом навалился на Диму  и
повалил его на лед.
   "Завтракать! Завтракать!" - почудилось мальчику в рычании зверя.
   Дима вскрикнул, рванулся и широко раскрыл глаза.
   Перед ним была уютная, светлая,  сверкающая  лаком  переборок  каюта.  На
вешалках возле двери чуть покачивалась одежда. Тихонько дребезжали стаканы и
графин с водой в своих гнездах на полочке.
   Возле койки, положив передние лапы и голову  на  грудь  мальчика,  стоял,
пошатываясь, Плутон и то тихонько скулил,  то  испуганно  рычал,  когда  пол
каюты выскальзывал из-под его задних лап.
   Сердце еще испуганно трепыхалось в груди, но Дима с облегчением  вздохнул
и улыбнулся Плутон.  Пес  по-щенячьи  взвизгнул,  спрыгнул  на  пол,  и  его
радостный лай загремел в маленькой каюте. Но каюта опять  врдруг  качнулась,
лай тотчас же оборвался на жалобной ноте, и Плутон припал  к  полу,  скорбно
глядя на хозяина.
   Из репродуктора послышался громкий голос:
   - Завтракать, завтракать! Первая смена кончает.
   Дима улыбнулся, вспомнил свой сон; и вскочил с койки.
   Он торопливо умывался, разговаривая с Плутоном:
   - Не скучай, Плутоша! Сейчас  позавтракаю,  потом  тебе  принесу  поесть.
Проголодался? Правда? Потом пойдем гулять.
   Дима быстро кончил свой туалет и, приказав Плутону лежать  смирно,  вышел
из каюты.
   Во всю длину большой, высокой столовой тянулись два ряда тонких, стройных
колонок  из  пластмассы  цвета  слоновой  кости.  Сквозь  широкие  окна   из
прозрачной стали вливался туманный свет, видны были тяжелые свинцовые валы с
пенистыми гребнями.  Валы  проваливались,  потом  вновь  медленно  набухали,
вздувались и вдруг, сгорбившись и злобно оскалив длинные ряды  белых  зубов,
бросались вперед, на невидимого врага, и бессильно падали вниз, чтобы  через
минуту опять подняться для новой атаки.
   Над волнами, то поднимаясь, то стремительно падая к воде, летали во  всех
направлениях черно-белые и белые  чайки.  Вместе  с  заглушенным  завыванием
ветра в столовую чуть слышно доносились их жалобные крики. Ветер подхватывал
птиц, и они боком уносились вдаль, кувыркаясь, взмывая и  тяжелыми  взмахами
вновь догоняя корабль. Другие чайки сидели на воде, колыхаясь  на  волнах  и
купаясь в их пенистых гребнях.
   Дима с минуту наблюдал сквозь окно картину взволнованного моря,  а  затем
пошел к облюбованному им еще с первого дня плавания месту за дальним  столом
у окна. Отовсюду слышались звон  посуды,  громкие  разговоры,  шутки,  смех.
Конвейеры находились в непрерывном движении, подавая из  широких  выходивших
из центра каждого стола труб закрытые термосные тарелки,  столовые  приборы,
плоские  сосуды  с  напитками.  Перевалив  через  круглую  вершину   стойки,
конвейерная лента исчезала в другой трубе, унося в своих гнездах и  карманах
использованную посуду.
   - А! Здравствуй,  молодой  человек!  -  весело,  как  старого  знакомого,
приветствовал Диму  сидевший  за  столом  моряк  в  кителе  с  позолоченными
пуговицами, голубым вымпелом и золотыми нашивками на рукаве.
   Моряк был невысок, смугл, худощав. На подвижном лице живым блеском горели
большие черные глаза. Жесткие черные, точно лакированные волосы были  гладко
причесаны. Как у большинства людей его склада, живых,  быстрых,  энергичных,
трудно было определить возраст этого человека. Ему легко можно было  дать  и
тридцать, и сорок лет.
   - Садись, садись, - продолжал он, наливая  в  стакан  дымящийся  кофе  из
термоса. - Ну, как спалось? Как себя чувствуешь при свежем ветерке?
   - Спасибо, Иван Павлович, - смущенно ответил Дима, усаживаясь в кресло. -
Спалось очень хорошо... Только голова сейчас  чуть-чуть  кружится.  Ветер  -
пять баллов,  -  точно  оправдываясь  и  в  то  же  время  щеголяя  морскими
словечками, добавил Дима.
   - О, да! - внушительно подняв палец, подтвердил  Иван  Павлович.  -  Пять
баллов! Это не шутка. Да ты заказывай себе завтрак. Чего тут засиживаться?
   Дима быстро просмотрел лежащее в рамке под стеклом меню и нажал несколько
кнопок, вделанных в стол.
   - Ты непременно возьми тюленьи отбивные  по-североземельски.  Попробуй  -
пальчики оближешь! - рекомендовал Иван Павлович.
   Дима рассмеялся. Этот человек ему очень  нравился.  Дима  познакомился  с
Иваном Павловичем Карцевым в первый же день  плавания  за  обедом  и  теперь
норовил приходить в столовую в ту  смену,  когда  Иван  Павлович  завтракал,
обедал и ужинал. Дима уже успел узнать у  своего  нового  знакомца,  что  он
главный электрик на "Чапаеве". Морское училище кончил на штурмана,  а  потом
увлекся электротехникой и вот уже десять лет работает в  полярном  флоте  по
этой специальности.
   - А разве тюленье мясо так вкусно? - спросил  Дима,  снимая  с  конвейера
кофе в термосе, заказанные блюда и приборы со своим номером. - Я думал,  что
его едят только во время дрейфа во льдах или потерпевшие крушение.
   К столику подошел  высокий  широкоплечий  человек  со  спокойными  серыми
глазами, чисто выбритыми лицом и головой. Кивком поздоровавшись с  сидевшими
за столом, он занял свободное кресло и углубился в изучение меню.
   - Отстал, отстал, молодой человек, - возразил Иван  Павлович,  -  лет  на
двадцать отстал! Повар в поселке на Северной Земле, давно  уже  нашел  такой
способ готовить тюленье мясо, что полярник не променяет его на самую  лучшую
дичь.
   - А без этого способа его неприятно есть? Вам приходилось, Иван Павлович?
- спрашивал Дима.
   - Приходилось в самой первобытной обстановке, лет пять назад. Зима  тогда
была ранняя, вот как в этом году ожидается. И случилось, что заблудился я  в
тумане во льдах. Пять дней блуждал, голодал,  наконец  подстрелил  тюленя  у
лунки. Ну, и зажарил его самым примитивным образом, и таким он мне показался
вкусным - не хуже, чем по-североземельски! Да ты ешь, а то кофе остынет.
   - Страшно интересно! - сказал Дима, словно пробуждаясь  и  принимаясь  за
завтрак. - А как же это случилось,  что  вы  заблудились?  Расскажите,  Иван
Павлович!
   - После когда-нибудь. Длинная история.  После  завтрака  приходи  к  люку
машинного отделения. Я освобожусь, погуляем.
   - Простите, това