ив
руку на кобуру.
   Рев медведя уже был знаком Диме, он  был  совсем  не  похож  на  то,  что
слышалось сейчас.
   Дима посмотрел на ближайший торос. Страх и любопытство  боролись  в  душе
мальчика: не пустить ли лучше лыжи на полный ход и скорее уйти  отсюда,  или
взобраться на верх тороса и посмотреть, узнать...
   Опять послышались мычание и рев.
   Дима решился.
   Еще раз приказав Плутону молчать, он позвал его и, дав лыжам  малый  ход,
направился к намеченному торосу. Слабый ветер  с  моря  дул  ему  в  лицо  и
относил назад шелест лыжных гусениц.
   У подножия тороса Дима поставил лыжи в укромное место и вместе с Плутоном
тихо полез наверх по неровному склону ледяного холма.
   Добравшись до вершины, он осторожно поднял голову и замер от восхищения?
   Перед ним открылось  широкое  угрюмое  море,  густо  усеянное  вплоть  до
горизонта большими плавающими льдинами. Море билось о лед, и  тяжелые  удары
волн далеко разносились глухим и мощным гулом.
   Ледяная площадка между торосами  и  морем  была  покрыта  телами  моржей,
вплотную лежавших друг возле друга. Дима  их  сразу  узнал.  Он  видел  этих
животных и на картинках старых книг, и в кинокадрах  книфонов,  и  с  палубы
"Чапаева".
   Огромные  темно-бурые  и   желтовато-бурые   туши   достигали   в   длину
четырех-пяти метров. Длинные толстые клыки  свисали  вниз  под  сравнительно
небольшой головой. Одни моржи лежали,  опустив  на  лед  головы,  повернутые
набок из-за непомерной длины клыков. Другие устроились более удобно, положив
головы на спины соседей. Стадо, по-видимому, отдыхало.  На  высоких  круглых
спинах моржих лежали моржата-сосунки длиною до полутора метров и  пестуны  -
постарше и побольше. Несколько сосунков ползало по телам взрослых моржей, не
испытывавших от этого никакого беспокойства и продолжавших безмятежно спать.
Лишь один огромный морж, лежавший  в  стороне,  все  время  высоко  поднимал
голову и осматривался. Опустив голову  на  лед,  он,  видимо,  на  мгновение
засыпал, потом опять поднимался и оглядывался. Это был страж всего стада.
   Иногда из воды показывались темные спины и головы со свисающими клыками и
приближались к ледяному полю. Высоко поднимаясь из воды и запрокинув головы,
вновь прибывшие вонзали клыки в лед и, опираясь на них, пытались  влезть  на
площадку. Но лежавшие у ее края моржи просыпались и хрипло лаяли, видимо  не
желая освобождать для пришельцев место в такой тесноте,  И  тем  приходилось
долго плыть вдоль льдины, пока удавалось найти свободное место и  влезть  на
лед.
   У некоторых плававших моржей виднелись  какие-то  большие  возвышения  на
спине возле шеи. Дима никак не мог понять, что за горбы. Ему очень  хотелось
подойти поближе к этим интересным животным  и  лучше  разглядеть  их.  Стадо
лежало мирно, и с ближайшего к нему высокого тороса можно было это сделать в
полной безопасности.
   Недолго думая, Дима осторожно, еще раз строго приказав  Плутону  молчать,
перебрался через торосистую полосу, отделявшую его от  моря,  и  тихо  начал
взбираться на последний ледяной вал, Плутон полз на брюхе рядом с мальчиком.
Собаке, по-видимому, страшно хотелось залаять. Но палец Димы предостерегающе
поднимался, и приходилось молчать.
   Вот и гребень торосистой гряды. Дима осторожно приподнял голову над ним и
посмотрел вниз с пятиметровой высоты.
   Как теперь хорошо видно! И какие тут огромные чудовища - прямо горы  мяса
и жира! Каждое животное похоже на гигантскую морковь  -  толстую  спереди  и
суживающуюся к хвосту. Короткий хвост из двух сросшихся ластов лежит на льду
плашмя, словно раздвоенный. Грубая, толстая кожа, почти совсем голая, вся  в
глубоких складках. Короткие и широкие передние ласты у  большинства  поджаты
под туловища, а у иных вывернуты наружу, и на каждом ласте видны сквозь кожу
пять длинных,  гибких  пальцев,  соединенных  толстой  перепонкой.  И  какие
устрашающе безобразные  морды!  Круглые,  выпуклые,  как  у  коровы,  глаза,
открытые ноздри в виде полумесяца, и под  ними  на  мясистой  верхней  губе,
вздутой над клыками, густые длинные усы из толстых щетин.
   Как  раз  перед  Димой,  внизу,  на  небольшом  ледяном  мысу,   оказался
сторожевой морж. Совсем близко от него, тихо, без плеска, вынырнула из  воды
голова нового моржа, за ней тотчас  же  показалась  его  спина  со  странным
горбом. Дима чуть было громко не рассмеялся: оказалось, что это  моржиха  со
своим детенышем-сосунком на спине. Моржонок плотно прилип  к  спине  матери,
крепко обняв ее шею  передними  ластами.  Моржиха  с  сопением  и  фырканием
выпустила  из  легких  воздух  и,  вонзив  клыки  в  край  льдины,  пыталась
взобраться на нее. Но грозное движение вожака, его рев заставили  ее  быстро
отступить и искать другое место для лежки.
   Дима посмотрел вниз. Торос под ним изгибался небольшой, но крутой  дугой,
образуя глубокую, почти круглую ложбину или  колодец  с  высокими  отвесными
стенами. Открытая сторона колодца была обращена к морю и выходила на  ровную
ледяную площадку. Вправо от Димы и от входа в колодец  площадка  была  очень
узка, и лишь немногие из моржей могли здесь поместиться. А  влево  от  входа
площадку  сплошь  покрывали  обломки  льда.  По-видимому,   это   место   не
представлялось привлекательным для ищущих покоя моржей.
   У самого входа в колодец, в удобной ямке между обломками льда, неподвижно
лежал моржонок-сосунок и сладко спал. Именно на него часто и, как показалось
Диме, с беспокойством оглядывался сторожевой морж.
   "Это, наверное, моржиха, а не морж,  -  подумал  Дима,  поймав  несколько
таких взглядов. - Это ее моржонок..."
   Дима еще раз с любопытством посмотрел на площадку,  покрытую  чудовищными
тушами, собираясь спуститься с тороса и вернуться к лыжам.

   ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
   БИТВА

   Вдруг, бросив случайно взгляд налево, на торосистое  поле  у  края  льда,
Дима обомлел и прижался в страхе лицом ко льду.
   С пятиметровой высоты тороса он ясно увидел, как среди обломков  и  глыб,
прижимаясь ко льду и извиваясь, как кошка на охоте, к моржам подполз большой
белый медведь. Подальше, на торосистом  поле,  Дима  заметил  два  маленьких
пушистых комочка, прильнувших ко льду  и  поводивших  треугольниками  черных
точек - носа и двух глаз. Это была знакомая семья - медведица с медвежатами.
   Если бы Дима был более знаком с жизнью в Арктике, то, испугавшись,  он  в
то же время изумился бы.
   Почти никто из путешественников и исследователей Арктики не  имел  случая
видеть нападение белого медведя на моржа, хотя упорные слухи  и  легенды  об
этом широко распространены среди коренного населения и  китобойцев  полярных
стран. Большинство держится того мнения, что медведь, несмотря на свою  силу
и свирепость, предпочитает обходить стороной моржа,  закованного  в  двойную
броню из твердой кожи и толстых  пластов  жира.  Кроме  того,  это  чудовище
обладает грозными клыками и отличается смелостью в защите,  которая  у  него
немедленно переходит в нападение.
   Увидев,  что  все  внимание  медведицы  направлено  на  моржей,   а   его
собственная  позиция  на  высоком  торосе   обеспечивает   ему   совершенную
безопасность, Дима решил остаться и посмотреть, чем окончится эта охота.  На
всякий случай он вынул из кобуры световой пистолет, а другой рукой  обхватил
шею Плутона и прижал его к себе.
   Медведица медленно и осторожно, то  скрываясь  за  ледяными  глыбами,  то
припадая к снегу, подползала все ближе. Как только моржиха поднимала  голову
и озиралась, медведица мгновенно приникала ко  льду  и  замирала,  прикрывая
свой черный нос лапой и неразличимо  сливаясь  со  снегом.  Но  едва  сторож
опускал голову, медведица переползала дальше. Все мышцы  ее  волнообразно  и
мягко перекатывались под пушистым мехом. Очевидно,  сильный  голод  заставил
медведицу пойти на такое рискованное предприятие, как схватка с моржом.
   Дима забыл о времени. Вытянувшись в струнку, затаив дыхание, он следил за
хитрым и терпеливым хищником. Медведица подбиралась  все  ближе  к  подножию
тороса, на котором лежал Дима. Она следила все время за сторожевой моржихой,
но Диме удалось уловить ее взгляд, брошенный в сторону тороса, и  он  понял:
охота шла на моржонка, спавшего под торосом.  Уже  только  несколько  метров
отделяло медведицу от намеченной  жертвы.  Собравшись  в  огромный  комок  и
подобрав под себя все четыре лапы, медведица с минуту, вытянув узкую голову,
покачалась на поджатых лапах, словно приминая снег под собой. И  вдруг,  как
только сторожевая моржиха опустила голову, медведица взвилась невысоко  надо
льдом, пролетела в воздухе четыре пять метров и в следующий миг одним ударом
ее лапы моржонок был отброшен, словно мячик, в раскрытый  вход  колодца.  Он
успел издать лишь слабый, едва  слышный  в  шуме  стада  и  морского  прибоя
короткий звук, похожий на блеяние новорожденного ягненка.
   Но этот почти неразличимый звук донесся до ушей  моржихи.  С  неожиданной
быстротой она повернулась вокруг себя  и  с  яростным  ревом  заковыляла  на
изогнутых мягких ластах к месту, где оставила своего детеныша.
   Медведица, по-видимому, не ожидала встретить совершенно глухое, замкнутое
пространство лишь с одним выходом  вместо  открытого  прохода.  Ей  пришлось
броситься за своей добычей к противоположной стене  колодца,  схватить  труп
моржонка в пасть, с тем чтобы вернуться к выходу.
   Она не успела  этого  сделать.  Разъяренная  моржиха  с  налитыми  кровью
глазами, не  переставая  реветь,  предупредила  ее  и  закрыла  выход  своим
массивным телом.
   Встревоженное ее ревом стадо мгновенно скользнуло в  воду  и  скрылось  в
морской пучине.
   Две матери - медведица и моржиха - остались друг против друга, с глазу на
глаз: одна - в неизмеримом горе, при виде жалкого трупа своего детеныша и  с
жаждой мести за него, другая - в яростном стремлении добыть пищу для себя  и
своих беспомощных медвежат.
   С минуту оба зверя стояли неподвижно, словно изучая друг  друга:  моржиха
непрерывно и оглушительно ревела; медведица с  добычей  в  пасти  отыскивала
какую-нибудь возможность проскочить мимо врага и ускользнуть из западни.
   Но огромная туша моржихи заполняла почти весь проход, а  высоко  поднятая
голова с грозными клыками не позволяла медведице перепрыгнуть  через  нее  с
тяжелой добычей в пасти.
   И медведица, выпустив труп моржонка и коротко взревев, первая ринулась  в
бой.
   Она сделала небольшой прыжок и нанесла  моржихе  сокрушительный  удар  по
голове. Этот удар мог бы переломить позвоночник быку. Но голова моржихи лишь
слегка качнулась в сторону, а ее огромная  туша  чуть  продвинулась  вперед.
Тогда мощные, молниеносные удары посыпались на нее со всех сторон,  стальные
когти вонзались в шею и, цепляясь за глубокие складки кожи, рвали ее.
   Ужасный рев зверей далеко разносился по воздуху.
   Дима был оглушен этим двойным  ревом,  он  весь  трепетал  от  ужаса,  но
неодолимое желание не пропустить ничего в этой  страшной  картине  заставило
его бессознательно подвинуться ползком к краю ледяного колодца. Плутон  тихо
скулил, порываясь вскочить и убежать из этого страшного места, но рука  Димы
крепко обнимала его и не выпускала.
   Между тем внизу под градом ударов, обливаясь кровью, моржиха мало-помалу,
неуклюже и непоколебимо, продвигалась  вперед,  оттесняя  врага  к  отвесной
стене.
   Но, выдвинувшись из узкого прохода внутрь колодца, моржиха показала врагу
свои передние ласты. И тотчас в медведице заговорил  тысячелетний  инстинкт,
подсказывающий ей особый прием для борьбы с противником.
   Неуловимо быстрым, коротким прыжком медведица очутилась сбоку от  моржихи
и попыталась схватить  ее  передний  ласт.  Если  бы  это  ей  удалось,  то,
вцепившись в ласт, одним рывком она опрокинула бы моржиху на бок  и  сделала
бы ее на  короткое  время  беспомощной.  Этого  было  бы  достаточно,  чтобы
огромные клыки медведицы вонзились под нижние челюсти моржихи -  в  наиболее
слабое и уязвимое место всякого моржа.
   Но окровавленные зубы белой хищницы только  лязгнули  в  воздухе,  и  она
тотчас же отскочила к стене. Те же тысячелетия выработали у ее  врага  такой
же инстинктивный прием защиты: моржиха моментально поджала ласт под себя,  и
медведица едва успела спасти свою  наклоненную  шею  от  смертельного  удара
грозных клыков. Опять среди яростного  рева  на  моржиху  посыпались  удары.
Моржиха  выносила  их,   словно   бесчувственная,   и   подвигалась   вперед
несокрушимо, как танк.  Эта  безответность  и  пассивность  в  конце  концов
придали смелости медведице. Словно желая  оглушить  противника,  она  издала
яростный рев и с  силой  ударила  моржиху  по  черепу.  В  то  же  мгновение
медведица скользнула в сторону и повторила нападение на другой ласт.
   Но едва медведица протянула пасть к  ласту,  моржиха  с  неожиданной  для
такого грузного и неповоротливого  существа  быстротой  запрокинула  голову,
мелькнувшие в  воздухе  полуметровые  клыки  вонзились  в  шею  медведицы  и
пригвоздили ее ко льду.  Следом  за  ними  на  медведицу  навалилась  и  вся
полуторатонная туша моржихи.
   Послышался громкий хруст сломавшихся позвонков, и все было кончено.
   Минуты две, громко сопя, моржиха лежала неподвижно на теле врага, потом с
силой вздернула голову и освободила свои окровавленные  клыки.  Две  ужасные
рапы открылись на затылке медведицы, и кровь красными фонтанами  хлынула  из
них, впитываясь в белый примятый снег.
   Не озираясь на труп врага, словно уже забыв о нем и о  своих  собственных
ранах, моржиха тотчас заковыляла к  распростертому,  залитому  кровью  трупу
своего детеныша.
   С жалобными воплями она обнюхивала  его,  тихонько  подталкивала  мордой,
словно пытаясь разбудить, кричала и стонала, как человек.
   Дима готов был сам заплакать, наблюдая эту сцену.
   Долго стонала израненная мать над своим погибшим малышом. Наконец, словно
убедившись в бесплодности своих попыток поднять его, она начала тихо толкать
окровавленное тело к краю ледяной площадки. Там  она  обняла  труп  моржонка
ластами, крепко прижала его к себе и, с жалобным ревом  бросившись  в  воду,
исчезла в свинцовой пучине.

   * * *

   Дима сполз со своего тороса  и,  став  на  ноги,  должен  был  сейчас  же
присесть на обломок льда. Ноги не держали его, руки тряслись,  он  никак  не
мог  засунуть  пистолет  в  кобуру.  Плутон   тоже   обнаруживал   необычное
беспокойство: он бегал вокруг тороса, поднимал голову, внюхиваясь в  воздух,
и злобно рычал, чуя вблизи запах крови.
   Прошло минут пять, прежде чем Дима пришел в себя...
   Наконец он поднялся, встал на лыжи и позвал собаку:
   - Плутон, домой!
   Лыжи быстро понеслись по старым следам.
   Дима все оглядывался назад, на  молчаливый  торос,  точно  опасаясь,  что
медведица может встать и броситься в погоню за  ним.  Лишь  когда  кончилась
полоса разбросанных ледяных обломков, Дима облегченно вздохнул и пустил лыжи
на третью скорость. Однако уже  через  сотню-другую  метров  он  должен  был
умерить ее, так как Плутону трудно было поспевать за ним.
   Чем дальше Дима уходил от моря, тем спокойнее становилось у него на душе.
Он не сомневался, что так же, как он сейчас идет по своим следам, он нагонит
и вездеход по его широким и глубоким колеям.
   Пройдя два-три километра, Дима заметил вдали стену густого молочно-белого
тумана, далеко простиравшуюся поперек его пути с запада на восток. Чем ближе
он подходил к этой стене, тем больше она его смущала.
   "Там и следы можно потерять, - думал он, понемногу замедляя движение лыж.
- Что же делать-то? Иван Павлович и  Дмитрий  Александрович,  наверно,  ищут
меня и найти не могут."
   Он беспомощно оглянулся вокруг, не зная, что предпринять. Туманная  стена
была уже совсем близко; вот и первая,  еще  редкая  и  полупрозрачная  дымка
окружила мальчика. Дальше густые клубы тумана неслись  куда-то  направо,  на
восток.
   Диме страшно не хотелось углубляться в белесоватую  мглу.  Ему  казалось,
что он утонет в ней, затеряется, пропадет. Он уже с трудом различал бегущего
рядом Плутона.
   Дима резко остановил лыжи: следов уже не было видно.
   Что делать? Куда идти?
   Заныло в желудке - очень хотелось  есть.  Дима  забыл  об  этом  там,  на
торосе. Но сейчас голод стал сильнее. Дима вынул остаток шоколада и,  честно
поделившись с Плутоном, сунул свою долю в рот. Плутон проглотил этот жалкий,
хотя и вкусный кусочек, можно сказать,  на  лету.  Облизываясь  и  оживленно
помахивая хвостом, он деликатно  отвернулся.  Дима  знал  его  повадку:  это
значило, что Плутон после закуски с удовольствием продолжил бы обед. Но и  у
Димы от шоколада через минуту осталось  лишь  приятное  воспоминание,  и  он
притворился, что не понимает намека.
   Вокруг стоял уже такой густой туман, что  дальше  вытянутой  руки  ничего
различить было невозможно.
   Дима сошел с лыж, опустился на снег и,  почти  приникнув  к  нему  лицом,
старательно разглядывал его поверхность. Следов не было.
   Диме стало страшно. Куда же они девались? Он ведь  их  видел  все  время,
почти  до  самой  остановки,  до-последней  минуты!  Дима  некоторое   время
испуганно озирался, потом пополз по снегу вокруг своих лыж. Сзади  он  нашел
только те следы, которые они только что оставили. Дима  хотел  идти  по  ним
назад. Он, вероятно, только  что  незаметно  свернул  в  сторону  от  старых
следов... Но, сделав лишь один шаг по своим  новым  следам,  Дима  в  страхе
бросился обратно к лыжам и вцепился в них: он успел заметить, что  очертания
лыж уже растворяются в тумане, что еще один шаг - и  он  потеряет  их.  Дима
потянул лыжи за собой и на четвереньках, вглядываясь в снег, пополз  обратно
по следам. Плутон кружил вокруг него, тоже всматриваясь  в  снег,  обнюхивая
его, заигрывал с Димой, рыча и  припадая  на  передние  лапы.  Это  ползание
перепуганного мальчика, по-видимому, только забавляло собаку.
   Пройдя таким образом десяток метров,  Дима  в  изнеможении  опустился  на
снег. Никаких следов он не нашел.  Кругом  стояла  серо-белая  непроницаемая
мгла - глухая, слепая и равнодушная. Ни один звук,  ни  один  луч  света  не
проникал сквозь нее, как будто все вымерло вокруг, как будто весь мир исчез,
растворился в этом белесоватом киселе и только они одни,  Дима  с  Плутоном,
два крохотных живых комочка, остались, брошенные и забытые всеми...
   Было от чего заплакать...
   И все же надо что-то делать. Не вечно же сидеть  здесь  и  хныкать!  Надо
идти искать. Но куда девались старые следы? Дима представил себе, как он шел
на лыжах от моря. Старые следы тянулись слева от  него.  Если  он  в  тумане
незаметно уклонился влево, то, значит, пересек их.  А  вернувшись  по  своим
новым следам, он должен был  бы  опять  пересечь  старые  следы.  Но  он  не
пересекал их вторично! Значит, он с самого начала уклонился от них не влево,
а вправо! И теперь,  вероятно,  вернулся  к  ним.  Они  должны  идти  где-то
рядом... И до самых торосов у моря они будут идти рядом...
   Дима бросился грудью на снег и, пристально вглядываясь в  него,  таща  за
собой лыжи, пополз в сторону, сопровождаемый Плутоном.
   Через минуту радостный детский смех прозвучал в пустыне.
   Дима вскочил на ноги и, держась за лыжи, заплясал от счастья.
   Старые следы нашлись!
   Только бы теперь не потерять их... Дима присел на корточки и не спускал с
них глаз. Он даже положил на следы руку, чтобы  держать,  не  выпускать,  не
дать им опять скрыться...
   Но как идти дальше? Ведь с лыж следов не увидишь!
   Дима держал с таким трудом найденные следы буквально в своих руках  и  не
знал, что с ними делать. Радость от находки  тускнела,  гордиться,  выходит,
пока еще было нечем.
   Мальчик сидел, понурив голову. Опять возвращались страх и безнадежность.
   Вдруг Дима резко вскочил, испугав спокойно сидевшего рядом Плутона, потом
так же быстро опять присел возле двойной линии следов и, показывая  на  них,
крикнул:
   - Плутон,